АЛЕКСИС ДЕТОКВИЛЬ
Алексис де Токвиль (1805—1859) является автором того типа, чье творчество очень нелегко отнести к определенному роду научных занятий. В частности, Токвиля считают своим автором историки, культурологи, исследователи политической мысли, правоведы, социологи, а также социальные философы.
Все они борются за то, чтобы причислить Токвиля к своей профессиональной институции. Но если что-то и объединяет конкурентов, так это единодушное признание самобытности и неординарности Токвиля как мыслителя.Попробуем разобраться, чем же прославился этот знаменитый французский мыслитель. Вкратце ознакомимся с его биографией. Судьба Токвиля складывалась непросто. Сказывалось по большей части то, что сам он происходил из семьи убежденных роялистов — поклонников режима Бурбонов, которые с облегчением приняли реставрацию монархии, в то время как Алексис такие настроения не разделял. Как свидетельствует он сам (и этим сведениям можно вполне доверять, потому что подавляющая часть того, что мы можем о нем узнать, изложена им самостоятельно — он был очень автобиографичным человеком), ему были более близки либеральные идеи. Он с большим трудом соглашался с идеями не только своих родителей, но и подавляющего большинства знакомых, друзей семьи, родственников и т.д. В связи с этим, когда Токвиль только начинал свою практическую деятельность, ему приходилось нелегко — он серьезно переживал то обстоятельство, что его не связывают ценностные основания с близким кругом родственников и друзей.
В итоге Токвиль принимает решение в довольно юном возрасте (к тому времени ему было 25 лет) вместе со своим другом и коллегой по работе (оба они служили чиновниками в правительстве) обратиться к руководству с просьбой предоставить им длительную командировку в Америку. Оба друга планировали поближе познакомиться с устройством американской пенитенциарной системы. Изначально Токвиля действительно интересует устройство тюрем, и он намерен ехать с этой целью в Америку, где ему предстоит проработать изучение сравнительно узкого вопроса.
В свою очередь, его руководство предполагает, что этот опыт в последующем удастся применить во Франции. Но уже при подготовке к поездке Токвиль понимает, что его интересуют более обширные исследовательские задачи. В результате этого турне его узкое и сугубо специализированное исследование воплотится в фундаментальный исторический, культурологический и в конечном итоге социально-философский и политический труд. Естественно, разрешение на поездку, как он сам впоследствии напишет, получить удается не сразу, но, заручившись поддержкой нужных лиц, Токвиль добивается цели.Чем было на самом деле мотивировано предстоящее исследование? Истинные причины состояли в том, что Токвиль намеревался изучить структуру американской демократии и либерализма, к которым, как мы сказали, благоволил с юности. Токвиль считал, что для начала он мог бы ограничиться некой описательной работой. При этом он полагал, что его начинание будет иметь значение культурологического исследования. Ему хотелось обнаружить, каким образом демократия, завоевывающая к тому периоду времени в Америке все большее признание, приводит к тому, что Америка становится одной из самых процветающих стран. Кроме того, Токвиль намеревался сравнить ту демократию, которую пытались строить во Франции, с американской демократией, по его убеждению, вполне уже созревшей к тому времени. Именно с такой — устойчивой и совершенной, по его мнению, демократии и нужно брать пример в своей собственной стране.
Окончательный текст своей работы Токвиль готовил по возвращении во Францию, а находясь непосредственно в Америке, только собирал фактический материал. Материал, надо сказать, он накопил весьма добротный, в чем ему помог его друг и коллега по путешествию, вдвоем с которым они проработали колоссальный массив информации. Работали они с самыми разнородными источниками. Ими было проработано много правовых документов: законов, нормативных актов и распоряжений. Делалось это для того, чтобы проследить динамику принятия какого-либо закона, как он функционирует, какова его правовая практика й исполнение на местах.
