Ситуация человека "после постмодерна"

.

Итак, какова ситуация в целом, в которую человек попал в конце XX века? Культурная ситуация 80-90-х годов XX века может быть осмыслена как ситуация понимания и рефлексии того, что было сделано в постмодерне в предыдущее 20-летие.

В некотором смысле 90-е годы в мире можно назвать с точки зрения философии своеобразной культурной паузой. Главные философские работы уже прогремели, новые труды подобного калибра еще не написаны. Последние залпы были сделаны еще в начале 80-х годов. Исключение составляют работы П. Бурдье (Практический смысл, 1991), Э. Тоффлера (Сдвиг власти, 1990), Ж. Делеза и Ф. Гваттари (Что такое философия?, 1991), С. Хантингтона (Столкновение цивилизаций, 1996). Причем именно в этих работах описывается социо-культурный и цивилизацион- ный сдвиг, переживаемый в мире. Но эти работы стали как бы итогом деятельности их авторов.

С другой стороны на фоне активности философов разработки в области антропологии кажутся не самыми впечатляющими.

Мировая философия никогда не делилась по принципу антропо- лог-не антрополог. Более продуктивно ее разделить на англоязычную атлантическую философию (тяготеющую к аналитической философии) и франко-немецкую континентальную (склонную к экзистенциализму, герменевтике и феноменологии). Обе задеты постмодерном, центром которого стала франкоязычная литература.

На этом фоне ФА всегда выглядела вторичной, поскольку проекты человека выстраивались с использованием средств, наработанных в экзистенциализме, герменевтике, феноменологии. В аналитической философии вообще проблема человека не стояла в качестве самостоятельной.

В этой связи претензии ФА со времен М. Шелера на роль новой универсальной науки или универсального учения кажутся теперь наивными.

9

стране .

Какое место занимает антропологическая проблематика в философии постмодерна и какой в целом образ человека лепился в постмодернистской философии (не важно - во французской литературе или в русской, постмодерн национальных границ не

знает)?

.

Еще в 1977 г. Н.С. Автономова показала, что это только кажется, что во французском структурализме проблема человека отсутствует10. На первый взгляд структурализм проблему человека отвергает по причине смерти человека. На самом деле речь шла о смерти человека эмпирического, человека желания. Разные авторы пытались понять то, что движет этим человеком желания. Поэтому П. Бурдье исследовал структуры "габитуса", К. Леви-Стросс - структуры мифа, М. Фуко вскрывал институты надзора и наказания, Ж. Лакан - структуры языка, Р. Барт исследовал структуры письма, Ж. Делез и Ф. Гваттари писали о машинах бессознательного.

Отказ от антропологизма означал отказ от анализа индивидуальной жизни человека, поскольку исследовались надындивидуальные структуры и механизмы власти над индивидом. Традиционно же антропологизм сводился к индивидуализму, к страдающему и желающему индивиду. С этим и был связан лозунг "смерти человека". Этот лозунг означал смерть старого проекта человека, конец самого подхода к человеку как к отдельному и не укорененному индивиду. Это смерть старого рационального концепта человека, построенного в Новое время. Именно этот человек желания и довел мир до ситуации Освенцима. С этим и связан уже тезис Ж.-Ф. Лиотара - после Освенцима никакие ме- танарративы прогресса и морали не работают. Тем самым фиксируется культурная ситуация "после"11.

Вся философия постмодерна фактически развивается под девизом смерти старого проекта человека, построенного в XVIII веке.

Вместе с тем нельзя отождествлять критику французскими авторами этого проекта человека желания и сам проект человека желания. Образ человека-шизоида вовсе не является мечтой и главной идеей авторов постмодерна. Это то в человеке, что они и предполагают преодолевать, предлагая "техники себя" (М. Фуко), переприсвоение субъективности (Ф. Гваттари), предлагая осуществлять "опыт-предел" (М. Бланшо), задавая себе онтологические границы.

Смысл и пафос французского структурализма и постструктурализма заключался в исследовании и описании механизма переделывания человеческой природы и подключения его к культуре через языковые и социальные практики. Это новый гуманитарный проект, предполагающий расширение онтологического горизонта, внешне провоцирующее на отказ от антропологической, человекообразной фразеологии.

В этой связи необходимо отметить, что прорыв в антропологии проделали не авторы, традиционно приписывающие себя к ведомству антропологии, а авторы, отказывающие себе в этой принадлежности.

Постмодерн как бы вскрыл вены больной культуре и пустил дурную кровь. Человек попал в ситуацию цивилизационного сдвига и стал шизоидом. Субъектом постмодерна стал колдун, безумец, ребенок, шизофреник, слуга беспорядка и стихий. Его цель - свести с ума рациональную культуру, сдвинуть культуру с места. Такая цель объяснялась тем, что все привычные классические, рациональные схемы и оппозиции уже не работают, они были фантазией рационального сознания. Но это вовсе не означает того, что Ж.-Ф. Лиотар или Ж. Делез любят своего шизофреника.

В данной связи необходимо рассмотреть работы последних лет, и не только франкоязычные, в которых разбирается проект человека постмодерна. Так, А.П. Огурцов анализирует философские корни и педагогические концепции проекта человека в постмодерне на материале немецкой философской и педагогической антропологии, философии образования12.

12 Огурцов А.П.

Автор реконструирует базовый тезис новых немецких авторов: образование и воспитание тоталитарны, нацелены на деперсонализацию, враждебны детям. Воспитание - это промывание мозгов, педагогика - это форма террора. В 70-80-х годах в Германии, Италии активно развивались эти идеи антипедагогики и антипсихиатрии, призывающие к упразднению вообще института образования и воспитания. Главная ценность - спонтанность автономной личности ребенка. Поэтому необходимо свободное, открытое образование как самостановление.

На этом А.П. Огурцов строит представление о постмодерне как о нигилистическом комплексе, который заключается в отка-

зе от классических ценностей и норм, выдвигающем на первый план бессознательную субъективность, чувствительность, телесные желания. Вместо логоса и ratio - игры, безумства, желания и стихийные вопли и связанный с этим отказ от какой бы то ни было формы самоидентификации, ибо все они стали способами осуществления репрессии и власти. А посему - необходимо отказаться от устойчивых форм бытия человека.

Постмодерн, пишет А.П. Огурцов, отрицает, что возможна какая-либо устойчивая природа человека. Нет такой проблемы бытия человека. А гуманизм для постмодернистов выступает воплощением формы террора, идеологией репрессий. Он выполнял функцию подавления человеческих желаний. Гуманизм - это система изобретений, которая была построена для порабощения отдельного индивида, его суверенности. С этим и связывает А.П. Огурцов идею смерти автора у М. Фуко, идею смерти человека. Автор умер, остается язык бессознательных структур, игра без правил. Деантропологизация языка влечет за собой изгнание субъекта из философии.

Вслед за рядом авторов А.П. Огурцов делает вывод: если ранее постмодерн критиковал капитализм и говорил новое слово, то теперь стало понятно, что предложить постмодерну нечего. Он разрушителен сам по себе. И вся история рассматривается постмодерном как история порабощения человека, как процесс репрессий и смерти субъекта истории.

.

Надо отметить, что вся критика постмодерна у А.П. Огурцо- ва и немецких педагогов, которых он упоминает, основывается на работах М. Фуко и Ж.-Ф. Лиотара 60-70-х годов А.П. Огурцов совсем не упоминает работы позднего М. Фуко и рефлексию самих французских авторов, которые никогда не называли себя постструктуралистами и постмодернистами, по поводу самого постмодерна. Главный автор идеи постмодерна применительно к философии Ж.-Ф. Лиотар констатирует в своих поздних интервью, что постмодерн - это всего лишь фиксация культурной ситуации13. Ситуации "после", ситуации смерти, ухода старых проектов и программ (в том числе проекта человека) и зарождения новых проектов. Это ситуация зарождения будущего. В этой ситуации зарождения не может быть единственного и правильного варианта будущего. Эта ситуация принципиально открыта и проблематична. С этим и связан отказ от метанарративов, от идеи целого, единства. Мы дорого заплатили, пишет Ж.-Ф. Лиотар, за ностальгию по целому, по единству. XIX и XX века досыта накормили нас террором. А этот террор просил для себя сам человек, человек желания, который и загнал себя в тупик, в ситуацию "после Освенцима" и "после ГУЛАГа".

Теперь мы в ситуации после постмодерна, в ситуации оформления новых идей человека, рождения и поиска новых антропологических проектов.

{Продолжение следует)