ФОНЕТИЧЕСКИЙ звуко-буквенный разбор слов онлайн
 <<
>>

§ 4. Способы изучения слов

В начале § 3 мы отмечали разницу между заучиванием пред­ложения как целого и построением его из частей. Первые выучен­ные предложения выучиваются как целое (как мы видели, неко­торые из них однословные).

По мере своего развития ребенок все больше обращается к способу построения новых предложений из частей, так что обычно говорят уже об изучении не новых предложений, но новых слов. Впрочем, изучение нового слова — это, как правило, изучение его в контексте, — отсюда изучение (по аналогии и с помощью примеров) употребления тех предложений, в которых может встретиться данное слово. Поэтому вполне уместно было на протяжении всего § 3, а не только в его начале, рассматривать как целое (употребление которого выучивается) не слова, а предложения, хотя мы ни в коем случае не отрицаем, что изучение этого целого в значительной степени происходит посредством абстрагирования и объединения частей. Теперь пе­рейдем к более подробному рассмотрению этих частей.

Вопрос о том, что считать словом, в противоположность це­почке из двух или более слов, менее очевиден, чем вопрос о том, что считать предложением. Принципы использования пробелов печатником достаточно неясны, а релевантность этих принципов для нашего рассмотрения вдвойне неясна. Мы даже можем под­даться искушению и, выбросив опыт печатников на ветер, назы-

вать любое предложение словом (наравне с ,,Ой“), если оно ско­рее выучено целиком, чем составлено из частей. Но этот плйА плох; в этом случае категория слова непредсказуемым образоь! варьировала бы от человека к человеку и представляла бы для£ каждого функцию его собственной уже забытой детской истории. В действительности мы здесь не нуждаемся ни в каком улучше­нии понятия слова. Опыт печатников, как бы он ни был случаен, дает слову „слово" достаточно хорошее определение для всего, что мне придется сказать.

Изучение слов (в этом грубом смысле слова) включает про­тивоположение, аналогичное тому, которое имеется между изуче­нием предложения как целого и построением его из частей.

В слу­чае слов — это противоположение между изучением слова отдель­но, то есть, по существу, как однословного предложения, и изуче­нием его в контексте, или путем абстрагирования, как фрагмент предложения, заучиваемого целиком. Предлоги, союзы и многие другие слова могут быть изучены только в контексте; мы продол­жаем употреблять их по аналогии с употреблениями, уже отме­ченными в прошлых предложениях. Существительные, прилага­тельные и глаголы большей частью выучиваются в изоляции, но какие из них выучиваются так, а какие в контекстном употреб­лении, зависит от конкретного человека. Вероятно, некоторые сло­ва, например „sake"*, выучиваются только в контексте.

То же самое кажется вероятным для таких термов, как „моле­кула", которые в отличие от „ красный", „квадрат" и „ка­фель" не соотносятся с вещами, на которые можно определенным образом указать. Такие термы, однако, могут быть введены также третьим способом: описанием подразумеваемых объектов. Этот способ может быть приравнен к концептуальному, но он заслу­живает быть отмеченным особо.

Именно аналогия дает возможность понятно описать неощу­тимые вещи, особенно специальная форма аналогии, известная как экстраполяция. Так, рассмотрим молекулы, которые описы­ваются как то, что меньше всего виденного. Этот терм „меньше" изначально осмыслен для нас по ассоциации с таким наблюдае­мым различием, как между пчелой и птицей, мошкой и пчелой, пылинкой и мошкой. Экстраполяция, которая позволяет говорить о полностью невидимых частицах, например микробах, может быть представлена как аналогия относительности: предполагается, что микробы сравниваются по величине с пылинками так же, как те с пчелами. Ничего удивительного, если микробы усколь­зают от взгляда исследователя, — часто такое бывает и с пылью. Микроскопы подтвердили учение о микробах, но они не требова-

лись для его понимания; переход к еще более мелким частицам, молекулам и т. п., так же мало утруждает воображение.

Один раз мы уже вообразили молекулы с помощью аналогии по величине, приведем же еще и другие аналогии.

Так, обращаясь к динамическим термам, выученным сначала в связи с видимыми объектами, мы определяем молекулы как движущиеся, сталкиваю­щиеся и отталкивающиеся. Такова способность аналогии—дать ощутить неощутимое.

Но аналогия в первоначальном смысле, как мы могли бы это назвать, связывает вещи, которые уже стали известны не по ана­логии. Сказать, что молекулы постигаются по аналогии с части­цами или другими наблюдаемыми объектами, — значит совершен­но определенно отойти от первоначального смысла аналогии. Если мы точнее определим место аналогии в связи с отношением „быть меньше" (как я сделал, предполагая, что отношение „быть меньше" между молекулами или микробами и пылинками пони­мается по аналогии с наблюдаемым отношением „быть меньше" между пылинками и мошками и т. д.), мы все равно отойдем от аналогии в первоначальном смысле; данная аналогия все-таки не является аналогией между вещами (или отношениями), извест­ными не по аналогии. Мы можем, однако, представить дело так, чтобы сохранить первоначальный смысл понятия „аналогия". В этой аналогии участвуют, с одной стороны, наблюдаемые твер­дые тела, наблюдаемые так называемые массы, например пылин­ки или мошки.

Эта аналогия, конечно, весьма ограничена. Дополнительную помощь для понимания динамики молекул твердого тела можно найти в аналогии с множеством пружинок в кровати. Но факт в том, что того, что выуживается по аналогии, совсем недостаточно. Чтобы получить действительное представление о молекулах, надо видеть молекулярное учение в действии в рамках физической теории, и это совсем не предмет аналогии, и не предмет списания. Это предмет изучения слова в контексте в качестве фрагмента предложений, которые заучиваются для дальнейшего использова­ния в соответствующих условиях как целое.

В случае некоторых термов, которые соотносятся или претен­дуют на соотнесение с физическими объектами, знание аналогии более ограничено, чем в примере с молекулами. Так, в физике света, с ее известной смешанной метафорой волны и частицы, понимание физиком того, о чем он говорит, должно почти пол­ностью зависеть от контекста: от знания, когда употреблять раз­личные предложения, которые говорят одновременно о фотонах и наблюдаемых феноменах света.

Такие предложения похожи на конструкции на кронштейнах: их значение фиксировано на ближ­нем конце, когда они говорят о привычных объектах, и это спо­собствует пониманию малоизвестных объектов на дальнем конце. Объяснение становится, как ни странно, взаимным: фотоны кла­дутся в основу объяснения феноменов, но именно эти феномены и их теория объясняют, что же физик имеет в виду, говоря о фо­тонах[24].

Похоже, что, когда кто-либо предлагает теорию, описывающую' объекты определенного рода, наше понимание того, что он гово­рит, состоит из двух фаз: во-первых, мы должны понять, что это за объекты, и во-вторых, мы должны понять, что за теория их описывает. В случае с молекулами эти две фазы вполне отделимы друг от друга благодаря наличию достаточно хороших аналогий, которые осуществляют первую фазу; все же наше понимание этих объектов во многом зависит от второй фазы. В случае с вол­нами-частицами фактически нет никакого значимого разделения. Мы приходим к пониманию того, что это за объекты, большей частью именно потому, что мы знаем, что за теория их описывает. Ведь не верно, что мы выучиваем сначала то, о чём говорим, и лишь затем то, что мы говорим об этом.

Представьте себе двух физиков, спорящих о том, имеет ли нейтрино массу. Одни и те же ли объекты они обсуждают? Они признают, что физическая теория, которую они изначально разде­ляют, донейтринная теория, нуждается в изменениях в свете про­тиворечащих ей экспериментальных данных. Один физик настаи­вает на изменении, при котором постулируется новая категория частиц, имеющих массу. Второй настаивает на альтернативном изменении, при котором постулируется новая категория частиц, не имеющих массы. Тот факт, что оба физика используют слово „нейтрино", не является важным. Абсурдно различать здесь две фазы: первую — согласие в том, что это за объекты (то есть нейт­рино), и вторую — расхождение в том, каковы они (с массой или без массы).

Разделение слов на те, которые следует рассматривать как соотносящиеся с объектами определенного рода, и те, которые так рассматривать не следует, не нужно проводить на основе грамматики.

„Sake" — яркий тому пример. Примером другого рода будет „кентавр". Пример третьего рода — „атрибут"; среди философов возникают разногласия по поводу того, существуют ли атрибуты. Вопрос о том, каковы они, будет подробно рассматри­ваться позднее (гл. 7). Но между тем мы видим, что различия в способах изучения слов связаны и с грамматическими, и с рефе­ренциальными различиями. Слово „кентавр", хотя и не является истинным ни для чего, выучивается обычно с помощью дескрип­ции подразумеваемых объектов. Конечно же, это слово можно выучить и с помощью контекста. „Sake" может быть выучено только с помощью контекста. Слово „кафель", соотносящееся с объектами, может быть выучено и в изоляции, как однословное лредложение, и в контексте, и с помощью дескрипции. Слово „молекула", которое также (допустим это) соотносится с объек­тами, выучивается и контекстуально, и по дескрипции. То же имеет место и для слов „фотон" и „нейтрино", правда, дескрип­тивный фактор в этих случаях слабее, чем в случае со словом „молекула". Наконец, „класс" и „атрибут", независимо от того, допускаем мы для них соотношение с объектами или нет, почти наверняка выучиваются только с помощью контекста.

<< | >>
Источник: В.В. ПЕТРОВ. НОВОЕ В ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИНГВИСТИКЕ. ВЫПУСК XVIII логический анализ естественного языка. МОСКВА — изда­тельство «Прогресс», 1986. 1986

Еще по теме § 4. Способы изучения слов: