Истинный феномен музыки и математика
1. Нужно отбросить далеко от себя всякие
абстрактно-метафизические, будь то спиритуалистические или материалистические, выведения чистого феномена музыки или какого-нибудь иного рода бытия.
Музыка не есть ни материя, ни живое тело, ни психика, и вообще она не есть какая-либо вещь и совокупность вещей. Популярность музыкального искусства, с одной стороны, и музыкальная ограниченность, с другой, привели к тому, что музыку рассматривают почти исключительно как некое психологическое переживание, за пределами которого только какие-то перепонки да невидимые физические иксы. На самом деле феноменологически музыкальное бытие в той же мере ниоткуда не выводимо, как и вообще бытие разума, эйдетическое бытие. В стихии логоса не более идеальности, чем в стихии музыки. И само музыкальное бытие есть лишь момент в общей эйдетической стихии разума. Нашимфеноменологам, по которым музыка "делает
эстетику насквозь чувственной, почти
животно-чувственной", и "музыка убивает смысл", не мешало бы лучше помнить своего руководителя Гуссерля, который "ноэтичес- ки-ноэматическую" структуру определяет не только в отношении к познанию в узком смысле, но также и в отношении к сфере "душевных движений" и воли
(кіееп. I. 1913, § 95) и даже свои "тетические"
акты простирает на всю сферу сознания вообще (§
117). Отсюда один вывод: музыкальное сознание есть тоже в некотором смысле эйдетическое, и потому оно требует, как и любая логическая структура, тоже своего описания.
Значит, перед нами две задачи: обнаружить идеальность музыкального бытия и указать его спецификум по сравнению с бытием логическим.
2. Первое сделать нетрудно. В самом деле, ясно, прежде всего, что музыка не есть ни в какой мере бытие физическое или психическое. Любое произведение музыкальной литературы предстоит нам в той же идеальной законченности и неподвижности, как и всякое произведение изобразительного искусства.
Мало того, нельзя указать подлинную сферу бытия, к которой относится музыка, вообще ссылками на время и текучесть просто. С этой точки зрения я не могу ничего иного указать, как бытие математического предмета, т.е. числа. Только идеальность численных отношений может бытьсравниваема с эйдетической завершенностью музыкального объекта. Феноменология, описывая
логическое сознание, указывает, напр., на интенциональность, на свойство этого сознания быть отнесенным к предмету, быть направленным на предмет; и это в полной мере применимо к музыкальному сознанию, ибо разве музыкальное сознание не направлено на некоторое, вполне определенное бытие музыки? Феноменология устанавливает в сознании, далее, напр., момент поэтический, т.е. момент, осмысливающий переживание и конструирующий его
предметность; она устанавливает момент ноэматический, идеально коррелирующий
предметное содержание, и т. д. Но все это, конечно, вполне применимо и к музыкальному сознанию, ибо оно применимо, по самому смыслу феноменологии, и ко всякому сознанию.
3. Итак, музыка и математика - одно и то же в смысле идеальности сферы, к которой то и другое относится. Математика никакого отношения не имеет к реальному пространственному треугольнику, к шероховатости его сторон, к прямизне или кривизне линий, его составляющих, и т. д., хотя и никто из здравомыслящих не станет отрицать, что оба эти треугольника взаимно отражают друг друга. Математика, далее, никакого отношения не имеет к тем психическим данностям, которые сопровождают работу математика по формулировке и доказательству математических положений, хотя без этих психических данностей эмпирически невозможно построить никакую математику. Какие бы мысли, чувства, волнения, догадки, сомнения и т. д. и т. д. я ни переживал при анализировании математического материала, - это совершенно никакого отношения не имеет к содержанию и значимости самого этого материала как такового. Теорема верна или неверна сама по себе, независимо от того, известна ли она математикам или неизвестна, понимает ее кто-нибудь или не понимает, и т.
д. Вот к этой чисто идеальной сфере и относится музыкальное бытие. Тут тоже не важно, чувствуете ли вы эту симфонию или не чувствуете и как чувствуете, и чувствуете ли вообще что-нибудь. Не важно для смысла и идеального лика симфонии также и то, была ли она создана кем-нибудь или не была создана никогда и никем. Все эти вопросы о "происхождении" музыкального произведения, вся эта физико-физиолого-психологическая стихия никакого смыслового отношения к музыке как ктаковой не имеет. Музыка есть бытие sui generis, такое же неподвижно-идеальное,
законченно-оформленное, ясное и простое, как любая простейшая аксиома или теорема математики. Удивительно, как эстетики не хотят замечать объективности музыки. Психика, физика, потом опять - физика, психика и т. д. без конца. Быть может, еще немного
сентиментальностей о силе музыкальных волнений и сведение музыки на "эмоции", "язык чувств". И потом опять: за психикой физика, за физикой психика, и т. д. Это проклятие натуралистически-психологистической мета
физики тяготеет решительно над подавляющим большинством и музыкантов, и эстетиков музыки, и всяческих ее теоретиков, и психологов, и физиков, и физиологов. Надо с корнем вырвать все эти материализмы и спиритуалистические интеллектуализмы, волюнтаризму, все эти рассуждения о творчестве в психике, все эти утонченные концепции "потока сознания", "творческой эволюции", "абсолютного
творчества" и пр. и пр. Все это - психология. А музыка так же далека от психологии, как и математика. И чтобы музыкально понять музыкальное произведение, мне не надо никакой физики, никакой физиологии, никакой психологии, никакой метафизики, а нужна только сама музыка и больше ничего.
2.