Доктор геолого-минералогических наук ИРИНА ВЛАДИМИРОВНА НИКОЛАЕВА (1935-1990)

(Теплые и одновременно грустные воспоминания о жене и друге, выпускнице ТПИ 1957 г.)

С.М. Николаев

В декабре 1952 года, будучи студентом 2 курса ГРФ и работая в переполненном, как всегда, читальном зале ТПИ, я не мог не обратить внимания на проходившую мимо меня в двух метрах миловидную девушку в сапожках с кисточками и с большим свежим розовым пятном обморожения на пухленькой щёчке.

Лишь через 3 года мы познакомились ближе, когда по заданию бюро комсомола ГРФ подготавливали экспонаты для выставки прикладного искусства ТПИ, где важнейшим фактором было число участников, чтобы занять призовое место в постановке культурно-массовой работы на факультете. Мы собрали

огромное количество полевых фотографий, рукоделий, коллекций минералов, все это смонтировали и вышли на первое место. После этого мы почти все вечера, по возможности, проводили вместе. Благо, у меня был специальный пропуск, как у старосты хора, позволяющий мне входить в женские общежития Института все дни недели до 10 часов вечера (глубокая зависть всех политехников в те далекие времена с излишней строгостью нравов, по современным меркам!). Все остальные могли в

hspace=7>обычные дни только вызывать Т1 „ тт

своих подруг, либо приходить

к ним в воскресные дни, оставляя у дежурного при входе свой студенческий билет.

На 6-м курсе, уже завершая свою дипломную работу, я решился просить у Иры руки и сердца, но поссорились из-за пустяка (я считал, что жена обязательно должна носить фамилию мужа), получил отказ, но надежды все-таки на счастье быть с ней не терял. После получения диплома в феврале 1957 года уехал домой в Новосибирск (получил приглашение работать младшим научным сотрудником в Горно-геологическом институте ЗСФАН СССР). Вскоре для работы над своим дипломом на короткое время Ира приехала к своему научному руководителю в Новосибирск, я поселил ее у своих родственников, познакомил ее со своей мамой, которая полюбила ее с первого же взгляда. Мы помирились, и она согласилась стать моей женой. Спустя много лет я задал ей вопрос: почему же она согласилась лишь со второго

раза. Первый раз - не поверила, С.М. Николаев

решив, что я бабник, а потом не могла себе представить, как это мы вдруг разъедемся и не будем вместе.

Съездили на пару дней на смотрины к ее маме в Таштагол, и по возвращении 30 марта 1957 года зарегистрировали свой брак в ЗАГСе, скромно посидев потом в ресторане. Договорились, что свадьбу сыграем в Томске, куда она сразу и уехала. Я получил положенные мне три дня отпуска, приехал в любимый Томск и 18 апреля сыграли скромную студенческую свадьбу. Помнится, что наш любимый декан и главный нефтяник А.В. Аксарин на свадьбе меня поздравил фразой, что я увел самую умную и красивую девушку факультета. После свадьбы Ира ушла в свое общежитие на Кирова, 2, я - к ребятам ее группы, устроившись с Геной Назимковым на одной узкой кровати. На следующий день я уехал домой, родители настаивали на проведении свадьбы и в Новосибирске 1 мая.

У Иры была очень трудная судьба: страшное военное детство, более 8 лет разлуки с родителями, в последующем - многолетняя работа без элементарного отдыха, постоянная борьба за здоровье любимого сына и его неожиданная смерть в 16-летнем возрасте, которая подкосила и ее здоровье.

Ныне, когда говорят о детях войны, не забывают детей блокадного Ленинграда, проживших там хотя бы месяц, реже тех, кого вывезли фашисты в свои концлагеря вместе с родителями. Но почти не говорят о детях, оставшихся на оккупированных территориях, хлебнувших лиха. После войны это было большим темным пятном в их биографии, в немалой степени отразившимся даже на выборе специальности. Вспоминать об этих тяжелых временах они не любят; разговорившись с ними, иногда узнаешь, что стрессовых ситуаций порой было у них не меньше, чем у бывалого фронтовика.

Ирина ребенком все эти ужасы войны испытала по полной программе. Мне вспоминаются её скупые рассказы об этом. В 1940 г. её родители разошлись. Отец остался на Урале (был главным инженером, затем и директором Губахинского коксохимического завода), а мама (тоже коксохимик) уехала на аналогичный завод в город Енакиево (Донбасс), а Иру отвезла к своей матери и сестре за 500 км - в заштатный городок Верхнеднепровск. Когда началась война, её мать с 15-летним сыном от первого брака, вместе с другими специалистами завода и демонтированным заводским оборудованием летом 1941 г. была срочно эвакуирована на Кузнецкий металлургический комбинат (Новокузнецк). Шестилетняя Ира осталась с бабушкой, тетей и двухлетней двоюродной сестрой под немцем: уйти пешком далеко не успели, вернулись.

Самое страшное началось при отступлении немцев и наступлении Красной Армии. Вблизи их дома возле гидролизного завода немцы поставили дивизион дальнобойной артиллерии, а на высокой заводской трубе был немецкий корректировщик огня и, как следствие, бесконечные артобстрелы, бомбардировки, от которых жители прятались в погребах. Иногда кое-кто не успевал добегать. Когда немцы решили покинуть город, они сообщили по громкоговорителям и везде повесили объявления C требованием, чтобы все жители (женщины, дети и глубокие старики) срочно покинули город вместе с немецкими войсками замыкающей колонной в качестве живого щита.

Люди уходить не собирались, и Ира вспоминала, как немцы открывали крышки погребов, стреляли внутрь из автоматов и бросали туда гранаты. Их несколько раз спасала каменная стена, разделяющая погреб на отсеки. Накануне отхода немцев чешский офицер, мобилизованный в немецкую армию, скрытно симпатизирующий русским, рассказал, что привезены огнеметы, чтобы сжигать тех, кто не вылезает из погребов.

Пришлось вылезать всем семейством, и действительно на следующий день погреба, в том числе и их, были обработаны огнеметами. Около четырех месяцев фашисты, медленно, с боями отступая, прикрывались этой колонной женщин и детей, где была 8-летняя Ира с тетей, бабушкой и 4-летней двоюродной сестрой. Они находились между двух огней: немецкие колонны и боевые позиции обстреливались с земли и воздуха, немцы отвечали тем же. Недолеты часто доставались патрулируемым «беженцам». Питались подаяниями либо выменивали продукты на крохи захваченной одежды, шли из последних сил в любую погоду под злые окрики немцев и особенно украинских националистов-полицаев (бандеровцев), всех отстающих они безжалостно расстреливали. Что бы сегодня сказала Ира, узнав, что их ныне почитают на Украине как национальных героев!

Однажды в деревню, где остановилась их колонна, ворвался взвод наших разведчиков. Перебив часть охраны, молодой лейтенант сказал женщинам, что продержаться сможет здесь недолго - боезапаса хватит максимум на полчаса боя. Кто может, пусть бегут до ближайшего леса. Многие, подхватив детей, кинулись бежать по заминированному немцами полю. Бежала и Ира с бабушкой и тетей с дочерью на руках, несмотря на взрывы вокруг, но их бог миловал. Те, кто не убежал следом и выжил в немецких лагерях, лишь через пару лет вернулись на Родин)'.

По возвращении домой Ирину на пару часов положили в ванну с теплой водой, чтобы отодрать одежду от тела, превратившегося в сплошную коросту. Даже многие годы спустя, она не могла спокойно говорить об этом. Измученная колонна женщин и детей, подгоняемая немецкой бранью, расстрел отстающих, взрывы мин под ногами бегущих, сдираемая с кожей одежда - это всё будет ей сниться еще долгие годы.

После освобождения города от немцев их эвакуировали в Канск (Красноярский край). Здесь после долгих поисков после окончания войны отец нашел свою любимую дочь. Но Иру бабушка ему не отдала - у него была уже другая семья. Тогда он нашел Иринину мать в Таштаголе (Кемеровская обл.), где она работала зав. химлабораторией рудника, и сообщил ей о местонахождении дочери. Через несколько лет мать ее забрала к себе. Она прожила у нее до поступления в ТПИ менее трех лет. Материнской любви Ира практически не знала, поэтому так сильно любила своих детей и внучку.

Окончив в Таштаголе школу в 1952-м с золотой медалью, она захотела пойти по стопам родителей и стать химиком. Подала заявление в Московский институт имени Д.И. Менделеева, но из-за «темных пятен» в своей биографии в зачислении в студенты ей было отказано. Причин может быть много: главное - подозрительная немецкая фамилия, к тому же была в оккупации. Действительно, она из старинного дворянского (баронского) рода с немецкими корнями, проживающего в России со времен Петра I. За что, кстати, в 1938-1939 гг. полтора года успел посидеть Владимир Сергеевич - её отец. Хотя его родитель, став- ший народовольцем, был осужден, лишен царским указом дворянства и вместе с женой сослан на вечное поселение в Якутию; много позднее на Северном Кавказе, где в конце жизни ему разрешили работать по университетской специальности - главным лесничим, он был расстрелян карателями генерала Деникина за связь с большевиками. После обращения своей матери, как политкаторжанки царизма, к М.И.Калинину отца Иры выпустили, но взяли под наблюдение.

C вернувшимися назад документами Ирина приехала в Томск с большим опозданием, когда набор студентов уже был закончен, и вакансий на ХТФ ТПИ не было. Приняли её лишь на ГРФ на нефтяную специальность, пообещав перевести в следующем году к химикам.

После окончания ТПИ ее пригласили на работу в геологический музей при Институте геологии Западно-Сибирского филиала АН СССР. Первый полевой сезон она работала в Хакасии в составе моего железорудного отряда, а с осени 1957 года приступила к самостоятельным литологическим исследованиям Западно-Сибирского железорудного бассейна с его огромными ресурсами осадочных оолитовых руд. В апреле 1958г. Институт геологии вошел в состав нового Института геологии и геофизики Сибирского отделения АН СССР.

C этим академическим научным подразделением связана вся её трудовая биография, где Ирина Владимировна прошла путь от лаборанта до заведующей лабораторией. Первые десять лет своей трудовой деятельности, в том числе восемь полевых сезонов она посвятила изучению литологии, составу и строению железных руд этого бассейна, была одной из самых первых детальных исследователей минералогического состава руд по кернам разведочных скважин. Наиболее детальному исследованию подверглось крупнейшее Бакчарское месторождение (Томская обл.). Эта работа была завершена серией научных статей, оформлена в виде авторской монографии («Бакчарское месторождение оолитовых железных руд». - Новосибирск: Наука, 1967.130 с.) и защищена в качестве кандидатской диссертации в 1966 г.

Насколько данная работа Ирины Владимировны по Бакчару была квалифицированно выполнена, можно судить по одному интересному факту. Так, например, первый завершающий геологический отчет по месторождению при защите его в Новосибирском территориальном геологическом управлении (НТГУ) Мингео РСФСР не был принят, получив массу отрицательных замечаний. Авторы составленного отчета тогда полностью проигнорировали её полевые и лабораторные академические литологические исследования. По-видимому, они были убеждены, что ничего путного не сможет сделать какая-то малоразговорчивая молодая женщина, уже 8 лет подряд приезжающая на пару месяцев для работы с керном.

Члены коллегии, уже знакомые с работами Ирины Владимировны, при защите отчета обратили внимание его составителей именно на этот факт, обязав учесть все её литологические и минералогические разработки. По просьбе Коллегии она предоставила все свои материалы, которые были включены в новый отчет, и после этого при новой защите отчет получил самую высокую оценку. Начальник НТГУ Миронов Ю.К. при защите нового производственного отчета задал вопрос его составителям: «Почему же в титуле данной работы отсутствует фамилия Николаевой И.В.?» и, обратившись к ней на Коллегии, куда её пригласили, спросил - не будет ли она возражать против этого. Получив положительный ответ, дал команду внести дополнение в состав авторского коллектива.

После защиты кандидатской диссертации по рекомендации академика А.Л. Яншина Ирина Владимировна занялась изучением минералов группы глауконита, с которыми ей пришлось тесно столкнуться при исследовании осадочных железных руд Западной Сибири. Эти минералы могли быть использованы для выявления физико-химических и фациальных условий осадкообразования и предоставляли редкую возможность калий-аргоновой геохронологии непосредственно осадочных толщ. Все эти позиции были в её работах четко доказаны и даны критерии отличия свежих неизмененных образцов, абсолютному возрасту которых можно доверять.

Основным итогом исследований по этой тематике явилась крупная монография («Минералы группы глауконита в осадочных формациях». - Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1977. - 322 с.), докторская диссертация, защищенная в 1980 году, и около 100 научных публикаций. В Институте она стала самым

молодым доктором наук из числа женщин. Эти работы выдвинули И.В. Николаеву в число ведущих литологов страны, она была избрана членом Междуведомственного литологического комитета СССР, неоднократно была за рубежом, выступая на Международных совещаниях и симпозиумах. Чтобы в нескольких словах показать значимость ее работы, достаточно привести слова академика А.Л.Яншина, с которым Ира тесно сотрудничала все последние 25 лет. На вопрос дотошного журналиста - на каком основании он сделал вывод, что в докембрии Восточной Сибири следует искать крупные промышленные скопления калийных солей (которые вскоре были найдены в Иркутской области), он ответил: «Ирина Владимировна Николаева показала на примере минерала глауконита, что в докембрии морские воды были богаты калием, мне осталось добавить - надо искать в них калийные соли».

C 1982 года Ирина возглавила лабораторию геохронологии, сохранив за собой и работы литологического профиля. C первых же дней она начала коренным образом переоснащать лабораторию новыми современными масс-спектрометрами и шаг за шагом осуществлять постановку новых для Института методов датирования рубидий-стронциевого, калий-аргонового с изотопным разбавлением методов определения благородных газов. Благодаря ее настойчивости ей удавалось выбивать у дирекции значительные средства на приобретение аппаратуры. Она часто «моталась» в Москву и другие города за разными приборами и «железками» к ним, за далеко не безобидными изотопными эталонами и возвращалась поездом, так как эти препараты самолетом возить категорически запрещалось, она спала на них в купе. Своевременно проведенное переоснащение лаборатории позволило коллективу не снижать темпы геохронологических исследований при полном забвении аппаратурных потребностей науки со стороны государства после 1990 года.

Большое место в научном наследии И.В. Николаевой занимают вопросы методологии. В последние годы ей на примере нижнепалеозойских пород Юго-Востока Сибирской платформы был разработан оригинальный новый методологический подход к изучению и описанию характера сложных наслоений осадочных пород, впервые тесно объединив вместе работы литологов и палеогеографов, палеонтологов и стратиграфов, отразив это в трех коллективных монографиях.

Тяжелая болезнь, необходимость частых поездок в Томский онкологический центр заставили её в последний год жизни оставить свою лабораторию и перейти в лабораторию литологии главным научным сотрудником. В этот год, уже очень тяжело больная, она возглавила исследования сложных юрских нефтегазоносных отложений Уренгоя, предложив нетрадиционный подход их расчленения с применением изотопных исследований отдельных аутигенных минералов; к сожалению, это была её последняя полевая экспедиция, ей уже было больно сидеть на корточках на керновых ящиках. Вскоре при очередной поездке в Томский онкоцентр она поскользнулась, упала и сломала шейку бедра по метастазам, и после этого она уже не встала. Операции она бы не перенесла.

Но даже тогда она просила меня сделать ей такое устройство для микроскопа, чтобы можно было лежа смотреть шлифы. За эти последние четыре месяца она успела быть оппонентом докторской диссертации, сделав большой отзыв, написала и опубликовала две статьи в «Доклады Академии наук» и восемь тезисов для участия на международных и всесоюзных конференциях (она надеялась, что встанет на ноги). За это время прочитала 12 присланных ей докторских и кандидатских авторефератов и на все дала неформальные отзывы. Просмотрела и окончательно отредактировала автореферат своей последней аспирантки. К ней и тогда неоднократно приходили и приезжали на консультации литологи, и она не показывала виду, что слабеет с каждым днем, даже нам - самым близким.

Ира была очень отзывчивым и душевным человеком. Она навидалась страданий и боли в детстве и Онкологическом центре, поэтому чужую боль она часто воспринимала как свою. Лежа в больничных палатах, она выступала среди таких же больных в качестве личного психолога. Даже после выписки больные, лежавшие вместе с ней в одной палате, писали ей письма, и она, не имея часто свободной минуты, умудрялась им отвечать и успокаивать.

Её болевому терпению можно было только позавидовать. В начале августа 1958 года, уже в конце восьмого месяца беременности (!), она вернулась с Бакчарского месторождения и, побо- явшись одна рожать в Новосибирске (я уезжал в поля), поехала сначала к бабушке в Канск (куда я ее сопроводил), а затем - к маме в Хакасию (на Абаканский рудник). Бабушкина маленькая собачка, когда Ира наклонилась ее приласкать, вцепилась зубами в ее верхнюю губу. Срочно пришлось вести жену к хирургу, ожидая приема под вопли предыдущей пациентки. Когда дама в слезах вышла, врач пригласил Иру. Через 20 минут она вышла с ней и, обращаясь ко мне, сказала: «Молодой человек, у вас необыкновенно мужественная жена. Вы слышали, как женщина до нее дико орала, хотя я ей поставила всего две скобы на рану на руке. Вашей супруге я поставила шесть скоб на губу и даже стона не слышала. Таких пациенток у меня еще не было. Можете ею гордиться!» На всю жизнь у нее остался шрам на губе, а когда через месяц родилась дочка Леночка, у ней на этом же месте губы отчетливо прослеживается белая полоса. «По всем законам генетики - этого быть не может», - как говорит наша дочь, сама генетик, доктор наук и профессор, - «но сами посмотрите, вот это наподобие шрама, как у мамы!»

Ира была великим тружеником и обладала необыкновенной работоспособностью: будь это в доме, в полях или на работе. Однажды на Крайний Север с ней поехали в свой отпуск в качестве рабочих двое крепких ребят из соседнего академического института, чтобы повидать новые глухие места, набраться новых ярких ощущений, порыбачить и отдохнуть от науки. Раньше они уже ездили так с геологами. Отмечая прибытие за столом в нашем доме, они с удовольствием вспоминали сплавы на лодках, маршруты, но честно признались, что никогда еще так не уставали, как в эту поездку. И всё удивлялись, как такой темп работы выдерживает Ира, которая в отличие от них вообще не имела свободного времени, к тому же вставала раньше и засыпала значительно позже их. Её аспирантки и сотрудницы порой плакались - «мы же так не можем напряженно работать, как работаете вы». Ответ был прост: «Если решили идти в науку, то должны!»

К такому научному рвению Иры, естественно, я относился двояко. Как коллега и сам трудоголик, я ее понимал, всячески ее поддерживал, а как муж, молча терпел, про себя ворчал, но она всегда так извиняюще улыбалась. Хотя очень многое из того, что в доме обычно делает жена, доставалось мне (сад, магазины, базар, посуда, машинная стирка, прогулки и занятия с детьми и др.). На телевизор времени у ней не хватало почти никогда. Вечерами до 23 часов работали по очереди, кто-то из нас всегда приходил раньше, а я всегда ходил ночью ее встречать, после телефонного звонка, что через 15 минут она выходит. Ездить по экспедициям, командировкам, в отпуска мы могли тоже только по очереди (всегда кто-то из нас оставался дома), бывали года, что вместе в сумме мы были всего 4 месяца.

Ирина Владимировна не терпела научной фальши, подтасовок и, если это фиксировала у кого-то из своих подчиненных, им доставалось очень крепко, а если у своих приятелей и знакомых напрочь прекращала с ними все контакты. Ей нередко приходилось сталкиваться с фактами научной непорядочности и нечистоплотности, плагиата, и она при этом не могла молчать, выступала на Ученых советах, членами которых она была. Когда одна из таких докторских диссертаций по литологии и палеогеографии с большим процентом плагиата в нарушение всех норм порядочности была принята к защите, она просила хирурга перенести операцию на 3-4 дня, чтобы выступить на защите и проголосовать против на Специализированном совете. Врачи настояли на срочной операции, ей пришлось написать разгромный отзыв, срочно вылетать в Томск, но ее голоса как раз не хватило, чтобы диссертация была провалена.

Она была очень легкоранимой, но пыталась это скрывать от всех. Всё это не содействовало сохранению её здоровья, она все близко принимала к сердцу. Личного времени она практически не имела, к большому сожалению, работала на износ (это было главной темой наших разногласий и редких скандалов). Не имела времени, чтобы проследить за своим здоровьем. На первом и втором местах у неё была работа, на третьем - дети, затем с большим отрывом - дом и муж; оставшиеся минуты тратила на себя!

У Иры были очень тесные научные контакты с геологами России и Украины, Белоруссии и Грузии, Узбекистана и Таджикистана, Эстонии и Латвии; с некоторыми из них были совместные публикации и экспедиции. Многие из них ей высылали для исследования образцы глауконитов разных континентов и морей, обращались и приезжали за консультациями; многим она помогала ценными советами и замечаниями на стадии подготовки кандидатских и докторских диссертаций. Минимум человек 15 из них были нашими частыми гостями дома.

Из-под ее пера вышло в общей сложности более 120 научных статей и 7 монографий, она выпустила 5 кандидатов наук, могла бы и значительно больше, но вакансий не было; преподавала в Новосибирском госуниверситете. В работе она была очень требовательна к своим помощникам, аспирантам, но особенно к себе. Не случайно, что во время защиты её последней аспирантки вскоре после смерти Ирины Владимировны, председатель Специализированного ученого совета академик А.Э. Конторо- вич сказал, что если от неё получено добро на защиту, соискателя можно и не заслушать, а сразу же присваивать искомую степень.

Эти ее качества работать с людьми проявились и в общественной жизни. Около 25 лет она бессменно была ученым секретарем РИСО института, в течение двух созывов - депутатом Новосибирского городского совета, где вместе со своим однокурсником Гришей Квашниным возглавляла Экологическую комиссию, причем в отличие от всех предыдущих коллег подошла к своим обязанностям не формально - по-другому она не могла. Даже находясь в больнице, она просила пересылать, привозить материалы из Горсовета и письма-жалобы ее избирателей по Советскому району, не говоря уже про всю геологическую информацию, поступающую в ее адрес. Она делала депутатские запросы, звонила начальству, делая все возможное. C возобновлением женского движения в стране она стала первым руководителем женсовета Советского района (Академгородка) Новосибирска.

Ира обладала необыкновенной силой воли, за все время ее болезни я всего раз видел слезы от боли и обиды на ее глазах, которые она тотчас же незаметно смахнула. Свои страдания она старалась всячески скрывать даже от самых ей близких - мужа и дочери. Она запретила ставить себе обезболивающие наркотические уколы, чтобы можно было работать и не привыкнуть к ним. В ночь с 13 на 14 марта 1990 года, не дожив два месяца до 55 лет, она скончалась. Более сотни человек звонили из разных концов СССР или прислали телеграммами нам свои соболезнование; в конференц-зале прошло прощание с ней сотрудников Института, Сибирского отделения и представителей общественности города и района.

Ирина Владимировна Николаева является ярким представителем Томской школы геологов, глубоко преданной геологической науке и геологическому братству. Прошло почти 24 года по- еле ее смерти, но память ней у меня глубоко в сердце. Её портреты у меня в рабочих кабинетах дома и на работе. Мне постоянно не хватает её улыбки, мудрых и ненавязчивых советов, помощи в трудные минуты жизни! Постоянна память об Ире у нашей дочери Лены и внучки Даши. Внучка, окончив престижнейший в мире Массачусетский технологический институт (Кембридж, Чикаго) и получив звание магистра по электронике, сдала в Гарварде кучу дополнительных экзаменов биологического профиля, чтобы получить и высшее биологическое образование, необходимое для поступления в Высшую медицинскую школу. Стала дипломированным врачом-анестезиологом, сказав: «Бабушка умерла от рака и я хочу бороться с этой страшной болезнью!».

Об авторе

Николаев Станислав Михайлович (р. 1933) ~ выпускник ГРФ ТПИ (февраль 1957), горный инженер геолог по специальности «Геология и разведка редких и радиоактивных руд», кандидат геолого-минералогических наук (1966), старший научный сотрудник (1974) Института геологии и минералогии РАН, научный куратор Центрального Сибирского геологического музея, автор 25 научно-популярных и научных книг и 250 статей