Вводная часть
§ 2. Предложение - это единица речи, воспринимаемая говорящим и слушающим как грамматическое целое и служащая для словесного выражения единицы мышления. Психологической основой нашего мышления является тот запас представлений, который дал нам предшествующий опыт и который увеличивается текущими нашими переживаниями; психологическою же основой предложения является сочетание этих представлений в том особом акте мышления, который имеет целью сообщение другим людям состоявшегося в мышлении сочетания представлений; этот акт мы назовем коммуникацией.
Определение сущности коммуникации извлекается из анализа данных, представляемых мышлением, или же путями, какими определяется, например, значение того или иного слова, следовательно, путем сопоставлений и отвлечений. Пути эти приводят к тому очевидному положению, что простейшая единица мышления, простейшая коммуникация состоит из сочетания двух представлений, приведенных движением воли в предикативную (т. е. вообще определяющую, в частности зависимую, причинную, генетическую) связь. К коммуникациям относятся не только пропозиции или суждения, но и всякие иные сочетания представлений, умышленно, с той или иною целью приведенных нами в связь, например, сочетания, нашедшие себе выражения в словах, как дома ли отец? уходите! выпить бы чего, посидел бы ты с нами! Эти сочетания отличаются от суждения тем, что в них представления приведены в связь нарочитым актом не для утверждения чего-либо или отрицания, а в одном случае для вынуждения собеседника к тому, чтобы он высказал суждение, сочетав оба названных в вопросе представления, в другом случае для вынуждения или побуждения собеседника произвести то или иное действие (уходите! посидел бы ты с нами!), в третьем - для обнаружения желания говорящего (выпить бы чего).
§ 3. Обычным посредником между коммуникацией и предложением, в котором коммуникация находит себе выражение, является внутренняя речь, т.
е. облеченная в слуховые, частью зрительные знаки мысль; во внутренней речи впервые конкретизируются те сложные, расплывчатые образы, которые сочетались в коммуникации; внутренняя речь главный материал свой заимствует из звуковых представлений о словах, оперирует, следовательно, слуховыми знаками; но вызвавший ее психологический акт (коммуникация) может сообщить ей не только эти слуховые знаки, в той или иной степени воспроизводящие сочетавшиеся представления, но также и ряд других элементов, в виде представлений об отношениях и чувствах, вызываемых таким сочетанием; эти элементы стремятся прорваться наружу в внешнюю речь через посредство той же внутренней речи. Таким образом в самом мышлении (в внутренней речи) происходит разложение сочетавшихся образов, и только благодаря такому разложению их на соответствующие элементы приобретает определенность и возможность обнаружения сама коммуникация. Поэтому психологический акт коммуникации приходится признать результатом сложного процесса, состоящего в начале из движения воли, направленной к сообщению собеседнику сочетавшихся двух представлений, а затем в психическом анализе этих представлений; из сложных комплексов, возникающих в начале коммуникации, выделяются посредством ассоциации со знаками внутренней речи те или иные существеннейшие или важнейшие в данном случае для говорящего признаки; это дает возможность упростить зародившийся у говорящего психологической процесс и довести его до обнаружения в слове. Следовательно, начало коммуникация получает за пределами внутренней речи, но завершается она в процессе внутренней речи, откуда уже переходит во внешнюю речь. Отсюда видно, что ошибочно было бы отождествить внешнюю речь, в частности предложение, с коммуникацией: являясь посредницей между психикой говорящего и тем проявлением ее в слове, к которому он стремится, сама коммуникация отражает на себе, с одной стороны, глубочайшие недра человеческой психики, а с другой - те внешние средства, которыми она обнаруживается, т. е. звуковые представления о словах.§ 4. Прежде чем перейти к доступному нам, в виду только что указанной природы коммуникации, ее анализу, разложению ее на составные части, члены, я должен сказать несколько слов об общем характере тех переживаний, которые являются содержанием человеческой психики. Все наши представления являются представлениями о признаках и отношениях; носителями, производителями признаков мы представляем себе субстанции (лица, предметы), причем одни из признаков (качества, свойства) оказываются неподвижными, пассивными, а другие (действия) подвижными, активными. Таким образом рядом с представлениями о предметах имеем представления об их качествах и состояниях, а также представления об отношениях. Каждая из указанных групп представлений образует определенные разновидности, о которых нам придется говорить неоднократно в дальнейшем изложении, в особенности о разновидностях в отношениях, изучение которых в их языковых обнаружениях составляет одну из задач синтаксиса. Здесь ограничиваюсь данными общими указаниями, но прибавлю, что к названным представлениям присоединяются еще представления и чувствах и ощущениях, которые, однако, конкретизируясь и определяясь в их отношениях к предметам, переходят в представления о признаках. Появление всех этих представлений относится к пассивному состоянию нашего сознания; активное его проявление обнаруживается, впрочем, в создании тех ассоциативных групп, определяемых природой отдельных представлений, которые ведут к распадению названных классов представлений на известные разновидности. Но определенная активность сознания сказывается в процессе зарождения, дальнейшего развития и обнаружения коммуникации. И эта активность выразилась в создании новых психологических категорий в отношении к самой природе коммуникации. Перехожу в связи с этим к вопросу о членах коммуникации, отметив теперь же, что эти члены явились в сознании как результат существования психического акта коммуникации.
