<<
>>

ОБЪЕКТИВНОСТЬ МОРАЛЬНЫХ СУЖДЕНИЙ 

Можно выдвинуть множество различных доводов против представленной в двух предшествующих главах теории; но я не собираюсь заниматься большинством из них. Выберу только те, которые кажутся мне наиважнейшими и чье воздействие выглядит наиболее сильным, и те, которые касаются наиболее общих основополагающих проблем.

Мне кажется, что некоторые из этих доводов хорошо обоснованы, а некоторые — нет, в зависимости от того, против какой части нашей теории они выдвигаются. Предлагаю поэтому поделить теорию на части и рассмотреть отдельно основные упреки, которые могут быть выдвинуты против каждой из них.

Начнем с проблемы наиболее значительной. Из нашей теории ясно вытекают две вещи. Она подразумевает (I), что если в какой-то момент справедливо, что конкретный намеренный поступок является правильным, то относительно этого конкретного поступка всегда должно быть истинным, что он правильный, или же, иными словами, что никакой поступок не может превратиться из правильного в неправильный и из неправильного в правильный; и что не может вообще быть истинным, если речь идет о том же самом поступке, что в определенный момент он правильный, а в другой — неправильный. Она также подразумевает (2), что тот же самый поступок вообще не может быть сразу и правильным. и неправильным одновременно. Оба эти утверждения ясно следуют из теории, поскольку в ней утверждается, что намеренный поступок может быть правильным только в том случае, если создаст максимум удовольствия, и неправильным в том случае, если создает его менее максимума. Конечно, коль скоро о каком-либо поступке хотя бы однажды было истинным сказать, что действительно он создал максимум удовольствия, то должно быть истинным всегда, что так действительно и было; и конечно, не может быть истинным, чтобы в один и тот же момент один и тот же поступок действительно создал максимум удовольствия и одновременно создал менее, чем максимум удовольствия.

Из нашей теории вытекает, следовательно, что ни один отдельный поступок не может быть вообще сразу и правильным и неправильным, ни в то же самое время, ни в разные отрезки времени. В данное время он может быть либо правильным, либо неправильным, и каким бы он ни был в определенный отрезок времени, таким он будет всегда.

Следует четко осознать ту проблему, что из нашей теории вытекает только, что это истинно для каждого отдельного намеренного поступка, который мы можем принять во внимание, но не вытекает из нее, что то же самое может быть столь же истинным и для класса поступков. Из нее вытекает, другими словами, что если в то время, когда Брут убил Цезаря, было истинно ясно, что его поступок был правильным, то это должно быть столь же истинно и теперь и будет истиной всегда, что этот конкретный поступок Брута был правильным, и невозможно, чтобы когда-нибудь в прошлом или в будущем было или стало истиной, что этот поступок был неправильным. В той конкретной ситуации, говорит теория, поступок Брута нс может быть одновременно правильным и неправильным; и ссли однажды было истиной, что он правильный, то всегда будет истиной, что он правильный; или если однажды было истиной, что он неправильный, то всегда будет истиной, что он неправильный. И точно так же обстоит дело с каждым без исключения определенным поступком, который действительно был совершен или мог быть совершен определенным человеком в определенной ситуации. О каждом таком поступке наша теория говорит, что истиной является то, что он никогда не может быть одновременно правильным и неправильным; и говорит также, что независимо от того, которая из этих черт присуща ему в определенный период времени, эта же самая черта будет присуща ему всегда. Но отсюда нс следует, что то же самое может быть истинным для какого-либо конкретного класса поступков, например для убийства. Наша теория не утверждает, что если какое-либо убийство, совершенное в определенный период времени, было неправильным, то и другие убийства, совершенные в тот же самый период времени, должны были быть неправильными; ни, также, что ссли какое-либо убийство, совершенное в определенный период времени, является неправильным, то всякое другое убийство, совершенное в какой-то другой период времени, должно быть неправильным.

Наоборот, хотя из этой теории прямо не следует, что это — неистинное утверждение, но все же из нее вытекает, что неправдоподобно, чтобы какой-либо конкретный класс поступков всегда был абсолютно правильным или всегда абсолютно неправильным. Ибо, теория говорит, как можно было заметить, что правильность или неправильность какого-либо поступка зависит от его последствий, то же, какими будут последствия этого поступка, зависит, очевидно, не только от того, к какому классу он принадлежит, но также и от определенных обстоятельств, при которых он был совершен. И ссли при некоторых обстоятельствах определенный вид поступка может создать хорошие последствия, то при других обстоятельствах точно такой же поступок может привести к плохим последствиям. И поскольку обстоятельства всегда меняются, весьма неправдоподобно (хотя и не невозможно), чтобы поступки, относящиеся к какому-то определенному классу, такому, как убийство или супружеская неверность, всегда были абсолютно правильны или всегда абсолютно неправильны. Поэтому также из нашей теории не следует, что если какой-то поступок, относящийся к какому-то определенному классу, хотя бы единожды был правильным, то каждый другой поступок, относящийся к тому же самому классу, должен всегда быть правильным; наоборот, из нее вытекает, что неправдоподобно, чтобы это было правильно. Из нее вытекает тот факт, что если мы рассматриваем какой-то конкретный случай, относящийся к какому-либо классу, то этот конкретный случай никогда не может быть одновременно правильным и неправильным.

и если ой один раз правильный, то он должен быть правильным всегда. Очень важно ясно различать оба эти вопроса, ибо их легко спутать. Задавая вопрос: "Может ли один и тот же поступок быть одновременно правильным и неправильным?", мы можем иметь в виду две совершенно разные вещи. Можем просто спросить: "Может ли один и тот же вид поступка в какое-то время быть правильным, а в какое-то — неправильным, или одновременно правильным и неправильным?" И на этот вопрос наша теория склонна будет ответить: "Может".

Но под "одним и тем же поступком" мы можем еще понимать не просто тот же самый вид поступка, но какой-то отдельный, абсолютно конкретный поступок, который был или мог быть совершен каким-то определенным человеком в какой-то определенной ситуации. И на такой вопрос наша теория отвечает: "Абсолютно невозможно, чтобы какой-либо отдельный, совершенно конкретный поступок мог быть когда бы то ни было сразу правильным и неправильным, ни в то же самое время, ни также и в другие периоды времени".

Проблема, может ли один и тот же поступок когда бы то ни было быть правильным и неправильным одновременно, или же может ли когда-нибудь поступок, правильный в определенный период времени, быть неправильным в другой период времени, является проблемой очень существенной. Если бы мы твердо ее решили, то большинство наиболее дискуссионных проблем этики сразу же оказались бы вне сферы наших рассуждений. Если бы эта точка зрения была правильной, было бы, например, пустой тратой времени рассматривать вопрос о том, в чем состоит особенность, всегда отличающая правильный поступок от неправильного. Коль скоро один и тот же поступок может быть одновременно правильным и неправильным, то ясно, что никакая такая особенность не может существовать, то есть не может существовать никакая особенность, которая всегда присуща правильным поступкам, и никогда — неправильным; таким образом, если какой-то единичный поступок является и правильным и неправильным одновременно, то ему должна быть присуща какая-то особенность (если таковая существует), которая всегда присуща правильным поступкам, и в то же самое время, так как этот поступок является неправильным, эта особенность не может быть особенностью, не присущей никогда неправильным поступкам. Следовательно, прежде чем мы начнем какую-либо дискуссию, касающуюся природы той особенности, которая всегда присуща правильным поступкам и никогда не присуща неправильным поступкам, крайне важно быть убежденными, если это возможно, что один и тот же поступок не может быть как правильным, так и неправильным одновременно, ни в то же самое время, ни в другие периоды времени.

Ибо если это не так, то все дискуссии на эту тему будут совершенно беспредметными. Поэтому я предлагаю поднять прежде всего простой вопрос: "Может ли один и тот же поступок быть одновременно правильным и неправильным, либо в то же самое время, либо в другие периоды времени?" Права ли теория, представленная в предыдущих двух главах, в том, что утверждает, что такого просто не может быть?

Я думаю, что большинство тех, кто говорит так же, как это делает теория, что один и тот же поступок не можег быть одновременно правильным и неправильным, просто говорят, что это действительно так, не пытаясь этого доказать. Как общеизвестно, достаточно обнаружить тот простой факт, что из теории вытекает ее опровержение, чтобы признать это достаточным аргументом про і ив самой теории. Тогда приводят такие доводы: "Так как из этой теории следует, что один и тот же поступок может быть одновременно и правильным, и неправильным, и так как очевидно, что такого быть не может, то эта теория должна быть неправильной". Что касается меня, то мне кажется, что такой метод аргументации является совершенно справедливым. Действительно, мне кажется очевидным, что ни один намерешгый поступок не может быть одновременно правильным и неправильным; и я не вижу, как можно было бы это доказать, основываясь на каком-либо другом принципе, который был бы более очевидным. Если поэтому кто-то говорит, что для него очевидно, что один и тот же поступок может быть одновременно правильным и неправильным, то я не вижу, как ему можно было бы доказать его неправоту. Если проблема сведена к категории предельных, то она должна быть, по моему убеждению, оставлена на рассмотрение читателя. Так же как все предельные вопросы, она не подлежит никаким строгим доказательствам. Однако большинство из тех, кто утверждает, что поступок может быть одновременно правильным и неправильным, фактически остаются, я считаю, под влиянием неких рассуждений, которые, по меньшей мере, требуют обоснования. Они провозглашают некоторые точки зрения, из которых вытекают именно эти выводы.

Я думаю, что существует, собственно, две широко признаваемые точки зрения, которые в значительной степени служат причиной признания этого вывода. И очень важно, чтобы мы тщательно исследовали эти точки зрения не только потому, что они приводят к тому же самому выводу, но и по друїнм причинам.

Первая точка зрения следующая. Можно придерживаться представления о том, что всякий раз, когда мы говорим, что какой-либо поступок или класс поступков является правильным или неправильным, мы просто высказываем утверждение о чьих-то чувствах по поводу этого поступка или этого класса поступков. По-видимому, эта точка зрения в такой или иной форме является широко распространенной, и одной из главных причин ее провозглашения, как я полагаю, служит тот факт, что для многих очень трудно понять то, что еще могут значить слова "правильный" и "неправильный", кроме того лишь, что люди испытывают определенные чувства или занимают какую-то психологическую позицию по отношению к поступкам, к которым мы прилагаем эти предикаты. В некоторых версиях эта концепция не приводит к выводу, что один и тот же поступок может быть одновременно правильным и неправильным, но их мы сейчас не принимаем во внимание. Но некоторые версии этой концепции прямо ведут к такому выводу; и там, где действительно говорится, что один и тот же поступок может быть одновременно правильным и неправильным, это делается, как я думаю, обычно потому, что принимается какая-то из версий этой точки зрения. Эта концепция имеет несколько разных версий, приводящих к такому выводу, и.

как я думаю, не так-то легко их разграничить, ибо обычно считается, что в наших суждениях о правильности и неправильности мы высказываем некоторое утверждение о чувствах некоторого человека или некоторой группы людей, не стремясь четко понять, кем может быть этот человек или группа людей, чьи чувства являются предметом нашего утверждения. Коль скоро этот вопрос встает со всей очевидностью, становится ясно, что любая из альтернативных возможностей имеет серьезные контраргументы.

Можно было бы, во-первых, признать, что когда кто-то утверждает, что какой-то поступок является правильным или неправильным, то он утверждает лишь, что сам он испытывает некоторое определенное чувство в отношении этого поступка. Каждый из нас, в соответствии с этой точкой зрения, просто высказывает утверждение о своих собственных чувствах: когда я говорю, что какой-то поступок является правильным, то все, что я под этим подразумеваю, сводится лишь к тому, что я испытываю некоторое определенное чувство по поводу этого поступка; а когда ты утверждаешь то же самое, то все. что подразумеваешь под этим, это просто, что ты испытываешь некоторое чувство по отношению к этому поступку. Можно, конечно, перечислить самые различные точки зрения по поводу природы чувства, которое мы выражаем. Некоторые скажут, быть может, что, называя какой-то поступок правильным, мы утверждаем лишь, что он нам нравится или мы находим в нем удовольствие, называя же его неправильным, утверждаем лишь, что он нам не нравится и мы не находим в нем удовольствие. Другие, наверное, что более правдоподобно, скажут, что эти суждения выражают не обычные пристрастия и предубеждения, но некоторый особый вид пристрастий и антипатий, который можно было бы назвать чувством морального одобрения и неодобрения. Еще кто-то может сказать, что речь идет вообще не о паре противоположных чувств, а просто о наличии или отсутствии некоторого определенного чувства: например, называя какой-то поступок неправильным, мы хотим этим сказать лишь, что испытываем по отношению к нему чувство неодобрения, а называя какой-то поступок правильным, намерены этим сказать не то, что испытываем к этому поступку позитивное чувство одобрения, но что лишь не испытываем по отношению к нему чувства неодобрения. Независимо от того, однако, какова сама природа чувств, о которых мы якобы высказываем наши суждения, всякая точка зрения, признающая, что, называя какой-то поступок правильным или неправильным, каждый из нас утверждает лишь, что он сам испытывает или не испытывает определенные чувства по поводу этого поступка, неизбежно приводит, я думаю, к тому же самому выводу — а именно что один и тот же поступок очень часто бывает одновременно правильным и неправильным; всякая же такого рода точка зрения обречена на одно и то же убийственное возражение.

Рассуждения, доказывающие, что такие точки зрения неизбежно приводят к выводу о том, что один и тот же поступок часто бывает одновременно и правильным, и неправильным, проходят два этапа, каждый из которых заслуживает особого внимания.

Первый этап следующий: если, говоря, что какой-то поступок правильный, я просто имею в виду, что сам испытываю определенное чувство по отношению к этому поступку, то отсюда ясно следует, что если я действительно испытываю это чувство, то мое суждение истинно, а значит, и оцениваемый мной поступок действительно правильный. И то, что правильно по отношению ко мне, будет столь же правильным по отношению к другим людям. Независимо от того, каково это чувство, должно быть истиной, что если кто-либо действительно испытывает данное чувство по поводу какого-либо поступка, и до тех пор, пока он его испытывает, этот поступок является правильным. Ибо наша теория утверждает, что если кто-либо высказывает суждение, что какой-то поступок является правильным, то он лишь высказывает суждение, что испытывает это чувство по отношению к этому поступку; и, следовательно, пока он действительно испытывает это чувство, суждение его должно быть истинным, а оцениваемый им поступок действительно должен быть правильным. Из этой теории затем четко следует, что если кто-либо действительно испытывает определенное чувство по отношению к какому-либо поступку, то этот поступок действительно правильный, и ссли кто-либо испытывает какое-то другое определенное чувство по отношению к какому-либо поступку, то этот поступок действительно неправильный. Если же примем во внимание не эту пару чувств, а просто наличие или отсутствие какого-либо отдельного чувства (например, чувства морального неодобрения), из теории тогда следует, что если кто-либо когда-либо не испытывает этого чувства по отношению к какому-то поступку, то этот поступок действительно правильный; а если кто-либо когда-либо испытывает это чувство, то этот поступок действительно неправильный. Какую бы точку зрения на природу этого чувства мы ни приняли, будем ли мы считать, что это — пара чувств или только наличие или отсутствие какого-то отдельного чувства, отсюда следует, что определенного наличия (или отсутствия) этого чувства у кого-либо достаточно, чтобы в зависимости от них гарантировать правильность или неправильность поступка. И нужно со всей силой подчеркнуть, что этот вывод действительно вытекает из этой теории, поскольку я считаю, что это не всегда ясно осознается. Мне кажется, что иногда говорят как-то неопределенно, что когда кто-то высказывает суждение о том, что какой-то поступок правильный, то он лишь утверждает, что испытывает какое-то определенное чувство по поводу этого поступка, но, хотя он действительно и испытывает это чувство, этот поступок не является действительно правильным. Но это, очевидно, невозможно. Если все, что мы собираемся утверждать, говоря, что какой-то поступок является правильным, сводится к тому, что мы лишь испытываем определенное чувство по отношению к этому поступку, то ясно, что, если только мы действительно испытывали бы это чувство, этот поступок действительно должен быть правильным.

257

9 Дж. Э. Мур

Стало быть, каждая точка зрения подобного рода предполагает, что когда кто-то испытывает (или не испытывает) некоторое определенное чувство по отношению к какому-то поступку, то этот поступок прави-

лен, и что когда кто-то испытывает (или не испытывает) некоторое определенное чувство по отношению к какому-то поступку, то этот поступок неправилен. Если теперь мы примем во внимание еще один факт, то, без сомнения, окажется, что если бы действительно так обстояло дело, то один и тот же поступок должен был достаточно часто быть одновременно и правильным, и неправильным.

Этот еще один известный факт, который невозможно оспорить, состоит в том, что, независимо от того, возьмем ли мы пару чувств или какое-то единичное чувство, часто встречаются случаи, когда два разных человека испытывают прямо противоположные чувства по поводу одного и того же поступка — когда один из них испытывает данное чувство, а другой нет. Можно было бы подумать, что возможна некоторая пара чувств или некоторое отдельное чувство, к которым это правило неприменимо: например, никто никогда не чувствует на самом деле морального одобрения по отношению к поступку, возбуждающему у кого-то другого чувство морального неодобрения. Эту точку зрения многие люди будут склонны признать, поскольку в том случае, когда мы испытываем чувство сильного морального неодобрения по отношению к какому-то поступку, нам кажется невероятным, чтобы кто-то другой на самом деле чувствовал моральное одобрение по отношению к тому же самому поступку, или трактовал его без малейшего морального неодобрения. Некоторым объяснением этой точки зрения является тот факт, что когда кто-то говорит, что какой-то поступок правилен, и даже искренне в этом убежден, может, несмотря на это, оказаться, что в действительности он чувствует по отношению к этому поступку некоторую дозу морального неодобрения. Другими словами, хотя несомненно, что мнения людей о правильности и неправильности часто различаются, но сомнительно, что их чувства всегда различны, если различны их мнения. Если же, однако, мы обратим внимание на огромные различия, которые были и все еще существуют между различными представителями человеческого рода на разных этапах развития общества, в том, что касается тех классов поступков, которые трактуются как правильные и неправильные, то я полагаю, не приходится сомневаться, что существуют такие поступки, относительно которых в некоторых обществах существует подлинное чувство однозначного морального одобрения, и такие, к которым многие из нас чувствуют наивысшее неодобрение. И если так обстоит дело применительно к классам поступков, трудно поверить, чтобы иногда так не было и по отношению к отдельным поступкам. Мы можем, например, столкнуться с определенным поступком, возбуждающим в нас сильное чувство морального неодобрения, но относительно которого, однако, нельзя сомневаться, что некогда этот же самый поступок воспринимался определенными людьми, среди которых был совершен, без какого-либо вообще морального неодобрения или даже с каким-то чувством однозначного одобрения. И если так обстоит дело, то, согласно рассмотренной нами точке зрения, из этого необходимо вытекает вывод, что если тогда, когда поступок был совершен, было истиной, что он правильный, то истиной является и то, что в настоящее время тот же самый поступок являегся неправильным.

В случае же, если мы согласимся, что действительно существовали различия в чувствах людей на разных стадиях развития общества, то мы должны также, я полагаю, согласиться с тем, что такие различия существуют столь же часто даже и среди живущих в настоящее время людей, если они принадлежат к очень отличающимся друг от друга обществам; так что один и тот же поступок довольно часто может быть одновременно и правильным, и неправильным. Согласившись с этим, мы должны, я полагаю, пойти еще дальше. Коль скоро мы убеждены, что люди различного общественного положения существенно отличаются друг от друга в своих чувствах по отношению к некоторым видам поступков и что это не просто разница во мнениях, то весьма правдоподобно, что когда два человека одного и того же общественного положения различаются по своим убеждениям по поводу правильности или неправильности какого-то поступка, то присущее им различие убеждений хотя, конечно, не всегда является доказательством соответствующего различия в чувствах, все же бывает иногда связано с такой разницей в чувствах. Так, стало быть, два человека, принадлежащие к одному и тому же обществу, могут иногда действительно испытывать противоположные чувства по отношению к одному и тому же поступку, причем не имеет значения, какое это чувство. И наконец, мы должны признать, я полагаю, что даже один и тот же человек может ощутить изменение чувства в отношении одного и того же поступка. Часто нам действительно приходится изменять наши мнения по поводу правильности и неправильности какого-либо конкретного поступка; и мы должны, как я думаю, признать, что по крайней мере иногда наши чувства по отношению к одному и тому же поступку также подлежат полному изменению; так что, например, поступок, к которому ранее мы относились с моральным неодобрением, в настоящее время может вызывать у нас однозначное моральное одобрение, и наоборот. Стало быть, по этой только одной причине и совершенно независимо от существующей между разными людьми разницы в чувствах мы должны будем признать, согласно нашей теории, что часто в настоящее время мы считаем, что какой-то поступок действительно был правильным, тогда как раньше мы считали его неправильным.

Этот подчеркнутый мною факт, что разные люди испытывают разные чувства по отношению к одному и тому же поступку и что даже тот же самый человек может испытывать разные чувства по отношению к одному и тому же поступку в разные периоды времени, является, конечно, простым трюизмом; и моим единственным объяснением, почему я делаю такое ударение на этом факте, является то, что можно было бы подумать, что некоторые чувства (или пара чувств), то есть те самые чувства, о которых мы высказываемся в наших суждениях о правильности и неправильности, составляют какое-то исключение из правила. Я думаю, однако, мы должны признать, что никакое чувство или пара чувств, о которых вообще можно было бы утверждать, что они суть те чувства, к которым относятся наши суждения о правильности и неправильности, фактически не составляют в общем никакого исключения. Независимо от того, какие чувства мы примем во внимание, кажется, не приходится сомневаться, что действительно бывают случаи, когда кто- то действительно испытывал определенные чувства по поводу данного поступка, а кто-то другой не испытывал, а еще кто-то другой испытывал даже противоположное чувство. Может быть, существуют некоторые классы чувств, к которым это никогда не относится, но кажется столь же несомненным, что существуют некоторые классы, к которым это относится, и ссли вообще существуют такие классы, этого достаточно, чтобы обосновать наш вывод. Ибо, коль скоро это так, что если кто-то утверждает, что какой-то поступок является правильным или неправильным, то он всегда утверждает лишь, что он сам испытывает определенное чувство но отношению к этому поступку, тогда отсюда необходимым образом следует, что один и тот же поступок бывает иногда правильным и неправильным одновременно — правильным в один период времени и неправильным в другой, либо же тем и другим вместе.

Полагаю, что именно такое понимание служит главным поводом, по которому многие люди склонны утверждать, что один и тот же поступок может быть и правильным, и неправильным одновременно. Они находятся иод воздействием того, что разные люди действительно испытывают разные чувства по отношению к одним и тем же классам поступков, а если при этом утверждается, что когда мы высказываем суждение о том, что какой-то поступок является правильным или неправильным, тогда мы высказываемся лишь о чьих-то чувствах, то невозможно, как представляется, избежать вывода, что один и тот же поступок часто является одновременно и правильным, и неправильным. Но этот вывод вовсе не может следовать из обеих этих точек зрения вместе. То, следует ли он или нет, зависит от четкости формулировки второй точки зрения, то есть от того, кто является тем кем-то, чьи чувства являются предметом нашего утверждения. Однако этот вывод вытекает из четкой формулировки рассмотренной в данное время концепции — формулировки, в которой говорится, что каждый говорит просто о своих собственных чувствах. А так как она по внешнему виду является одной из самых правдоподобных формулировок данной теории, то очень важно проанализировать, может ли она в такой форме быть истинной. Может ли вообще быть так, что когда мы высказываем суждение, что какой-то поступок правилен или неправилен, то каждый из нас утверждает лишь, что он сам испытывает некоторое определенное чувство по отношению к этому поступку?

Мне кажется, есть некоторый абсолютно неопровержимый аргумент против этой теории. Следует помнить, что это только вопрос фактов; вопрос реального анализа наших моральных суждений, а именно того, что действительно происходит, когда мы думаем, что какой-то поступок является правильным или неправильным. И если мы помним, что сформулированная таким образом этическая проблема касается просто того, о чем мы действительно думаем, когда думаем, что какой-то поступок правилен или неправилен — и ничего кроме этого, то без труда, я полагаю, заметим, что рассмотренная нами точка зрения противоречит очевидным фактам. Так происходит потому, что она ведет к особому выводу, который не всегда осознают сторонники этой точки зрения, а этот вывод, я полагаю, находится в явном противоречии с фактами. Этот вывод следующий. Если кто-то говорит: "Это правильный поступок", а кто-то другой отвечает: "Нет, это — неправильный поступок", каждый из них всегда высказывается только о своих собственных чувствах, и отсюда ясно следует, что на самом деле между ними никогда не существует никакого различия во мнениях: ни один из них никогда на самом деле не противоречит тому, что утверждает другой. Они взаимопротиворсчат друг другу не больше, чем если один из них сказал бы: "Я люблю сахар", а другой изрек: "А я не люблю". В таком случае нет, очевидно, никакого конфликта мнений, никто никому не противоречит: ибо может ведь случиться, что то, что каждый из них утверждает, одинаково истинно; ведь может быть так, что один из них действительно любит сахар, а другой действительно его не любит. Поэтому-то ни один из них никогда не противоречит тому, что говорит другой. Л из рассмотренной нами точки зрения следует, что когда кто-то говорит, что какой-то поступок правильный, а кто-то другой утверждает, что он неправильный, либо что он по меньшей мере не является правильным, то и в этом случае также ни один из них никогда не противоречит тому, что утверждает другой. Следует из этого и более специфический вывод, что ни один из двух человек никогда не может отличаться от другого мнением по поводу правильности и неправильности какого-либо поступка. И того, что эта точка зрения влечет за собой такой вывод, совершенно достаточно для того, чтобы се отбросить. Не подлежит никакому сомнению, что когда я утверждаю, что какой-то поступок неправилен, а кто-то другой утверждает, что он правилен, то иногда между нами действительно существует различие во мнениях: он иногда противоречит как раз тому, что я утверждаю. А если бы это было так, то вообще невозможно было бы, чтобы каждый из нас высказывал суждение просто о своих собственных чувствах, потому что два таких суждения никогда не могут противоречить друг другу. Следовательно, мы могли свести проблему истинности этой теории к очень простому вопросу, касающемуся фактов. Может ли вообще обстоять так, что когда один человек думает, что какой-то поступок правильный, а другой думает, что этот поступок неправильный, то этот другой на самом деле думает, что этому поступку не присуща некоторая особенность, которая присуща ему по убеждению первого? Я полагаю, что если мы объективно рассмотрим этот вопрос, то должны будем признать, что иногда действительно так бывает, то есть два человека могут использовать слово "правильный" для обозначения именно той же самой особенности, и что первый может на самом деле думать, что данному поступку действительно присуща эта особенность, а другой — что она ему не присуща. И если это так, то рассмотренная нами теория, несомненно, неправильна. Не может быть истинным, что каждый человек обозначает словом "правильный" лишь какое-то отношение к своим собственным чувствам; ибо если бы было так, ни один из двух человек никогда не мог бы обозначить с помощью этого слова одну и ту же особенность; кто-то, кто сказал бы, следовательно, что какой-то поступок не был правильным, никогда не мог противоречить тому, что поступку была присуща та же самая особенность, которая была ему присуща по убеждению того человека, кто сказал бы, что это был неправильный поступок.

Мне кажется, что этот аргумент неопровержимо доказывает, что, независимо от того, что мы имели в виду, говоря, что какой-то поступок правильный, мы точно не подразумеваем под этим, что мы сами испытываем определенное чувство по отношению к этому поступку. Однако очень важно четко отличать то, что этот аргумент действительно доказывает, от того, чего он не доказывает. Он вовсе не доказывает того, что никогда не может быть так, что если кто-то высказывает суждение, что какой-то поступок является правильным, то он фактически всегда испытывает определенное чувство по отношению к этому поступку и даже что свое суждение он высказывает только потому, что испытывает это чувство. Этот аргумент доказывает лишь, что даже если бы было так, то предметом его суждения было не просто то, что он испытывает это чувство. Я думаю, что оба эти вопроса могут быть необыкновенно легко смешаны. Можно было бы допустить, что если кто-то говорит, что какой-то поступок правильный, то он делает это только потому, что испытывает определенное чувство по отношению к этому поступку; этот мнимый факт может действительно послужить в качестве аргумента, доказывающего, что то, что действительно составляет предмет нашего суждения, это лишь просто то, что мы испытываем эти чувства. Но, вполне ясно, что даже если бы этот мнимый факт был реальным фактором, он ни в малейшей степени не подтверждал бы этого вывода. Оба эти вопроса ведь различны, и наиважнейшее различие между ними относится к вытекающим из них выводам. Это различие состоит в том, что даже если бы было истиной, что никто никогда не считает, что какой-то поступок правильный, если не испытывает по отношению к нему определенного чувства, но несмотря на это, если бы дело сводилось к этому, то тот простой факт, что он испытывает это чувство, еще не доказывает, что высказанное им суждение является истинным, с точно таким же успехом мы можем доказать, что даже если он испытывает это чувство и говорит, что данный поступок правильный, то высказанное им суждение, однако, является ложным, и этот поступок на самом деле не является правильным. Но если, с другой стороны, мы утверждаем, что тем, о чем он высказывает суждение, является только то, что он испытывает это чувство, тогда этот простой факт, что он испытывает это чувство, и будет доказательством истинности этого суждения: если только он считает, что испытывает это чувство, тогда обычного факта, что он испытывает зто чувство, достаточно, чтобы доказать истинность высказанного им суждения. Мы должны, следовательно, старательно отличать суждение "если кто-то говорит, что какой-то поступок правильный, то делает он так только потому, что испытывает определенное чувство" от совершенно другого утверждения: "если кто-то говорит, что какой- то поступок правильный, то он говорит только, что он испытывает это чувство". Первое утверждение, даже если бы оно было истинным.

еще не доказывает истинности второго утверждения. Стало быть, мы можем поставить под вопрос второе утверждение, не ставя под вопрос первое утверждение. Наш аргумент доказывает, что только второе утверждение является неистишгым — ведь не сказано ни слова, чтобы подтвердить правдоподобность первого утверждения.

Наш аргумент, следовательно, не подтверждает утверждения, если бы таковое было сделано, что только тогда мы говорим, что некоторые поступки являются правильными или неправильными, когда испытываем по отношению к ним некоторые чувства, и потому, что испытываем эти чувства. Следует особо подчеркнуть, что он не опровергает также другое наше утверждение: "если кто-то испытывает некоторое чувство по отношению к какому-то поступку, то этот поступок на самом деле всегда является правильным". Ведь каждый имеет полное право утверждать, что на самом деле один и тот же поступок часто бывает правильным и неправильным одновременно, даже если наш аргумент принимается: а именно признается, что, когда кто-то думает, что какой-то поступок правильный или неправильный, он не просто думает, что испытывает определенное чувство по отношению к этому поступку. Единственное достоинство нашего аргумента в связи с этой точкой зрения состоит только в том, что он разрушает одну из главных причин в пользу истинности той точки зрения, ту именно, что она соответствует действительности. Если хотя бы раз мы ясно осознали для себя, что утверждение "какой-то поступок является правильным или неправильным" не есть то же самое, что утверждение "мы испытываем по отношению к этому поступку какие-то чувства", то какое же останется основание, чтобы утверждать, что наличие некоторого чувства фактически всегда служит признаком правильности этого поступка? Никто, полагаю, не стал бы утверждать, что простое наличие (или отсутствие) определенного чувства является обязательным признаком правильности, если бы не предположение, что так или иначе единственным возможным значением слова "правильный", как оно используется применительно к оценке поступков, является тот факт, что кто-то испытывает по отношению к ним определенное чувство. И именно это предположение, в одной его форме, наш аргумент опровергает.

