§ 1. Расчетливость (to loyiaxikov) как разумная способность человеческой души

Пусть будет пять по числу [способов, какими] душа истинствует (alhQeuei), утверждая и отрицая; это  искусство (tecvh), разумение (ereiathmh), рассудительность (fpovhoiv), софия (aofia) и ум (vouv); ибо в допущении (Ureolhvei) и мнении (SOXh) можно обмануться

Нас будет интересовать прежде всего рассудительность и софиямудрость и их истина, а также отношение к ним логистики. Обратим внимание, в приведенном фрагменте об истине Аристотель говорит в глагольной форме alhSeuEi, что буквально можно перевести как «истинствует». Софиямудрость, согласно Аристотелю, включает в себя ум и эпистему, поэтому наша задача уточняется: что есть истина рассудительности, разумения и ума? Однако, прежде чем приступить к рассмотрению рассудительности и мудрости, мы бы хотели остановиться на рассмотрении такой способности, как расчетливость.

Аристотель вслед за Платоном называет «рассчитывающей» (loyiatiKOv) одну из частей души. Части души он рассматривает прежде всего в трактатах «О душе» (De An.) и «Никомахова этика». В De An. III 9 Аристотель задает вопрос (432а23): «.Как надо говорить о частях души и сколько [их]?»,  и обсуждает возможный ответ на него следующим образом (432a24432b7):

Ибо какимто образом кажется, [что части души] беспредельны, и [есть] не только те, о которых говорят, разграничивая рассчитывающую (logiatiKOv), яростную (GujiiKOv) и вожделеющую (ereiGumhtiKOv), или же имеющую логос (to logov ecov) и без логоса (to alogov); ибо на основании различий, через которые их отделяют, являются и иные части, в большей степени разнящиеся [между собой, чем] указанные, [например] те, о которых мы уже говорили: питательная (to GperetiKov), которая присуща растениям и всем животным, ощущающая (to aiaGhtiKov), которую нелегко было бы отнести ни к безлогосной, ни к имеющей логос, далее, способность воображения (to favtaatiKov), которая, [будучи] по бытию другой для всех [остальных частей], [вызывает] серьезную апорию: с какими из них она та же или другая, если ктото полагает отделённые части души,  кроме того, способность к стремлению (to opeKtiKov), которая и по логосу (logw), и по способности мнится другой для всех.

В этом фрагменте Аристотель называет те части души, которые нам известны по диалогам Платона: logiatiKov логистичекую, т. е. рассчитывающую (в пер. М. И. Иткина  способность рассуждения); Gujiiko v яростную (в пер. М. И. Иткина  способность страстей); epiGujihtiKov вожделеющую (в пер. М. И. Иткина  способность желания) [255]. Логистическую часть души в русскоязычном аристотелеведении обычно называют «разумной». Может быть, в некоторых случаях такой приблизительный перевод и достаточен, но не для нас; ибо нам надо будет выяснить, какое отношение к «логистике» имеют у Аристотеля ум (o vou?) и разум (h Siavoia), эпистема (h epiathjih), софиямудрость, рассудительность, а также какое отношение имеет «логистика» к «логике».

Греческое слово logiatiKov с точки зрения словообразования восходит к глаголу logiZojiai считать, рассчитывать. Этот глагол указывает прежде всего на арифметический счет, но не только (вообще в древнегреческом языке есть и другой глагол, указывающий на арифметический счет  apiGjiern). Русский глагол «считать» тоже указывает на арифметический счет, но не только. Например, порусски можно сказать: «Я считаю, пора идти»,  или даже так: «Я считаю, что это такто». Русский глагол «считать», начиная с указания на арифметический счет, в конечном итоге может указывать на любое мыслительное действие. То же самое, судя по всему, касается и греческого глагола log! Zojmai. Далее мы будем переводить logiatiKov как «рассчитывающая» способность души или же как «расчетливость». Аристотель употребляет еще одну лексему, производную от глагола logiZojmai, а именно o logiajmov, которую мы будем переводить как «расчет». От этой лексемы в свою очередь образуется знаменитое слово o aullogiajov (силлогизм), которое буквально можно было бы скалькировать на русский как «сорасчет».

Термин «силлогизм» (от греч. aullog'iZojai рассчитываю, считаю) может быть переведен на русский язык как «вычисление». Соответственно, термин «силлогистика» может трактоваться как однозначный, синонимичный русскому слову «исчисление». Не желая какимлибо образом модернизировать концепцию Аристотеля и ставить знак равенства между трактовкой Стагирита и современным пониманием смысла термина «исчисление», нельзя все же не обратить внимания на эту синонимию, сам факт которой не является, видимо, случайным.

Получается, что если сводить аристотелевскую «логику» к силлогистике, то она относится скорее к расчету (logiajmov), чем к логосу. Вернемся к фрагменту 432a24432b4. В нем Аристотель называет еще один вариант разделения души: на имеющую логос (to logov e%ov) и безлогосную (to alogov). М. И. Иткин в своем переводе De An. учитывает это разделение как «способности, основывающиеся и не основывающиеся на разуме» [257]; Н. В. Брагинская в переводе EN как «части души, обладающие суждением и не обладающие суждением» [258]; Т. А. Миллер в переводе ММ  как «разумные и внеразумные части» [259]. В Pol. I 2 Аристотель пишет (1253a915): ... Среди животных только человек имеет логос (loyov eceі); lt;.. .gt; логос же [служит] для выражения (єш tw S^louv) того, что полезно и вредно, а также справедливо и несправедливо.

В данном фрагменте С. А. Жебелев переводит lOyov є%єі (имеет логос) как «одарен речью» [260]. К этому фрагменту восходит ставшее широко известным в латинской версии определение человека: homo animal rationale est (человек  рациональное животное). В наших переводах мы оставили loyov без перевода, ограничившись транслитерацией «логос», ибо нам еще неоднократно будет встречаться упоминание «логоса» в разных контекстах; чтобы сравнивать их, удобнее иметь в виду именно «логос», а не «разум», «суждение», «речь» или еще чтото.

Представляют интерес оксфордские переводы to loyov e%ov (имеющее логос) и to aloyov (безлогосное) в EN и Rhet. как the rational (рациональное) и the irrational (иррациональное) [261]. Аристотель подробно рассматривает разграничение души на имеющую логос и безлогосную в «Никома ховой этике». Мы еще обратимся к соответствующему содержанию EN, а пока лишь отметим, что к безлогосной части души Аристотель относит, в частности, питательную способность, которая имеется не только у людей, но и у растений, и животных. Если мы будем называть питательную способность «иррациональной», то получится, что растения и животные в определенном смысле «иррациональные». Такое словоупотребление вызывает вопросы [262]. Порусски мы скорее назвали бы растения и животных «бессловесными». Судя по всему, в таком приблизительно смысле соответствующая часть души и называлась у греков безлогосной.

Отметим также, что если в начале фрагмента (432a24432b4) Аристотель безлогосному дважды противопоставляет имеющее логос (432a26, 3031), то в конце фрагмента безлогосному он противопоставляет логистическое, т. е. рассчитывающее (432b56). Получается, что в De An. III он соотносит два варианта разграничения души так: логистическое = имеющее логос; яростное и вожделеющее = безлогосное. В EN Аристотель вносит существенное уточнение в это соотношение, о чем у нас еще будет идти речь.

В De An. III 9 Аристотель, приведя два варианта разграничения частей души, которые были известны в его время (разделение души на логистическую, яростную и вожделеющую, а также на имеющую логос и безлогос ную), называет еще ряд способностей души, которые можно было бы рассматривать как ее части: питательную (to 8peptiKov), ощущающую (to a'ia8htiKov), способность воображения (to favtaatiKov), способность к стремлению (to opeKtiKov). Далее он сосредоточивается на последней способности  способности стремления. Собственно, он и затеял обсуждение частей души в De An. III 9 ради этой способности. И мы рассмотрим эту способность, следуя за ним.

В данном случае Аристотеля интересует, что приводит человека и животных в «движение по месту», т. е. что вызывает, как мы сказали бы сегодня, их пространственные перемещения: питательная способность не движет, считает Аристотель, ибо растения питаются, не двигаясь (9, 432b1419); способность ощущения не движет, ибо некоторые животные ведут неподвижный образ жизни (432b1926). А далее Аристотель переходит к «расчетливости» и «так называемому уму». Остановимся на них подробнее (432b26433a3):

Но и расчетливость (to loyiatiKov) и так называемый ум (o Kaloumevov vouv) не движут; ибо созерцательность (8ewphtiKolt;;) не созерцает ничего того, что осуществимо в поступке (repaKTOv), ничего не говорит об избегаемом и преследуемом, а движение всегда есть чтото или избегающее, или преследующее. Но и когда созерцается чтонибудь такое [т. е. осуществимое в поступке, ум] не побуждает тем самым избегать или преследовать lt;.. .gt; Далее, и когда ум (tou vou) предписывает, а разум (tflv Siavoiav) подсказывает чтото избегать или преследовать, не движутся, а поступают, как, например невоздержный (o aKpathv), на основании вожделения (Kata thv erei8umiav).

В этом фрагменте Аристотель упоминает расчетливость и «так называемый ум», но далее говорит только об уме, причем двояко: о созерцающем уме, который не созерцает осуществимое в поступке, и об уме, который созерцает осуществимое в поступке. Далее мы еще встретимся с подобного рода двойственностью в аристотелевском истолковании ума. Итак, этот фрагмент сообщает нам, что ни расчетливость, ни ум не движут, хотя роль расчетливости остается при этом непроясненной. Наконец, Аристотель пишет, что и стремление  не главное для движения (433a78):

.Ибо воздержные [люди, будучи подверженными] стремлению [или влечению?] и вожделению, не поступают согласно стремлению [или влечению?], а следуют уму.

Мы оставляем для h ope^iv и to opektikov общепринятые в русском аристотелеведении переводы  «стремление» и «способность стремления», хотя данный фрагмент показывает, что, может быть, лучше были бы переводы «влечение» и «способность к влечению» (при этом надо было бы учитывать разницу между «вожделением» и «влечением»). Отметим, что Н. В. Брагинская иногда употребляет перевод «влечение», например в EN I xiii 1102b30 (opektikov подвластное влечению), хотя в большинстве случаев дает перевод «стремление», а как «влечение», чаще всего переводит h epi8ujiia (т. е. «вожделение»); и А. В. Кубицкий переводит ops^iv как «влечение» (например, в Met. IX 5, 1048a11), но не последовательно.

Глава EN III 9 заканчивается, не дав нам ответа на вопрос, что же движет человека и животных. Ответ на этот вопрос Аристотель дает в следующей главе. В EN III 10 Аристотель для ответа на этот вопрос прежде всего отчетливо различает ум на практический и теоретический. А далее заявляет (433a1315):

.Движут по месту обе эти [способности], ум и стремление, а [именно] ум, который ради расчета (tou loyiZojievov), т. е. практический (o repaktikov); он различается с созерцающим (tou 8ewphtikou) [т. е. теоретическим умом] целью.

Итак, расчетливость Аристотель относит к практическому уму. Человек, согласно ему, движется благодаря практическому уму («который ради расчета») и стремлению. В дальнейшем Аристотель называет практический ум «критическим» (vouv kpitikov) (12, 434b3). Вообще слово kpitikh, известное нам сегодня как «критика», имело в античности иные значения. Аристотель, в частности, называл этим словом способность к чувственному восприятию (An. Post. II 19, 99b35). С точки зрения словообразования kpitikh восходит к глаголу kpivrn, который, в частности, означал «чувственно различать». Отметим, что от этого же глагола образуется и слово h kpiaiv, известное нам как современное слово «кризис». Однако и его употребительное значение было иным. Во времена Аристотеля оно означало: распознавание, суждение в смысле распознавания, суд. Практический ум, будучи «критическим», оказывается чемто близким к чувственному восприятию, он оказывается способностью распознавать предметы. Судя по всему, Аристотель следует здесь за словоупотреблением древних.

Далее мы конспективно изложим содержание De An. III 10, 433a930. У животных нет ни расчетливости, ни ума, но у них может быть воображение, поэтому они движутся благодаря воображению и вожделению как стремлению. Некоторые люди тоже иногда движутся за воображением, а не за практическим умом. Практический ум отличается от теоретического телеологичностью, и стремление телеологично. Предмет стремления и цель практического ума совпадают: начало практического ума (т. е. его цель) оказывается и началом праксиса. В конечном итоге движет нечто единое, а именно, цель практического ума и предмет стремления, а таково благо (agaGov), причем не любое благо, а осуществимое в поступке, хотя оно может быть как настоящим, так и кажущимся (faivojievov феноменальным); в 10, 433b513 Аристотель добавляет, что предмет стремления неподвижен, т. е. движет неподвижное. Получается, что Аристотель связывает практический ум с благом, а не с истиной. Мы еще вернемся к вопросу об истине применительно к практике, а пока отметим, что в связи с практическим умом Аристотель говорит в данном случае о «правильности» (opGo?), т. е. о правильности усмотрения блага (433а2627):

Так, ум всегда правильный, стремление же и воображение то правильные, то неправильные.

В связи с истолкованием «расчетливости» представляет интерес следующее замечание Аристотеля (433а2325):

...Ибо желание (boulhai?) есть стремление [или влечение?], когда же [ум] движет на основе расчета (kata tov logiajov), движет и на основе желания (kata bouleaiov)...

Итак, сначала Аристотель относит «расчетливость» к практическому уму; с учетом суждений Аристотеля, касающихся «расчетливости», за пределами De An. III 10 можно уточнить, что практический ум прежде всего усматривает цель, достойную стремления, а расчетливость в первую очередь рассчитывает способы и средства достижения цели, причем рассчитывает их на основе стремления, а стремление Аристотель сводит к желанию. Таким образом, расчет, т. е. действие расчетливой части души, в конечном итоге совершается на основе желания.

В связи с тем, что Аристотель связывает «расчетливость» (логистич ность) с расчетом способов и средств достижения цели, уместно вспом нить, что сегодня среди «управленцев» широко распространился термин «логистика», которым указывают прежде всего на «транспортные схемы», т. е. на расчет наиболее рентабельных и тем самым наиболее оптимальных способов доставки товара из пункта А в пункт Б. Более того, возникла даже отдельная учебная дисциплина  «логистика», цель преподавания которой на одном из Интернетсайтов определяют так: «Сформировать у учащихся логистический подход к управлению предприятием, логистическое мировоззрение, устойчивые знания в области управления материальными потоками и сопутствующими им информационными, финансовыми потоками, их оптимизации на макро и микроуровне. Суть логистического подхода  сквозное управление материальными потоками». В целом, с нашей точки зрения, такое понимание логистики «вписывается» в аристотелевское. Другое дело, что он рассматривал «логистику» как некую способность, присущую всем людям, а не только «управленцам», и проявляющуюся во всех жизненных ситуациях: не только экономических, но и политических, и бытовых и т. д.

Итак, получается, что Аристотель истолковывает платоновское разграничение души на рассчитывающую, яростную и вожделеющую части как разграничение души исключительно в контексте практики. Аристотель вообще не находит в платоновском разграничении души теоретического разума (как он сам его понимает). Знаменательно и то, что Аристотель оставляет за практическим разумом «благо», о котором так много писал Платон. Приведенные соображения и порождают предположение, что Аристотель истолковывает философию своих предшественников как философию практического разума; сам же он наряду с практическим вводит и теоретический разум.

Вернемся к чтению De An. III 10. Аристотель, определившись с началом «движения по месту» людей и животных, вновь возвращается к вопросу о частях души (433b14):

У тех же, кто разделяет части души, если их разделяют и отделяют на основе способностей, возникает очень много [таких частей]: питательная, способность ощущения, мыслительная (vohtikov), способность совещаться и принимать решение (bouleutikov), и далее способность стремления; ибо эти [способности] больше различаются друг с другом, чем вожделение и ярость.

Обратим внимание, логистическую часть души Аристотель в данном случае вообще не учитывает, но зато вводит способность принимать решение (bouleutiKov). Если уподобить вожделеющую душу у Платона растительной душе у Аристотеля (растительная душа имеет отношение к питанию и размножению), а яростную у Платона животной (способности ощущения) у Аристотеля, то на место платоновской логистической части души Аристотель ставит мыслительную, способность принимать решения и способность к стремлению.

Скажем несколько слов о переводе PouleutiKov (способность принимать решение). Вопервых, надо различать два глагола: Poulojmai (хотеть) и Pouleuro (совещаться, решать). От первого глагола образуется лексема boulhaiv (желание), от второго PouleutiKov (способность совещаться и принимать решение). Переводчики не всегда обращают внимание на эту разницу: так, М. И. Иткин дает один и тот же перевод для Poulhaiv (желание) в вышеприведенном фрагменте (433а2325) и для PouleutiKov (способность принимать решение) в рассматриваемом фрагменте (433b14). В обоих случаях он дает перевод «воля» (который и для Pouihaiv, с нашей точки зрения, спорен). В дальнейшем он переводит PouleutiKov как «способность рассуждать» (что тоже весьма неопределенно). Греческое слово PouleutiKov означает не только «принимать решение», но и «совещаться». Однако для краткости, вслед за Н. В. Брагинской, мы принимаем перевод «способность принимать решение». Н. В. Брагинская в комментарии к своему переводу поясняет: «При переводе этих терминов, к сожалению, исчезает связь их с boule в значении "совет" и "совещание", тогда как для слушателя Аристотеля было ясно, что решение принимается в результате совместного обсуждения, а не уединенного обдумываниявзвешивания» [263].

Вообще слова h epi8umia (вожделение), h Pouihaiv (желание), h opeXiv (стремление или влечение) в сочинениях Аристотеля переводят на русский язык «как случится», что свидетельствует о недостаточном осмыслении переводчиками и комментаторами соответствующих определен ностей, играющих важнейшую роль в психологии и антропологии Аристотеля, а также в космологиях древних, упоминаемых Аристотелем. Для иллюстрации существующего положения дел мы составили табл. 1.

В качестве пояснения к табл. 1 отметим, что Г. Г. Апостл различает переводы h epi8um'ia (вожделение) и h ope^iv (стремление) тем, что первое слово он переводит как desire (с курсивом), а второе как desire (без курсива). В своем комментарии он дает полезные ссылки на соответствующие тексты Аристотеля, которые позволяют нам выяснить, что Аристотель рассматривал «вожделение» (epi8umia), «ярость» (8ujmov) и «желание» (Pouihaiv) как разновидности «стремления» (ope^iv) (414b16, 700b22): «желание» есть расчетливое стремление к благу; «вожделение», будучи безлогосным, есть стремление к приятному (146b36147a4, 414b56, 1369a14) п. Мы не настаиваем на переводах: вожделение (h epiGujiia), желание (h boulhai?), стремление или влечение (h ope^i?), а используем их как «рабочие». В этом вопросе была бы желательна помощь филологов, ибо для выбора наилучших переводов требуется выход за рамки «Корпуса Аристотеля» и древнегреческой философии вообще в древнегреческие мифологию и поэзию. Требует специального осмысления и отношение «воли» и «желания» применительно к античности.

Таблица 1.

Мыслительная способность (vohtikov), судя по всему, относится Аристотелем и к практическому, и к теоретическому уму; способность принимать решения (bouleutikov) и способность к стремлению  к практическому. «Преемницей» расчетливости оказывается у Аристотеля, судя по всему, не мыслительная способность, а способность принимать решение. Так, в дальнейшем он пишет, что нет способности стремления без воображения, а воображение разделяет на чувственное и расчетливое (10, 433b27 29), уточняя, что чувственное воображение (h aia8htikh favtaaia) присуще всем животным, а воображение на основе способности принимать решения  только расчетливым (11, 434a57). Далее Аристотель, хотя и неопределенно, но связывает способность принимать решения с силлогизмами и тем самым (хотя и косвенно) связывает и расчетливость с силлогизмами (11, 434a1015). В данном случае Аристотель не дает пояснений,

0. каких силлогизмах речь. Но если исходить из аристотелевской системы мышления в целом, то можно с уверенностью сказать, что речь идет о практических силлогизмах. Более подробно Аристотель рассматривает их в «Никомаховой этике», к которой мы обратимся далее. А сейчас лишь отметим, что в практическом силлогизме одна посылка универсальная, а другая  единичная. Именно об этом идет речь в завершении De An. III 11, т. е. в 434a1621.

Итак, в De An. Аристотель называет «расчетливыми» фактически все способности души, так или иначе касающиеся практического разума, а в некоторых контекстах и теоретического. В то же время разделение души на основании способностей: питательной, способности ощущения, мыслительной, способности принимать решение и способности стремления, которое Аристотель приводит в De An. III 10, 433b14, не последнее у него. Мы еще встретимся с несколько иным разделением души на способности в EN VI, а сейчас обратимся к тем главам EN, в которых Аристотель ведет речь о душе, имеющей логос и не имеющей его.