ЖЕНЕВА1 (история и политика)
Город хорошо защищен, в особенности со стороны наиболее опасного для него государя, короля Сардинского3. Со стороны Франции он почти открыт и не укреплен. Однако все в нем готово для войны: его арсеналы и склады хорошо снабжены, и каждый его гражданин, в Швейцарии, как и в древнем Риме, - солдат. Женевцам позволяется служить в иностранных войсках, но правительство не предоставляет ни одной державе сформированных полков и не допускает на своей территории никакой вербовки4.
Хотя город и богат, но государство бедно из-за проявляемого народом нежелания платить новые налоги, даже наименее обременителы ные. Доход государства не превышает 500 ООО ливров во французской монете, однако при замечательной экономии, с какой оно управляется, этого хватает на все и даже остаются суммы про запас на чрезвычайные нужды.
В Женеве имеются четыре сословия: граждане, являющиеся детьми бюргеров и родившиеся в городе, - только они могут стать городскими чиновниками; бюргеры, являющиеся детьми бюргеров или граждан, но родившиеся в чужой стране, и чужеземцы, приобретшие право бюргерства, которое магистрат может пожаловать, - они могут состоять в Генеральном совете и даже в Большом совете, называемом "Советом двухсот"; прочим жителям магистрат разрешает лишь проживать в городе и ничего больше.
Кроме того, существуют уроженцы - это дети жителей, у них несколько больше прав, чем у их родителей, но они не участвуют в управлении.Во главе республики стоят четыре синдика, пребывающие на этом посту год и могущие снова его занять лишь через четыре года. Синдикам придан Малый совет из двадцати советников, казначея и двух государственных секретарей, а также еще один совет, называемый "Советом правосудия". В ведении этих двух органов находятся повседневные дела, как уголовные, так и гражданские.
Большой совет составлен из 250 граждан или бюргеров; он выносит решения по важным гражданским судебным делам, по вопросам о помилованиях, чеканит монету, выбирает членов Малого совета и обсуждает то, что должно быть внесено на Генеральный совет. Генеральный совет состоит из всех граждан и бюргеров, кроме тех, кому нет еще двадцати пяти лет, банкротов и лиц с запятнанной репутацией. Этому собранию принадлежит законодательная власть, право объявлять войну и мир, заключать союзы и вводить налоги, а также выборы главных чиновников, которые производятся в кафедральном соборе с большим соблюдением строгого порядка и приличий, хотя число голосующих доходит до 1500.
Из этих подробностей видно, что управление Женевы обладает всеми преимуществами демократии без единого ее недостатка: все находится под руководством синдиков, все исходит от Малого совета на решение и все возвращается к нему для выполнения. Таким образом, кажется, что Женева взяла в качестве примера некогда столь мудрый закон правления древних германцев: "О делах, менее важных, совещаются их старейшины, о более значительных - все, впрочем, старейшины заранее обсуждают и такие дела, решение которых принадлежит только народу"5.
Гражданское право Женевы было целиком заимствовано из римского права с некоторыми изменениями: например, отец может отдать тому, кому пожелает, только половину своего имущества, остальное делится поровну между его детьми. Этот закон, с одной стороны, обеспечивает независимость детей, а с другой - предотвращает отцовскую несправедливость...
Уголовный суд вершится более исправно, чем сурово. Пытка, уже отмененная во многих государствах и долженствующая повсюду считаться бесполезной жестокостью, в Женеве запрещена; ее применяют лишь к преступникам, уже осужденным на смерть, если необходимо раскрыть их соучастников.
В Женеве совсем не кичатся родовитостью. Если сын высшего чиновника не отличается достоинствами, то он так и остается в массе граждан. Ни дворянство, ни богатство не дают особого ранга, прерогатив или легкости в продвижении к должностям; интриги сурово запрещены. Должности так мало доходны, что они не возбуждают жадности, они могут соблазнить лишь благородных людей благодаря присвоенной им значимости.
Там мало судебных тяжб, большая часть улаживается общими друзьями и даже самими адвокатами и судьями.
Законы против роскоши запрещают ношение драгоценностей и позолоченных украшений, ограничивают издержки на похороны и обязывают всех граждан ходить по улице пешком; экипажи имеются лишь для поездок в деревню. Эти законы (во Франции они показались бы слишком суровыми, почти варварскими и бесчеловечными) вовсе не мешают истинным удобствам жизни, которые всегда можно себе доставить с небольшими расходами; они ограничивают лишь пышность, которая вовсе не способствует счастью и разоряет без пользы.
Вероятно, нет города, где было бы столько счастливых браков; в этом отношении Женева на двести лет впереди наших обычаев. Законы против роскоши уничтожили страх иметь много детей. Поэтому роскошь не является там, как во Франции, одним из значительных препятствий для роста народонаселения.
В Женеве не разрешают представления комедий не потому, что осуждают спектакли вообще, но из-за опасения, что труппы комедиантов распространят среди молодежи страсть к украшениям, мотовство и распутство. Однако нельзя ли помочь этому недостатку с помощью суровых и хорошо выполняемых законов о поведении комедиантов? Тогда Женева имела бы и спектакли, и нравственность и пользовалась бы преимуществами и того и другого.
Театральные представления формировали бы вкус граждан, придавали бы им тонкость мысли, изящество чувств, которые очень трудно приобрести без их помощи; литература от этого выиграла бы без увеличения распущенности, и Женева объединила бы мудрость Спарты с учтивостью Афин. Разрешить спектакли, наверное, нужно было бы и по другой причине, достойной столь мудрой и просвещенной республики. Варварские предубеждения против профессии комедианта и то унижение, в которое мы ввергаем этих людей, столь необходимых для прогресса и поддержания ис- кусств, являются бесспорно одной из главных причин, способствующих распущенности, в которой мы их упрекаем. Они стремятся вознаградить себя удовольствиями взамен уважения, которому препятствует их положение. У нас нравственный комедиант был бы вдвойне уважаем, но едва ли ему поставят это в заслугу. Больше всего мы почитаем такую породу людей, как откупщик, который оскорбляет нужду народа и кормится ею, и раболепствующий придворный, не платящий своих долгов (...)Пребывание в этом городе, которое многие французы из-за отсутствия спектаклей считают унылым, стало бы приятным благодаря благопристойным развлечениям, каким оно является благодаря философии и свободе (...)
В Женеве есть университет, который называется академией, где молодежь учится бесплатно. Профессора могут стать чиновниками, и многие из них действительно ими становятся, что немало поддерживает соревнование и славу академии. Вот уже несколько лет, как там устроили также школу рисунка. Адвокаты, нотариусы, врачи и т.п. образуют цехи, куда они допускаются лишь после общественного экзамена; все ремесленные цехи также имеют свои уставы, учеников и созданные их искусством шедевры.
Хорошо снабжена публичная библиотека, в ней 26 ООО томов и довольно большое число рукописей. Книги выдаются всем гражданам, так что каждый читает и просвещается. Поэтому народ Женевы гораздо лучше образован, чем во всех других местах. Там это не считается злом, как принято считать у нас (...)
В Женеве так хорошо развились все науки и почти все искусства, что можно лишь удивляться перечню ученых и разного рода художников, которых в течение двух веков дал этот город.
Иногда ему даже случалось принимать к себе знаменитых иностранцев, которых привлекли благоприятное расположение города и свобода, царящая в нем. Г-н де Вольтер6, живущий там три года, пользуется у этих республиканцев теми же знаками уважения и почтения, которые ему оказывали многие монархи.Женевское духовенство обладает примерной нравственностью: пасторы живут в большом согласии и не занимаются, как это бывает в других странах, ожесточенными спорами о непонятных предметах; они не преследуют и не обвиняют недостойно друг друга перед правительством. Однако это не значит, что они единодушны по части тех положений религии, которые в других местах считаются самыми важными. Многие не верят больше в божественную природу Иисуса Христа, что так ревностно защищал их вождь Кальвин и за что он велел сжечь Сервета7. Когда им напоминают об этой казни, которая не- сколько умалила милосердие и умеренность их патриарха, они вовсе его не защищают, считая, что Кальвин поступил очень дурно, и довольствуются (если беседуют с католиком) сопоставлением казни Сер- вета с ужасной Варфоломеевской ночью8, которую всякий честный француз хотел бы ценой своей крови стереть из нашей истории, и с казнью Яна Гуса, которую даже католики, как они говорят, не берутся больше оправдывать, ибо там было произведено насилие равно над человечностью и над доверием, и эта казнь должна покрыть вечным позором память императора Сигизмунда9. (...)
Возможно, что мы не посвятим в Энциклопедии самым обширным монархиям таких же больших статей, но в глазах философа республика пчел не менее интересна, чем история великих империй, и может статься, что именно в небольшом государстве можно обнаружить образец совершенного политического управления. Если религия и не позволяет нам думать, что женевцы достаточно потрудились для достижения счастья в мире ином10, то разум обязывает нас считать, что в этом мире они почти достигли возможного в нем счастья!