Если бы даже было признано, что эту точку зрения вообще не удастся принять именно в такой формулировке, можно было бы несмотря на это настаивать, что в какой-нибудь другой формулировке эта точка зрения является правильной и что тогда из нее вытекает тот же самый вывод, а именно что один и тот же поступок иногда бывает правильным и неправильным одновременно. Многие люди глубоко убеждены, что когда мы говорим, что какой-то поступок — правильный или неправильный, то мы должны тем самым говорить о чувствах определенного человека или группы людей, и даже если они убеждены, что не всегда каждый из них высказывается тем самым о своих собственных чувствах, они, однако, будут склонны предполагать, что мы говорим таким образом о чувствах кого-то другого. Однако вопрос в том, как установить, чьи чувства, какого человека или группы людей могут составлять правдоподобный предмет нашего утверждения, если мы не говорим просто о своих чувствах; но хотя бы на первый взгляд существуют еще две возможности, а именно: (1) каждый человек, утверждая, что какой-то поступок правильный или неправильный, утверждает лишь, что большинство членов того общества, к которому он принадлежит, обычно испытывают определенное чувство по отношению к тому классу поступков; либо (2) что просто тот или иной человек испытывает определенные чувства по отношению к этим поступкам.

Из обеих этих точек зрения следует, очевидно, что по тем же самым причинам, о которых шла речь в последнем случае, один и тот же поступок иногда бывает правильным и неправильным одновременно. Так, если я утверждаю, что какой-то поступок правильый, я просто утверждаю, что он одобряется всеми в обществе, к которому я принадлежу, то, несомненно, из этого следует, что мое утверждение истинно и данный поступок является правильным. Но невозможно оспорить, как мы уже видели, что некоторые поступки, всеми одобряемые в моем обществе, были или будут неодобряемыми в других обществах. И для каждого человека как члена какого-либо общества показать, что какой-то поступок является неправильным, будет, с этой точки зрения, то же, что сказать, что этот поступок является нсодобрясмым в его обществе; тогда отсюда следует, что когда он говорит, что какой-то из этих поступков, действительно неодобряемых в его обществе и одобряемых в моем, является неправильным, то это его суждение будет столь же истинным, как мое суждение, что тот же самый поступок является правильным: таким образом, тот же самый поступок будет, стало быть, правильным и неправильным одновременно. И точно так же, если мы примем другую возможность, говоря, что когда кто-то высказывает суждение, что какой-то поступок правильный, то он говорит лишь, что тот или иной человек испытывает определенное конкретное чувство по отношению к этому поступку, то отсюда необходимо следует, что если кто-либо действительно испытывает это чувство по отношению к этому поступку, то этот поступок действительно правильный, а ссли кто-либо нс испытывает этого чувства или испытывает противоположное чувство, то этот поступок действительно неправильный: и поскольку, конечно, бывает так, что кто-то испытывает требуемое чувство, а кто-то другой испытывает противоположное чувство по отношению к тому же самому поступку, во всех таких случаях тот же самый поступок будет одновременно правильным и неправильным.

Один и тот же вывод вытекает, следовательно, из обеих точек зрения. И хотя я не знаю, будет ли кто-либо решительно утверждать, что та или другая истинны, стоит, я думаю, кратко рассмотреть выдвинутые против них возражения, коль скоро мы отвергли точку зрения, что, оценивая, является ли что-то правильным или неправильным, каждый из нас говорит лишь о своих собственных чувствах — уже не существует, по-видимому, никакой другой альтернативной концепции; и поскольку, хотя возражения, которые выдвигались против той концепции, не столь актуальны в отношении этих точек зрения, имеется, однако, некоторое возражение, которое действительно выдвигается как против этих точек зрения, что очевидно, так и против той концепции, хотя НС столь очевидно.

Возражение, выдвинутое против той концепции, нацелено, хотя и в ограниченной степени, на первую из этих точек зрения: ибо если кто-то считает, что какой-то поступок правильный или неправильный, то он всегда говорит лишь о чувствах своего собственного обшества, тогда отсюда вытекает, что два человека, принадлежащие к разным обществам, вообще никогда не могут отличаться во мнениях о правильности и неправильности поступков. Это возражение не относится, однако, к двум людям, принадлежащим к одному и тому же обществу. Точка зрения, что, если кто-то, утверждая, что какой-то поступок правильный, говорит лишь о чувствах своего собственного общества, допускает, что два человека, принадлежащие к одному и тому же обществу, могли действительно различаться в убеждениях о правильности поступка. Ни эта точка зрения, ни та точка зрения, что мы утверждаем лишь, что тот или иной человек испытывает определенные чувства по отношению к этому поступку, не приводит, следовательно, к той нелепости, что никакие два человека никогда не могут различаться в убеждениях по поводу правильности и неправильности поступков. Мы не можем поэтому трактовать тот факт, что они якобы вели к этой нелепости, в качестве возражения против этих точек зрения, как это мы могли сделать в случае, когда речь шла о точках зрения, что каждый говорит лишь о своих собственных чувствах.

Но обе эти точки зрения опровергаются другим, столь же неопровержимым возражением, которого та концепция избежала. Это возражение является просто некоторым психологическим фактом, основывающимся на наблюдении над тем, что какой-то поступок правильный или неправильный. Независимо от того, какое чувство или чувства мы считаем предметом своего суждения, абсолютно несомненно, что кто-то может думать, что какой-то поступок — правильный, даже тогда, когда он не думает, что члены его общества вообще испытывают требуемое чувство (или отсутствие этого чувства) по отношению к данному поступку; и что точно так же он может сомневаться, является ли какой-то поступок правильным, даже тогда, когда он не сомневается, что тот или иной человек испытывает определенное чувство по отношению к этому поступку. Такого рода случаи, несомненно, неизбежно происходят, и это лишь доказывает, что, что бы ни думал кто-то, думая, что какой-то поступок правильный, он думает лишь не только, что его общество испытывает какое-то определенное чувство по отношению к этому поступку; и точно так же, что если кто-то сомневается, правильный ли какой-то поступок, то то, в чем он сомневается, не сводится лишь только к проблеме, испытывает ли кто-то требуемое чувство по отношению к этому поступку. Такого рода факты полностью опровергают, стало быть, обе эти теории; тогда как в случае теории, говорящей, что если кто-то считает, что какой-то поступок правильный, то он выражает лишь суждение о своих собственных чувствах, не является столь же очевидным, существуют ли подо- бные факты, противоречащие этой теории. Ибо в этом случае можно было бы с некоторой долей вероятности настаивать (хотя, полагаю, вопреки истине), что когда кто-то считает, что какой-то поступок правильный, то он всегда думает, что сам испытывает определенное конкретное чувство по отношению к этому поступку; и, точно так же, когда кто-то сомневается в правильности какого-то поступка, то он всегда сомневается в своих собственных чувствах. Однако вообще нельзя настаивать, с какой-то долей вероятности, что когда кто-то считает, что какой-то поступок правильный, он всегда считает, например, что этот поступок одобряется в его обществе; или что когда сомневается, то всегда в том, одобряет ли кто-нибудь этот поступок. Ведь он может прекрасно знать, что кто-то действительно одобряет этот поступок, но, несмотря на это, сомневаться, является ли этот поступок правильным; и он может быть также вполне уверен, что в его обществе этот поступок не одобряется, но, несмотря на это, думать, что этот поступок правильный. То же самое можно сказать о каком бы то ни было чувстве, которое мы могли бы рассмотреть вместо морального одобрения.

Мне кажется поэтому, что эти факты четко доказывают, что когда кто-то говорит, что какой-то поступок правильный или неправильный, то не всегда он говорит лишь о том, что его общество испытывает определенное чувство по отношению к этому классу поступков или что кто-то испытывает это чувство. Но здесь снова следует особо подчеркнуть ограниченность этого аргумента и четко разграничить то, чтб он действительно доказывает, от того, чего он не доказывает. Он не доказывает, конечно, что никакой класс поступков, по отношению к которым общество испытывает определенное чувство, не может быть в действительности никогда правильным; ни даже что никогда не может в действительности быть правильным никакой поступок, по отношению к которому кто-нибудь испытывает это чувство. Вполне признавая силу нашего аргумента, каждый все-таки имеет полное право думать, что на самом деле это правда и, следовательно, что один и тот же поступок является правильным и неправильным одновременно. Все, что все наши аргументы, вместе взятые, четко доказывают, сводится к тому, что когда кто-то утверждает, что какой-то поступок правильный или неправильный, то он не высказывается только лишь о своих чувствах или о чувствах собственного общества и не утверждает лишь, что тот или другой испытывает определенные чувства по отношению к этому поступку. Только это, и ничего кроме этого, доказывает наши аргументы. И коль скоро мы уже признаем, что это доказано, какие же еще причины остаются у нас в пользу утверждения "на самом деле правда, что каждый поступок, составляющий предмет определенного чувства какого-либо общества или какого- либо человека, всегда является правильным"? Это утверждение может быть, конечно, на самом деле истинным, но существует ли какая-то причина допускать, что это так? Если то свойство, которое мы имеем в виду, используя слово "правильный", и которое в силу этого должно быть присуще каждому действительно правильному поступку, является чем-то совершенно отличающимся от простой связи с чьими-то чувст- вами, то почему мы должны были бы утверждать, что эта связь фактически всегда сопровождает это свойство? Почему мы, более того, должны были бы предполагать, что это свойство присуще каждому поступку, находящемуся в необходимом отношении с чьими-либо чувствами? Если правильность не есть то же самое, что наличие связи с чувствами какого-либо человека или группы людей, то было бы каким-то странным совпадением, если бы каждая такая связь была неизменным признаком правильности. Мы доказали, что правильность не есть то же самое, что каждая такая связь; и если так, то весьма правдоподобно, что даже в том случае, когда какой-то поступок находится в необходимой связи с чьим-либо чувством, то не всегда он будет правильным.

Существует поэтому решающий аргумент против той концепции, которая, утверждая, что какой-то поступок правильный или неправильный. утверждает лишь, что кто-то испытывает по отношению к нему определенное чувство; этот аргумент относится ко всем формам этой концепции, из которых следует, что один и тот же поступок может быть одновременно правильным и неправильным. Мы увидим также, полагаю, что один из этих аргументов, в наибольшей, как мне кажется, степени заставляющий людей предполагать, что, в такой или иной форме эта концепция может быть истинной, полностью лишен значения. Аргумент, о котором я говорю, исходит из некоторых рассуждений относительно происхождения наших моральных суждений. Общепризнано, что, принимая во внимание историю человеческого рода, суждения о правильности и неправильности имели свое начало в том. что первобытные люди и их предки испытывали определенные чувства по отношению к некоторым классам поступков. Иными словами, утверждается, что когда-то был такой период, если только мы yi- лубимся в прошлое, когда наши предки действительно испытывали разные чувства по отношению к разным поступкам, находя, например, удовольствие в одних и неудовольствие в других, но они не считали тогда, что какой-то поступок является правильным или неправильным; и только потому, что в менее или более преобразованном виде они передали эти чувства своим потомкам, эти потомки начали в какое-то более позднее время высказывать суждения о правильности и неправильности; в определенном смысле поэтому наши моральные суждения развились из обычных чувств. Не могу найти никаких возражений против того, что так было. Но, кажется, часто утверждается, что поскольку наши суждения развивались из чувств — если таково было их начало. — то они должны еще и в данную минуту иметь с ними какую-то связь: что развитая форма должна, с этой точки зрения, быть похожа на зародыш, из которого развилась. А это такое допущение, в котором наверняка нет ни тени истины. Общепризнано, что развитая форма отличается со многих точек зрения от своих зачатков; то же, с каких точек зрения она отличается, можно понять только через наблюдение. Мы не можем сформулировать универсальное правило, что с определенных точек зрения она всегда должна быть похожа на свои зачатки. Следовательно, даже те, кто говорит, что наши моральные суждения являются только суждениями о чувствах, должны при- знать, что в определенный момент истории рода человеческого люди или их предки начали не только испытывать какие-то чувства, но также и высказывать суждения о том, что их испытывают; и один этот факт означает огромное изменение. Если такого рода изменение произошло в тот или иной период времени и при этом невозможно точно определить, когда это произошло и почему, то почему бы не могло произойти какое-то другое, не менее великое изменение, до этого или после этого? Изменение, состоящее в том, что люди в первый раз осознали для себя какую-то другую особенность, которую можно было бы приписать некоторым поступкам, помимо простого факта, что они испытывают по отношению к ним определенные чувства, и что они начали высказывать суждения, что эта особенность присуща или не присуща определенным поступкам? Ясно, что если люди вообще развились от своих прачеловсчсских предков, то должно было существовать множество обстоятельств, благодаря которым их в первый раз посетила какая-то новая идея. Почему бы это не могли быть те идеи, которые мы включаем в слова "правильный" и "неправильный", если бы даже эти идеи не сводились лишь к мысли, что какой-то человек испытывает какое-то определенное чувство по отношению к определенному поступку? Нет никаких причин, по которым убеждение, что такая идея не могла бы развиться из простого факта существования чувства, может считаться более правдоподобным, чем то, что суждение о том, что мы испытываем чувство, не могло бы развиться из того же самого источника. Поэтому теория, что моральные суждения имели свое начало в чувствах, не приносит фактически никакого подтверждения теории, гласящей, что в настоящее время, в своей развитой форме, эти суждения могут быть суждениями только о чувствах. Ни один аргумент, апеллирующий к началу вещи, не может быть достоверным критерием при решении вопроса, какова, строго говоря, теперешняя структура этой вещи. Ответ на этот вопрос дает реальный анализ этой вещи в ее современном состоянии. По-видимому, этот анализ ясно указывает, что моральные суждения не являются суждениями просто о чувствах.

Я делаю вывод, следовательно, что теорию, утверждающую, что наши моральные суждения суть суждения только о чьих-то чувствах, нс удается признать ни в одном из тех видов, в которых она приводит к выводу, что один и тот же поступок часто одновременно является правильным и неправильным. Я говорил, однако, что это только одна из двух теорий, которые в наибольшей степени способствуют принятию этого вывода. Поэтому теперь мы должны кратко рассмотреть вторую из этих теорий.

Эту теорию часто смешивают с рассмотренной только что выше. Она сводится к утверждению, что, говоря, что какой-то поступок правильный или неправильный, мы утверждаем лишь, что тот или иной человек думает, что он правильный или неправильный. Представленная перед этим теория утверждала, что наши моральные суждения относятся лишь к каким-то чувствам, а эта утверждает, что они суть лишь суждения о чьих-то мыслях или мнениях. Их легко спутать, ибо не всегда ясно различаются чьи-то чувства по поводу какого-то поступка от его мнений по вопросу правильности и неправильности этого поступка. Ведь так часто используют одно и то же слово для того, чтобы иногда выразить то, что кто-то испытывает какое-то чувство по поводу поступка, а иногда — то, что он имеет о нем какое-то убеждение. Говоря, например, что кто-то одобряет какой-то поступок, мы можем иметь в виду, либо что он испытывает определенное чувство по отношению к этому поступку, либо же что он думает, что это — правильный поступок; и точно так же, говоря, что он не одобряет этот поступок, мы можем иметь в виду либо то, что он испытывает определенное чувство по отношению к этому поступку, либо думает, что этот поступок неправильный. Однако вполне очевидно, что переживание чувства по отношению к поступку (при этом не имеет никакого значения, какое это чувство) есть нечто иное, чем суждение, что этот поступок правильный или неправильный. Если бы даже мы приняли одну из отвергнутых точек зрения и сказали, что высказать суждение, что какой-то поступок правильный и неправильный. означает лишь сказать, что мы испытываем к нему определенное чувство, то отсюда следовало бы, что высказывание суждения есть нечто иное, чем просто испытывание чувства; ибо кто-то может испытывать какое-либо чувство, вовсе об этом не думая; или думать, что его испытываешь, вовсе его не испытывая. Поэтому также мы должны отличать теорию, утверждающую, что сказать о каком-то поступке, что он правильный или неправильный, это то же самое, что сказать, что кто-то испытывает по отношению к этому поступку определенного рода чувства, от теории, что это то же самое, что сказать, что кто-то думает, что это поступок правильный или неправильный.

Однако эта последняя теория, так же как и предыдущая, может выступать в трех разных формах; и несмотря на то, в какой форме она представлена, она приводит к одному и тому же выводу и по тем же самым причинам, а именно, что один и тот же поступок часто является одновременно и правильным, и неправильным. Если, например, говорят, что какой-то поступок является правильным, то все, что я имею в виду, сводится к тому, что я думаю, что он правильный; отсюда следует, что если действительно я думаю, что он правильный, то мое суждение, что я так мыслю, будет истинным; а поскольку это суждение должно быть идентично суждению, что он правильный, то отсюда следует, что суждение, что он правильный, является правильным суждением, и потому этот поступок действительно является правильным. И поскольку значительно более очевидно, что убеждения разных людей о правильности и неправильности данного поступка отличаются между собой как в одно и то же время, так и в разные периоды времени, чем то, что различаются между собой их чувства по отношению к одному и тому же поступку, то отсюда следует, что один и тот же поступок часто является и правильным, и неправильным одновременно. Так как вытекающий из этой теории вывод ничем не отличается от вывода, вытекающего из ранее представленной теории, точно так же и эта теория в каждой из возможных своих разновидностей подлежит точно таким же возражениям. Так, в своей первой версии эта теория приводит к нелепому утверждению, что ни один из двух человек никогда не различаются между собой в своих убеждениях о правильности и неправильности поступка, а это находится в явном противоречии с очевидными фактами. В остальных двух версиях она приводит к выводу, что никто вообще не может думать, что какой-то поступок является правильным, если он не думает, что его общество думает, что это — правильный поступок и что вообще не сомневается, что какой-то поступок является правильным, если он не сомневается, что кто-либо вообще думает, что этот поступок правильный, — оба эти вывода, совершенно ясно, неправильны.

Этих возражений, полагаю, достаточно самих по себе, чтобы разделаться с этой теорией, так же как мы сделали это в случае с предыдущей теорией; стоит, однако, задержаться на ней несколько дольше — поскольку она нуждается также и в других возражениях совершенно иного рода, которые не относились к предыдущей теории, и поскольку эта теория обязана своим мнимым правдоподобием отчасти тому, полагаю, что ее легко спутать с другой теорией, которую можно выразить точно в таких же словах и которая может быть в целом правильной.

Такое конкретное возражение против этой теории состоит в том, что во всех случаях, какие могут произойти, абсолютно невозможно чтобы, то, в чем мы убеждены, когда мы в чем-то убеждены, состояло бы только лишь в том, что мы (или кто-то другой) имеем данное убеждение. Это невозможно, ибо если бы было так, то мы ни в чем вообще не были бы убеждены. Ибо вообразим себе следующий случай: положим, что когда я убежден, что А есть В, то в чем я тогда действительно убежден, так это лишь в том, что кто-то убежден, что А есть В. В силу этого предположения то, в чем я убежден, сводится просто к тому, что кто-то (или я сам, или кто-то еще) приходит к убеждению, что А есть В. Но чем является это убеждение, к которому, по моему мнению, кто-то приходит? Согласно этой теории, это, в свою очередь, просто то же самое убеждение, что кто-то убежден, что А есть В. Так что то, в чем я убежден, оказывается тем, что кто-то убежден, что А есть В. Но здесь снова мы можем заменить оборот "А есть В" выражением, которое таково же, как и оно само, а именно, что кто-то убежден, что А есть В. Здесь снова мы можем осуществить ту же самую подстановку, и так далее, очевидно ad infinitum*. Таким образом, то, в чем мы убеждены, оказывается тем, что кто-то убежден, что кто-то убежден, что кто-то убежден, что кто-то убежден... ad infinitum. Всегда, когда мы попытаемся представить то, в чем кто-то убежден, мы увидим, что это опять-таки лишь то, что кто-то убежден... и никогда не дойдет до того, в чем же вообще он убежден. Точно так же, быть убежденным, что кто-то убежден, что кто-то убежден, что кто-то убежден... и так до бесконечности, не дойдя вообще до того, в чем кто является убежденным, — это лишь вообще не быть ни в чем убежденным. Стало быть, если бы так было, не могло бы существовать никакое такое убеждение, что А есть В. Поэтому мы также должны признать, что ни в одном вообще случае, когда мы убеждены относительно данной вещи, это не может быть просто тем, в чем мы сами (или кто-то другой) убеждены относительно именно данной вещи. И поскольку это верно для всех случаев, то это должно быть верно и в нашем конкретном случае! Значит, абсолютно невозможно, чтобы убеждение, что какой-то поступок правильный, могло быть тем же самым, что убеждение, что мы сами или кто-нибудь другой убеждены, что этот поступок правильный.

То, что такая точка зрения несостоятельна, может, однако, заслоняться тем фактом, что иногда мы выражаем одинаковыми словами совершенно разные мысли, одна из которых может быть вполне верной, а другая — нет. Когда кто-то утверждает, что какой-то поступок правильный или неправильный, то вполне может быть в некотором смысле истинным, что все, что он выражает этим утверждением, есть только то, что он думает, что этот поступок правильный или неправильный. Дело в том, что существует некоторое важное, хотя и не всегда принимаемое во внимание различие между тем, что кто-то думает, высказывая данное утверждение, и тем, что он им выражает. Когда мы вообще высказываем какое-либо утверждение (если только мы имеем в виду то, что говорим), то всегда выражаем вообще одно из двух, а именно или что мы думаем, что данная вещь именно такого рода, или же что мы знаем, что данная вещь именно такого рода. Если, например, я говорю, что "А есть В". и имею в виду то, что говорю, то то, что я имею в виду, всегда только то, что "А есть В"; но мои слова всегда будут выражать то, что либо я думаю, что А есть В. либо то, что я знаю, что это так, и даже, когда я не имею в виду того, что говорю, то мои слова могут означать: или что я думаю, что А есть В. или что я знаю это; и, что за этим следует, эти слова приведут других к убеждению, что одна или другая из этих возможностей действительно имеет место. Значит, если кто-то утверждает, что какой-то поступок правильный или неправильный, то, что он выражает или подразумевает, используя эти слова, сводится к тому, что он либо думает, что так оно и есть, или знает, что это так, хотя ни то ни другое вовсе не исчерпывает того, что он собирался утверждать. Вполне можно считать, что среди этих двух альтернативных возможностей, которые он выражает или подразумевает, всегда выражается или подразумевается только первая возможность и никогда вторая. Другими словами можно было бы сказать, что мы всегда только убеждены или думаем, что какой-то поступок правильный, но никогда на самом деле не знаем, каков он есть; что когда мы утверждаем, что какой-то поступок правильный или неправильный, то мы всегда выражаем лишь только какое-то убеждение или представление, но никогда не выражаем знание.

Эта точка зрения вполне правдоподобна, и можно было бы многое сказать в ее пользу; и я думаю, что ее очень легко можно спутать с другой точкой зрения, совершеїшо неправильной, что когда кто-то утверждает, что какой-то поступок правильный или неправильный, то все, что он собирался утверждать, сводится к тому, что он думает, что это так. Обе эти точки зрения действительно можно выразить в одних и тех же словах. Если кто-то говорит: "Такой-то и такой-то поступок был неправильным"; он может столкнуться с репликой: "То, что ты действительно имеешь в виду, — это то, что ты думаешь, что он был неправильный"; и, говоря это, автор реплики всегда имеет в виду только то. что тот человек не знает, правильный ли этот поступок, но только убежден, что это так, что он выражает просто свое убеждение и не имеет абсолютно никакого знания. Другими словами, иногда о ком-то говорится, что он имел в виду только то, что фактически сказал; в силу этого и других обстоятельств можно легко перепутать обе эти рассмотренные нами теории.

Но, конечно, между ними существует огромная разница. Если мы принимаем правдоподобную точку зрения, что никто никогда не знает, правильный ли какой-то поступок или неправильный, а только может думать, что он правильный или неправильный, мы не считаем, что утверждать, что какой-то поступок правильный или неправильный, означает то же самое, что утверждать, что мы думаем, что он таков, то мы признаем нечто прямо противоположное. Ибо никто не стал бы утверждать, что я нс знаю, что я думаю, что какой-то поступок правильный или неправильный; и если, стало быть, я не могу знать, правильный он или неправильный, то отсюда вытекает огромная разница между утверждением, что он является правильным или неправильным, и утверждением, что я думаю, что это так; первое утверждение есть утверждение, о котором, согласно этой теории, никогда нельзя знать, верно ли оно, второе же есть утверждение, о котором, конечно, можно знать, что оно истинно. Точно так же правдоподобная точка зрения, что мы никогда не можем знать, правильный какой-то поступок или неправильный, нс дает ни малейшего подтверждения непригодности точки зрения, что для поступка быть правильным или неправильным есть то же самое, что о нем бы так подумали: наоборот, эти точки зрения абсолютно противоположны, поскольку очевидно, что мы можем знать, что о некоторых поступках мы думаем, что они суть правильные, а о других, что они суть неправильные. И все-таки, полагаю, нет ничего удивительного в том, что мы сталкиваемся с объединением обеих этих точек зрения или с тем, что один и тот же человек одновременно считает, что мы никогда не знаем, является ли какой-то поступок в одно и то же время и правильным, и неправильным, и также неудивительно сказать, что какой-то поступок является правильным или неправильным, — это лишь сказать, что мы думаем, что это так. Обе эти точки зрения, конечно, нужно четко различать; и ссли они будут четко различены, то станет, думаю, совершенно ясно, что эта вторая точка зрения должна быть отвергнута хотя бы потому, что если бы она была истинной, то первая точка зрения никогда нс могла бы быть истинной.

Мы рассмотрели, стало быть, в этой главе две разные точки зрения, а именно (1) точку зрения, что сказать, что поступок является правильным или неправильным, означает лишь сказать, что кто-то испытывает определенное чувство (или его отсутствие) по отношению к этому поступку, и (2) точку зрения, что сказать, что поступок является правильным или неправильным, означает лишь сказать, что кто-то думает, что это так. В некоторых формах обе эти точки зрения подразумевают, что один и тот же поступок довольно часто является правильным и неправильным одновременно, и это потому, что разные люди в разных обществах часто испытывают совершенно различные и противоположные чувства по отношению к одному и тому же поступку или имеют различные и противоположные мнения относительно одного и того же поступка. То, что этот вывод вытекает из этих точек зрения, само по себе является аргументом против них; ибо кажется совершенно очевидным, что один и тог же поступок не может быть одновременно правильным и неправильным. Некоторые могут, однако, полагать, что это — не очевидно, поэтому против этих точек зрения выдвинуты особые аргументы, которые, как я считаю, действительно доказывают их непригодность. В случае первой точки зрения такие аргументы выдвинуты только против тех версий, из которых действительно вытекает, что один и тот же поступок часто является правильным и неправильным одновременно. Та же самая точка зрения может существовать также и в других версиях, которые не подразумевают этот вывод, о чем будет идти речь в следующей главе. В случае же второй точки зрения представлен некоторый общий аргумент, применимый ко всем без исключения версиям, в каких может выступать эта точка зрения.

Однако независимо от того, что эти точки зрения ведут к выводу, что один и тот же поступок часто является правильным и неправильным одновременно, очень важно, я думаю, чтобы мы прежде всего убедились, что они ложны, ибо если бы они были истинными, то из них вытекало бы, что следует принять совершенно другое представление о природе этики, нежели принятое большинством этиков, поскольку этика занимается правильностью и неправильностью. Если бы эти точки зрения были истинны, то единственной задачей этики в том, что касается правильного и неправильного, было бы только выявление тех чувств и убеждений, какие действительно имеются у людей относительно разных поступков, и того, почему они имеются. Кажется, что большинство этиков поступают так, как будто это все, что нужно исследовать. Такого рода проблемы, конечно, имеют значение и составляют предмет обоснованного интереса. Но эти проблемы составляют лишь некоторую конкретную отрасль психологии или антропологии, и большинство авторов, занимающихся этикой, идут дальше, исходя из того, что собственная задача этики и те вопросы, на которые она должна найти ответы, представляется чем-то совершенно иным. Они считают, что проблема, является ли какой-то поступок правильным, не может быть полностью решена указанием на то, что какой-то человек или группа людей испытывает определенные чувства или имеет некоторые убеждения об этом поступке. Они признают, что чувства и убеждения могут различными способами оказывать определенное влияние на решение этой проблемы, но говорят, что простого факта, что данный человек или группа людей испытывают данное чувство или имеют убеждение, что какой-то поступок правильный или неправильный, никогда не достаточно самого по себе, чтобы доказать, что этот поступок правильный или неправильный.

Но из рассмотренных в этой главе точек зрения вытекает прямо противоположный вывод: из них следует, что если мы поняли, каковы действительные чувства и убеждения людей, то тем самым вся проблема оказалась раз и навсегда разрешенной, и что фактически больше не о чем думать. Я попытался доказать, что такие точки зрения не могут быть приняты, и буду продолжать свои рассуждения исходя из предположения, что это действительно так; я приму также предположение, что один и тот же поступок не может быть одновременно правильным и неправильным. И сам тот факт, что мы можем продолжать идти далее, опираясь на эти предположения, опосредованно свидетельствует об их правильности. Ибо если, когда мы утверждаем, что какой-то поступок правильный или неправильный, мы утверждали бы только о чьих-то чувствах или убеждениях, то было бы невероятно, чтобы мы настолько заблуждались относительно того, что имели в виду, когда считали бы, что проблема правильности и неправильности не может быть никоим образом решена путем указания на то, что люди чувствуют и думают, и что думали бы, что поступок пе может быть правильным и неправильным одновременно. Принимая эти предпосылки, мы можем поднять множество вопросов, касающихся правильности и неправильности, которые вовсе не кажутся нелепыми, но которые были бы полностью нелепыми, и мы не посвятили бы им ни минуты внимания, если бы утверждения о правильности и неправильности были бы только лишь утверждениями о наших чувствах и убеждениях или если бы один и тот же поступок мог бы быть одновременно правильным и неправильным.

 

<< | >>
Источник: Мур Дж. Э.. Природа моральной философии / П редис л. А. Ф. Грязнова и Л. В. Коноваловой; Пер. с англ., сост. и прим. Л. В. Коноваловой. — М.: Республика,1999. — 351 с.. 1999

Еще по теме ОБЪЕКТИВНОСТЬ МОРАЛЬНЫХ СУЖДЕНИЙ :