§ 5. В каждом суждении должно быть то, о чем что-либо утверждается или отрицается, а также и то, что именно утверждается или отрицается.
Первое называется в логике подлежащим суждения, а второе сказуемым суждения. Те же самые названия вслед за логикой усвоила для этих частей суждения и психология. Оставляя русские термины подлежащее и сказуемое для известных грамматических категорий (о которых ниже), мы для психологического суждения будем держаться латинских терминов субъект и предикат. Субъект и предикат имеются налицо не только в психологическом суждении, но и в других психологических коммуникациях: одно из обоих сочетавшихся представлений будет субъектом, а другое предикатом. Такое распространительное употребление терминов субъект и предикат требует иного определения обоих понятий сравнительно с тем, какое им дано для суждения; определяю психологический субъект как представление, господствующее над другим, сочетавшимся с ним представлением, которое определяется как психологический предикат: такое определение согласовано с данным выше определением коммуникации как сочетания двух представлений, приведенных движением воли в причинную или зависимую связь; следовательно, термин господствующее представление указывает на то, что второе представление стоит к нему в зависимой или причинной связи; дело идет о действительном господстве, обусловленном самою природой первого представления, и о действительной зависимости, обусловленной природой второго представления. Ниже укажу, что в ряде случаев имеет место совпадение субъекта и предиката коммуникации (а в особенности того вида ее, который соответствует суждению) с подлежащим и сказуемым предложения; ввиду этого данное определение психологического субъекта и предиката может быть освещено некоторыми предложениями и отношением в них подлежащего к сказуемому: собака убежала, книга исчезла, мы поедем, мальчик проснулся и т. п. предложения представляют в соответствующем подлежащему психологическом субъекте представления, господствующие в отношении признаков, выраженных в соответствующем сказуемому психологическом предикате; действительно, эти активные по своей природе признаки являются производными в отношении к производящим их субстанциям; правда, книга исчезла не сама - ее спрятали, утаили или затеряли люди, но в данном суждении производителем признака выставлена она. То же скажем относительно предложений, как мать больна, обед готов, ночь лунная; соответствующие подлежащим субъекты являются носителями признаков, выраженных соответствующими сказуемыми предикатами, что ясно из того, что эти же субъекты можно мыслить в соединениях, как больная мать, готовый обед, лунная ночь и т. д. То же, наконец, ясно и в отношении предложений, как Иванов офицер, он портной; правда, офицер, портной,- такие же независимые сами по себе представления, как Иванов (мой знакомый, обозначенный мною выше словом он); но в данных суждениях мы представляем их себе не субстанциями, не носителями признаков, а совокупностью известных признаков.Как указано, господствующее положение одного представления над другим вытекает из самой природы соответствующих представлений; отсюда ясно, что между теми группами представлений, о которых говорено было выше, должны существовать определенные отношения к возможности стать выразителями субъекта или предиката. Основную часть нашего мироздания (мира сущего) образуют представления об единичных предметах, которые в языке обозначаются конкретными именами существительными; эти предметы мыслятся всегда как носители качеств и как производящие из себя, благодаря движениям и изменениям, такие действия, которые находят себе выражение в прилагательных и глаголах. Отсюда следует, что при сочетании представления о предмете с представлением о признаке первое из них как господствующее в отношении признака по самой своей природе будет всегда субъектом, а второе предикатом. Выставляя такое утверждение, мы в полном праве сослаться на факты языка: название предмета (разумеется, данное в независимой форме, т. е. в именительном падеже) будет всегда грамматическим предложением в отношении к сочетавшемуся с ним глаголу или прилагательному; ни при каких условиях невозможно нарушение такого положения; эта последовательность коренится, конечно, не в свойствах грамматических форм как таковых, а в свойстве тех представлений, которым они соответствуют и от которых никогда не оторвутся в силу самого грамматического их значения.
Здесь особенно ярко сказывается тесная, внутренняя связь между языком и мышлением, между грамматическими и психологическими категориями. Мы постоянно встречаемся с несоответствием языковых форм предложения психологической коммуникации; но несоответствие нетождественно с противоречием; положительному и последовательно проведенному требованию грамматики не может противоречить психологическая природа соответствующих грамматическим формам представлений. Таким образом, мы можем утверждать, что подобно тому, как в предложениях птица летит или мать больна подлежащим всегда при всяких условиях останется птица и мать (хотя бы на словах летит или больна лежало усиленное ударение, хотя бы такое усиленное ударение сопровождалось перестановкой: летит птица, больна мать), так же точно в соответствующем психологическом суждении объектом или господствующим представлением будет всегда представление о птице, о матери, а зависимым - представление о признаках летит, больной.§ 6. Это обстоятельство мне приходится подчеркнуть в виду того, что существуют другие взгляды на природу психологического субъекта и предиката. Впервые фон-дер-Габеленц установил различие между логическими и грамматическими субъектами, с одной стороны, психологическими, с другой; оставив за логическим субъектом и предикатом приведенные выше определения (то, о чем что-либо утверждается или отрицается; то, что именно утверждается и отрицается), названный ученый определил психологический субъект как комплекс представлений, появляющийся в сознании говорящего или слушающего первым, а психологический предикат как содержание, примыкающее к этому первому представлению, или по иной формулировке того же ученого: психологический субъект - это то, о чем говорящий заставляет подумать слушающего, то, на что он хочет направить его внимание; психологический же предикат - это то именно, что слушающий должен мыслить по отношению к субъекту. Точка зрения фон-дер-Габеленца нашла себе сочувствие среди языковедов; в Германии укажем на Пауля, а у нас на Ф. Ф. Фортунатова. Определяя взаимные отношения психологического субъекта и предиката так же, как фон-дер-Габеленц, Пауль говорит, что среди прочих членов предложения наиболее резко выделяется психологический предикат как важнейший член, выявление которого является конечной целью предложения, почему на нем ложится сильнейшее ударение.
В предложении Карл едет завтра в Берлин предикатами могут стать слова Карл, едет, завтра, в Берлин, смотря по тому, на что именно обращает внимание говорящий в своем сообщении: так, например, если уже известно, что завтра кто-то едет в Берлин, и остается только сомнение относительно лица, которому предстоит поездка, грамматический субъект Карл станет психологическим предикатом (мы могли бы ведь выразиться и так: тот, кто завтра едет в Берлин, - это Карл или это Карл едет завтра в Берлин). Вундт и другие психологи не последовали за новой терминологией и новым определением членов психологического суждения: Вундт признал нецелесообразным перенесение в психологию логических терминов субъект и предикат (употребление которых в грамматике может быть так или иначе оправдано, хотя представляется необходимым различать грамматические субъект и предикат от логических субъекта и предиката), - и в особенности с таким несогласованным с логической терминологией значением; приведя предложение сегодня день моего рождения, Вундт говорит, что даже при сильнейшем ударении на сегодня такое сообщение не имеет целью вызвать в слушающем мысль о сегодняшнем дне; в основании, в центре сообщения, как в логическом, так и в психологическом смысле может быть только представление о дне рождения; ввиду этого и в согласии с другими терминами, принятыми в психологии, Вундт предложил назвать представление, соответствующее тому слову, на котором сосредоточено особое внимание, «господствующим представлением» (die dominierende Vorstelling). Не признавая, конечно, вопроса терминологического особенно существенным в развернувшемся между некоторыми языковедами и психологами споре, ибо это в конце концов вопрос условного соглашения, я думаю, что главное внимание в споре должно быть обращение на то, следует ли вообще говорить в психологии о субъекте и предикате; как мы видели, психологи употребляют эти термины в том же значении, что исследователи логики lt;...gt;. Мне представляется возможность дать этим терминам в психологии более широкое значение, распространив их на все виды психологических соотношений, не ограничиваясь только одним психологическим суждением; при этом психологический субъект определяется как представление, по самой природе своей господствующее над представлением, поставленным в предикате. Соображения фон-дер-Габеленца и его последователей побуждают, однако, допустить в мышлении наличность таких представлений, которые, не будучи господствующими по своей природе, становятся таковыми в силу того или иного настроения говорящего, того или иного направления, данного им его сообщению. Таким образом, рядом с господствующими по природе своей представлениями (которые мы смело можем называть психологическими субъектом и предикатом, ввиду соответствия их в тысячах конкретных случаев с теми же логическими терминами) приходится допустить в мышлении наличность представлений, господствующих по воле или настроению говорящего; эти представления мы и назовем «господствующими», определяя представления, господствующие в силу их природы, как психологические субъекты. В самом возникновении рядом с господствующими по природе представлениями представлений, господствующих по воле и по настроению говорящих, видим указание на естественный конфликт между основаниями человеческой психики и ее изменчивым неустойчивым настроением; но важно указать, что в некоторых случаях такой конфликт, даже при особом напряжении воли говорящего, должен разрешиться все- таки не в пользу случайного настроения говорящего, а в пользу основных отношений, лежащих между различными группами представлений, так, например, грамматическая невозможность сделать портной подлежащим при слове Иванов (ср. в предложении Иванов портной: подлежащее Иванов и сказуемое портной) коренится, конечно, в невозможности психологической.
§ 7. Как указано, название предмета в предложении будет всегда грамматическим подлежащим в отношении к сочетавшемуся с ним глаголу или прилагательному. Отсюда, из этой последовательности выводим заключение, что и в мышлении представление о предмете будет всегда психологическим субъектом в отношении к представлению о признаке, которое мыслится при этом как психологический предикат. Уместно вспомнить при этом замечание Г. Пауля: «Каждая грамматическая категория возникает на основании категории психологической. Грамматическая категория является в известном смысле оцепеневшею психологическою категорией». В сочетаниях двух названий предметов, поставленных в предикативные отношения, грамматическим подлежащим будет название конкретного, индивидуального предмета, а сказуемым название общего, родового понятия, название предмета, с которым сочетаются представления о признаках, о совокупности признаков: об этом было сказано выше по поводу такого предложения, как Иванов портной, а также таких предложений, как неклен - дерево, шведы - германцы. Только там, где утверждается тождество одного предмета представления с другим, можно безразлично употребить то или другое название в качестве субъекта или в качестве предиката: Нестор - отец русской истории, Отец русской истории - Нестор (но только Нестор - летописец, а словосочетание летописец Нестор уже не может составить предложения).
§ 8. Перехожу к вопросу, может ли быть и при каких условиях психологическим субъектом представление о признаке. Согласно предыдущему, это невозможно там, где произошло сочетание представления о признаке с представлением о субъекте. Но там, где представление об одном признаке сочеталось с представлением о другом, вполне естественно допустить, что одно из них может занять по отношению к другому господствующее положение. Подобно тому, как при сочетании двух представлений о предметах предикативные отношения между ними возникают только в том случае, если одно из этих представлений мыслится как признак или как совокупность признаков, так же, обратно, возможность предикативной связи между двумя представлениями о признаках в некоторых случаях обусловлена тем, что одно из обоих представлений мыслится как совокупность признаков, в числе коих может быть сочетавшееся с ним представление о признаке. Заключаем об этом из фактов языка; по-видимому, именно это, т. е. возможность мыслить признак в его сочетании с другими признаками, повело к появлению таких отвлеченных существительных, как существительные отглагольные и прилагательные субстантивированные; сочетания признаков, как лететь и хороший, белый и маркий, расчленяясь, переходя в полет хорош, белое марко в силу именно того, что в языке обычно расчленение типа, содержащего название представления о предмете, т. е. существительное, в сочетании с названием признака (ср. расчленение зеленая трава в трава зелена); ср. еще подобные же предложения: поездка была утомительна, страдания были невыносимы, пение было очаровательно, полезное не всегда приятно, стирка нас утомила, учение ему не давалось, отъезд не состоится и т. п. В некоторых, впрочем, случаях предикативное сочетание двух признаков возможно и вне указанного условия, т. е. без перехода одного из сочетавшихся представлений в представление о носителе признаков. Это имеет место там, где представление о признаке активном или пассивном сочетается с представлением о бытии, наличности, существования признака; признак бытия, наличности, существования является настолько отвлеченным, что, сочетаясь в другим конкретным признаком, он становится к нему в зависимое состояние и не вызывая представления о конкретном признаке как о носителе признаков вообще: это зависит именно от того, что каждый вообще конкретный признак включает в себя и выделяет из себя представление об этом отвлеченном признаке. Коммуникации, имеющие в предикате представление о признаке бытия, существования, наличности, можно назвать коммуникациями (суждениями) экзистенциальными. Существование таких коммуникаций доказывается фактами языка, а именно предложениями безличными, как морозит, дует, заволокло, и односоставными безглагольными, как скучно, морозно, скука, мороз. В соответствующих коммуникациях субъектами являются конкретные признаки мороз, скука, а предикатами - отвлеченный признак бытия, наличности. Наконец, третьим случаем, где возможно предикативное сочетание двух признаков, является сочетание двух тождественных или отождествляемых признаков: в русском языке подобные коммуникации выражаются сочетанием двух названий признаков: учение - мучение, забыто - потеряно, жениться - перемениться.
§ 9. Мы рассмотрели коммуникации, в которых субъект и предикат выражены или представлениями о предмете и признаке, или представлениями о признаке и признаке. Отметим тот вид коммуникации, где субъектом является представление о признаке, а предикатом представление об отношении. Отношениями называем те временные, пространственные, причинные соответствия, в которые могут стать те или иные признаки и субстанции. Представление о времени проявления того или иного признака, представление о месте, куда направлено движение, и т. п. представления являются представлениями несамостоятельными и соотносительными: они предполагают наличность двух представлений, поставленных в соответствующее отношение; ввиду этого нельзя допустить законченности мысли при наличности в ней представления о признаке и представления об отношении: представление об отношении не может стать в предикативное отношение к другому представлению. В коммуникации, соответствующей предложению морозит, видим не сочетание признака (мороз) с представлением о времени, а, как указано, сочетание конкретного признака (мороз) с отвлеченным признаком (наличности, бытия); представление же о времени сопутствует представлению об этом отвлеченном признаке. Равным образом не могут быть предметами самостоятельного представления наши чувства и волевые акты: они сопутствуют представлениям о тех или иных признаках, но не могут стать в предикативные к ним отношения.
§ 10. Подводя итог сказанному о природе коммуникации и ее членов, видим, что в каждой коммуникации имеется субъект и предикат, господствующий и зависимый член мысли; субъектом коммуникации является представление о субстанции при наличности в предикате представления о признаке или комплексе признаков; субъектом коммуникации может быть представление о конкретном признаке при наличности в предикате представления о признаке отвлеченном; наконец, в предложениях тождества субъектом и предикатом могут быть представления о субстанциях и о конкретных признаках. Наши заключения основываются изданных языка, на обнаружении коммуникации в слове. Предложение соответствует коммуникации, ни в коем случае, впрочем не воспроизводя ее сколько-нибудь точно; это дает основание думать, что по существу не может быть противоречия между природой предложения и коммуникации, но, конечно, не в отношениях материальной природы первого к психологической природе второй, а в отношениях смысла, значения предложения и психологической природы коммуникации. Дальнейших заключений о коммуникации и ее членах мы не решаемся предложить на основании анализа предложения. Существеннейшим различием их между собой являются конкретизм членов коммуникации и расчлененность предложения: предложению испуганная нами ворона взлетела на высокую липу соответствует коммуникация, субъектом которой является испуганная нами ворона, а предикатом взлетела на высокую липу, двум членам коммуникации противопоставляется семь слов, причем эти слова соответствуют шести членам предложения. Образование членов предложения основывается, несомненно, на психологических категориях, но образовались они путем длинного эволюционного процесса, настолько отдалившего их от их основания, что неосторожно было бы пытаться анализировать коммуникацию по данным языка слов. Если бы наука имела в своем распоряжении какую-нибудь другую систему знаков, кроме языка, стремящуюся обнаружить мысль, быть может, мы могли бы мечтать о достижении положительных результатов в анализе психологической природы коммуникации; но такой системы нет, так как язык жестов, употребляемых глухонемыми, так же как язык жестов некоторых первобытных по культуре племен, находится в сильнейшей зависимости от языка слова, является или прямо от него производным, или в сильной степени от него зависимым. Кроме того, всякая выработанная система отразила бы на себе этапы исторического развития, а они отдалили бы ее от основания - человеческой психики. Ввиду этого нам приходится ограничиваться анализом явлений самого языка и уже по ним делать те или иные заключения о некоторых психологических основаниях этих явлений.
§ 11. Прежде чем перейти к анализу членов предложения, отмечу, что из сказанного выше о природе коммуникации следует, что, сочетаясь между собой, представления могут становиться в предикативные отношения; предикативными отношениями называем, как указано, изъяснительные, т. е. содержащее утверждение или отрицание чего-либо. Кроме этих отношений, существующих между субъектом и предикатом, между представлениями могут быть отношения атрибутивные, т. е. такие отношения, которыми одни представления определяются как свойства или качества других представлений; атрибутивными являются отношения между представлениями, входящими в состав одного сложного, нерас- члененного представления, ибо расчленение ведет к выделению из него субъекта и предиката, стоящих между собой в предикативных отношениях. Такие сложные, нерасчлененные представления находят себе в языке выражение не в предложении, а в определенных словосочетаниях: ср. такие словосочетания, как зеленая трава, больная мать, скучная книга, жаркий день, противополагаемые предложениям, как трава зелена или трава зеленеет, мать больна или мать болеет, книга скучна, день жаркий. Наконец, между представлениями возможны отношения предикативно-атрибутивные: это такие отношения, которые существуют между частями одного общего неразложившегося представления, причем ими утверждается или отрицается связь одних сочетавшихся при этом представлений с другими, но не расчлененных, не ставших между собой в отношения предикативные: наличность подобных отношений между представлениями вытекает из таких словосочетаний в составе предложения, в которых сочетавшееся с представлением о субстанции представление о признаке выражает утверждение или отрицание его связи с тем представлением: добрый человек не мог бы так поступить, мальчики ленивые причиняют преподавателю немало огорчений, начальник нераспорядительный может легко запутать все дело и т. п.
§ 12. Предложение и его члены. Согласно предыдущему, предложение - это словесное, облеченное в грамматическое целое (посредством согласования составных его частей или соответствующей интонации) выражение психологической коммуникации. Предложению можно дать и такое определение: это простейшая единица человеческой речи, которая в отношении формы является одним грамматическим целым, а в отношении значения соответствует двум вошедшим в нарочитое сочетание представления, простым или сложным. Из предложенного определения видно, что между предложением и психологическою коммуникациею наблюдается прямая связь, такая же связь, как между словом и его значением; предложение является воспроизведением коммуникации средствами языка. Отсюда, как мною уже указывалось, не следует, однако, чтобы предложение было сколько-нибудь точным отображением коммуникации. Мы видели, что коммуникация состоит из нарочитого сочетания двух представлений; соответствующее ей предложение может состоять и из одного слова, и из двух и более слов; эти слова и образующиеся ими словосочетания по самому основному их значению должны быть таковы, чтобы они соответствовали коммуникации, т. е. сочетанию субъекта с предикатом; если же по своему основному значению они и не таковы, то особенное значение, нужное для соответствия их коммуникации, слова и словосочетания приобретают путем особого их произнесения в составе предложения; так, одно слово мороз, составив предложение (мороз!), произносится так, что соответствует коммуникации, в которой представление о конкретном признаке (мороз) сочеталось с представлением об отвлеченном признаке (бытия, наличности). Элементы предложения, его части, его члены не могут быть отвлечены от членов коммуникации, но во всяком случае прямого соответствия между ними нет, и это в противоположность целому составу предложения, находящему себе прямое соответствие в коммуникации. Тем не менее расчленение предложения должно исходить из несомненной связи его с коммуникацией. В каждом предложении (насколько, впрочем, оно не является предложением сокращенным) должны быть члены, соответствующие основным элементам коммуникации, выражающие словесно сочетание психологического субъекта и предиката. Как увидим, предложения русского языка распадаются в этом отношении на две главные разновидности: к первой принадлежат предложения, в которых указанное сочетание субъекта и предиката находит себе соответствие в одном члене предложения (выраженном большею частью одним словом) - это предложения односоставные; ср. предложения, как вчера морозило, прекратите разговор, прошу войти, где сочетание субъекта и предиката подлежащей коммуникации находит себе соответствие в словах морозило, прекратите, прошу; морозило соответствует сочетанию конкретного признака с отвлеченным признаком в прошедшем времени; прекратите соответствует сочетанию субъекта 2-го лица с активным признаком в повелительном наклонении в предикате; прошу соответствует сочетанию субъекта 1-го лица единственного числа с активным признаком в настоящем времени в предикате; член предложения, соответствующий по своему значению сочетанию субъекта с предикатом, мы назовем главным членом, главным членом односоставного предложения; в односоставных предложениях, таким образом, не нашло себе словесного выражения то расчленение, которое с несомненностью обнаруживается в самой коммуникации; двучленной коммуникации соответствует односоставное (нередко, одночленное, односоставное) предложение. Ко второй разновидности принадлежат предложения, в которых субъект и предикат находят себе выражение каждый в особом члене (особом слове) предложения; это предложения двусоставные, причем главный член одного из обоих составов соответствует субъекту, а главный член другого состава предикату; как увидим ниже, в значительном числе случаев эти главные члены двусоставных предложений находятся между собой в грамматической связи; такие грамматически между собой связанные (согласованные) члены двусоставных предложений называются, подлежащим и сказуемым, причем подлежащее - это главный член господствующего, а сказуемое - главный член зависимого состава; но, как увидим, есть и такие виды двусоставных предложений, в которых оба состава грамматически не связаны, не согласованы между собою; их главные члены назовем главным членом господствующего состава и главным членом зависимого состава. Двусоставные предложения в противоположность односоставным представляются по своей форме более близкими к психологической природе коммуникации, так как в них обе расчленившиеся части коммуникации нашли себе особое словесное выражение. Примерами двусоставных предложений согласованных могут служить предложения, как на дворе лает собака (собака подлежащее, лает сказуемое), дети вернулись из школы (дети подлежащее, вернулись сказуемое); примерами двусоставных предложений несогласованных могут служить предложения, как у меня есть деньги (деньги главный член, господствующего состава, есть главный член зависимого состава), в кошельке осталось пустяки (пустяки главный член господствующего состава, осталось главный член зависимого состава).
§ 13. Прежде чем перейдем к рассмотрению других, второстепенных членов предложения, мы должны несколькими дополнительными сообщениями разъяснить то, что сказано в предыдущем параграфе о природе предложения и о распознании главных его членов. Мы определили предложение как одно грамматическое целое, отметив, что слова, словесные элементы, составляющие предложение, сливаются в нем в одно целое благодаря или согласованию их между собою, или соответствующей интонации, являющейся, впрочем, и в первом случае непременным объединяющим началом. Согласование двух или нескольких сочетавшихся слов является средством выразить цельность сложного представления: растущая на дворе зеленая трава соответствует одному сложному представлению; мы выразили его расчленение несколькими словами, но его единство, его цельность обнаруживается, между прочим, в той грамматической связи, в которой находятся слова трава, зеленая, растущая; все они представляются формами именительного падежа единственного числа женского рода; приведенное сочетание слов может быть названо благодаря этому грамматическим единством, причем к этому единству относится и на дворе, внешним образом не согласованное со словом растущая, но внутренне с ним связанное, грамматически от него зависящее. В каждом грамматическом единстве имеется одно господствующее слово; при нем может быть одно или несколько зависимых слов; в приведенном выше словосочетании господствующим является слово трава, зависимыми зеленая и растущая на дворе. lt;.. .gt;