Ток- виля повсеместно интересовала практика в сравнении с теорией. Наряду с этим Токвилю пришлось почерпнуть огромное количество устной информации, полученной от общения с реальными людьми самого различного происхождения и сословия. Приходилось общаться и с промышленниками, и с представителями зарождающегося американского предпринимательства, и с чиновниками, имеющими отношение к руководящей администрации. Также Токвиль много почерпнул от общения с рядовыми людьми — коренными индейцами, недавними эмигрантами, людьми без определенного рода занятий. Живое общение было необходимо для того, чтобы составить истинное представление о положении народа в молодой стране — Америке (кстати, сам Токвиль, говоря об Америке, часто использует термин «Союз», т.е. «Союз штатов»).В конечном итоге его исследование получилось документально весьма насыщенным, но несколько неровным. Так получилось в основном потому, что Токвиль пытался объединить слишком разнородные сведения, по сути, поставив перед собой труднореализуемую задачу. С одной стороны, ему хотелось создать исторически-документальный труд, где он ограничился бы умеренными теоретическими концептуализациями в угоду полноте фактов. С другой стороны, он надеялся написать всесторонне продуманную концептуальную работу, в которой предлагалось бы не только авторское представление и видение демократии, но еще и обширное метаисследование обо всех сторонах устройства политических институтов и проявлениях социальной жизни американского общества вообще. Но, несмотря на «неровность», работа у Токвиля получилась рефлексивной, вдумчивой и глубоко теоретической. И при этом она стала важным историческим документом того периода, хотя, казалось бы, в силу своей перегруженности, она должна была остаться незамеченной современниками. Напротив, она мгновенно стала бестселлером. Книга получила название «Демократия в Америке» и была издана в двух томах. Несмотря на обилие материала, читается она довольно легко, хотя второй том, возможно, несколько тяжеловеснее первого.
Но и первая, и вторая книги произвели настоящий фурор, и не только во Франции. Книга был переведена практически на все европейские языки и выдержала несколько переизданий. Тем самым Токвиль довольно быстро стал известной фигурой. При этом сам Токвиль в своих письмах с некоторым разочарованием писал о том, что, хотя и трудно не быть благодарным судьбе за ту славу, которая пришла к нему столь неожиданно, от чувства удовлетворения он далек, так как в его положении логичнее было бы ожидать славы практической, а не теоретической. При этом под «практической славой» он понимал успешную карьеру политика, имея в виду возможность заслужить политический капитал и начать претворять свои идеи в жизнь. Токвиль искренне надеялся, что после проделанной им работы, он сможет, сделав ставку на конкретные реформы, заполучить политическую власть, которая позволит ему эти реформы реализовать. Он признавался, что его работа создавалась им не просто как литературный или исторический труд, а как то, что можно использовать в качестве непосредственного руководства к действию. В каком-то смысле Токвиль надеялся, что после окончания своего исследования он станет если и не единоличным творцом демократии во Франции, то по крайней мере приблизится к реальной возможности ее созидать. Но его мечта не сбылась и ту славу, которая досталась Токвилю еще при жизни, правильнее будет называть исследовательской; с нею-то он и войдет в историю своей страны как крупный теоретик: историк, культуролог, социолог. Соответственно нас как читателей Токвиль также будет интересовать с позиций исследователя демократии, и в частности американской демократии. С этой точки зрения мы и будем его рассматривать.Итак, прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению его работы, дадим ее краткий обзор. В самом общем виде, его исследование в первую очередь интересно тем, что в нем в полной мере используется знаменитый эволюционный принцип, о котором подробно шла речь в главе о позитивизме. Кстати, этот принцип имеет отношение и к другой из двух его самых известных работ, «Старый порядок и демократия» (обычно применительно к этой работе говорят, что это труд более профессионален, чем «Демократия в Америке»).
