Идеи и образы
«Платон, вообще говоря, с большой неохотой пускался в чисто абстрактную лагику, - пишет А.Ф.Лосев. - Эта последняя всегда таится у него под покровом ми- фолого-поэтических и символических образов» (104c, 55).
Сказанное можно в полной мере отнести к диалогу «Пир» в целом и к речи Сократа в частности.Руководствуясь принципом тематической определенности, речь Сократа можно подразделить на три основные части[1]. Тема первой части (199d-204c) - «Эрот и его качества». Тема второй (204d-209e) - «Любовь и бессмертие». Тема третьей (210a-121a) — «Прекрасное по природе».
Принимая во внимание способ изложения, мы увидим в первой части три подраздела. Первый - диалог Сократа с Агафоном. Результатом этого диалога становится сомнение в том, что Эрот красив и добр. Второй подраздел - пересказ Сократом разговора с Диотимой, в ходе которого жрица доказывает собеседнику, что Эрот - не бог. Третий подраздел содержит характеристику Диотимой Эрота как гения, включающую разъяснение того, что такое гений, рассказ (миф) о происхождении Эрота и характеристику Эрота как философа. Вторая часть Сократова слова об Эроте состоит из двух подразделов. Первый - диалог Сократа с Диотимой, в ходе которого обосновывается положение, что любовь есть стремление «родить и произвести на свет в прекрасном», второй - иллюстрация-разъяснение ключевых положений первого подраздела.
Тематическое единство третьей, кульминационной части Сократовой речи (содержащей характеристику прекрасного самого по себе) выражено в понятийно-вы - сказывательном (или, что то же самое, понятийно-пропозициональном) комплексе, который и является основной идеей «Пира» - «идеей идеи» прекрасного. Выска- зывательная компонента данного комплекса содержит положения о том, что прекрасное само по себе существует, что до созерцания такого прекрасного может подняться человек, что наградой за достижение этой цели станет обладание истиной и истинной добродетелью, любовь богов и приобретение бессмертия в том смысле, B каком это возможно для смертного существа.
Положения о существовании объекта-цели и о награде за его достижение дополняются «инструктивными» положениями - о том, каким образом следует к этой цели идти.Понятийная компонента «идеи идеи» прекрасного - понятие «прекрасного самого по себе», или «прекрасного по природе». Диотима характеризует такое прекрасное как вечное, неизменное и абсолютное. Характеристика дается главным образом путем перечисления отсутствия признаков: не возникает, не уничтожается, не увеличивается, не уменьшается, в ситуации сравнения с другим не утрачивает свойства быть прекрасным, не имеет примесей, не обременено человеческой плотью, красками и прочим «бренным вздором» (211e). Очевидно, что данное описание свойств прекрасного не может претендовать на статус «дефиниции» - строгого логического определения.
B истории логики Платон считается автором, который, хотя и не разработал теории определения, использовал прием определения во многих своих трудах. К.По- па видит одну из особенностей платоновского подхода к определению в том, что для этого философа определение служит инструментом не только идентификации десигната соответствующего имени, но и одновременно средством раскрытия природы или сущности этого десигната (108, с. 14). Учение Платона об идеях и его поиск определений явились предпосылками аристотелевского учения о понятии и определении. Однако способ задания понятий в диалоге «Пир» значительно отличается от способа их заданий в диалогах, посвященных поиску определений. Для сравнения сошлемся на пример наиболее результативного поиска такого рода - диалог «Софист», где итогом исканий становится дефиниция софистики как «основанного на мнении лицемерного подражания искусству, запутывающему другого в противоречиях, подражания, принадлежащего к части изобразительного искусства, творящей призраки и с помощью речей выделяющей в творчестве не божественную, а человеческую часть фокусничества» (105, 268d). Образная насыщенность данной дефиниции ничуть не исключает ее точности, поскольку смысл каждого из используемых выражений вполне определенно задается в ходе диалога.
B «Пире» же поиск определения прекрасного не является целью действующих лиц. «Достигаемое» здесь понятие прекрасного следует скорее отнести к «понятиям-образам» в терминологии И.А.Герасимовой.
Характеризуя понятие как «имя, мыслимое вместе с сопряженнымисмыслами» (35, с. 114), И.АГерасимова выделяет в особую группу понятия-образы, подчеркивая, что именно такие понятия характерны для гуманитарных текстов. Специфику понятия-образа определяет необязательность ясного выражения содержания. Когнитивная функция такого понятия, согласно И.А.Герасимовой, - «создание целостного представления, сопровождающегося активизацией интуитивной и эмоциональной сфер». Для выполнения данной функции не обязательно «определять» смысл, достаточно «указать» на него - с помощью контекста, сравнения, метафоры. Созданию образа служат художественные приемы, которые могут использоваться наряду с научными приемами введения новых понятий (см.: Там же, с. 120).
«В одном из самых своих вдохновенных диалогов, а именно в «Федре», а также в одном из самых вдохновенных собраний речей, а именно в «Пире», - писал А.Ф.Лосев, - Платон проповедует любовное неистовство в качестве сущности эстетического переживания; и в то же самое время и там и здесь пределом и наивысшим напряжением эстетического переживания оказывается не что иное, как именно идея красоты, то есть наиболее общая конструкция логической структуры эстетическо- гопереживания» (73, с. 176). Смыслимени «прекрасное по природе» задается в «Пире» не только указанием на то, чем это прекрасное по природе не является (фрагменты 211a-211b), но и, собственно, всем текстом диалога. При этом Платон широко использует сопоставление и противопоставление как логический, психологический и художественный приемы. C прекрасным самим по себе (идеей) сопоставляются плотское прекрасное и интеллектуальное прекрасное. C одной стороны, эти виды прекрасного отличны от идеи прекрасного, с другой - рассматриваются как с ней связанные, «причастные» к ней.
Представления о прекрасном теле и о прекрасной душе, о красоте нравов и красоте наук, метафора «открытого моря красоты», созерцание которого позволяет «обильно рождать великолепные речи и мысли», - все это участвует в создании образа прекрасного по природе, которое и есть идея прекрасного.Мысли, которые излагает Платон в текстах своих диалогов, всегда принадлежат тому или иному персонажу. Образы людей, рождающих или пересказывающих мысли, неизбежно оказывают влияние на восприятие последних. He случайно основная идея «Пира» излагается якобы в пересказе слов Диотимы. Авторитет жрицы, чьи молитвы отсрочили на десять лет чуму в Афинах, - один из факторов, компенсирующих логический провал между характеристикой идеи прекрасного и содержащимися в речи Сократа аргументационными конструкциями.
Для литературоведческого анализа «Пира» как драматического произведения существенно то, что Сократ здесь выполняет функции сценического персонажа, играя сразу две роли - свою и Диотимы, притворяется невеждой и учит зрителя истине «от лица» искушенной в диалектике жрицы. Важно и то, что Федр - поклонник красноречия и знаток древних генеалогий, а Павсаний отличается интересом к философским спорам, Эрикси- мах - известный врач и сын врача, Аристофан - комедиограф (потешающий гостей описанием забавных существ), а хозяин дома Агафон - трагический поэт (cM.:75, с. 133-136). А.Ф.Лосев и А.А.Тахо-Годи уподобляют диалог «Пир» музыкальному произведению, основная тема которого - восхождение человека к высшему благу, являющемуся воплощением идеи высшей любви. «Эта обязательная для всех тема, - пишут они, - разрабатывается самым различным образом. Каждый из участников состязания, сохраняя основную мелодию, обогащает ее своими вариациями, создавая характерные только для него парафразы, каждый раз выделяя то один музыкальный голос, то другой. Каждый из голосов выступает в определенном порядке. По мере нарастания и наполнения заданной темы голоса крепнут, становятся все увереннее, пока их всех не перекрывает голос Сократа, которого слушают с благоговением.
Ho оказывается, что и сам Сократ только вторит голосу мудрой жрицы Диотимы. Отзвуками ее речей полнится голос Сократа для того, чтобы потом стать темой для разработки речи Алкивиада, который уже в конце состязания представит Сократа как живое воплощение духовной красоты» (75, с. 129).Ha первый взгляд может показаться, что теоретикоаргументационный подход, который является основным в нашем рассмотрении, имеет мало общего с историко-литературным. Тем не менее было бы неразумно игнорировать последний, стремясь выявить факторы успеха текста, проникнуть в «тайну» его воздействия на читателей разных эпох.
Создав диалоги, главным действующим лицом которых является Сократ, Платон, выражаясь современным языком, эффективно решил задачу увековечения памяти своего учителя. Ученический подвиг Платона позволяет сопоставить мощь Сократовой мысли с мощью афинской демократии, и результат такого сопоставления будет не в пользу последней. Герои диалогов, вступающие в спор с Сократом, неизменно бывают вынуждены согласиться с ним, убеждаясь в конце концов в его правоте. Монологи Сократа, не столь уже редкие в диалогах Платона, всегда выглядят более убедительными, чем речи его собеседников. Даже в «Пире», где действующие лица не являются антагонистами (момент состязательности здесь присутствует, но это благородное состязание, «агон» единомышленников (75, с. 133), Платон не оставляет Сократа в положении, допускающем хоть толику сомнений в его безусловном превосходстве над окружающими. Последняя из речей «Пира», речь красавца Алкивиада, рисует Сократа как живое воплощение «достигнутого средствами абстрактной мысли сократовского определения Эрота» (75, с. 137).
РечьАлкивиада, отмечаетА.Ф.Лосев, «полнаилири- ки, и вакхического пафоса, и драматизма, и интимной исповеди, и повествования, и философского рассуждения, и многого такого, что даже трудно зафиксировать терминологически» (74, с. 111). А.Ф.Лосев видит в речи Алкивиада, как и в речи Сократа, свидетельство того, как свободно относился Платон к ораторскому искусству.
B речи Алкивиада Сократ предстает не только как человек, совершающий благородные поступки, стойко переносящий тяготы военного похода (в страшную стужу он ходит по льду босиком), спасающий в бою раненого друга. Сократ еще и непревзойденный оратор. Созданию образа Сократа-оратора служит здесь описание состояния, в которое приводят слушателей его речи. У Алкивиада, слушающего Сократа, «сердце бьется в груди гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов», из глаз льются слезы, душа приходит в смятение, «негодуя на рабскую жизнь». Алкивиад утверждает, что не испытывал ничего подобного, слушая Перикла и других превосходных ораторов, хотя и находил, что они хорошо говорят (215d-215e). Ключ к красноречию Сократа - сравнение его с силеном, фигуркой сатира, внутри которой помещались изображения богов или флаконы с ароматическими веществами. «В самом деле, если послушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: они облечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакого наглеца-сатира, - говорит Алкивиад. - Ha языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов поднять его речи на смех. Ho если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они и содержательны, а потом что эти речи божественны, что они таят в себе множество изваяний добродетели и касаются множества вопросов, вернее сказать, всех, которыми подобает заниматься тому, кто хочет достичь высшего благородства» (221e-222a). Алкивиад признает, что стыдится Сократа, ибо сознает, что ничем не может опровергнуть его представлений, но соблазняется почестями толпы, стоит лишь покинуть учителя.А.Ф.Лосев считает, что в «Пире», как и во многих других диалогах Платона, важную роль играет образ охоты. Чтобы оценить по достоинству значение этого образа, следует принимать во внимание не только слово «охота», но и связанные с охотой действия - охотиться, преследовать, выискивать, догонять, овладевать, бороться, ловить, ускользать, скрываться. Распространение метафоры охоты на область смыслов и чувств делает возможным «охотиться за именами», «обойти и поохотиться» словами, «ловить слова», «бежать» от ответа, «преследовать» удовольствие, «преследовать» истину. «И гносеология и эстетика и вся философия Платона, - пишет А.Ф.Лосев, - мыслится им в виде охоты, в виде выжидания, преследования, поимки и использования живых существ, которые отличаются диким характером и которые только в порядке человеческого воспитания становятся ручными, всегда доступными и максимально понятными. ...Прекрасное есть вечная идея, которая требует вечной любви от всего, что ей подчинено, и которая в результате этого предстает перед нами в виде пластических фигур, в виде скульптурных изваяний, пронизанных светом и любовью. Ho как достигнуть такой идеи? Прежде всего надо за ней охотиться. Ведь для эмпирического человеческого наблюдения она рассыпана и разбросана по бесчисленному количеству вещей, живых существ, всякого рода тел людей и событий, всякого рода произведений науки и искусства. Нужно выслеживать отсветы вечной красоты во всех этих предметах, нужно преследовать их, гоняться за ними, нужно пользоваться соответствующим оружием и дрессированными животными, нужно ловить ее, схватывать ее и уже потом любоваться ею. Oxoma - прежде всего» (74, с. 284, 290).
Насколько подобное описание охоты применимо к «Пиру»? Соответствует ли последовательность хвалебных речей, произносимых друзьями Агафона и им самим, темпу .и азарту охоты? При всех оговорках, использование метафоры охоты в целях «освещения» путей движения мысли участников пира достаточно продуктивно. Примечательно, что цель охоты в этом диалоге не сформулирована изначально. Исходная задача - сочинение похвальных слов Эроту - первоначально видится как воспевание благ, которыми он наделяет людей, и лишь в последних речах ставится цель выяснить, кто же такой Эрот. B итоге Эрот, «попадающий в силки охотников», оказывается не тем, кем представлялся поначалу. Ho главной «добычей» становится не он, а то, «ловля» чего и не замышлялась, - прекрасное по природе.
Диалоги Платона - важная веха в рефлексии над процессами аргументации и в формировании логики как науки* о рассуждении. Оценка роли логических и эстетических начал в творчестве великого автора тысячелетия спустя зависит не в последнюю очередь от вкусов и особенностей восприятия исследователя, дающего такую оценку. Образ Сократа как непревзойденного мастера аргументации - несомненное достояние интеллектуальной культуры. Вместе с тем не следует забывать, что способы Платоновой аргументации, связанные прежде всего с использованием вопросно-ответных процедур, подвергались критической оценке не только современниками Платона, но и авторами гораздо более поздних эпох. Именно с особенностями аргументации связывал затруднения в восприятии текстов Платона Е.Орлов, автор очерка о Платоне, опубликованного в конце XIX века в серии «Жизнь замечательных людей» известного русского издателя Ф.Ф.Павленкова. Оценка Е.Орлова столь показательна в отношении читательского восприятия, что заслуживает обширного цитирования. «Наш ум, - пишет Е.Орлов, - нередко изнемогает под черепашьим ходом аргумента [под «аргумен- том»здесь понимается процесс аргументации. - AA.], останавливающегося на таких положениях, которые и без дальнейших объяснений представляются нам ясными, как день; мы приходим часто в нетерпение от этой массы соображений и вопросов, которые нам кажутся вовсе ненужными; мы иногда даже обвиняем автора в педантизме за его столь мелкое распластывание понятий и предложений и, наконец, прямо негодуем, если на самом интересном для нас месте, когда читатель напрягает всю силу своей мысли и внимания, его, под предлогом дальнейшего разъяснения, вдруг прерывают возражением или вопросом, который нам кажется тривиальным и плоским» (94, с. 93). Тот же автор дает высочайшую оценку художественным качествам платоновских текстов и силе их воздействия на читателя: «Мы имеем здесь дело с одним из самых блестящих писателей не только в греческой, но и во всемирной литературе: богатый, гибкий, мелодичный язык Эллады достигает у Платона такой же высоты и художественной пластичности, как мрамор под рукой Фидия. Прелесть выражений, простота и непринужденность оборотов, яркие образы, пленительные мифы и, под всем этим, все оживляющий и согревающий поток глубокого поэтического чувства заставляют нас забывать все окружающее при чтении многих страниц и даже целых диалогов... Прибавьте к этому, что действующие лица Платона никогда не являются резонирующими отвлеченностями... но, напротив, представляют удивительную галерею живых во весь рост фигур, проходящих мимо наших взоров, со всеми их индивидуальными особенностями, - определенными, драматически очерченными личностями данной эпохи и данной страны, которые живут, умирают, смеются, плачут, влюбляются, ненавидят и прочее» (94, с. 93).
При всем богатстве и разнообразии используемых Платоном средств, обеспечивающих эффект восприятия читателем его мыслей и рассуждений как вдохновляющих, исторический успех диалогов был бы невозможен, если бы эти мысли не соответствовали культурным запросам эпохи, не были подготовлены предшествующим развитием человеческого разума и социальным опытом. «Переконструирование» общины рабовладельческим государством, сопровождаемое «переконструированием» мира сознанием с использованием средств понятийного мышления, аналогия между платоновскими идеями и богами древней мифологии, изумление, вызываемое в древних греках свойствами чисел, преклонение перед мыслью человека, познающего бытие, объективная потребность в новых началах культуры и жизни, противостоящих духовному и социальному разложению греческих городов в первой половине IV в. до н.э. (см.: 75, с. 108-109; 74, с. 402-405), - без учета этих и подобных факторов невозможно объяснить эффект воздействия платоновских текстов.