§ 1. Отъезд ко двору хана

Поездка в Орду какого-либо русского князя обуславливалась необходимостью личной явки ко двору ордынского хана для получения ярлыка на свои княжества. Возникала же обязанность посещения Сарая в случае смены хана, владельца княжества или смерти великого князя соответствующего княжества.

О вызове в ставку хана Александра Ярославича (Невского) свидетельствует «Житие...» князя: «Тъй же царь (Батый - Ю.С.), слышавъ Александра тако славна и храбра, посла к нему послы и рече: «Александре, вэси ли, яко Богъ покори ми многы языкы? Ты ли един не хощеши покорити ми ся? Но аще хощеши съблюсти землю свою, то приеди скоро къ мні и видиши честь царства моего»» ².

Причиной поездки ко двору другого князя - Даниила Г алицкого - был вызов, переданный через темника Мауци и его послов: «Въ літо 6758 (1250). Приславшу же Могучіеви посолъ свои к Данилови и Василкови, будущю има во Дороговьскыи: «Дай Галич», бысть в пічали велиці, зане не утвердилъ бі землі еі городы. И думавъ с братомъ своимъ и поіха ко

-э

Батыеви река: «Не дамъ полу отчины своей, но іду к Батыеви самъ»» .

Хан Узбек в 1339 г. отправляет посла Исторчея, по сведениям русских летописей наставляя его: «призови ми сімо князя Олександра, не яростїю, но тихостїю. Он же вскорі поиде на Русь»¹.

А в 1412 г. «...изо Орды отъ царя Зелени-Салтана (Джелаль-ад-Дина - Ю.С.) Тахтамышевича пріиде въ Тферь посолъ лютъ, зовя съ собою великого князя Ивана Михаиловича Тферскаго во Орду.»^{[1130] [1131].}

В сложной политической ситуации князья отправляли в ставку хана для предварительных переговоров кого-либо из своих близких родственников, как правило - сыновей.

Поездка в Орду и пребывание в ставке хана было небезопасным предприятием: за период ордынского владычества по решению ханского суда было казнено 11 русских князей. Часто в летописях фиксируются случаи смерти князя по дороги из степи - длительное путешествие в непривычные природные условия подрывали здоровье. Так отмечена кончина по дороге из Орды: Ярослава Всеволодовича Владимирского (1246 г.) и его сыновей - Александра (Невского) (1263 г.) и Ярослава Тверского (1271 г.). Кроме того, летописцы отмечают смерть шестерых русских князей в ставке хана: в 1292 г. - Александр Дмитриевич Переяславский^[1134]; в 1277 г. - Борис Василькович Ростовский^[1135]; в 1307 г. - его сын Константин Борисович Ростовский^[1136]; в 1333 г.

- Борис Давыдович Дмитровский¹; в 1346 г. - Константин Михайлович Тверской ; в 1407 г. - Юрий Святославич Смоленский .

Надо полагать, что именно потому нередко накануне отъезда русские князья составляли завещание. В частности, оба сохранившихся варианта духовной грамоты Ивана Даниловича (Калиты) Московского начинались отметкой, что написано завещание князем «ида в Ворду»^{[1137] [1138] [1139] [1140]. В «Житии Михаила Ярославича Тверского» сохранилось упоминание о том, что князь из Владимира отпустил своих старших сыновей (Дмитрия и Александра), «написавъ имъ грамоту, раздели имъ отчину свою» [1141]. Таким образом, само завещание могло быть составлено непосредственно во время отбытия в степь или, во всяком случае, передавалась наследником при последнем прощании.}

Поездка к ордынскому хану, который в XIII в. был язычником, а с 1312 г.

0 собі великимъ разумомъ, Александръ князь абие иде къ епископу Кириллу и повіда ему річь свою: «отче, яко хощу ити къ цесарю в Орду». Епископъ же Кирилъ благослови его со всЪмъ своимъ сбором. Онъ же пакы поиді ко цесареви Батыю»^[1142].

Накануне поездки ко двору Батыя отмечено посещение духовного отца Михаилом Всеволодовичем Черниговским, казненным по приказу ордынского хана и причисленного к лику святых. В «Житии Михаила Черниговского...» приводятся слова духовника князя и отмечается, что Михаил «благославистася у отца своего»^[1143]. Конечно, канон житийной литературы подразумевает обязательное участие в наставлении светского лица на путь христианского подвига. Тем не менее, нет оснований предполагать, что князья могли избежать перед дорогой в Орду благословения церковного служителя.

Другой князь южной Руси, Даниил Галицкий, отправился в степь: «помолився Богу и приде Кыеву» где направился «в домъ архистратига Михаила, рекомый Выдобись, и созва калугеры и мниский чинъ и рекъ игумену и всей братьи, да створяй молитву о немъ. И створиша, да от Бога милость получить. И бысть тако, и падъ пред архистратигомъ Михаиломъ, изииде из манастыря въ лодьи, видя біду страшьну и грозну»^[1144]. Таким образом, благословение духовного лица могло сопровождаться соборной молитвой, в которой участвовал и князь.

Житие Михаила Ярославича Тверского отмечает, что «поиде во Орду же после сына своего Костяньтина, благославися у епископа своего Варсунофия, и от игуменов, и от поповъ, и отца своего духовнаго игумена Ивана; последнее исповідание на реці на Нерли на многи часы, очищая душу свою, глаголаше: «Азъ, отче, много мыслях, како бы намъ пособити крестьяномъ сим, но моихъ ради гріховъ множайшая тягота сотворяется разности; а ньіні же благослови мя, аще ми ся случитъ, пролию кровь свою за них, да некли бы ми Господь отдалъ гріхові аще крестьяне сколко

3

почиютъ» .

Благословение митрополита и молитва перед отправлением в ставку Мамая Дмитрия Ивановича Московского отмечены под 1371 г.: «.а

пресвященныи Алексїи митрополитъ проводилъ его, молитву сътворилъ, отъпусти его съ миромъ..

В 1412 г., после вызова хана, «благославяся у отца своего епископа

Λ

Антоніа и у всего священнаго собора» в ставку ордынского правителя отправился Иван Михайлович Тверской.

Летописи отмечают молитву при отъезде ко двору хана Улуг- Мухаммеда в 1431 г. Василия II Васильевича Московского: «Князь великы по отпущении литургиа повелЬ молебенъ пети пресветЬи богородици и великому чюдотворцю Петру и слезы излиа и многу милостыню раздати повелЬ на вся церкви града Москвы и монастыри и нищим всЬм, тако же

-э

повелЬ и по всЬм градом сътворити, и поиде к ОрдЬ того же дне» . Кроме того, в данном отрывке отмечена раздача милостыни, которая рассматривается как христианская добродетель.

Соперник Василия, его дядя Юрий Дмитриевич Звенигородский также «бывъ на литургиа у Пречитые на Сторожех, поиде за великим княземъ ко Орде же»⁴.

Вероятно, с сакральной составляющей православного календаря был связан выбор дня отъезда⁵. К сожалению, источники фиксируют не каждую дату отбытия русских князей ко двору ордынского хана.

Выезд в Орду князя Даниила Романовича Галицкого отмечается 26 октября: «Изииде же на празник святаго ДмитрЬя»⁶. Показательно, что великомученик Дмитрий занимал высокий пост проконсула при дворе императора-язычника Максимилиана Г алерия. Не зная, что Дмитрий тайный христианин, император назначил его наместником в город Солунь, чтобы защищать вверенные ему земли от внешних врагов и очистить город и всю ^{[1145] 2 [1146] [1147] [1148] [1149]}

Фессалонику от христиан. Однако Дмитрий, прибыв на место службы, сам начал распространять христианство и искоренять язычество, за что принял мученическую смерть¹. Возможно, судьба Дмитрия Солунского находила переклички с поездкой князя Даниила ко двору Батыя - ему удалось избежать языческого обряда прохождения мимо костров и поклонения кусту, он получил ярлык на княжество: «поручена бысть земля его ему» ^{[1150] [1151] [1152], взяв на себя обязательство править ею от имени языческого хана, однако сохранил православное благочестие и мог быть казнен за свою твердость как Михаил Черниговский в Орде и Дмитрий Солунский в Риме.}

Дважды отмечен отъезд в степь великого князя Симеона Ивановича (Гордого) Московского 2 мая - в 1340 и 1342 г. В обеих записях особо

-э

подчеркнуто, что это - память святых мучеников Бориса и Глеба : православная церковь в этот день вспоминает перенесение мощей святых князей. Надо полагать, что в период ордынского владычества такой выбор дня отъезда был связан с представлением о смиренном подвиге князей Бориса и Глеба: подвиг непротивления, предпочтение смерти неповиновению старшему был осмыслен Русской Православной церковью как проявление высшей святости^[1153]. По словам Г.П. Федотова, этот «самый парадоксальный чин русских святых», означает, что «Русская Церковь не делала различия между смертью за веру во Христа и смертью в последовании Христу, с особым почитанием относясь ко второму подвигу»^[1154]. Применительно к данному времени показательно, что выбор дня отъезда князя Симеона в степь демонстрирует, в таком случае, смирение московского князя перед ордынской властью и готовность принять от него смерть, рассматриваемую, как следование пути Христа. Любопытно в этой связи, что за князем

Симеоном Ивановичем закрепилось прозвище - Гордый. Гордыня, как противопоставление смирению в данном контексте приобретает особый смысл.

В 1371 г. в ставку Мамая выехал князь Дмитрий Иванович Московский. Летописец особо подчеркнул, что 15 июня «на память святого пророка Амоса въ неділю превезеся чересъ ріку Оку»¹. Амос - один из двенадцати «малых» пророков Ветхого Завета. Пророчества Амоса связаны с обличением греховности древних израильтян и иудеев, результатом которой станет тот факт, что «Израиль непременно отведен будет пленным из земли своей». Немаловажной частью пророчеств Амоса является его утверждение о том, что когда умрут все грешники, то народ будет избавлен от плена и возвращен на прежнее место жительства «и застроят опустевшие города и поселятся в них, насадят виноградники и будут пить вино из них, разведут сады и станут есть плоды из них...

Символический смысл связи поездки московского князя в Орду с памятью пророка Амоса, вероятно, состоит в событиях жизни и деятельности князя Дмитрия Ивановича. Победа в Куликовской битве 8 сентября 1380 г., которую одержал князь, по всей видимости, вызвало в общественной мысли ожидания избавления от «ордынского плена», который вызывал в русской

-э

письменной традиции параллели с библейским «вавилонским пленом» . Показательно, что именно в завещании Дмитрия Донского впервые появляется формула, подразумевающая именно избавление от «плена»: «А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду, и который сын мой возмет дань на своем уделе, то тому и есть» \ Данная формулировка встречается в духовных и договорных грамотах князей московского дома до конца XV столетия .

Не исключено, что числовое обозначение дня отъезда Дмитрия Ивановича в Рогожском летописце и Симеоновской летописи появилось одновременно с включением в их протограф краткого рассказа о «Мамаевом побоище», в котором князь Дмитрий выступает как защитник веры против

-э

безбожного Мамая . Это тем более вероятно, что в Тверском сборнике числа отъезда князя в ставку Мамая нет⁴, а в Никоновском своде форсирование Оки Дмитрием отнесено к 15 июлю, без каких-либо обозначений памятности даты⁵. Вероятно, такое символическое определение даты поездки князя Дмитрия Ивановича в ставку Мамая было актуально именно в связи с событиями Куликовской битвы. Когда актуальность произошедшего исчезла, датировки и их значение стали наделяться иными смыслами.