В наши дни идеи эволюционизма представляются вполне хрестоматийными, так как кажется, что при анализе любых систем этот принцип фигурирует по умолчанию. Но надо сказать, что эта идея, в качестве более или менее оформленной, появляется именно в трудах позитивистов, а до того, как мы говорили выше, просматривается в рамках теорий утопического социализма. Как бы то ни было, она является достаточно молодой. Если говорить о токвилевском эволюционизме, то в работе «Старый порядок и демократия» он объясняет, что революция во Франции произошла далеко не случайно; было бы большим упрощением думать, что она неожиданно обрушилась на французское общество. Революция планомерно и методично созревала на протяжении довольно продолжительного периода времени. Ее нарастание было результатом целого ряда социально-политических событий. Какого рода события и обстоятельства привели Францию к этой революции, Токвиль и берется исследовать, причем делает это весьма основательно и с большим знанием дела. Но как ни странно для французского интеллектуального сообщества, равно как для всего европейского сознания того времени, подобный генеалогический подход к теме казался новым. Исторические события не рассматривались как закономерные события, которые встраивались бы в какую-то логику. Несмотря на то что уже Гегель детально показал, каким образом возможен осмысленный исторический анализ, а именно посредством обнаружения эволюционных законов Истории, в реальную исследовательскую практику (по крайней мере, во Франции) положения гегелевской философии не вошли. Токвиль же, отдавая дань позитивистскому наследию, активно использует принципы эволюционизма и показывает, что историческое развитие имеет определенные корни, что и пытается наглядно демонстрировать на фактическом материале.Обратимся теперь более подробно к самой книге Токвиля «Демократия в Америке». Она состоит из двух частей. Сам Токвиль говорит вначале о том, что побудило его к исследованию: это осознание «революции, происходящей во всем христианском мире».
Тут же Токвиль дает характеристику этой революции, указывая на ее причины. Он определяет революцию как неуклонное стремление людей к установлению равноправия. Движение к равенству, как уточняет Ток- виль, должно возникнуть вследствие результирующей силы определенных социальных процессов, а именно процесса, при котором дворяне спускаются по социальной лестнице, а низшие классы («простолюдины», как говорит сам Токвиль) поднимаются. В результате этого движения они должны встретиться, т.е. соприкоснуться в своем социальном статусе. При этом Токвиль прибегает к интересной метафизической ремарке и говорит, что «постепенное установление равенства есть предначертанная свыше неизбежность». Из сегодняшнего дня мы можем заметить, что когда «простолюдины» и «дворяне» встречаются, эту точку пересечения можно назвать «средним классом».В целом токвилевское исследование демократии в Америке носит комплиментарный для американской культуры характер. По большей части он восторгается теми явлениями, которые там увидел, несмотря на то, что высказывает также и определенные критические замечания. Но в общем и целом он, безусловно, впечатлен американской демократией. И чем дальше Токвиль продвигается вглубь этого явления, чем в большей степени знакомится с ее культурными особенностями, тем больше огорчается от того, что сознает глубину несовершенства французского социально-политического устройства и французской «версии» демократии. В частности, определенные представления французского общества, особенно французской интеллектуальной элиты по вопросу о том, как надлежит строить демократию, он считает несколько незрелыми. Главным недостатком французской демократии Токвиль полагает неистребимый патернализм французского общества, чего практически не наблюдается у американцев. Следовало бы понять, говорит Токвиль, каким образом в Америке сложилась столь впечатляющая самостоятельность граждан. Почему американцы настолько независимы, подчас почти патологически независимы от внешней организации? Они не слишком нуждаются в государственном контроле, равно как стимулировании, т.е. даже в положительном смысле, не нуждаются в государственной помощи. Американцы, говорит Токвиль, не нуждаются в поддержке государством своей частной инициативы, потому что вполне самодостаточны. Он не перестает изумляться этой самодостаточности американцев и постоянно отмечает, что недостаток подобной независимости французов от государства препятствует установлению во Франции демократии американского типа.
Токвиль также пытается ответить на еще один важный вопрос. Каким образом, фундаментальная проблема социальной философии — конфликт между частным и всеобщим, решается в американском политическом устройстве? Токвиля интересует вопрос, как подобный конфликт может быть снят в условиях явной акцентуации частной инициативы. Несмотря на независимую от государства индивидуальную активность американских граждан, было бы большим преувеличением считать, что в Америке господствует разрушительный эгоцентризм. Объяснение Токвиля состоит в том, что в жестком государственном правлении отпадает нужда тогда, когда индивиды в состоянии самостоятельно консолидироваться. В этом же случае и эгоцентризм оказывается нежизнеспособен. Частная инициатива, которая не в состоянии договариваться с другой частной инициативой, оказывается саморазрушительным явлением. Америка же привлекательна как раз своей конструктивностью, подчеркивает Токвиль. Американцам присуща поразительная способность естественным образом создавать ассоциации, общины, коммуны — примерно те институции, о которых так грезили французские утописты. В каком-то смысле французские утописты говорили именно об этом — о том, что невозможно сверху управлять производством. В этой связи интересно вспомнить, что советский марксизм, при всей своей симпатии к утопическим социалистам, пытался честно размежеваться с теми, кто не был его непосредственным попутчиком. Притом что таким идеологам французского утопического социализма, как
А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн, в советском марксизме уделялось достаточно много внимания, постоянно подчеркивались и их отличия. Одно из таких отличий состояло в том, что французские утописты были противниками централизованного контроля над промышленностью. Безусловно, они ратовали за индустриализацию, но с их точки зрения, речь шла не о такой индустриализации, которая полностью централизована. Напротив, они были убеждены, что следует избегать подобных гримас индустриализации. Этого можно достичь единственным способом, а именно сделав более компактным само производство. Ответственность человека за свою трудовую деятельность должна в первую очередь контролироваться им самим и его ближайшими соратниками, его коллегами, участвующими в том же производстве. Потому французы и ратовали за идею трудовых коммун. В каком-то смысле трудовые лагеря социальных утопистов можно характеризовать как некую аналогию с современными корпорациями, но, естественно, в значительно искаженном виде. У французских утопистов было достаточно отдаленное представление о «малом предпринимательстве». Американцы же самым благоприятным образом реализуют именно эту идею — идею корпоративности. Токвиль обращает внимание на то, что американцы хорошо умеют договариваться, правильно направлять свою волю навстречу чужой, в результате чего и получаются корпорации. Пытаясь далее проследить, почему не возникает конфликта между частным и общим, Токвиль указывает на присущую американцам религиозность и глубокое чувство патриотизма. Таковы два столпа, на которых держится истинный «американизм».
В отношении религиозного чувства американцев Токвиль делает одно уточнение, а именно то, что американцев могла бы объединить и не религиозность, а любая другая метаидеология, консолидирующая людей. Но исторически так сложилось, что именно религия стала подобной метаидеологией — общностью во имя некоторой идеи, которую разделяют все. О важной роли религии Токвиль пишет, что федеративная система в США есть результат двух совершенно различных начал, которые в Европе часто находятся в противоборстве друг с другом, а в Америке — сочетаются. Это приверженность религии и дух свободы. Религия — это не просто некая узкая духовная направленность. Чтобы понять мысль Токвиля, нужно расширить понятие религиозности и понимать под ней не только христианскую религию, но религию в самом широком смысле, а именно набор правил и установок, совокупность незыблемых жестких самоограничений, определенных догматов. В кодексе таких предписаний Токвиль видит первенство закона как служения определенным почти трансцендентным ценностям и свободам человеческого духа.
Если же спуститься с небес на землю в буквальном смысле слова, то мы увидим другое объединяющее американцев чувство, более природное, а именно патриотизм. Этот второй фактор, консолидирующий людей, дает основу общинное™, столь свойственной американцам. Почему эта общность свойственна американскому народу, Токвиль пытается выяснить, указывая на так называемый регионализм. В частности, он пишет, что в США склонность и привычка к республиканскому образу управления зародилась в общинах, отдельных штатах, а затем рекордно распространилась по всей стране. Общественное сознание Союза есть не что иное, как отражение в сжатом виде провинциального патриотизма. Привязанность каждого гражданина США к жизни своей маленькой республики превращается в любовь к общему для всех отечеству. Защищая Союз, он (американец) защищает и растущее благосостояние своего штата, право заниматься решением местных проблем, а также надежду на осуществление планов по улучшению жизни, что, в свою очередь, послужит его собственному достатку. Корнями патриотизм американцев уходит именно в ощущение своей страны как большой семьи. Поскольку страна представляет собой огромное образование, то из-за своих размеров она не может быть предметом патриотизма. Однако Америка для американца имеет определенную форму, четкие границы. С ними связаны хорошо знакомые и дорогие ее жителям вещи — привычный пейзаж, собственность, семья, образы прошлого, сегодняшняя работа, мечты о будущем. Поскольку патриотизм чаще всего является проекцией индивидуального эгоизма на внешний мир, он не подрывает, а, напротив, поддерживает и усиливает совместность граждан. Итак, Токвиль обращает внимание на то, что американский патриотизм имеет двойственную структуру. Во-первых, он напрямую проистекает из регионального товарищества — любовь к своей деревне, к своему городу и т.д. Во-вторых, федеральное устройство американской демократии застыло в региональной форме, поскольку патриотизм, как явление, с большим трудом может быть распространен на некие глобальные образования. Патриотизм любит малые объекты и выживает только в чем-то малом, а не большом. Поэтому то обстоятельство, что Соединенные Штаты существуют как совокупность штатов — автономных, суверенных, своего рода маленьких вселенных, из которых потом складывается большое государство, связано с этим «правильным патриотизмом» — любовью к близкому, а не далекому.
Итак, принцип народовластия в США имеет далеко идущие исторические причины, главной из которых является глубоко сидящий общинный дух. Однако наряду с этим есть и другие причины, способствующие поддержанию демократической республики в США. В частности, географические и геополитические предпосылки. Под тем и другим Токвиль понимает «особое положение, в которое американцы попали волею случая и провидения: у них нет соседей; им не угрожают крупные войны, финансовые кризисы, опустошения и завоевания. Им нет нужды взимать большие налоги, чтобы содержать многочисленную армию и заботиться о военной славе отечества»1. Все эти составляющие американской демократии Токвиль, вполне реализуя компаративистскую цель своего исследования, сравнивает с французскими реалиями. В частности, по вопросу вооружения и милитаристской идеологии Токвиль заявляет, что во многом Франция терпит неудачи в деле создания правильной демократии по причине своей привязанности к военной мощи. Впрочем, Токвиль честно констатирует, что подобное положение дел объективно, так как в силу своего геополитического положения Франция вынуждена обороняться, а значит, у нее должна быть военная сила. Но если столь значительная ставка делается на сильный военный потенциал, то в стране проводится такая политика, которая недостаточно ориентирована на социальные, мирные нужды граждан. Поскольку в Соединенных Штатах дело обстоит по-другому, то и потенции к демократическому порядку там существенно больше.
Еще одной важнейшей предпосылкой американской демократии являются законы. Состояние правовой базы является той основой, которая способствует не только зарождению демократии, но и тому, как она будет развиваться. Токвиль убежден: американские законы наилучшим образом способствуют поддержанию демократической республики. Мы не будем разбирать подробно эти законы, скажем лишь, что, по мнению Токвиля, эти законы поддерживают устойчивость федеральной структуры, общинных учреждений и судебной власти.
Следующая важная предпосылка: обычаи, нравы, «привычки души и привычки ума», как говорит Токвиль. Очевидно, что это какие-то культурные явления, присущие всему обществу. Токвиль указывает на то, что следует осознать, почему в Американской республике так развито общественное воздействие на администрацию, на должностных лиц и чиновников. Он заявляет, что в распоряжении общества есть два способа заставить должностных лиц повиноваться. Первый — предоставить одному безраздельную власть над остальными, дать ему право лишать их должности в случае неповиновения. Этот способ предполагает главенство некоего центра. Хорошей иллюстрацией этого принципа является российский институт назначения губернаторов. Когда-то этот институт был выборным, но с некоторых пор губернаторы стали назначаться, т.е. институт стал невыборным. Второй способ, как уже можно догадаться, предполагает выборность должностных лиц. Именно этот принцип очень успешно практикуется в США. Выборное должностное лицо нельзя ни сместить, ни повысить. В самой природе выборной должности заложен принцип несменяемости до окончания срока полномочий. Должностное лицо может никого не бояться, кроме своих избирателей. Если говорить о первом способе, то существует два совершенно различных типа централизации: правительственная и административная. «Правительственная централизация — это та, которая исходит из сосредоточения власти в едином центре для защиты определенных интересов, общих для всех слоев общества. Административная централизация, напротив, — это концентрация власти с целью защиты интересов, присущих отдельным слоям общества, общины»1.
Казалось бы, недостатки правительственной централизации очевидны, они состоят в сосредоточении власти в едином центре. Если американская демократия в своем наилучшем исполнении может быть реализована только в случае минимизации централизованного контроля и максимизации частной инициативы, то несовместимость правительственной централизации с демократическим устройством очевидна. На самом деле именно правительственную централизацию Токвиль посчитает «необходимым злом», а вот административную — злом, которого следовало бы избегать. В чем состоит, по мнению Токвиля, вред административной централизации? «Правительственная централизация в соединении с административной приучает людей полностью и постоянно отказываться от проявления собственной воли, подчиняться своему правительству во всем и всегда. Тем не менее правительственная централизация необходима для процветания нации, а административная централизация вредна, так как стремится ослабить общинный дух»[IX]. Интересен еще такой аргумент Токвиля против административной централизации. Он утверждает, что научить массы людей пользоваться свободой в больших делах невозможно, если они не приучены к ней в малом. Конечно, Токвиль понимал, что правительственная централизация противоречит духу демократии, но считал, что совсем от нее отказаться нельзя. А вот от административной централизации следует максимально отстраняться, так как она подавляет способность консолидации людей на местах.
Следующий отличительный аспект американской демократии — это выборность главы государства. Токвиль считает, что хотя выборность главы и не является безусловным достоинством любой политической системы, для демократического порядка она является важнейшей. Но прежде, чем рассуждать о безусловных достоинствах системы выборности, необходимо решить следующий принципиальный вопрос, а именно, позволяет ли географическое положение, законы, обычаи, нравы и убеждения народа, который намерен ввести у себя данную систему, установить в этой стране слабую и зависимую исполнительную власть? Сам Токвиль убежден, что стремление иметь главу государства с широкими и сильными полномочиями и одновременно желание избирать его являются несовместимыми. Он полагает, что по меньшей мере следует исследовать «окрестности» вопроса о выборности, а именно представлять, готово ли то или иное общество к системе государственных выборов. Если же говорить об издержках выборной системы, которые Токвиль усматривает, то в их число попадают те недостатки, о которых мы подробно скажем ниже: диктат мнения большинства и недостаточно харизматическая фигура лидера. Так, Токвиль пишет: «Обладающий правом переизбрания, президент США становится всего лишь послушным инструментом в руках большинства. Он начинает любить и ненавидеть все то, что любит и ненавидит большинство. Он предупреждает все его желания и жалобы, подчиняется любым его капризам. Законодатели хотели, чтобы президент вел за собой большинство, а на деле он сам оказался в руках ведомого»[X]. И далее: «Американское законодательство обращено в первую очередь к частным интересам. Американские законодатели.весьма мало верят в человеческую честность, однако они всегда исходят из разумности людей»[XI]. Утверждение, что американские законодатели не делают ставку на честность своих сограждан, является, наверное, довольно дискуссионным, но вот упоминание рациональности выглядит довольно убедительным. Самое важное здесь то, что Токвиль метко подмечает необходимость создания модели идеального гражданина. Государство должно понимать, с каким среднестатистическим образом гражданина оно имеет дело. Эта идея звучит очень современно. Например, современные экономические системы строят свои модели, учитывая так называемый «разумный выбор потребителя». В этом смысле Токвиль весьма современен, утверждая, что американская модель правления отталкивается от презумпции рациональности гражданина, который в состоянии осуществить рациональный политический выбор.
В заключение скажем о наблюдениях Токвиля за политическими партиями в США. Токвиль убежден в том, что свобода создания различных политических объединений является лучшим гарантом успеха в борьбе с тиранией. Партийный принцип Токвиль справедливо посчитал одним из образующих для демократической системы. Партийность, в свою очередь, необходимо требует свободы слова. Без этого приобретения демократия существовать не может.
Таковы главные основания, на которых держится американское общество. В целом, они носят позитивный характер. Какие же Токвиль обнаруживает недостатки! Они довольно традиционны и даже звучат несколько стереотипно. По крайней мере, когда в наши дни мы сталкиваемся с критическим мнением, адресованным американскому обществу или американскому стилю жизни, то обычно это касается тех же недостатков, что были отмечены Токвилем почти два века назад. В первую очередь говорит Токвиль, американцам свойственна несколько нездоровая меркантильность, избыточная любовь к деньгам, к материальному достатку. Токвиль как будто пользуется знаменитым тезисом Аристотеля о двух видах обогащения («искусстве наживать состояние») — хорошем и плохом. Хороший способ обогащения — это обогащение во имя улучшения своего хозяйства. Плохой способ — обогащение ради обогащения. Токвиль иногда склоняется к тому, что американцами движет второй тип страсти к обогащению, что несколько отличается от европейского представления об устройстве космоса, равно как о благоустройстве человеческой жизни, которое по-другому включает в себя материальный достаток, не так, как это происходит в сознании американца. По данному вопросу Токвиль вплотную подходит к той теме, которая потом будет положена в основу веберовской «Протестантской этики». Впрочем, хотя Токвиль отмечает, что американское отношение к благосостоянию как-то связано с религиозными ценностями, ему трудно определить, какими именно. Тем более что сам он полагает усиленное стремление американцев к росту благосостояния, скорее, недостатком, свидетельством некоторой духовной неразвитости, т.е. ограниченной способности получать духовное удовольствие. Под этим духовным удовольствием он подразумевает отношение американцев ко всему, принципиально не связанному с трудом. Для европейского сознания, подмечает Токвиль, существует жесткая оппозиция между трудом и досугом. Для европейца досуг является абсолютным благом, а труд является если и не абсолютным злом, то, пожалуй, лишь относительным благом и в то же время относительным злом. У американцев отношение к труду выстроено иначе. В каком-то смысле они хуже «переносят» чистый досуг. Американцы не умеют отдыхать в том смысле, в котором понимают отдых европейцы. Для американца удовольствие от досуга, так или иначе, связано с некоторой трудовой активностью; деятельность всегда должна быть включена в жизненный проект человека, притом что сам проект понимается как план, работающий на возрастание личного благосостояния.
