Глава 4. Собственность как социальная технология

Правовая и экономическая интерпретация собственности - это чаще всего сфера ограничения или расширения различных прав на управление и на использование доходов. Но эта сфера не вклю­чает в себя множество разновидностей отношений собственности, которые расцениваются как фундаментальные в определении и кон­кретных обществ, и различий между ними в целом.

С политэкономических и правовых позиций весьма непросто найти грань соотношения собственности и управления. Но прежде всего то, что возможно исключительно только в рамках предмета социологии управления на основе в том числе и объединений усилий многих общественных наук, в том числе и политэкономии, и права, - это обо­снование собственности в системе закономерностей развития чело­веческого общества. Эта задача априори заложена уже тем простым фактом, что собственность всегда присутствовала на всех истори­чески подтвержденных отрезках развития человеческого общества, и решение этой задачи только и может пролить свет на всю конкрет­ность собственности как именно социологической категории, с одной стороны. А с другой, определить ее истинное место в жизнедеятель­ности человеческого общества, объединив в единое целое и старые, и новые ее интерпретации как социального феномена.

Поиски закономерностей развития человеческого общества велись всегда с момента начала научного осознания мира. Но только не для всех футурологов было ясно то, что сама общественная жизнь постоянно воспроизводит и сами эти законы, и - что также важно -их необходимость. Что касается первого, то об этом пока трудно говорить, а вот последняя (необходимость) открывает возможность самого процесса законотворчества.

90 /. Собственность как предмет научного познания

всего используют ученые. Но, как правило, реализуют их и, следо­вательно, осуществляют их отбор, а иногда и вообще прямо «зака­зывают» «нужные» им законы представители так называемой элиты общества, осуществляющие в нем властные полномочия. Ясно, что эта элита будет создавать такие законы, которые выгодны ей самой, в том числе и в сфере собственности. Но, даже если представить, что разработчики новых законов будут стремиться «заложить» в законы интересы всех членов общества, им вряд ли удастся сделать закон, приемлемым для всех слоев населения. Ибо только в утопиях витал дух единства интересов всех граждан. Да и то - в теоретическом плане, как исходный посыл утопических доктрин. Далее же, даже при простом описании жизни воображаемых социумов, гипотетиче­ское будущее их строилось именно на конфликтах интересов путем «расчищения» самой площадки или фундамента, на котором бы воз­никло идеальное государство.

Блестящий пример сказанному - марксистская доктрина. Сам ошеломляющий успех марксизма не в том, что он стал некоей верши­ной в разработке утопических концепций, хотя по сути это обстоит именно так. А в том, что свою теорию К. Маркс как бы встроил в ту архитектонику общественного развития, которая уже сложилась исторически. На основе глубокого изучения самого хода развития общества, исследования узловых точек этого развития и анализа выявленных им социальных технологий того или иного этапа этого развития К. Маркс и сформулировал свою систему закономерностей развития человеческого общества. Философия истории по Марксу не только стала методом изучения прошлого, но и превратилась практически в способ анализа тенденций развития отдельных стран и всего мира. Основывался этот анализ на формулировании неких детерминант, определяющих изменения организации общественной жизни, закономерностей, вытекающих из самого факта наличия этих детерминант.

Сами эти детерминанты появились благодаря тому, что К.

4. Собственность как социальная технология

91

стало атрибутом социально-экономического прогресса. Воочию он наблюдал и тот парадокс, что промышленный пролетариат, выйдя на авансцену истории, становясь ведущей социальной силой в обще­ственном развитии, подвергается обнищанию, в котором Маркс увидел главное следствие развития капитализма.

Ухудшение положения трудящихся примерно до 1860-х годов счи­талось действительно очевидным фактом. Ф. Энгельс, который стал заниматься экономическими проблемами раньше Маркса, написал в 1844-1845 годах об этом специальную работу «Положение рабо­чего класса в Англии». Обнищание вполне вписывалось и в модную в то время гегелевскую диалектику при описании логики истори­ческого прогресса. Трудящиеся, естественным образом следовало из этой логики, через обнищание (отрицание собственности) прихо­дят к новому положению, становясь господами своей жизни и даже истории (отрицание отрицания).

Наблюдая все это, К. Марксу кажется, что он открыл «железные законы истории» (хотя он и не любил употреблять это выражение). Сомнений у него уже не могло быть: Англия уже показывает своим последователям картину их будущего. (Не случаен в этой связи и сам выбор его местожительства для работы над своей доктри­ной.) События, развивающиеся в Европе, подкрепляют его теорию: следующие за Англией европейские страны во многом повторяют характерные для нее тенденции трансформации производительных сил, социальных перемен. Что, собственно, и подтвердил Ф. Энгельс в своей короткой надгробной речи на похоронах своего друга и соав­тора, назвав главным свершением К. Маркса открытие законов исто­рического развития.

92 /. Собственность как предмет научного познания

в настоящее время достигла в своем развитии той ступени, когда эксплуатируемый и угнетаемый класс - пролетариат - не может уже освободить себя от ига эксплуатирующего и господствующего класса - буржуазии, - не освобождая вместе с тем раз и навсегда все общество от всякой эксплуатации, угнетения, классового деле­ния и классовой борьбы»'.

Прежде чем говорить, прав ли был Ф. Энгельс в том, что К. Маркс открыл «железные законы истории» или нет, задумаемся над самим вопросом: был ли К. Маркс первым в своем открытии? Неужели до него никто не сумел увидеть прогрессивную историческую роль капита­лизма, переход к которому также воочию наблюдал уже Адам Смит?

Думается, что данный процесс стал проявляться еще до Смита. Подспудно начало осознания роли промышленного производства прослеживается уже у физиократов. И хотя они считали представи­телей индустрии бесплодным классом, а их производительный класс включал исключительно только земледельцев, с исторической точки зрения благотворное действие их «земледельческой теории» заклю­чалось в том, что она вызывала реакцию против господствующих в то время экономических теорий, и в первую очередь против мерканти­лизма, который видел рост богатств только в торговле, а рост чистого продукта - только в эксплуатации соседних народов или колоний.

Превосходство земледелия по отношению к формам человече­ской деятельности вслед за физиократами сохранилось и у А. Смита, который не смог, несмотря на свою теорию разделения труда, решиться поставить земледелие в положение полного равенства со всеми дру­гими формами экономической деятельности. Нигде не употреблял он и выражения «экономический закон». Но А. Смит сумел разглядеть «заложенный в сердце» каждого индивида необходимый стимул, обе­спечивающий жизнь и прогресс общества. Это был личный интерес или, как предпочитал называть сам Смит, естественное стремление каждого человека к улучшению своего положения, которое играет громадную роль в самом существовании капитализма, о чем пойдет речь дальше. Если сравнить эту концепцию Смита с концепцией есте­ственного и необходимого порядка общества в учении физиократов, то это, несомненно, шаг вперед в осмыслении действительности, что само по себе уже весьма прогрессивно.

'Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М., 1961. Т. 21. С. 367.

4. Собственность как социальная технология

93

А. Смит, по сути, открывает деятельность того естественного порядка (устройства), которое для физиократов было неким идеа­лом, а не конкретным социальным механизмом. И в результате этого политическая экономия, которая у Ф. Кенэ была, по существу, только системой права, у Смита принимает характер естественной науки, основанной на наблюдении и анализе действительности. По Смиту, личный интерес, создавая и поддерживая весь экономический орга­низм, в то же время обеспечивает движение нации к богатству и бла­гополучию. И его критики, и его последователи признавали, что поли­тическая экономия начинается с него, а история экономических идей после выхода его «Исследования о природе и причинах богатства народов» в середине XVIII века в течение последующего столетия как бы нанизывалась на эту книгу.

Говоря о вкладе А. Смита (как и других ученых его времени) в трак­товку закономерностей развития общества, нельзя не сказать и о его вере в Бога и восхищении им провиденциальной заботой «великого режиссера природы» в обнаруженных им явлениях.

Но временные рамки Марксового анализа и время Смита и Ри­кардо - несопоставимые вещи. И то, что казалось находкой во вре­мена Рикардо, вряд ли могло высвечивать некие закономерности развития общества во времена деятельности К. Маркса. Тем более

94 /. Собственность как предмет научного познания

трудно понять исходные предпосылки формулирования тех «желез­ных законов» Маркса, вытекающих из несостоятельной теории цен­ности Рикардо.

«Железный закон заработной платы» Д. Рикардо и, по сути, тож­дественная марксистская теория определения стоимости рабочей силы посредством «рабочего времени, необходимого для ее производ­ства, а следовательно, и воспроизводства»' вряд ли могут быть осно­ванием для формулирования неких закономерностей развития эко­номики, а тем более законов развития общества. По крайней мере, смешно выглядит сегодня марксистская теория определения сто­имости рабочей силы, сформулированная К. Марксом в «Манифе­сте коммунистической партии»: «Средняя цена наемного труда есть минимум заработной платы, т. е. сумма жизненных средств, необхо­димых для сохранения жизни рабочего». Его «едва хватает для вос­производства его жизни»2.

Как можно сегодня прибегать к этому объяснению, когда промыш­ленность, ставшая во времена К. Маркса основным фактором обще­ственного прогресса, в массовом порядке представляет, конечно же, невиданные товары и услуги, вряд ли воображаемые во времена жизни Д. Рикардо.

«Ни история, ни этнография, ни какая-либо иная отрасль знания, -замечал Л. Мизес, - не могут дать описания эволюции, которая ведет от стай и стад дочеловеческих предков людей к примитивным, хотя и высокодифференцированным, общественным группам, информа­ция о которых получена в результате раскопок, из наиболее древних исторических документов, а также из свидетельств исследователей и путешественников, встречавших дикие времена»3.

Больше того, данные этих свидетельств могут кардинальным образом извратить само существо дела, в том числе и в вопросе ана­лиза существенных особенностей собственности как общественного явления. Самое главное, что это предположение и было реализовано классиками марксизма в их теории субъективного преобразования исторических законов развития мира. И, что еще более значимо, реа­лизовано в практике создания социалистической России. Истоки же всего этого, что весьма интересно, связаны с совершенно неизвестными

'Маркс К. Капитал. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 181.

2Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 439.

3Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск, 2005. С. 151.

4. Собственность как социальная технология 95

именами: Георгом Хансеном, Георгом Маудером, Самнером Мэйном и Льюисом Морганом, из книг которых К. Маркс и Ф. Энгельс почерп­нули аргументы, доказывая, что изначально всякая собственность была коллективной.

Общеизвестно, что при работе над книгой «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельс опирался на дан­ные Л. Моргана. Именно его результатами исследований о жизни американских индейцев Ф. Энгельс пытался подновить и «онау-чить» свои и Маркса домыслы о происхождении собственности. Ясно, что все содержание этой книжки Ф. Энгельса «пропитано» идеями К. Маркса, в наиболее концентрированной форме воплощенными им в «Капитале».

Рассматривая общинный труд в его первобытной форме, К. Маркс отмечал, что сама община, являющаяся предпосылкой производства и, добавим, всей общественной жизни, не позволяла труду отдельного лица «быть частным трудом и продукту его быть частным продуктом». Община обуславливала то, что «труд отдельного лица» выступал непо­средственно как «функция члена общественного организма». В этих условиях труд, в результате которого создавалась меновая стоимость, представлялся Марксу как общественное отношение вещей, а не только общественное отношение людей1. Но позволяет ли сказанное гово­рить о том, что в условиях первобытной общины главенствующей является общественная собственность как форма проявления Марк-сового «общественного отношения вещей» - этого «предшествен­ника» его же производительных сил (а конкретно здесь речь может идти о камнях, дубинах и т. п. «инструментах, с помощью которых и осуществлялся первобытный труд»). И на каком основании можно реализовать это утверждение?

На том, как утверждали некоторые советские исследователи, в частности А. Ципко и Г. Черкасов, также считавшие, что благо­даря категории разделения труда Марксу впервые удалось проник­нуть в «святая святых» истории человечества, увидеть, как зарож­даются, развиваются, а потом и исчезают различные формы соб­ственности. Думается, что такая «прозорливость» К. Маркса суще­ственно преувеличена. Такого рода предположения К. Маркс мог «увидеть» только во сне.

1 Маркс К. К критике политической экономики // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 20.

96 /. Собственность как предмет научного познания

Те истоки частной собственности, которые, по выражению немецкого экономиста А. Вагнера, вытекают из существа человеческой лич­ности или, по выражению Б. Чичерина, — из природы человека, как разумно-свободного человека, и лежат, с одной стороны, в человече­ских потребностях, для удовлетворения которых необходимы мате­риальные предметы, с другой, - в физической силе покоряющей эти предметы власти человека', К. Маркс представлял несколько иначе. Сделав предположение о господстве коллективной собственности в первобытном обществе, он таким же образом перенес рождение частной в эпоху капитализма.

Основываясь на своем представлении, что «разделение труда» «в известном отношении является категорией всех категорий поли­тической экономии»2, а члены общества распределены по различным родам производства, исходя из этого разделения труда индивиды, по его мнению, подчиняются определенным производственным отно­шениям3. Эти-то отношения, проявляясь на практике в разветвлен­ной системе ремесленного труда, и предполагают появление частной собственности, т. е. права работника на его индивидуальное орудие труда. Именно поэтому при капитализме появляется частная собст­венность, которая совершенно неподвластна обществу.

Именно таким образом К. Маркс включил собственность в свою систему материалистического понимания истории. Вполне естест­венно, что и для частной собственности, как и других элементов капитализма, в будущем обществе места не было. Ибо, развиваясь, капитализм не только экспроприировал крестьян и ремесленников, не только отобрал у них их орудия труда (или дезавуировал их путем внедрения технических новшеств), но и создал новые формы разде­ления труда, которые вытеснили старые, в условиях которых сохра­нялась целостность человеческой деятельности.

В этой связи заметим, что данная методология К. Маркса никак не вписывается в творение Ф. Энгельса о происхождении частной собственности.

4. Собственность как социальная технология

97

1 Чичерин Б. Собственность и государство. М., 1882. Ч. 1. С. 97, 100. 2Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 298.

3Там же. Т. 46, ч. I. С. 33. Заметим, что вся Марксова туманность понятия «производственные отношения» развеивается, когда мы представляем их конкретный характер как социальную технологию, необходимую для осу­ществления определенного этапа самоорганизации общества, появившуюся в результате саморазвития общественных отношений.

Во-первых, до возникновения капитализма основным видом соб­ственности была земля. И в этом плане о каких-то подвижках в раз­делении труда (в Марксовом понимании) говорить трудно.

Во-вторых, Ф. Энгельс, собственно как и К. Маркс, свои выводы строил на том же минимуме антропологических и исторических данных, что и историки и антропологи (Георг Хансен, Георг фон May-pep, Самнер Мэйн, и в первую очередь Льюис Морган, работа кото­рого «Древнее общество», вышедшая в 1877 г., до сих пор известна благодаря Ф. Энгельсу), которые строили свои теоретические модели общества без достаточно глубокого изучения существа дела.

Взять, к примеру, исследование прусского специалиста по аграр­ным вопросам Августа Гакстгаузена, «свидетельствующего» о том, что в древности земля находилась в коллективном пользовании.

Этот прусский специалист в 1840-х годах проводил исследова­ния в России. В ходе этих исследований он выявил существование так называемого мира - перераспределительной общины, в которой русские крестьяне держали землю сообща и время от времени пере­распределяли ее между собой с учетом происходящих изменений в семьях. Ничтоже сумняшеся Гакстгаузен заявил, что мир имеет древнее происхождение и представляет собой уцелевший пережи­ток института, некогда повсеместно распространенного.

Уже в следующем десятилетии - 1850-х годах Борис Чичерин выра­зил несогласие с данной позицией. Мир, по утверждению Б. Чичерина, отнюдь не древний институт, воплощающий в себе докапиталисти­ческий, чуждый приобретательству дух совместной жизни, он явля­ется творением царского государства, возникшим в конце шестнадца­того века в связи с введением крепостного права, предназначенным для того, чтобы на основе коллективной ответственности обеспечить удержание крестьян на земле и сбор с ним податей'.

Больше того, этот «мир» (община) сохранился и после реформы 1861 года, отменившей крепостное право в России. И сохранился все по тем же причинам: формально - обеспечить сбор податей; факти­чески — не дать ход процессу развития собственника, который будет угрожать сохранению царского режима.

Еще более весомый удар по представлениям «первоисточников», на основе которых Ф. Энгельс сформулировал свои представления

Чичерин Б. Опыты по истории русского права. М., 1858. С. 1-58.

98 /. Собственность как предмет научного познания

о коллективной собственности, нанес американец Денмэн У. Росс. Нет, он не дезавуировал исследования Л. Моргана, которые тот проводил среди американских индейцев. Д. Росс доказал другое, а именно то, что в тех двух книгах юриста и историка Георга фон Маурера, вышедших в 1850-х годах, где утверждалось, что у древних германских племен, не знавших никакой земельной собственности, впервые она появи­лась лишь под влиянием римлян, этот вывод основывался на невер­ном прочтении Тацита и Цезаря - основных источников сведений по данному предмету.

Как известно, здесь, как и в российском дописьменном обществе, существовала община. Но ни в будущей России, ни в будущей Германии первобытного коммунизма не было. Отсутствие же межей на полях древних германских земледельцев, отмеченное Цезарем, означало, что земля не была поделена, а не то, что она находилась в совмест­ной собственности. Критикуя утверждения Маурера в вышедшей в 1883 г. в Бостоне книге «The Early History of Land-holding among the Germans" (за год до выхода упоминавшейся работы Ф. Энгельса), Росс писал: «Следует строго различать совместное владение и ком­мунистическую собственность. Это очень разные вещи. У нас полно ранних свидетельств о совместных владениях, но ни одного о ком­мунистической форме собственности». Ни одно из существующих, по его мнению, свидетельств не указывает, что ранняя германская община обладала правами на земли своих членов: «Община не была корпорацией - землевладельцем», и поэтому земельные споры разре­шались не судом общины, а поединками заинтересованных сторон'.

Завершил «разбор» ошибок Маурера знаменитый французский историк Фюстель де Куланжи. В 1889 году он написал статью, раз­вернутую впоследствии в книгу «The Origin of Property in Land» (Lon­don, 1891), в которой не только отверг теорию первобытного комму­низма на том же основании, что и Росс, но пошел дальше, отрицая суще­ствование у древних германцев даже совместных владений. Для тео­рий Маурера (а они в третьей четверти XIX века стали чуть ли не клас­сическими), - утверждал Куланжи, - у Тацита и Цезаря нет никаких подтверждений. Весь состав германского права на деле таков, что вер­ховное значение в нем отводится собственности. О каком-то периоди­ческом ее перераспределении, что должно было быть при совместном

4. Собственность как социальная технология

99

владении землей, в свидетельствах о жизни германцев нет. Куланжи считал, что широко распространенная вера в первобытный комму­низм проистекает не из исторических данных, а из общественного климата, установившегося в Европе в конце девятнадцатого столетия.

Действительная же история развития собственности, по мнению Б. Чичерина1, и с ним трудно не согласиться даже сегодня - по про­шествии более чем века, представляет постепенное развитие того самого начала, которое выведено, конечно же, также умозрительно2. Полная и свободная собственность составляет не приходящую исто­рическую категорию, порожденную современным индивидуализ­мом, а плод всего предшествующего развития человечества. В начале человек не сознает себя свободным лицом, он погружен в общую суб­станцию. Окружающая его сфера есть образовавшаяся путем нарож­дения семья, или, в более обширном значении, род. Поэтому перво­начальная собственность родовая. Квалифицировать ее как коллек­тивную собственность, а родовую общину как первобытный комму­низм, по нашему мнению, нет никаких оснований.

Весьма интересное суждение по поводу идеи общинной собствен­ности высказал В. Л. Иноземцев. В древности, отмечал он, общины не имели устойчивых хозяйственных отношений с другими сообще­ствами и основные виды доэкономической деятельности - охота, пастушество и земледелие - предполагали коллективный харак­тер, «но не формировали общинной собственности на орудия труда и землю: средства труда применялись индивидуально, леса, пастбища и водоемы вообще не могли быть кем-то присвоены, а древний человек не воспринимал себя в качестве чего-то отличного от общины. Поэтому исторически первой была личная собственность, которая и зафик­сировала выделение индивидом самого себя из общинной массы»3.

Конечно, община на ранней стадии развития человечества вряд ли «поставляла» своим членам орудия труда. Позицию В. Л. Иноземцева по «личной собственности» скорее можно отнести ко времени после отмены крепостного права в России в 1961 году, когда землей юри­дически «владел» крестьянин, а заправляла всеми делами община.

'Пайпс Р. Собственность и свобода. М., 2001. С. 80.

'Чичерин Б. Собственность и государство. С. 156, 157. 2Маркс К. К критике политической экономики // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 20.

3Иноземцев В. Л. Современное постиндустриальное общество: природа, про­тиворечия, перспективы: учеб. пос. М., 2000. С. 135-136.

100 /. Собственность как предмет научного познания

Поэтому позиция Б. Чичерина по данному вопросу, на наш взгляд, более основательна.

Что касается дальнейшего развития собственности, то с образо­ванием теократических государств, к этому присоединяются новые начала. С одной стороны, в силу религиозных понятий земля и все, что на ней находится, считается достоянием Божества или его наме­стника. С другой - право завоевания делает верховным собственни­ком страны военачальника, который, однако, сам получает теократи­ческое освящение. Наконец, с развитием государственного порядка, сами роды приобретают политическое значение, и это сообщает политический характер и их имуществу. В древности, как известно, частное право подчинялось государственному.

Но, несмотря на этот общий характер «древней жизни», личное начало берет свое и разлагает окружающую его субстанцию. При­менительно к собственности этот процесс обнаруживается уже на Востоке, где теократические начала сохраняются в полной силе практически до сих пор. Обнаруживается он даже и в тех странах, например, Спарте, где были приняты самые строгие меры в охране­нии этого состояния. Здесь, несмотря на то что земля была разделена между гражданами и переходила нераздельно от поколения к поколе­нию, всякие продажи и сделки были запрещены. Рабы тоже принад­лежали государству и отдавались гражданам во временное пользо­вание. Однако и здесь личное взяло верх, земли перешли к богатым гражданам, возникли внутренние междоусобицы, которые в конце концов привели республику к падению.

Начало полной и свободной собственности окончательно востор­жествовало в Древнем Риме и было возведено в коренное юридиче­ское правило. Всякое стеснение было несовместимо с тем полновла­стием, которое во всех сферах присваивалось римскому гражданину. В таком же плане римское право сохранило это начало и для нового времени.

Все сказанное, таким образом, свидетельствует о том, что процесс индивидуализации собственности является плодом исторического развития и осуществлялся не по воле человека, а на основе, можно сказать, некоей социальной технологии, порожденной самим факто­ром саморазвития.

Но данный процесс не противопоставляет частную и общественную собственность, если овладение ею осуществляется без ущемления

4. Собственность как социальная технология

101

свободы гражданина и представляет собой совершенно законный способ приобретения собственности, вытекающий из коренных начал права. Хотя в каждом конкретном случае овладения общественных сил собственностью, несомненно, скрыто личное начало, ибо сово­купная воля является не каким-то надчеловеческим образованием, а имеет свой корень в личной. Но как бы то ни было, пока вариант овладения собственностью какими-то совокупными силами осве­щен правом, вряд ли стоит придумывать какие-то новые правовые конструкции в конкретизации данной ситуации. Это дело будущего, и, очевидно, какие-то социальные технологии в этом процессе еще не появились, а создать их искусственно вряд ли под силу человеку. В этом вопросе любой только уподобится Прудону в провозглашении очередного софизма. Поэтому провозглашать здесь какие-либо зако­номерности развития общества в целом, как и отдельно - собствен­ности, - удел утопистов.

Другое дело, когда речь идет о другом источнике собственности, который несет в себе сугубо личный характер. Этот источник - труд. Не случайно именно в теории труда и развернулись основные дис­куссии по проблеме собственности, как, собственно, и те предпо­ложения К. Маркса об «общественном отношении вещей», ставшие одним из его аргументов в утверждении первородства коллективной собственности, о чем мы говорили выше.

Под частной собственностью, об уничтожении которой идет речь в Марксовой трудовой теории, подразумевается не право рабочего на продукт своего труда, а право на продукт труда других, труда наемника. Именно эта форма так называемой частной собственно­сти, по Марксу, обречена на исчезновение при коллективном строе. «Коммунизм, - отмечалось в „Манифесте", - ни у кого не отнимает возможности присвоения общественных продуктов, он отни­мает лишь возможность посредством этого присвоения порабощать чужой труд»'.

Данное положение и является главным теоретическим началом, отличающим марксизм от других социалистических школ, и главным аргументом его притязания на титул научного социализма.

Сам процесс использования трудовой теории для доказательства исторической верности своего учения К. Маркс пытается встроить

'Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 440.

102 /. Собственность как предмет научного познания

в научную экономическую систему представителей классической политической экономии. И это далеко не случайно. Ибо по своему методу, как мы уже говорили выше, марксизм стоит в значительной степени ближе к этой классической школе и концепции естест­венных законов ее представителей, чем к социализму. Думается, что В. И. Ленин не совсем был прав, отводя среди источников воз­никновения марксизма первое место представителям утопического социализма. Главным источником все-таки следует считать теории великих экономистов конца XVII - начала XIX вв., в которых вполне очевидно просматриваются корни теоретических положений Маркса. Именно поэтому марксистское учение и получило такое огромное число почитателей даже среди тех, кто не разделял социалистиче­ские идеи. А в XX веке, особенно в первой его половине, даже среди буржуазных экономистов, по мнению Фридриха фон Хайека, оста­лись единицы, которые в той или иной степени не разделяли социа­листическое учение К. Маркса. Среди них был даже создатель теории экономического развития И. Шумпетер.

Кстати, отметим, что, по замечаниям ученых и экономистов, и осо­бенно социологов, которые «сошли», по их признанию, после пере­мен в России эпохи Горбачева-Ельцина с марксистских позиций, они стали лучше понимать марксизм как учение, а в работах К. Маркса наряду с недостатками, находить и безусловные достоинства. Дума­ется, что это прямой результат того, что кругозор этих ученых за счет восприятия буржуазных экономических и социологических знаний, доступ к которым был не то чтобы ограничен, а в большей степени не был какой-то потребностью, значительно расширился. А тот же марксизм перестал быть неким извращенным советской идеологией продуктом мысли.

Отметим и то, что сам К. Маркс не афишировал какую-либо пре­емственность его учения с буржуазной классикой. Напротив, все его работы проникнуты серьезнейшей критикой представителей класси­ческой политической экономии. Но все это может перечеркнуть одно восклицание Маркса, которое, кстати, в современных изданиях «Капи­тала» отсутствует. Мы приводим его по изданию 1936 года.

«Наконец-то, - пишет Маркс в „Теориях прибавочной стоимости", -выступает Рикардо и кричит науке: стой! Основа, исходный пункт физиологии буржуазной системы - понимание ее внутренней органи­ческой связи и жизненного процесса - есть определение стоимости

4. Собственность как социальная технология 103

рабочего времени. Отсюда исходит Рикардо и требует от науки, чтобы она оставила свою прежнюю рутину и дала себе отчет в том, насколько остальные развитые, выясненные ею категории - отно­шения производства и обращения - соответствуют или противоре­чат этой основе, этому исходному пункту... В этом-то и заключается историческое значение Рикардо для науки...»'.

Что касается такого источника влияния на Маркса, как утопиче­ский социализм, то он вошел в его теорию как бы опосредованно -через теорию государственного социализма, в основе которой лежали идеи Сисмонди и французских социалистов-утопистов. Появление теории государственного социализма, идеологами которого были Луи Блан, Прудон, Лассаль, Родбертус, связано с тем, что с разви­тием крупной промышленности в среде экономистов того времени не нашлось достойных продолжателей А. Смита, Д. Рикардо и других ученых -сторонников laisser faira. И не очень понятная «хозяйствен­ная общность», исходящая из рынка, быстро уступила место привыч­ной и понятной «модельной солидарности», главным органом которой был не рынок, а государство.

Однако новейшая форма социализма - марксизм, как бы продол­живший осмысление социальных технологий развития человеческого общества представителями классической политэкономии, во многом сохранила и идею государственного социализма, и в частности идеи и Прудона, и Родбертуса, и Сен-Симона. Но главное в учении Маркса, конечно же, то, что будущее человечества - это коммунизм, в котором исчезнет сам источник разрозненности общества - частная собствен­ность на средства производства.

Реквием по частной собственности на средства производства К. Маркс как экономист «поместил» в сферу обращения или обмена товаров, в рамках которой осуществляется купля и продажа рабо­чей силы. Эту сферу он в «Капитале» называет «настоящим эдемом прирожденных прав человека». Здесь господствует только свобода, равенство и собственность. «Свобода! - восклицает Маркс, - ибо покупатель и продавец товара, например, рабочей силы, подчиняются лишь веяниям своей свободной воли. Они вступают в договор как свободные, юридически равноправные лица. Договор есть тот конеч­ный результат, в котором их воля находит свое общее юридическое

1 Цит. по: Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложе­ния. Соч. М., 1955. Т. 1.С. 8.

104 /. Собственность как предмет научного познания

выражение. (Как мы отмечали выше в главе, из аналогичного этому выражения, и родилась та новая буржуазная теория прав собствен­ности, основанная на транзакционных издержках. - М. Я.)Равенство! Ибо они относятся друг к другу лишь как товаровладельцы и обмени­вают эквивалент на эквивалент. Собственность! Ибо каждый из них располагает лишь тем, что ему принадлежит». А далее Маркс изла­гает кредо методологического индивидуализма: «каждый заботится лишь о себе самом. Единственная сила, связывающая их вместе, это стремление каждого к своей собственной выгоде, своекорыстие, лич­ный интерес». И в этом, он отмечает далее, и проявляется «предуста­новленная гармония вещей», осуществляется «дело взаимной выгоды, общей пользы, общего интереса».

Все сказанное - публицистический вариант известного выражения А. Смита о главенствующей роли в производстве главного «благоде­теля» - собственников. Но почему-то Маркс затем рисует отврати­тельную сцену, когда после заключения вышеотмеченного договора, владелец денег - капиталист, шествуя впереди, «многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу... а другой бредет понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою соб­ственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить»'.

Но где же та свобода и равенство, о которых Маркс говорил в этой цитате выше? С какой это стати свободный рабочий добровольно под­пишет договор, на основе которого ему будут «дубить шкуру»? Все это из тех же голословных предположений, о чем утверждали и пред­ставители теории государственного социализма в наихудшем сочета­нии с марксизмом, проявившемся в советской России, где абстракт­ный интерес общества и партии коммунистов стал «карающим мечем» государства, воспетого и теми и другими теоретиками. Но, в отличие от голословных заявлений и фривольном использовании законов диа­лектики о замене частной собственности общественной у Маркса, у того же Родбертуса более ясное представление по поводу собствен­ности. Оно прежде всего более ясное в организационном плане, чего чаще всего избегал К. Маркс.

В отличие от других социалистов, которые прикрывают неопре­деленность своих взглядов смутным понятием общества, Родбертус

1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения: в 9 т. М., 1987. Т. 7. С. 167-168.

4. Собственность как социальная технология

105

ясно представляет, что право собственности на произведение труда, а также власть распоряжаться этим трудом можно приписать только государству, ибо государство есть именно общество, организованное как единое целое, имеющее волю и, следовательно, права.

Никому еще не приходило в голову, замечает по поводу вышеизло­женного утверждения Родбертуса Б. Чичерин, «что государство рабо­тает, если же государство не работает, то по какому праву может оно быть собственником произведенной работы? Оно может быть соб­ственником по праву овладения, ибо оно может налагать свою волю на внешние предметы; оно может быть собственником тех ценностей, которые в силу государственного права выделяются из частного иму­щества на общественные потребности; но на произведения труда, как таковые оно не имеет ни малейшего права. А потому, если мы при­знаем, что труд составляет единственный источник собственности, то мы должны вместе с тем признать, что государство собственни­ком быть не может»'.

Здесь же Б. Чичерин «приземляет» и проблему происхождения соб­ственности применительно к теории труда. «Трудится не народ как целое, не государство, трудится отдельное лицо, ибо труд состоит в употреблении личных сил и способностей». Индивидуализм ли это?.. - задается вопросом Чичерин. И отвечает: «Без сомнения, инди­видуализм! Но что же делать, если труд есть индивидуальное начало, если свобода, из которой он вытекает, есть индивидуальное начало, если право есть индивидуальное начало».

Тем не менее до сих пор экономисты, характеризуя общественную собственность, заявляют, что данная собственность «должна носить общенародно совместный характер. Это означает, что в ее пределах каждая социальная группа, каждый гражданин есть владелец жиз­ненных благ не самостоятельно, не отдельно от других., а только вместе со всеми, в единстве со всеми. Ни у кого не может быть како­го-либо пая (доли) в общенародном достоянии. На такой базе возни­кает высшая ступень коллективизма в социальной жизни»2.

Если всматриваться «вдаль истории», то сколько же было утопиче­ских концепций, в которых этот общенародно совместный характер собственности считался идеалом, «концом истории» человечества...

1 Чичерин Б. Собственность и государство. Ч. 1. С. 135-136.

2Черкасов Г. И. Общая теория собственности. М., 2003. С. 83 (курсив наш. -

М. Р.).

106 /. Собственность как предмет научного познания

Но, как известно, эти концепции не стали ступеньками даже в научном понимании каких-либо закономерностей развития человеческого обще­ства. Более того, каждая вновь возникающая концепция стремилась опровергнуть жизнеспособность всех предыдущих.

«Взгляд издалека» многих наших отечественных экономистов стара­ется увидеть и привнести в современную российскую практику то, что, если бы оно было действительной практикой, уже давно бы «пустило под откос» всю капиталистическую систему, т. е. тот способ органи­зации жизнедеятельности, который существует уже несколько сто­летий и при котором общество достигло небывалых успехов, перед чем меркнут все предыдущие формы его жизнедеятельности. Поэтому как можно серьезно воспринимать в условиях нашей сегодняшней эко­номической жизни мысль о том, что распространенный тезис о клю­чевой роли частного собственника в эффективном функционирова­нии современного крупного бизнеса «не отвечает нынешнему поло­жению дел в высокоразвитых странах Запада»?' Что, скажите, в США, Англии, Германии, и особенно, во Франции в связи с последней побе­дой социалистов на выборах, свершился переход от капитализма к социализму, реализовалась наконец-то мечта К. Маркса, так кра­сочно описанная в 24 главе «Капитала»?

Судя по нижеприведенному утверждению, так оно и произошло. «Историческая функция частной собственности — способствовать процессу автоматизации экономики в дифференцированной соци­ально-экономической системе». «В основе этого процесса, - глубо­комысленно заявляют авторы цитируемого выше произведения, -лежало отделение непосредственного производителя от средств про­изводства, или первоначальное накопление капитала. Сейчас эта историческая функция исчерпана». Будущее - за переходом титула собственности в руки публичной власти при сохранении свобод­ного перераспределения всех остальных прав собственности в част­нохозяйственном обороте. Продолжить эту мысль хочется словами К. Маркса. «Следовательно, - утверждал он в „Манифесте комму­нистической партии" то же, только в других выражениях и более определенно, - если капитал будет превращен в коллективную, всем членам общества принадлежащую собственность, то это не будет превращением личной собственности в общественную. Изменится

1 Управление социально-экономическим развитием России: концепции, цели, механизмы. М., 2002. С. 215-217.

4. Собственность как социальная технология

107

лишь общественный характер собственности. Она потеряет свой классовый характер»'.

Как видим, К. Маркс (данную часть работы писал именно он) не был так категоричен, как Г. Черкасов и другие отечественные экономисты. Что касается мысли цитируемых авторов о существовании «титула соб­ственности» в роли государственного со свободным «перераспределе­нием всех остальных прав собственности в частнохозяйственном обо­роте», то и это, хотя трудно себе представить в какой-то ясной форме сегодня, при социализме в определенных модификациях уже было. Достаточно вспомнить о том, что на селе, например, «частный дом» был в ведении сельсовета как «органа народа», а земля, на которой он стоял, принадлежала совхозу - государственному предприятию или колхозу с довольно непонятной по своей сути, конечно, а не по назва­нию (колхозная(коллективная)собственности, без всяких проблем в одночасье могла стать государственной собственностью: с заменой колхоза совхозом). Но при этом понять «свободное перераспределе­ние» прав собственности в «частнохозяйственном обороте» ни во вре­мена советской власти, ни тем более сейчас весьма трудно.

Можно по-разному относиться к К. Марксу, критиковать или вос­хвалять его учение. Но одно его качество как ученого - системный взгляд на общество - вряд ли будут не замечать и его сторонники, и его противники. Именно эта его черта и была презрета той частью сегодняшних наших отечественных экономистов, которые попыта­лись найти какие-то новые подходы к формированию некоей теории экономического развития современной России.

Пытаясь противопоставить идеям и практической деятельности российских реформаторов-либералов свои контраргументы, экономи­сты - сторонники старой академической школы Советской России -пытаются всячески охаивать капитализм как систему кооперации людей и разделения труда, основанную на частной собственности на средства производства, не брезгуют зачастую и критикой старого социалистического образа жизни. Вместе с этим практически никто из них не подвергает серьезному анализу теоретическое наследие классиков марксизма, слепо следуя концептуальной логике их учения. При этом наши экономисты-критики допускают в своей аналитиче­ской практике, заметим, порой весьма конструктивной по отношению

'Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1955. Т. 4. С. 439.

108 /. Собственность как предмет научного познания

к выявлению недостатков в сегодняшней практической деятельности, как минимум два просчета.

Первое: они явно не владеют методологией системного подхода к исследованию общества и процессов его развития, основополож­ником которого является К. Маркс. И второе, что выступает как следствие первого: свои общетеоретические выводы они основы­вают на весьма кратковременной и действительно порой явно про­вальной экономической практике. (Другое дело, кто виноват в этих провалах при условии того, что критикуемые ими либералы-рефор­маторы вряд ли занимали ведущие позиции даже в «гайдаровский период» в деятельности постсоветского правительства.), не вдаются в суть самой экономической теории рыночной экономики - катал-лактики, лишь выбирая «выгодные» для своих повествований цитаты из работ представителей этого течения, как, собственно, и цитаты того же К. Маркса.

Ну как, например, можно походя рассуждать о краеугольном поло­жении К. Маркса о собственности, тем более делать приоритетной по отношению к Марксу новую теорию прав собственности?

Упрекая большинство толкователей К. Маркса в абсолютиза­ции воздействия на все стороны хозяйственной жизни на основе его высказывания о том, что «определить буржуазную собственность -это не что иное, как дать описание всех общественных отношений буржуазного производства»1, в некой неплодотворности понимания сути собственности, толкователи нового подхода, во-первых, явно недооценили самого Маркса и, во-вторых, недооценили саму роль собственности в истории развития человеческого общества.

Во-первых, до сих пор нет альтернативы Марксовому определению места собственности в развитии человеческого общества. «Стремиться дать определение собственности как независимого отношения, как особой категории, как абстрактной и вечной идеи, - значит впадать в метафизическую или юридическую иллюзию»2, - замечал Маркс по этому поводу. А именно это и свойственно нашим отечествен­ным политэкономам. Господствующие представления о предмете собственности, утверждают они, в среде российских ученых-эко­номистов, не говоря уже о «широкой публике», «поражают своей

'Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М., 1955. С. 168. 2Там же.

4. Собственность как социальная технология 109

первозданной грубостью»1. По их мнению, собственная прочность собственности как несущего элемента разработки институциональ­ных аспектов стратегии экономического развития России остается под большим вопросом. «Зыбкость» понятия «собственность», по их утверждению, связана с тем, что исследования отношения «субъект собственности - объект собственности» не представляется сегодня плодотворным. Новая теория прав собственности, как мы уже гово­рили выше, свидетельствовала об этом еще в 70-е годы. Но это не про­двинуло поиски в научном анализе собственности как-то уж очень значительно. Что касается ситуации с открытиями наших политэко­номов, то по сути это и есть тот второй аспект анализа самого места и роли собственности в истории развития человеческого общества.

Несмотря на то что наши политэкономы в своем анализе обраща­ются не только к Марксу, но и к другим светилам науки, начиная с Ксенофонта и Аристотеля до классика предпринимательства Шум-петера, их «наличный опыт» чаще всего ограничивается историей России с октября 1917 года. В этот период, скорее всего, утверждают они, имела место «переоценка роли собственности», совершенно игно­рируя положение о том, что собственность - это и есть управление. В том, что ни «национализация» в первые годы советской власти, ни «приватизация» в постсоветской - «сами по себе еще не явля­ются панацеей от бед». «Зато стало очевидным, - делают не совсем понятный вывод по этому случаю авторы, - насколько страшна бес­хозность, когда рвется связь „собственник - объект собственности", насколько катастрофично расхищение собственности и манипулиро­вание активами. Поэтому необходимо... исследовать собственность как таковую в единстве субъекта и объекта собственности»2.

Если собственность принадлежит конкретному субъекту, облада­ющему на нее всеми правами, то вряд ли надо искать какое-то «един­ство ее субъекта и объекта». Другое дело, когда государство, как отмечают те же авторы, фактически устранилось от полновесного использования даже тех прав собственности, которые оно не пере­дало частным юридическим и физическим лицам де-юре. Снятие преград с коммерческой деятельности чиновников органов исполни­тельной власти и менеджмента предприятий, формально оставшихся

Управление социально-экономическим развитием России: концепции, цели, механизмы. М., 2002. С. 202-203. 2Там же.

НО /. Собственность как предмет научного познания

4. Собственность кок социальная технология

111

в государственной собственности, открыло простор для расхище­ния государственного имущества совместными усилиями «деяте­лей» приватизированного и неприватизированного секторов россий­ской экономики. Но все это лежит всецело в границах того сообще­ства индивидов, которые сформировали такой управляющий орган, который именуется чаще государством, хотя это не совсем так, ибо не оно, как некий фантом, а конкретные люди (именно - индивиды) используют собственность или «все общественные отношения бур­жуазного государства» (К. Маркс) чисто в своих интересах, далеко не альтруистических, как видим. Именно этому органу и требуют передать «бразды управления собственностью» наши «специалисты по собственности». До сих пор частично приватизированные пред­приятия работают именно в таком режиме. Именно о менеджменте таких предприятий и идет речь. А та ориентация на максимальную либерализацию и приватизацию - стратегия, выбранная после раз­вала СССР, действительно основывается на посылке, что существует некий универсальный тип экономической структуры, обладающий наивысшей эффективностью. Это общеизвестный факт, который не отрицали ни К. Маркс, ни современные марксисты. И эта концеп­ция основывается не на представлениях сторонников неоклассиче­ской школы или кого-то другого, а не представлении самого эволюци­онного развития человеческого общества, в ходе которого спонтанно рождаются те социальные технологии, которые лучше, чем их пред­шественницы, могут обеспечивать жизнедеятельность всех членов общества. А. Смит, Ф. фон Хайек и другие представители экономи­ческой науки лишь описывали процесс рождения и функционирова­ния новых социальных технологий.

Именно таким образом, в общем-то, представлял собственность и К. Маркс. При том что К. Маркс был ярым противником частной соб­ственности на средства производства, именно он впервые представил собственность как социологический закон и показал его неразрыв­ную связь с развитием общества в целом. Причем сделал это непо­средственно в процессе разработки методологических начал своей общественной доктрины. Именно поэтому сотрудники института Маркса-Энгельса—Ленина-Сталина (ИМЭЛС), первыми опубли­ковавшие рукопись «Немецкой идеологии», в которой и описывается названное выше открытие закона, постарались дезавуировать этот факт, утверждая, что употребление термина «формы собственности»

как охватывающего понятия «общественно-экономическая форма­ция» - это элемент случайности. Да, можно было бы согласиться с данным замечанием, если бы К. Маркс больше не возвращался к данной теме. Но каждый раз, когда он осмысливал процесс раз­вития общества, собственность у него вновь представала в форме социологического закона. Идет ли речь о критике позиции Прудона в «Нищете философии» или о набросках будущего главного труда -«Капитала», Маркс не устает повторять, что ни о каком производ­стве, «стало быть ни о каком обществе, не может быть речи там, где не существует никакой формы собственности»'.

Игнорирование собственности как социологического закона в Совет­ской России понятно. Но такое было характерно и для Запада. И хотя в «Новой теории прав собственности» сторонников неоинституциона-лизма многое взято у К. Маркса, собственность как социологический закон и ими не была осознана. Другое дело, что на Западе постоянно шел процесс становления новых социальных технологий, вбирав­ших в себя весь лучший опыт социальных отношений. В этом плане совершенно неожиданным для исследователей стало осознание ими и той системы цен, которая являясь не только внутренним механиз­мом рыночной экономики, стала совершенно новым средством управ­ления общественными процессами. По большому счету в системе цен, если ее понимать не как некий финансовый элемент, как она чаще всего трактуется сегодня, а как целостную теорию самоорганизации общественной жизни в целом, и заключен тот идеал развития чело­веческого общества, который сегодня только и можно представить. Реализация же этого идеала станет возможной только тогда, когда собственность станет не абстракцией и сугубо научным феноменом, а конкретной реальностью общественной жизни.

Что касается вопроса о самом «происхождении» собственно­сти, то и его «снимает» рынок. В рыночной экономике собст­венность более не связана с отдаленным происхождением част­ной собственности. События далекого прошлого, скрытые во тьме истории первобытного человека, не имеют никакого отношения ко дню сегодняшнему, так как в свободной рыночной экономике потреби­тели каждый день заново решают, кто, чем и в каком количе­стве должен владеть. «Фактически, - утверждает Л. фон. Мизес,

'Маркс К. Из экономических рукописей 1857-1858 гг. Введение // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1958. Т. 12. С. 714.

112 /. Собственность как предмет научного познания

собственники являются уполномоченными потребителей, силами рынка, принуждаемыми наилучшим образом служить потребителям. При капитализме частная собственность есть окончательное оформ­ление самоопределения потребителей»'.

А в число последних, как известно, входят все участники обще­ственной жизни.

Таким образом, вряд ли оптимально сегодня, когда в России уже полным ходом идет рыночное реформирование, выстраивать некие трансформационные модели собственности (чем в основном зани­маются экономисты), пытаясь тем самым сбить сам процесс рыноч­ных реформ. Более перспективно - руководствоваться всеми теми положительными результатами наших предшественников, в том числе и К. Маркса, на основе которых сегодня можно представить некую модель собственности, которая будет не тормозить, а способ­ствовать нашему продвижению более интенсивному, чем в прошед­шие двадцать лет рыночному реформированию России. В этой связи с большей очевидностью можно характеризовать собственность как многофункциональную социальную технологию, появление и развитие которой всецело связано с реализацией непознан­ных законов развития человеческого общества.

Сказанное позволяет не только представить те конкретные направ­ления научного поиска перспективных путей постсоциалистической трансформации России, но и сформулировать конкретные рекомен­дации сокращения сроков этой трансформации, воспроизвести те условия реализации собственности как социальной технологии, которые и станут адаптационными механизмами становления и новой ментальности населения, и новых общественных отношений во всех сферах жизнедеятельности российского общества, что последова­тельно рассматривается во втором разделе работы.

'Мизес Л. фон. Указ. соч. С. 641.

Раздел II. Собственность как социальная технология становления новой России

Любой вид деятельности предполагает ее осуществление при усло­вии конкретных способов этого осуществления - тех специальных технологий, которые представляют собой некую совокупность мето­дов изменения существующего состояния предмета, процесса и т. д. в новое состояние. Социологическая трактовка собственности как социальной технологии и позволяет представить процесс перехода жизнедеятельности российского общества из одного состояния ее социально-экономической организации - социализма, в другое -капитализм. Конечно, в первую очередь нас в этом процессе интере­сует управленческая сфера, конкретные аспекты изменения именно ее. Вместе с тем эту управленческую сферу трудно себе представить как самостоятельную сторону развития общества. Тем более что каче­ственная определенность этой сферы коренится в некоем начал, опре­деляющем все стороны жизнедеятельности общества и характеризу­ющем саму направленность целей развития как данного конкретного общества, так и всего человеческого общества.

Трактовка собственности как социальной технологии позволяет представить все вышеотмеченные моменты не только в понятной теоретической концепции, но и в конкретной интерпретации места и роли собственности в ретроспективном и перспективном видении развития человеческого общества.

Социолого-управленческий метод исследования общественной жизни позволяет нам обнаружить ту конкретную роль собственно­сти в развитии общества, которую, как было отмечено в заключи­тельной части первого раздела, К. Маркс квалифицировал как соци­ологический закон.

Данное открытие не только было предано забвению советскими иде­ологами, о чем мы уже говорили, но оно и не могло быть востребовано теми учеными, которые исследовали процесс развития человеческой Цивилизации как систему ценностей, вокруг которой складывалась вся ее жизнь. А. Тойнби (1889-1975), и П. А. Сорокин (1889-1968),

114

//. Собственность как социальная технология

и К. Ясперс (1883-1969), и многие другие исследователи анализиро­вали как бы отдельные составляющие мирового развития, не находя какой-то основательной платформы для их объединения. И, конечно же, кое-что они и упускали. А возможно, это «что-то» было самым важным в понимании многих загадок развития человеческой истории. Вместе с тем некоторые из них, в частности К. Ясперс, при создании своей схемы целостной исторической картины исходил из уверенности, что человечество имеет единые истоки и общую цель.

«Эти истоки и эта цель, — признавался он, - нам неизвестны, во всяком случае в виде достоверного знания. Они ощутимы лишь в мерцании многочисленных символов. Наше существование огра­ничено ими. В философском осмыслении мы пытаемся приблизиться к тому и другому, к истокам и цели»'.

Именно в ряду мерцания этих «многочисленных символов» К. Маркс не только обозначил главное отличие людей от животных - произ­водство необходимых им средств к жизни, обеспечивающих свою материальную жизнь, но и квалифицировал различные ступени раз­вития у какой-либо нации производства и ее «внутреннего и внешнего общения». Затем Маркс конкретизировал различные ступени в раз­витии разделения труда, которое еще А. Смит связывал с уровнем развития производительных сил, назвав эти ступени «вместе с тем и различными формами собственности». Первая форма собственно­сти, по Марксу, это племенная собственность, вторая - античная общинная и государственная собственность. В условиях господства «второй» собственности, по его мнению, «впервые устанавливаются те отношения, которые мы встретим только в крупном масштабе — при современной частной собственности».

«Третья форма - это феодальная или сословная собственность».2

Выделяя эти формы собственности, К. Маркс подчеркивает, что все они покоятся «на известной общности», хотя оговаривается, что сам факт разделения труда, которое и лежит в основе самой Марксовой градации «различных ступеней» или «форм собствен­ности» - это уже частная собственность. Об этом свидетельствует его утверждение, что «разделение труда и частная собственность это тождественные выражения: в одном случае говорится по отношению

'Ясперс К. Истоки истории и ее цель. Вып. 1-2. М., 1991. Вып. 1. С. 27. 2Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 19-22.

//. Собственность как социальная технология 115

к деятельности. То же самое, что в другом - по отношению к про­дукту деятельности»'.

Обозначив и конкретизировав все отмеченные нами «символы», которые и составляют более или менее целостное представление о мировом развитии, К. Маркс формулирует и саму «основательную платформу», объединяющую отдельные составляющие этого мирового развития. В этой роли, по его мнению, выступает «социальная сила, т. е. умноженная производительная сила, возникающая благодаря обу­словленной разделением труда совместной деятельности различных индивидов, - эта социальная сила, вследствие того что сама совмест­ная деятельность возникает не добровольно, а стихийно, представля­ется данным индивидам не как их собственная объединенная сила, а как некая чуждая, вне их стоящая власть, о происхождении и тен­денциях развития которой они ничего не знают; они, следовательно, уже не могут господствовать над этой силой - напротив, последняя проходит теперь ряд фаз и ступеней развития, не только не зависящих от воли и поведения людей, а наоборот, направляющих эту волю и это поведение»2. Именно эта «социальная сила» и формирует те социаль­ные технологии, которые, являясь, несомненно, результатом развития отношений между людьми, представляют собой некие инновационные конструкции, в которых воплощены образцы взаимодействия индиви­дов, наилучшим образом отвечающих потребностям развития обще­ства в целом и каждой конкретной личности в отдельности.

Капитализм3, или рыночная экономика, которую считают наилуч­шей формой организации жизнедеятельности общества, есть обще­ственная система разделения труда в условиях частной собствен­ности на средства производства. В отличие от социализма, где сам процесс функционирования общественных отношений определяется неким эфором, в рыночной экономике (капитализме) все ее участники выступают от своего имени, но действия каждого из них, по извест­ному мнению А. Смита, наряду с удовлетворением своих собственных нужд, направлены на удовлетворение нужд других людей.

'Там же. С. 31. 2Тамже. С. 33.

В данном случае понятие «капитализм» используется в чисто теоретиче­ском плане, не имея ничего общего с его конкретными аналогами в каче­стве каких-то конкретных капиталистических стран - США, Германия, Франция и т. д.

116 //. Собственность как социальная технология

В принципе и социализм, и капитализм (рыночную экономику) можно считать также социальными технологиями. Но надо учесть главное: без конкретизации формы собственности, которая и харак­теризует эти явления, они остаются абстрактными феноменами. Собственность же в конкретном проявлении ее содержания и явля­ется той «социальной силой», которая прежде всего определяет само начало, базис осуществления взаимодействия членов общества, опре­деляет не только характер всех сфер жизнедеятельности, в том числе и управленческую, но и отношение членов общества друг к другу.

Таким образом, можно констатировать сам факт перехода общества из одного состояния в качественно другое. И главной социальной тех­нологией такого перехода является частная собственность. Приори­тет частной собственности, конечно, не дезавуирует ту часть средств производства, которыми владеют и управляют публично. Главным здесь выступает то, что предприятия, находящиеся в публичной соб­ственности и управлении, подчиняются верховной власти рынка. Ибо именно рынок направляет действия индивидов таким образом, чтобы они наилучшим образом отвечали желаниям окружающих. В дей­ствии рынка нет ни сдерживания, ни принуждения, чего нельзя ска­зать о государстве. Конечно, государство в условиях капитализма должно применять силу, заставляющую людей подчиниться, только для предотвращения действий, приносящих вред сохранению и спо­койному функционированию рыночной экономики. Но всегда ли так бывает? Особенно на начальном этапе перехода страны на совер­шенно новый путь своего развития? Именно поэтому данный вопрос не только возник на начальном отрезке перехода России на рыноч­ные рельсы своего развития, но и до сих пор остается весьма акту­альным и, что особенно следует отметить, чрезвычайно трудным для своего разрешения. Доказательством чему служит, в частности, практическое блокирование бюрократией предложений Президента РФ В. В. Путина о ликвидации государственных препятствий на пути развития рынка в целом и его отдельных составляющих.