5. Смерть и смех
Традиционная героическая ситуация состоит в том, что герой с самого начала знает неизбежность своей гибели, если он выберет бранную участь, но, сколько бы он ни оглядывался на иную возможность (как, например, Ахилл в сцене посольства — IX, 411-429), он знает также внутреннюю «неизбежность - ау&ук^ (см.: Ил., XIV.
128) для себя героического выбора. Коринфский пророк Полиид открыл своему сыну Эвхенору ожидающую его участь, но Эвхенор предпочел ее, «не желая страдать» от «немощи тяжкой» (XIII. 670). Гектор знает, что Троя погибнет (VI. 447-449), умирающий Патрокл вещает ему скорую смерть от руки Ахилла (XVI. 852-854), но это не останавливает Гектора. Ахилл с самого начала знает, что его смерть следует за смертью Гектора (IX. 410 сл.). Фетида еще раз предупреждает его, прежде чем отправиться к Гефесту за новым оружием для него (XVIII. 95-96). Говорящий конь Ахилла Ксанф в третий раз говорит ему о неизбежной гибели (XIX. 408-417), но Ахилл отвечает ему с героическим фатализмом:Слишком я знаю и сам, что судьбой суждено мне погибнуть
Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я
С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью.(XIX. 421-423).
Эта героико-фаталистическая освобожденность от обыденных связей жизни есть внутренняя завершенность героя, способность его включать отрешенный взор бессмертных в свое смертное внимание. До сих пор мы говорили об одном таком взаимосозерцании бога и человека — об общении их в красоте. Второй - более содержательной и более сложной формой такого взаимосозерцания — является слава. Если, облекаясь красотой, человек собирал свои «члены» и органы практической жизни в цельное и
116
замкнутое в своем «виде» тело, то в подвиге, который облекает его славой, он связывает воедино бесчисленные нити своей судьбы и превышает ее тем, что берет концы этих нитей в свои руки.
Повторим теперь тот путь, который мы прошли, разбирая отношение между мифо-магическим представлением индивидуального тела как «связки» членов и органов и художественным представлением его как прекрасной цельности, — повторим этот путь, рассматривая концепцию судьбы и переходя от мифо-родовой системы долей, участей и предназначений к художественной концепции общеродовой славы, воплощенной в славе героического индивида.
Обратим внимание сразу же, что отношение здесь столь же предельно, как и в первом случае. Род воплощен в славе героя, но герой в своей славе превосходит родовое определение, подобно тому как все способности тела сосредоточены и воплощены в красоте тела, но прекрасное тело также и превосходит совокупность деятельных способностей. Эта рефлексия через предельное самопревосхождение составляет основу теоретического отношения вообще.Мы видели, что человеческое тело традиционно предстает у Гомера в виде набора костей, мышц, “психических” органов и членов, связанных друг с другом «жилами», «кровью», «дыханием», «желчью» и проч., иными словами человек предстает перед нами, как марионетка, и именно такие изображения человека находят, например, в архаической вазописи. Вспоминая «закон двойного зрения», двухуровневое (люди-боги) строение любого действия, мы при виде такой «марионетки» могли бы подумать о нитях, которые приводят ее в движение, и мы на самом деле находим их.
Уже цитированный труд Ричарда Онианса дает нам и здесь богатейший материал. Большая часть его книги114 посвящена анализу греческих слов, связанных с понятием судьбы и времени. Автор исследует здесь комплекс слов, существенных не только для терминологии Гомера, но и для всей античной литературы. Используя главным образом текст Гомера, но привлекая также материал других греческих и римских авторов, Онианс проводит этимологической и семантический анализ таких, например, слов, как -nipas (предел), Ма> (развязываю, разрешаю от), 84а> (связываю), касрбя (пора, подходящий момент), avdy^ (необходимость),
fxolpa, ataa (доля, участь), elfxapfxiv^ (жребий, судьба), riXos (конец). Он
рассматривает также весь комплекс связанных с ними и производных от них слов. В результате вырисовывается чрезвычайно интересная картина.
Onians R. Op. cit. P. 303—468. (Рус. пер. С. 295-446)
117
В этом случае, как и во всех других, исследование корней встречающихся в эпосе слов выводит непосредственно в стихию магического мифа.
Все вышеперечисленные слова оказываются так или иначе связанными с ткачеством, пряжей, плетением. Но только Мойры-пряхи сохранили свое буквальное значение в последующие времена, да у Платона в «Государстве» веретено на коленях у Ананки (Х, 617) напоминает, что некогда «ананке» была самим веретеном.Известно, сколь важная область в магии - одежда. Всяческие узлы, завязки, пояса, браслеты, шнуровки, петли, кольца, короны и проч. магически чрезвычайно значительны: при помощи завязывания и распускания узлов можно, например, затруднить или облегчить роды, связать душу умирающего или, наоборот, отпустить ее и т.д. — в зависимости от обстоятельств. Прядение и ткачество больше, быть может, чем любое другое ремесло, осознавалось в своем магическом значении115.
Возьмем, например, слово -ndpara, которое переводчики традиционно передают словами «пределы», «рубежи» или «концы» (как, скажем, в вересаевском переводе «Теогонии» Гесиода - ст. 809). Но у Гомера это слово и однокоренные с ним часто относятся просто к веревкам, которыми что-либо накрепко привязывают. Глагол ттераЬш использован, например, в эпизоде с сиренами из «Одиссеи», когда спутники привязывают Одиссея к мачте. Однокоренной глагол использован и в «Илиаде» (XXIV, 267), где троянские юноши привязывают к колеснице Приама короб с дарами для Ахилла. После этого становятся понятными некоторые выражения, которые прежде казались простыми метафорами. Обычно слово Wpara, которое теперь лучше было бы передать русским словом «путы», стоит в устойчивых оборотах и связано с каким-нибудь генитивом, например (даны классические русские переводы - Гнедича и Жуковского): 6XidPov Trdpara-«предел смерти» (Ил., VI. 143; VII. 402; XII. 79; XX. 429) 6ivoS -rrdpara -«конец напастей» (Од., V. 289), vi^s ™>та- «жребий победы» (Ил., VII.
102), Zpibos ко! TroXifxoio Treipara -rrdpara - «вервь (!) вражды и брани» (Ил.,
XIII. 358).
Во всех случаях речь идет о тех «путах» судьбы, которые «плетут», «выпрядают» (еттекХшаау, традиционно переводимое как «назначено» (Од., I. 16), «ниспослано» (Од., III. 208), образовано от кХсЬвсо - «прясть») боги116.
Если дело идет о сражении, о ситуации, где масса людей «достигнет своих пределов», возникает образ «сети», которая уже невидимо опутала
См.: Мифы народов мира: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 343—344. Onians R. Op. cit. P. 303—334. (Рус. прер., с. 302-334).
118
обреченных на погибель (как, например, женихов Пенелопы - Од.6 XXII. 33, 41), или образ тенет, петель, как в силках для птиц. Именно этот образ приходит на ум Гомеру, когда он рассказывает о том, как Телемах повесил неверных служанок (Од., ХХII 468-473). Теперь можно понять и неясный образ в ХIII песне «Илиады», где Зевс и скрывающийся среди ахейцев Посейдон выравнивают силы войск, вместе с тем не давая угаснуть воинственному пылу: