5. Смерть и смех

Традиционная героическая ситуация состоит в том, что герой с самого начала знает неизбежность своей гибели, если он выберет бранную участь, но, сколько бы он ни оглядывался на иную возможность (как, например, Ахилл в сцене посольства — IX, 411-429), он знает также внутреннюю «неизбежность - ау&ук^ (см.: Ил., XIV.

Слишком я знаю и сам, что судьбой суждено мне погибнуть

Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я

С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью.(XIX. 421-423).

Эта героико-фаталистическая освобожденность от обыденных связей жизни есть внутренняя завершенность героя, способность его включать отрешенный взор бессмертных в свое смертное внимание. До сих пор мы говорили об одном таком взаимосозерцании бога и человека — об общении их в красоте. Второй - более содержательной и более сложной формой такого взаимосозерцания — является слава. Если, облекаясь красотой, человек собирал свои «члены» и органы практической жизни в цельное и

116

замкнутое в своем «виде» тело, то в подвиге, который облекает его славой, он связывает воедино бесчисленные нити своей судьбы и превышает ее тем, что берет концы этих нитей в свои руки.

Повторим теперь тот путь, который мы прошли, разбирая отношение между мифо-магическим представлением индивидуального тела как «связки» членов и органов и художественным представлением его как прекрасной цельности, — повторим этот путь, рассматривая концепцию судьбы и переходя от мифо-родовой системы долей, участей и предназначений к художественной концепции общеродовой славы, воплощенной в славе героического индивида.

Мы видели, что человеческое тело традиционно предстает у Гомера в виде набора костей, мышц, “психических” органов и членов, связанных друг с другом «жилами», «кровью», «дыханием», «желчью» и проч., иными словами человек предстает перед нами, как марионетка, и именно такие изображения человека находят, например, в архаической вазописи. Вспоминая «закон двойного зрения», двухуровневое (люди-боги) строение любого действия, мы при виде такой «марионетки» могли бы подумать о нитях, которые приводят ее в движение, и мы на самом деле находим их.

Уже цитированный труд Ричарда Онианса дает нам и здесь богатейший материал. Большая часть его книги114 посвящена анализу греческих слов, связанных с понятием судьбы и времени. Автор исследует здесь комплекс слов, существенных не только для терминологии Гомера, но и для всей античной литературы. Используя главным образом текст Гомера, но привлекая также материал других греческих и римских авторов, Онианс проводит этимологической и семантический анализ таких, например, слов, как -nipas (предел), Ма> (развязываю, разрешаю от), 84а> (связываю), касрбя (пора, подходящий момент), avdy^ (необходимость),

fxolpa, ataa (доля, участь), elfxapfxiv^ (жребий, судьба), riXos (конец). Он

рассматривает также весь комплекс связанных с ними и производных от них слов. В результате вырисовывается чрезвычайно интересная картина.

Onians R. Op. cit. P. 303—468. (Рус. пер. С. 295-446)

117

В этом случае, как и во всех других, исследование корней встречающихся в эпосе слов выводит непосредственно в стихию магического мифа.

Известно, сколь важная область в магии - одежда. Всяческие узлы, завязки, пояса, браслеты, шнуровки, петли, кольца, короны и проч. магически чрезвычайно значительны: при помощи завязывания и распускания узлов можно, например, затруднить или облегчить роды, связать душу умирающего или, наоборот, отпустить ее и т.д. — в зависимости от обстоятельств. Прядение и ткачество больше, быть может, чем любое другое ремесло, осознавалось в своем магическом значении115.

Возьмем, например, слово -ndpara, которое переводчики традиционно передают словами «пределы», «рубежи» или «концы» (как, скажем, в вересаевском переводе «Теогонии» Гесиода - ст. 809). Но у Гомера это слово и однокоренные с ним часто относятся просто к веревкам, которыми что-либо накрепко привязывают. Глагол ттераЬш использован, например, в эпизоде с сиренами из «Одиссеи», когда спутники привязывают Одиссея к мачте. Однокоренной глагол использован и в «Илиаде» (XXIV, 267), где троянские юноши привязывают к колеснице Приама короб с дарами для Ахилла. После этого становятся понятными некоторые выражения, которые прежде казались простыми метафорами. Обычно слово Wpara, которое теперь лучше было бы передать русским словом «путы», стоит в устойчивых оборотах и связано с каким-нибудь генитивом, например (даны классические русские переводы - Гнедича и Жуковского): 6XidPov Trdpara-«предел смерти» (Ил., VI. 143; VII. 402; XII. 79; XX. 429) 6ivoS -rrdpara -«конец напастей» (Од., V. 289), vi^s ™>та- «жребий победы» (Ил., VII.

102), Zpibos ко! TroXifxoio Treipara -rrdpara - «вервь (!) вражды и брани» (Ил.,

XIII. 358).

Во всех случаях речь идет о тех «путах» судьбы, которые «плетут», «выпрядают» (еттекХшаау, традиционно переводимое как «назначено» (Од., I. 16), «ниспослано» (Од., III. 208), образовано от кХсЬвсо - «прясть») боги116.

Если дело идет о сражении, о ситуации, где масса людей «достигнет своих пределов», возникает образ «сети», которая уже невидимо опутала

См.: Мифы народов мира: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 343—344. Onians R. Op. cit. P. 303—334. (Рус. прер., с. 302-334).

118

обреченных на погибель (как, например, женихов Пенелопы - Од.6 XXII. 33, 41), или образ тенет, петель, как в силках для птиц. Именно этот образ приходит на ум Гомеру, когда он рассказывает о том, как Телемах повесил неверных служанок (Од., ХХII 468-473). Теперь можно понять и неясный образ в ХIII песне «Илиады», где Зевс и скрывающийся среди ахейцев Посейдон выравнивают силы войск, вместе с тем не давая угаснуть воинственному пылу: