<<
>>

  (У) Богатства ради и покоя Толкала мужа своего На плутовство и воровство...  

Когда у нас собираются повесить мошенников, они обычно жалуются как на главную причину своей безвременной кончины (если не считать несоблюдения воскресенья) на свое общение с плохими женщинами, имея в виду проституток; и я не сомневаюсь в том, что среди самых ничтожных негодяев многие рискуют своей шеей, чтобы ублажать красоток и удовлетворять свои любовные страстишки.
Но слова, давшие подвод для данного замечания, могут послужить для нас намеком на то, что у больших людей жены часто втравливают мужей в такие опасные предприятия и вынуждают осуществлять такие пагубные дела, в необходимости которых их не смогла бы убедить ни одна самая коварная любовница. Я уже показал, что самые худшие женщины и самые расточительные представительницы их пола действительно содействовали потреблению как предметов роскоши, так и предметов первой не- обходимости и, следовательно, принесли пользу многим миролюбивым труженикам, которые упорно работают, чтобы содержать семью, и не имеют иной цели, кроме как честно заработать на жизнь. - "Несмотря на это, пусть они пропадут, - говорит добрый человек. - Когда все проститутки исчезнут и земля совершенно очистится от непристойности, всемогущий Господь осыплет ее благами, намного превосходящими те доходы, которые сейчас получают развратницы". - Может быть, это и так; но я могу ясно показать, что независимо от того, останутся проститутки или нет, ничто не способно возместить тот ущерб, который будет нанесен ремеслам и торговле, если все представительницы слабого пола, наслаждающиеся счастьем законного брака, станут поступать и вести себя так, как хотел бы этого трезвый мудрый мужчина.

Разнообразие выполняемой работы и количество рабочих рук, занятых удовлетворением изменчивых женских вкусов и их стремления к роскоши, огромны, и, если бы даже только одни замужние женщины прислушивались к разуму и справедливым увещеваниям, удовлетворялись бы первым же отказом и никогда бы не просили второй раз о том, в чем им было уже однажды отказано, если, повторяю, замужние женщины поступали бы так, а затем тратили только те деньги, о которых знают их мужья и свободно разрешают их тратить, потребление тысячи вещей, которые ныне ими используются, сократилось бы по меньшей мере на четверть.

Давайте пройдемся из дома в дом и посмотрим, как идут дела только у людей среднего достатка, у лавочников, достойных доверия, которые тратят две-три сотни в год, и мы обнаружим, что женщины, когда у них есть десяток нарядов, причем они уже носили только два-три из них, отнюдь не ставших от этого сколько-нибудь хуже, считают это достаточным основанием, чтобы требовать новых платьев, если они могут сослаться на то, что у них вообще нет ни одного платья или юбки, в которых бы их часто не видели и по которым бы их не узнавали, особенно в церкви; я говорю сейчас не о чрезмерно расточительных женщинах, а о считающихся благоразумными и умеренными в своих желаниях.

Если по этому же образцу мы бы соответственно судили о людях более высокого положения, для которых роскошные наряды, - пустяк по сравнению с их другими расходами, и не забыли бы всякого рода мебель, выезды, драгоценности и дома знатных лиц, мы обнаружили бы, что та четвертая часть, о которой я сказал, составляет большую статью в торговле и что потеря ее была бы более страшным бедствием для такой страны, как наша Англия, чем можно было бы вообразить; другое такое даже трудно себе представить, не исключая свирепой эпидемии чумы, ибо смерть полумиллиона людей не могла бы причинить королевству и десятой части того беспокойства, которое, несомненно, вызвало бы такое же число безработных, если бы их сразу добавили к тем, кто уже так или иначе является бременем для общества.

Есть мужья (их очень немного), которые испытывают подлинную страсть к своим женам и любят их безоглядно; другие, которым все рав- но и которые вообще уделяют женщинам мало внимания, тем не менее делают вид, что очень любят своих жен, но любят они их из тщеславия; они восторгаются красивой женой так же, как хлыщ - великолепной лошадью, не потому, что он ею пользуется, а потому, что она его: для него удовольствие заключается в сознании неограниченного обладания и того, что из него вытекает, - размышлений о том, как завидуют, по его мнению, ему и его счастью другие.