Второй недостаток американской культуры, выделяемый Токви- лем, интересным образом перекликается с идеями Дж. Ст. Милля. В работе «Демократия в Америке» Токвиль говорит, что если что-то его и настораживает в американском устройстве, так «это избыточное давление равенства». С одной стороны он, безусловно, симпатизирует ценностям равенства, эта идея прекрасна и у нее нет сколько-нибудь серьезных конкурентов. Например, он пишет: «Мне известно всего два способа, которыми можно достичь равенства в политической сфере. Нужно или дать все права каждому гражданину страны или же не давать их никому»[XII]. Но в связи с идеей равенства интересно и другое его замечание: «В человеческих душах живет некое извращенное стремление к равенству, когда слабые желают низвести сильных до собственного уровня. И люди, скорее, готовы согласиться на равенство в рабстве, чем на неравенство в свободе»[XIII]. Это остроумное высказывание Токвиля очевидным образом предвосхищает знаменитое черчиллевское «мы имеем право и возможность выбирать между равным распределением лишений и неравным распределением благ». Как бы то ни было, Токвиль «за» равенство. Вместе с тем он усматривает нечто опасное в этом примате равенства, а именно указывает на то, что в американском обществе и даже в его политической элите нет исключительных людей, настолько выдающихся, отличных от основной массы, какими европейцы привыкли видеть своих лидеров. Иначе говоря, харизматичность по-американски кардинально отличается от европейского представления о лидерстве. Европейский лидер — это человек, который резко отличается, выбивается из основной массы тем, что его лидерские позиции обеспечиваются новыми мыслями, новыми идеями. Можно сказать, что он думает отличным от большинства людей способом. Если он выдвигает и предлагает свои идеи, они должны быть нетривиальными, почти скандальными, в хорошем смысле слова. Его проекты и поступки должны идти вразрез с привычным для подавляющего большинства людей стереотипным складом мышления. Все не так в случае харизмы по-американски. Американский лидер — это тот человек, кто наилучшим образом выражает интересы большинства. Интеллектуал является лидером в том случае, если он наиболее емко и ясно высказывает те взгляды, которые разделяет большинство сограждан. Чтобы быть лидером, нужно быть «своим парнем». Но именно такое положение дел Токвилем воспринимается довольно критически.
Далее Токвиль оговаривается, в какой степени достижения американской демократии могут быть распространены в пределах европейского континента, и Франции в частности. Он далек от мысли о том, что французы должны безоговорочно следовать примеру американской демократии и копировать средства, которыми она воспользовалась для достижения своей цели. Токвиль замечает, что попытка простого переноса опыта была бы чистой утопией, ведь на политическое устройство страны заметно влияет ее природа и история. У всякого явления, социального или политического, есть ближайший круг своих собственных причин, которые очень индивидуальны. Это могут быть и географические признаки, и история этого народа, и история их нравов, экономики, культуры и т.д. Токвиль полагает, что если бы мы могли вернуться в тот период времени, когда возникло то или иное общество и посмотреть на его первые исторические памятники, то мы непременно отыскали бы первопричины тех привычек и пристрастий, которые распространяются в данном обществе, всего того, что составляет национальный характер. Когда, глубоко изучив историю Америки, начинаешь внимательно анализировать ее политический и общественный строй, убеждаешься в достоверности этой истины. Не существует ни одного принципа, ни одной привычки, закона, события, которые нельзя было бы без труда объяснить, зная начальные стадии становления этого общества. В целом Токвиль далек от глобализационного мышления; скорее, он сторонник так называемых локальных демократий.
Как можно резюмировать исследование Токвилля? Возможно, для этой цели подойдет еще одна его цитата: «Федеративная система строится на весьма сложной теории, применение которой на практике требует повседневного, осмысленного участия граждан. Она может подойти только тому народу, который привык долгое время управлять своими делами самостоятельно, и в среде которого политические науки доступны даже самым низшим слоям общества»1. Речь идет о том, что демократическое устройство в американской республике стало возможным потому, что у людей есть навык микроуправления на уровне личного проекта, личностных инициатив, где каждый субъект способен стать государством в миниатюре. Из таких граждан, говорит Токвиль, и складывается соответствующее федеративное устройство, которое имеет место в Соединенных Штатах. Равно, как и та модель демократии, которую, при всех ее недостатках и погрешностях, которые она вскрывает, можно посчитать образцовой.