ОТРАЖЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ В ЯЗЫКОВЫХ СТРУКТУРАХ

Процедуры дескриптивной лингвистики основаны на представлении о языке как организованном наборе соци­альных норм^г. В предшествующую эпоху было полезно считать эти нормы инвариантами, присущими всем членам языкового коллектива.

Как форма социального поведения, язык представляет естественный интерес для социолога. Но язык может быть особенно полезным для социолога как чуткий прибор, ре­гистрирующий многие другие социальные процессы. Изме­нение в языковом поведении само по себе не оказывает большого влияния на социальное развитие; не отражается оно радикальным образом и на судьбе отдельных лиц. На­оборот, форма языкового поведения быстро меняется при изменении социального положения говорящего. Именно эта подвижность языка создает основу для его широкого использования в качестве индикатора социального изме­нения.

Особенно полезными в этом отношении оказываются фоно­логические показатели, то есть показатели, основанные на элементах звуковой системы языка. Они дают большой корпус количественных данных на базе относительно неболь­ших выборок текстов: даже из разговора продолжительно­стью в несколько минут на любую тему можно извлечь надежные средние величины для нескольких переменных. В значительной мере вариативность, на которой основаны эти показатели, неподконтрольна сознанию испытуемых. Кроме того, среди всех языковых систем фонологические системы характеризуются наивысшей степенью внутренней организованности, так что один социальный процесс может сопровождаться связанными друг с другом изменениями сразу многих фонологических показателей.

Приводимые ниже примеры извлечены из анализа со­циальной стратификации английского языка в Нью-Йорке, в особенности из языкового обследования Нижнего Ист- сайда ^[128]. Оно было основано на ранее проведенном обследо­вании социальных взглядов постоянных жителей Нижнего Ист-сайда, выполненном в 1961 году организацией «Мобили­зация в пользу молодежи» ^[129]. Первоначальная выборка из населения в 100 ООО человек состояла из 988 взрослых испы­туемых. Мы наметили выборку в количестве 195 человек, которые представляли около 33 ООО исконных носителей английского языка, не менявших места жительства в тече­ние двух предыдущих лет. Благодаря помощи организации «Мобилизация в пользу молодежи» и Нью-Йоркского инсти­тута социальной деятельности мы получили доступ к об­ширной информации, касающейся социальных особенностей наших испытуемых, и в этом втором обследовании могли сосредоточиться исключительно на их языковом поведении. При изучении языка Нижнего Ист-сайда нам удалось полу-

чить ответы от 81% информантов из первоначально наме­ченной выборки.

В Нью-Йорке исследователь языковых систем сталки­вается с некоторыми чрезвычайно трудными проблемами: жители Нью-Йорка обнаруживают достойное внимания стилистическое и социальное варьирование,— варьирова­ние настолько значительное, что предшествующие исследо­ватели не сумели обнаружить в нем никакой системы и объяс­няли многие отклонения чистой случайностью ^[130]. Чтобы из­учать социальное варьирование, необходимо было предва­рительно определить и выделить ряд стилей речи в рамках языкового интервью. В контексте официального интервью обычно невозможна добиться от испытуемого непринужден­ной и непосредственной речи; методы, разработанные для преодоления этого ограничения, оказались решающими для успеха эксперимента. Тот факт, что нам удалось добиться от испытуемых непринужденной речи, подтверждается соответствием между нашими результатами и результатами других исследований, в которых использовались анонимные наблюдения, а также регулярностью обнаруженных нами моделей стилистического варьирования.

В качестве примера можно рассмотреть поведение фоно­логической переменной (г) в Нью-Йорке ^[131]. В традиционном нью-йоркском типе речи /г/ не произносится ни в конечной позиции, ни перед согласными. Слова guard «стража» и god «бог» являются омонимами: [gn:d] и [gu:d]. Аналогичным образом омонимичны bared и bad: I [be:^[132] d] my [a:m] «Я об­нажил руку»; I had a [be:⁹ d] cut «Я сильно порезался». В последние десятилетия в речи исконных жителей Нью-

Йорка развилась новая престижная форма[133], в которой /г/ произносится. В качестве фонологического показателя для измерения этой переменной используется просто процент слов с историческим /г/ в конечной позиции и позиции перед согласным, в которых /г/ произносится. Таким образом, мы обнаруживаем, что представитель нижнего слоя среднего класса (возраст 22 года) использует /г/ в 27% случаев, когда он следит за своей речью: (г)-показатель равен 27. В менее официальных контекстах, в непринужденной речи он сов­сем не произносит /г/: (г)-00. В более официальных ситуациях он показывает (г)-37 при чтении текстов, (г)-60 при чтении списков слов и (г)-100 при чтении таких пар слов, в которых его внимание целиком сосредоточено на произношении /г/: guard в противоположность god, dock в противоположность dark и т. д. Испытуемый из высшего слоя среднего класса может обнаружить такую же модель, но при этом показывает более высокие значения (г); у рабочего эти значения гораздо ниже.

Можно рассмотреть другую переменную, свойственную не только Нью-Йорку: произношение th в thing, think, through, bath и т. д. Литературной формой во всех Соеди­ненных Штатах является фрикативный шепелявый звук: [в]. Во многих местностях многие говорящие время от вре­мени используют в этой позиции взрывные t-образные звуки: I Itirjk] so «думаю, что да»; [sAmtirj] else «что-нибудь еще». Еще более обычна аффриката — среднее между взрывным и фрикативным: I [t⁹ii)kj so; tsAmt⁹ii)l else.

Хотя диапазон абсолютных значений этих переменных в речи жителей Нью-Йорка очень велик, имеется большая степень подобия в моделях стилистического варьирования. Почти 80% отвечавших обнаружили модели стилистического варьирования, подтверждающие статус /г/ как престижного признака и статус взрывных и аффрикат для /th/ как одиоз­ных форм.

Эта модель стилистического варьирования представляет интерес прежде всего для лингвистов и для исследователей этнографии речи. Однако она тесно связана и с социальной стратификацией Нью-Йорка. Модель стилистического варьи­рования и модель социального варьирования образуют сложную и последовательную структуру, изображенную на диаграмме 1.

Рис. 1.

Стратификация языковой переменной по общественным классам, имеющая устойчивый социальный смысл: (th) в thing, through и т. д.

Диаграмма на рис. 1 показывает для (th) стратификацию по общественным классам, извлеченную из поведения 81 взрос­лого испытуемого, выросшего в Нью-Йорке ®. На вертикаль­ной оси откладываются средние значения показателя (th), а на горизонтальной — четыре стиля речи. Наименее офи­циальный стиль — непринужденная речь — представлен слева и обозначен через А; В — это полный стиль (говорящий следит за своей речью), в котором выдержана большая часть наших интервью; С — стиль чтения; D — произношение изо­лированных слов. Значения показателя соединены на диа­грамме горизонтальными линиями, показывающими на­растание средних величин для определенных социально- экономических классовых групп.

Диаграмма на рис. 1 является примером того, что может быть названо резкой стратификацией. Пять слоев населе­ния сгруппированы в два более крупных слоя, сильно отличающихся друг от друга использованием рассматривае­мой переменной. Диаграмма на рис. 2 показывает несколько иной тип стратификации по общественным классам. Верти­кальная ось — это фонологический показатель для (г), в соответствии с которым 100 представляет речь с последо­вательно произносимым /г/, а 00 — речь с последовательно непроизносимым /г/. На горизонтальной оси показаны пять стилей речи — от непринужденной речи в А через полный стиль в В, чтение текстов в С, чтение изолированных слов в D до чтения таких пар слов bD¹, где внимание целиком сосредоточено на произношении /г/: guard в противополож­ность god, dock в противоположность dark. Эта структура является примером того, что мы можем назвать тонкой стратификацией: имеется много делений социально-эконо­мического континуума, в которых стратификация сохра­няется на каждом стилистическом уровне. Другие исследова­ния /г/, выполненные в Нью-Йорке, подтверждают следую-

Стратификация языковой переменной по общественным классам в процессе изменения: (г) в guard, car, beer, beard, board и т. д.

щую общую гипотезу о тонкой стратификации (г): любые группы жителей Нью-Йорка, иерархически упорядочен­ные в соответствии с неязыковыми критериями, будут упорядочены таким же образом по признаку различного использования (г).

На статус /г/ как престижного показателя указывает то обстоятельство, что при переходе от менее официальных сти­лей речи к более официальным все горизонтальные линии диаграммы стремятся вверх.

Линейность десятичастной шкалы социально-экономиче­ского положения подтверждается тем фактом, что она дает последовательную стратификацию для многих языковых переменных, грамматических и фонологических. Языковые переменные были коррелированы с индивидуальными со­циальными признаками производственного положения — занятием, образованием и доходом,— и оказывается, что ни один признак, взятый отдельно, не связан так тесно с языко­вым поведением, как комбинированный показатель. Однако показатель, сочетающий занятие и образование и не учи­тывающий дохода, дает более последовательную стратифи­кацию для переменной (th). По признаку образования эта переменная характеризуется одним резким разрывом в язы­ковом поведении, который связан с окончанием первого курса высшего учебного заведения. По признаку занятия имеются резкие различия между синими воротничками, белыми воротничками и специалистами. Если мы скомбини­руем эти два признака, мы получим четыре группы, между которыми население разделится почти поровну и которые последовательно стратифицируют использование (th). Эта классификация имеет, по-видимому, преимущества перед социально-экономической шкалой при анализе переменных типа (th), которые отражают относительно рано формирую­щиеся языковые навыки. Однако комбинированный соци­ально-экономиЧеский показатель, учитывающий доход, бо­лее последовательно показывает стратификацию для пере­менных типа (г). Поскольку /г/ — недавно возникшая пре­стижная форма нью-йоркской речи, можно предположить и даже почти предсказать, что она будет хорошо коррели­ровать с социально-экономической шкалой, которая учи­тывает текущий доход и, таким образом, точнее всего отра­жает сложившееся к данному моменту социальное положе­ние испытуемого.

Рис 3.

Развитие стратификации (г) по общественным классам в непри­нужденной речи в зависимости от возраста.

Диаграмма на рис. 3 показывает распределение (г) повоз­растным уровням, распределение, дающее резкий скачок социальной стратификации (г) в повседневной речи в реаль­ном времени. Речевая практика высшего слоя среднего клас­са показана горизонтальной пунктирной линией. Речевая практика других социальных групп (0-1 — низший класс, 2-5 — рабочий класс, 6-8 — нижний слой среднего класса) показана рядом вертикальных черточек на каждом возраст­ном уровне. Произношение двух старших возрастных групп не придает /г/ почти никакого социального смысла. Однако для возрастных групп до сорока лет положение радикально меняется, и /г/ начинает действовать как престижный при­знак речи высшего слоя среднего класса. Это внезапное из­менение в статусе /г/, как кажется, совпадает с событиями второй мировой войны.

До сих пор мы рассматривали только один аспект со­циальной стратификации — различия в объективном языко­вом поведении. В недавних исследованиях Нью-Йорка был изучен второй важный аспект социальной стратификации — социальная оценка. Чтобы выделить в чистом виде подсо­знательную социальную оценку тех или иных значений фонологических переменных, была разработана специальная система проверок субъективной реакции. В этих проверках испытуемый располагает несколько коротких отрывков из речи других жителей Нью-Йорка на шкале приемлемости для разных профессиональных групп. Сравнение получен­ных оценок позволяет нам установить подсознательную субъективную реакцию отвечающих на различные фоноло­гические переменные. Диаграмма на рис. 4 показывает процент испытуемых, чьи реакции соответствовали статусу /г/ как литературной нормы. Мы видим, что все испытуемые в возрасте от 18 до 39 лет обнаруживают согласие в своей положительной оценке /г/, несмотря на тот факт (см. рис. 3), что подавляющее большинство этих испытуемых не исполь­зует /г/ в своей повседневной речи. Таким образом, большое разнообразие в объективной речевой практике сочетается с единообразной субъективной оценкой социальной значи­мости этой черты произношения. С другой стороны, испытуе­мые старше 40 лет, не показывающие никакой дифференциа­ции в своем использовании (г), обнаруживают большую не­определенность в своей социальной оценке /г/.

Этот результат типичен для многих других эмпирически установленных закономерностей, которые подтверждают представление о Нью-Йорке как о целостном речевом кол­лективе, едином в своей оценке тех или иных языковых осо­бенностей, хотя и размежеванном возрастающей стратифи­кацией объективной речевой практики.

Особая роль, которую играет в языковом изменении нижний слой среднего класса, была проиллюстрирована здесь только одним примером — моделью с пересечением на диаграмме 2. Когда диаграмма 3 строится для все более официальных стилей, мы видим, что на каждом возрастном уровне нижний слой среднего класса обнаруживает самую сильную тенденцию к введению r-произношения и в наиболее официальных стилях намного превосходит в этом отношении высший слой среднего класса. Многие факты свидетельст­вуют о том, что представителям нижнего слоя среднего класса в высшей степени свойственна языковая неуверен­ность. Поэтому они стремятся усвоить, даже в среднем воз­расте, престижные формы, используемые самыми юными представителями наиболее высоко котирующегося класса. Языковая неуверенность говорящих нижнего слоя среднего класса обнаруживается в очень широком диапазоне свойст­венного им стилистического варьирования, в больших флук­туациях даже в пределах одного стиля, в их сознательном стремлении к правильности и в их резко отрицательном отношении к своему собственному типу речи.

Развитие социальной оценки (г) в двух тестах на субъективную реакцию.

Другая мера языковой неуверенности была получена в независимом эксперименте, основанном на лексическом поведении. Испытуемым было предложено 18 слов, которые имеют социально значимые варианты произношения: vase, aunt, escalator и т. д. Каждое слово было произнесено в двух альтернативных формах, таких, как [veiz — va:z], [se’nt — a’ntl, ['eskoleita — 'eskjuleital. Отвечающих попросили выбрать форму, которую они считают правильной. Затем их попросили указать, какую форму они обычно используют сами. Общее число случаев, когда выбирались разные фор­мы, использовалось как показатель языковой неуверенно­сти. По этому признаку нижний слой среднего класса пока­зал самую высокую степень языковой неуверенности.

Социальная стратификация и ее последствия — только один тип социальных процессов, отражающихся в языковых структурах. В ь взаимодействие этни-

ческих групп

итальянцев, негров

и пуэрториканцев. По одним переменным негры Нью-Йорка участвуют в создании той же структуры социального и сти­листического варьирования, что и белые нью-йоркцы, по другим — имеет место абсолютная дифференциация между белыми и неграми, которая отражает характерный для го­рода процесс социальной сегрегации. Существует, напри­мер, характерно южная фонологическая черта — неразли­чение гласных /І/ и /е/ перед носовыми: pin «булавка» и реп «перо», since «с тех пор» и sense «смысл» становятся омони­мами: I asked for a straight [pm] and he gave me a writing Ipin] — «Я попросила простую булавку, а он дал мне ручку для письма». В Нью-Йорке эта фонологическая черта стала характерной для всей негритянской общины и негры моло­дого поколения, независимо от того, есть ли в их речи дру­гие южные черты, последовательно не различают эти глас­ные. Таким образом, данный языковой признак действует как абсолютный идентификатор негритянской общины, от­ражающий социальные процессы, характерные для всей расовой группы в целом. Можно указать аналогичные фоно­логические характеристики, отличающие пуэрториканцев^[134].

Размежевание негров и белых можно наблюдать и в дру­гих сторонах языкового поведения, совершенно отличных от фонологических. Наш анализ речи Нью-Йорка включает в себя несколько семантических исследований; наиболее плодотворное из них касается семантических структур, воз­никающих вокруг выражения common sense «здравый смысл». Этот термин лежит в центре одной из наиболее важных областей интеллектуальной деятельности для боль­шинства американцев. Это часто и очень эмоционально используемое выражение; о его значении часто спорят, и вопросы о здравом смысле пробуждают у большинства наших испытуемых значительную интеллектуальную актив­ность. Негры употребляют выражение common sense, но кроме того они имеют эквивалентное выражение, которое не входит в исконный словарь белых носителей языка: mother-wit или mother-with [mABewiB]. Для некоторых бе­лых говорящих mother-wit существует в качестве архаичного книжного слова, но для негров — это вполне живое слово, часто используемое старшими членами семьи и относящееся к комплексу очень важных для них эмоций и понятий. Вместе с тем негры совершенно не знают, что белые не употребляют mother-wit, а белые даже не подозревают, что этим выражением пользуются негры. Любопытен контраст между этой полной словесной изоляцией в важной сфере интеллектуальной деятельности и свободным и регулярным усвоением музыкального слэнга негров всем белым насе­лением.

В основе процесса социальной сегрегации лежат детально изученные причины и механизмы. Однако противоположный процесс социальной интеграции менее очевиден, а когда мы изучаем языковые структуры, нам совсем не так уж ясно, как он протекает. Рассмотрим семантическую струк­туру выражения common sense. Когда мы анализируем семантические компоненты этого термина, его положение в иерархической таксономии, его отношение к соотноситель­ным с ним терминам в семантической парадигме, мы обна­руживаем большие различия в семантических структурах, свойственных разным говорящим.

Эти различия могут быть лучше всего иллюстрированы сопоставлением двух типов ответов на наши вопросы насчет common sense,— ответов, которые обычно распадаются на два совершенно четких класса. Отвечающий А может счи­тать, что common sense значит просто способность говорить осмысленные вещи. Если он понимает смысловое содержа­ние высказывания, то последнее обладает для него «common sense». Говорящий В рассматривает здравый смысл как высшее проявление рассудочной деятельности, как приме­нение знаний для решения сложнейших проблем. Обладает ли большинство людей здравым смыслом? А говорит «да», В говорит «нет». У кого много здравого смысла? А думает, что его больше всего у врачей, юристов и учителей. В счи­тает, что здравым смыслом обладают скорее необразованные люди, и немедленно вспоминает некоторых высокообразо­ванных людей, совершенно лишенных здравого смысла. Если мы говорим «дважды два четыре», является ли это примером здравого смысла? А отвечает «да», В отвечает «нет». Можно ли сказать, что человек умен и вместе с тем совершенно лишен здравого смысла? А говорит «нет», потому что ум и здравый смысл — это одно и то же. В говорит «да», потому что здравый смысл и ум — совершенно разные вещи. А думает, что если кого-то можно назвать смекали­стым, то такой человек будет иметь и здравый смысл; В не видит никакой связи между смекалкой и здравым смыслом. Может ли кто-либо обладать мудростью и не обладать здра­вым смыслом? А говорит «да», В говорит «нет».

Крайние различия между типами А и В, которые отчасти зависят от социальной стратификации, могут породить сомнения в возможности семантической интеграции. Можно ли сказать, что индивидуумы, которым свойственны в корне противоположные семантические структуры common sense, понимают друг друга? Может ли выражение common sense осмысленно использоваться при общении таких людей друг с другом? Некоторые авторы (в особенности представители общей семантики) полагают, что исконные носители анг­лийского языка обычно не понимают друг друга, что такие противоположные структуры неизбежно ведут к неправиль­ному пониманию. Результаты наших исследований свиде­тельствуют скорее об обратном. Люди понимают друг друга: как кажется, семантическая интеграция осуществляется на основе главного набора отношений эквивалентности и атри­буции, единого для всех говорящих на английском языке. За очень небольшими исключениями, все испытуемые согла­шаются, что common sense подпадает под родовое judgement: это — правильное суждение. Столь же большое согласие обнаруживается при оценке выражения practical, или every-day common sense. В английском языке нет никакого однословного обозначения свойства «узнаваемый не из книг», однако и относительно этого атрибута common sense тоже имеется высокая степень согласия.

Если семантическая интеграция действительно проис­ходит, то осуществляется она в результате социального процесса, при котором крайние варианты при общении разных групп снимаются в пользу главного набора значений. Ведущиеся сейчас исследования этих семантических моде­лей имеют целью пролить свет на вопрос о том, существует ли такой механизм и как он действует.

В данной работе описан ряд аспектов языкового поведе­ния, в структурах которого можно видеть отражение соци­альных процессов. С общенаучной точки зрения из этого взаимодействия социологических и лингвистических иссле­дований может быть извлечено много полезного. Преиму­щества такого метода могут быть рассмотрены в трех пунк­тах, располагаемых в порядке возрастания обобщенности:

1. Лингвистические показатели дают большой корпус количественных данных, которые отражают влияние мно­гих независимых переменных. Представляется целесообраз­ным, чтобы магнитофонные записи такого типа делались и анализировались исследователями социальных проблем, которые не являются лингвистами по преимуществу. После того как методами описанного выше типа установлен со­циальный смысл данного языкового варианта, соответст­вующая переменная может быть использована для измере­ния других форм социального поведения: стремления занять более высокое общественное положение, социальной по­движности и неуверенности, изменений в социальной стра­тификации и сегрегации.

2. В результатах исследований языкового варьирования представлены многие фундаментальные понятия социологии. Языковое общество характеризуется не столько согласием в использовании языковых элементов, сколько участием его членов в создании набора общих для всех норм; эти нормы обнаруживают себя в эксплицитных оценках языко­вых форм и в единообразии абстрактных моделей варьиро­вания, инвариантных относительно различных уровней использования языка. Точно так же, наблюдая языковое поведение, мы можем детальным образом исследовать структуру классовой стратификации в данном обществе. Оказывается, что существуют языковые переменные, корре­лированные с абстрактной мерой социального положения, которая получена комбинированием нескольких неизоморф­ных друг другу показателей там, где никакая отдельно взятая и менее абстрактная мера не дает столь хороших корреляций.

3. Если всерьез относиться к концепции языка как формы социального поведения, становится очевидным, что всякое теоретическое достижение в анализе механизма языковой эволюции будет прямьм вкладом в общую теорию социаль­ной эволюции. В этом отношении лингвистам необходимо отточить свои методы структурного анализа и распростра­нить их на изучение использования языка в сложных город­ских обществах. С этой целью лингвистика может уже сей­час обратиться к приемам естественнонаучной методоло­гии; еще важнее то, что многим теоретическим понятиям лингвистики может быть дана новая интерпретация в свете более общих понятий социального поведения, разработан­ных другими общественными науками. Именно эту более общую цель преследует данная работа. Мы надеемся, что главные достижения лингвистики, которые раньше могли казаться многим социологам далекими от них и несущест­венными, предстанут в конце концов как совместимые с со­временным направлением в социологии и окажутся ценными для понимания социальной структуры и социального изме­нения.