И те и другие могут быть очень щедры к своим женам, и часто предупреждая их желания, засыпают их новыми нарядами и другими изящными вещами скорее, чем они об этом просят, но большинство их все же поступают более мудро, не потворствуя расточительности жен до такой степени, чтобы давать им немедленно все, что им взбредет в голову попросить.

Невероятно, какое огромное количество безделушек и всякого рода мелочей покупается и используется женщинами, которые они никогда не могли бы приобрести другим способом, кроме как экономя на расходах семьи, отчаянно торгуясь при покупках и иными путями обманывая и обворовывая своих мужей. Другие, постоянно терзая своих мужей, надоедают им до такой степени, что заставляют их уступать и настойчивостью и упорством при высказывании просьб берут верх даже над упрямыми скрягами. Третьи, получив отказ, приходят в ярость и откровенной руганью и скандалом запугивают своих робких дураков и выманивают у них все, что им хочется. В то время как тысячи знают, как подлизываться к мужьям и благодаря этому преодолевать самые основательные причины и самые твердые, неоднократные подтвержденные отказы, особенно молодые и красивые женщины смеются над всеми увещеваниями и отказами, и мало среди них найдется таких, кто постесняется использовать самые нежные минуты супружества ради достижения корыстных целей. Будь у меня время, я мог бы сейчас с горячностью и яростью обрушиться на этих низких, этих порочных женщин, которые хладнокровно применяют свои хитрости и фальшивые, обманчивые чары против нашей силы и благоразумия и поступают со своими мужьями как проститутки. Нет, та, которая нечестиво оскверняет и позорит священные обряды любви ради порочных, низких целей, хуже проститутки, которая сначала с притворным пылом возбуждает страсть и обещает наслаждения, а затем терзает нашу любовь с одной только целью - выманить подарок, в то время как на самом деле она обманывает нас, выражая притворные восторги, и ждет того момента, когда мужчина менее всего в состоянии отказать ей.

Я приношу извинения за это отклонение от своей основной мысли и хочу, чтобы опытный читатель должным образом взвесил уже сказанное о главной цели, а затем вспомнил о мирских благах, которые не только прославляются и которых желают другим, когда люди веселятся и бездельничают (это можно слышать ежедневно), но о которых также серьезно и торжественно молятся в церквах и других религиозных собраниях священники всех видов и рангов.

И как только читатель соединит эти вещи и на основании того, что он наблюдает в повседневной жизни, логически и беспристрастно подумает о них, то, я осмелюсь польстить себе, он вынужден будет признать, что значительная часть того, в чем заключается процветание Лондона и торговли вообще, и, следовательно, честь, сила, безопасность и все мирские интересы страны полностью зависят от обмана и низких уловок женщин; и что смирение, довольство, скромность, повиновение разумным мужьям, бережливость и все добродетели, взятые вместе, даже если бы женщины обладали ими в самой превосходной степени, не могли бы принести и тысячной доли той пользы, чтобы сделать королевство богатым, могущественным и, как мы говорим, процветающим, какую приносят их самые ненавистные качества.

Я не сомневаюсь, что, когда многие мои читатели посмотрят на те следствия, которые можно вывести из этого утверждения, они будут поражены; и меня спросят, разве не могут люди оставаться так же добродетельны в населенном, богатом, развитом королевстве, как и в небольшом бедном государстве или княжестве, к тому же малонаселенном? А если это окажется невозможным, разве не является долгом всех правителей уменьшать и число своих подданных, и их богатство, насколько это в их силах? Если я допущу, что могут, я признаюсь, что был не прав; а если я буду утверждать прямо противоположное, мои догматы справедливо назовут нечестивыми или по крайней мере опасными для всех больших обществ. Так как не только в этом месте книги, но и во многих других такие вопросы могут быть заданы даже самым благожелательным читателем, я объясню здесь свою позицию и попытаюсь разрешить те трудности, которые могли вызвать у него некоторые пассажи, чтобы показать соответствие моего мнения разуму и самой строгой нравственности.

В качестве первого принципа я утверждаю, что во всех обществах, больших и малых, долг каждого его члена - быть добрым, что добродетель следует поощрять, порок не одобрять, законы соблюдать, а правонарушителей наказывать.

После этого я утверждаю, что если мы заглянем в историю, как древнюю, так и новую, и посмотрим, что происходило в мире, то обнаружим, что со времени грехопадения Адама человеческая натура всегда оставалась неизменной и что сила ее и слабости всегда проявлялись в той или иной части земного шара независимо от веков, климата и религии. Я никогда не говорил и не думал, что человек не может быть добродетельным как в богатом и могущественном королевстве, так и в самой жалкой республике, но я убежден (и это признаю), что ни одно общество не может возвыситься и стать богатым и могущественным королевством или, возвысившись подобным образом, поддерживать свое богатство и могущество в течение сколько-нибудь продолжительного времени без пороков людей.

Я полагаю, что это в достаточной мере доказано на протяжении всей книги; а так как человеческая природа все еще остается прежней, какой она была в течение столь многих тысячелетий, у нас нет сколько-нибудь серьезных оснований ожидать, что она в будущем изменит- ся, пока существует мир. Далее, я не вижу никакой безнравственности в том, чтобы показать человеку источник и силу тех аффектов, которые так часто, даже без его ведома, уводят его в сторону от разума, или какое есть нечестие в том, чтобы насторожить его в отношении самого себя или тайных хитростей себялюбия и научить его различию между такими поступками, которые вытекают из победы над аффектами, и теми, которые суть только результат того, что один аффект взял верх над другим, т.е. между подлинной и ложной добродетелью. Один достойный прелат замечательно сказал, что, хотя много было сделано открытий в мире себялюбия, все же в изобилии осталось и Terra incognita69. Какой вред нанесу я человеку, если благодаря мне он узнает о себе самом немного больше, чем знал раньше? Но мы все настолько отчаянно любим лесть, что никогда не способны находить приятной истину, которая нас унижает, и я не верю, что бессмертие души - истина, которую начали обсуждать задолго до христианства, вообще нашла бы такое всеобщее признание в умах людей, каким она пользуется сейчас, если бы она не была приятной, возвышающей и воздающей хвалу всему человеческому роду, не исключая самых низких и самых несчастных людей.

Всякому нравится, когда хорошо отзываются о том, что имеет к нему отношение; даже судебные приставы, тюремные надзиратели и сам палач хотели бы, чтобы вы имели хорошее мнение об их занятиях; более того, даже воры и грабители-взломщики больше уважают своих собратьев по ремеслу, чем честных людей; и я искренне полагаю, что именно главным образом себялюбие сделало столь многих врагами моего маленького трактата (как это было перед последним изданием); каждый считает его оскорблением, нанесенным ему лично, поскольку он умаляет достоинство и снижает имевшиеся у него благородные понятия о человеческом роде - самой почтенной компании, к которой он принадлежит.

Когда я говорю, что общество нельзя возвысить к богатству и могуществу и поднять на вершину мирской славы без пороков, я, по- моему, тем самым представляю людей порочными не в большей степени, чем своим утверждением о том, что профессии, связанные с отправлением правосудия, никогда бы не привлекали такого большого числа людей и не поддерживались с таким блеском, если бы не существовало огромного множества эгоистов и сутяг.

Но поскольку ничто бы так ясно не показало ложности моих понятий, как если бы с ними согласились большинство людей, я не ожидаю одобрения толпы. Я пишу не для толпы и ищу доброжелателей только среди тех немногих, которые могут мыслить абстрактно и возвысить свой ум над невеждами. Если я и показывал путь к мирскому величию, то сам всегда без колебания предпочитал ту дорогу, которая ведет к добродетели.

Если вы хотите уничтожить обман и роскошь, предотвратить богохульство и безбожие и сделать большинство людей милосердными, добрыми и добродетельными, разбейте печатные станки, расплавьте шрифты и сожгите все книги на острове, за исключением находящихся в университетах (оставьте их нетронутыми), и не позволяйте иметь ни одной книги в частных домах, кроме Библии. Ликвидируйте заморскую торговлю, запретите всякое общение с иностранцами и не разрешайте выходить в море никаким кораблям, которые когда-либо могут вернуться, за исключением рыбацких судов. Верните духовенству, королю и баронам их древние привилегии, прерогативы и владения. Постройте новые церкви и превратите всю металлическую валюту, которую вы сможете собрать, в священные сосуды. Воздвигните множество монастырей и богаделен и позаботьтесь, чтобы в каждом приходе была благотворительная школа для детей бедных. Примите законы против роскоши, и пусть ваши юноши будут приучены к трудностям. Внушите им все строгие и самые возвышенные понятия о чести и позоре, дружбе и героизме и введите для них многообразные мнимые вознаграждения. Затем духовенство пусть проповедует другим воздержание и самоотречение, а само пользуется такой свободой, какой захочет; пусть оно оказывает самое большое влияние на управление государственными делами, и пусть никто не сможет стать лордом-казначеем, кроме епископа.

При помощи таких благочестивых мер и полезных установлений картина вскоре совершенно изменится: ббльшая часть алчных, недовольных, беспокойных и честолюбивых негодяев покинут землю, огромные толпы мошенников и плутов уйдут из города и рассеются по всей стране. Ремесленники научатся ходить за плугом, купцы превратятся в фермеров, и грешный, чрезмерно разросшийся Иерусалим без помощи голода, войны, чумы или принуждения будет опустошен самым легким путем и после этого навсегда перестанет быть страшным для своих правителей. Счастливо преобразованное королевство не будет тем самым перенаселено ни в одной своей части, и все необходимое для существования человека будет дешевым и в изобилии. Деньги, корень столь многих тысяч зол, напротив, почти совсем исчезнут, их останется ничтожно мало, и они будут также совсем не нужны, если каждый человек будет наслаждаться плодами своего собственного труда; и наше собственное любимое сукно, ни с чем не смешанное, станут без разбора носить как лорд, так и крестьянин. Такое изменение материального положения не сможет не повлиять на характер людей и сделает их умеренными, честными и искренними, и тогда вполне разумно ожидать, что следующее поколение дасть более здоровое и крепкое потомство, чем нынешнее; это будут безвредные, невинные и доброжетальные люди, которым никогда не придет в голову оспаривать ни учение о пассивном повиновении, ни какие-либо иные ортодоксальные принципы, но они всегда будут подчиняться вышестоящим и будут единодушны в вопросах богослужения.

Я могу представить себе, что здесь меня прервал бы эпикуреец, который, не желая в случае необходимости прибегать к укрепляющей диете, всегда держит живых овсянок, и он бы мне сказал, что доброту и честность следует приобретать менее дорогой ценой, чем разорение страны и уничтожение всех жизненных удобств; что свободу и собственность можно сохранять, не прибегая к безнравственности или обману, и что люди могут быть хорошими подданными, не становясь рабами и религиозными, хотя и отказываются подчиняться власти священников; что быть бережливым и экономным - долг, возложенный только на тех, чье материальное положение этого требует, но что человек, владеющий хорошим состоянием, оказывает своей стране услугу, живя в соответствии с теми доходами, которые он от этого состояния получает; что же касается его самого, то он настолько хорошо владеет своими желаниями, что в случае необходимости может воздержаться от чего угодно: когда нельзя достать настоящий эрмитаж, он может удовлетвориться простым бордо, если оно достаточно густое; что много раз по утрам он вместо сейнт-лоуренса перебивался фронтениаком, а после ужина подавал кипрское вино и даже мадеру, когда у него было большое общество и он считал чрезмерным расточительством угощать его токаем; но все добровольное умерщвление плоти есть предрассудок, приличествующий только слепым фанатикам и энтузиастам. Он приведет слова милорда Шефтсбери70 в противовес моим и возразит мне, что люди могут быть добродетельными и общительными без самоотречения; что изображать добродетель недосягаемой - значит оскорблять ее и что я делаю из нее страшилище, чтобы отпугнуть от нее людей как от чего-то неосуществимого, но что со своей стороны он может восхвалять Бога и одновременно со спокойной совестью наслаждаться его творениями; что он не забудет ничего, что к нему относится, из того, что я сказал ранее. Наконец, он меня спросит, разве законодатели, воплощенная мудрость самого народа, когда стремятся, насколько возможно, воспрепятствовать богохульству и безнравственности и содействовать славе Божьей, не провозглашают открыто, что заботятся только о покое и процветании подданных, о богатстве, силе, чести и всем остальном, что зовется подлинной пользой страны, и ни о чем больше; и более того, разве самые благочестивые и самые ученые из наших прелатов в своей величайшей заботе о нашем обращении, когда они молят Бога о том, чтобы Он отвернул их собственные, а также и наши сердца от всего мирского и всех плотских желаний, не просят Его во весь голос в той же самой молитве, чтобы Он излил всю земную благодать и мирское блаженство на то королевство, в котором они живут.

Таковы обычные извинения, оправдания и апологии не только тех, кто известен своей порочностью, но и в общем большинства людей, когда затрагиваешь основу их склонностей; а когда пытаешься узнать, какую же реальную ценность они придают духовным началам, то фактически обнажаешь то, на что целиком и полностью направлены их умы. Стыдясь многочисленных слабостей, которые они ощущают внутри себя, все люди стремятся спрятать себя, свою уродливую наготу друг от друга, и, прикрывая истинные мотивы своих сердец благовидным плащом общительности и заботы об общем благе, они надеются скрыть свои грязные помыслы и уродство своих желаний, в то время как внутри их, и они об этом знают, таятся любовь к дорогому их [сердцу] вожделению и бесстыдная неспособность идти по трудному, неровному пути добродетели.

Что касается двух последних вопросов, то, признаюсь, они ставят меня в тупик. На вопрос эпикурейца я вынужден ответить утвердительно; и, если только я (Боже сохрани!) не поставлю под сомнение искренность королей, епископов и всей законодательной власти, это возражение против моих слов правильно. Я могу лишь сказать в свою защиту, что во взаимосвязи фактов есть тайна, недоступная человеческому пониманию, а чтобы убедить читателя, что это не уловка и не увиливание, я покажу непостижимость ее следующей притчей.

Говорят, что в стародавние языческие времена существовала удивительная страна, где люди очень много говорили о религии, и большинство их, по крайней мере по внешнему проявлению, казались действительно набожными. Главным нравственным злом у них была жажда, а утоление ее считалось смертным грехом; все же они единодушно признавались, что все рождались более или менее жаждущими, и всем разрешалось умеренное потребление слабого пива, а тот, кто притворялся, что может вообще жить без него, считался лицемером, циником или сумасшедшим; однако те, кто признавался в любви к пиву и кто употреблял его без меры, считались безнравственными. В то же время само пиво почиталось как Божья благодать, ниспосланная с небес, и в употреблении его не было никакого вреда: вся гнусность заключалась в попытке ввести в заблуждение относительно того мотива души, который заставлял их пить пиво. Тот, кто употреблял хотя бы малейшую каплю его для утоления жажды, совершал ужасное преступление, в то время как другие выпивали огромное количество пива и это вовсе не ставилось им в вину, ибо они делали это равнодушно и по одной только причине - чтобы улучшить цвет лица.

Они варили пиво не только для своей страны, но и для других стран и в обмен на посылаемое за границу слабое пиво получали большое количество вестфальской ветчины, бычачьих языков, окороков, болон- ских колбас, копченой сельди, осетрины, икры, анчоусов и всего, что необходимо, чтобы с удовольствием пропускать их напиток в желудок. Тем, кто держал при себе большие запасы слабого пива и не потреблял его, обычно завидовали, и в то же время народ их ненавидел и все, кому на долю доставалось мало пива, испытывали беспокойство. Они считали, что было бы самым большим бедствием, которое может на них обрушиться, если бы у них на руках оставалось много хмеля и ячменя, и, чем больше они их ежегодно потребляли, тем больше, по их мнению, процветала страна.

Правительство издало очень мудрое постановление относительно тех доходов, которые они получали от экспорта, очень поощряло ввоз соли и перца и облагало очень большими пошлинами все, что было недостаточно выдержано и могло каким-либо образом помешать продаже их собственного хмеля и ячменя. Те, кто стоял у руля, показываясь на публике, демонстрировали, что они совсем избавлены от жажды и полностью лишены ее, и приняли ряд законов, чтобы предотвратить ее рост и наказать тех безнравственных людей, которые открыто осмеливались ее утолять. Если же рассмотреть их как частных лиц и пристально вглядеться в их жизнь и беседы, то они, как оказалось, любили слабое пиво сильнее других и пили его больше, но всегда под тем предлогом, что для улучшения цвета их лица требовалось напитка больше, чем для тех, кем они правили, а что главное, о чем они заботились, игнорируя свои собственные интересы, - обеспечить изобилие слабого пива у подданных вообще и высокий спрос на их хмель и ячмень.

Поскольку никому не запрещалось пить слабое пиво, священники употребляли его так же, как и миряне, и некоторые из них - в изрядном количестве; тем не менее все они хотели, чтобы их из-за этого считали менее жаждущими, чем других, и никогда не признавались, что они пили с какой-либо иной целью, кроме улучшение цвета лица. В своих религиозных собраниях они были более откровенны, ибо, как только они туда приходили, все они, как священники, так и миряне, от самых высокопоставленных до самых ничтожных, открыто признавали, что им хочется пить, что менее всего их тревожит изменение цвета лица и что все их помыслы устремлены на слабое пиво и утоление жажды, какой бы иной предлог они при этом ни выдвигали. Примечательным было то, что считалось в высшей степени наглым воспользоваться этими откровениями в ущерб кому бы то ни было и употребить эти признания потом, вне храмов, и каждый считал ужасным оскорблением, если его называли жаждущим, хотя бы видели, как он поглощал слабое пиво целыми бочонками. Главными темами их проповедников были великое зло жажды и безумство ее утоления. Они призывали своих слушателей сопротивляться этому искушению, яростно поносили слабое пиво и часто повторяли, что это яд, если его пьют с удовольствием или с какой-либо иной целью, кроме улучшения цвета лица.

Выражая признательность своим богам, они благодарили их за изобилие слабого пива, которое они получили от них и которое служило им утешением, хотя они так мало его заслуживали, и постоянно утоляли им свою жажду, будучи глубоко убеждены, что пиво было дано им для иного, лучшего применения. Испросив прощения за эти проступки, они просили богов уменьшить их жажду и дать им силу сопротивляться ее неотступности; однако в разгар своего самого горького раскаяния и самых смиренных молений они никогда не забывали о слабом пиве и молились о том, чтобы они по-прежнему имели его в изобилии, торжественно обещая, что, какими бы нерадивыми они ни были ранее в этом деле, в будущем они не выпьют ни капли его иначе как с целью улучшения цвета лица.

Это были постоянные молитвы, соединенные вместе, чтобы их хватило надолго; и, поскольку их продолжали использовать без каких-либо изменений несколько столетий подряд, некоторые считали, что боги, знавшие будущее и уверенные, что обещание, которое они слыша- ли в июне, будет дано им и в январе будущего года, полагались на эти клятвы не больше, чем мы полагаемся на те шутливые надписи, в которых люди предлагают нам свое имущество, сегодня - за деньги, а завтра — задаром. Они часто начинали свои молитвы очень таинственно и много говорили о духовном; однако внутренне никогда не отделяли себя от мира сего настолько, чтобы кончить молитву, не досаждая богам просьбами благословить пивоварение во всех его отраслях, и покровительствовать ему, и для блага всего общества неуклонно увеличивать потребление хмеля и ячменя.

<< | >>
Источник: Мандевиль Бернард. Басня о пчелах, или Пороки частных лиц - блага для общества. - М.: Наука,2000. - 291 с.. 2000

Еще по теме   (У) Богатства ради и покоя Толкала мужа своего На плутовство и воровство...  :