Под 1407 г. источники фиксируют отъезд князя Ивана Михайловича Тверского в ставку хана Шадибека 20 июля⁶. На этот день выпадает память пророка Илии. Илья-пророк - святой грозный, суровый, карающий, но одновременно щедрый, наделяющий. Надо полагать, что выбор данного дня для отъезда был связан с тем фактом, что поездка была связана со спором между великим князем Иваном Михайловичем и удельным князем Юрием Всеволодовичем Холмским. Иван Михайлович выехал из Орды победителем. Показательно в этом плане, что отъезд князя Ивана в Орду в Тверском

п

сборнике относится к четвергу 21 июля - память пророка Иезекииля . Обращает на себя внимания тот факт, что книга пророка Иезекииля делится ^{[1158] [1159] [1160] [1161] [1162] [1163] на четыре хронологические и смысловые части. В первых 24-х главах соответствуют периоду от пятого года пленения иудейского царя Иехонии (и самого Иезекиля) до начала осады Иерусалима - они полны упреков и жестоких предсказаний - пророк, не жалея красок, клеймит иудейскую знать за идолопоклонство, ростовщичество, притеснение бедноты и пришельцев- неевреев, осуждает её за проегипетскую ориентацию во внешней политике. Следующие 25-32 главы посвящены периоду осады Иерусалима. В главах 3339 приводятся пророчества, относящиеся к первым, самым тяжелым годам «Вавилонского плена», они полны утешений и чаяний светлого будущего. Последняя, четвертая часть - своего рода религиозно-политическая утопия, в которой пророк показывает восстановленный Иерусалим и в его центре величественный храм1.}

Таким образом, если учитывать, что даты событий в летописных памятниках не могли появляться случайно, мы можем предполагать, что отсылка к библейским сюжетом в форме обращения к памяти святых (даты в календаре) могла быть представлением своеобразной (скрытой) концепции ордынского владычества и освобождения от него. Во всяком случае, смысловое наделение числа отбытия князя в степь произошло после события, что можно предполагать и в отношении даты - 20 июля. Вернувшись из ставки хана победителем, Иван Михайлович мог рассматриваться как человек, получивший божественную поддержку, которая выразилась в его отъезде в Орду в Ильин-день - день щедро наделяющего (Иван Тверской) и справедливо карающего (Юрий Холмский) пророка.

В 1412 г. в Орду отбыл Василий I Дмитриевич. Его отъезд отмечен в летописях 1 августа - празднество Всемилостивому Спасу и Пресвятой

-э

Богородице . А Никоновский свод особо подчеркнул, что князь выехал «на память святыхъ Еліозара и Соломоніи и 7 сыновъ ея». Вероятно, выезд князя ^{[1164] [1165] в Орду в этот день был связан с надеждой на защиту и покровительство Христа и Богородицы.}

«На память Успенія святыа Богородица» ¹ - 15 августа 1412 г. - отправился в ставку Джелаль-ад-Дина Иван Михайлович Тверской. А почти 20 лет спустя, 15 августа 1431 г., «на праздникъ же пречистыа успеньа» выехал в ставку Улуг-Мухаммеда Василий II Васильевич Московский . В том 1431 г. 8 сентября «на праздникъ рожества пречистыа богородици... поиде за великим княземъ ко Орде же» Юрий Дмитриевич Звенигородский и

-э

Галицкий . Богородичный культ на Руси и в Московском княжестве был чрезвычайно распространен. Для русских праздник Успения Богоматери - свидетельство Её предстательства за мир и Церковь Христову: Она умерла и, телесно оставив мир, не перестает ходатайствовать за нас перед Своим Сыном^{[1166] [1167] [1168] [1169] и покровительствовать Руси и Московскому княжеству.}

Особенно благоприятным днем для начала различных дел считался праздник Рождества Богородицы^[1170] (8 сентября - ср. Куликовская битва).

Таким образом, вполне очевидно, что сохранившиеся даты отъезда князей ко двору ордынского хана не являются случайными. Выбор даты был обусловлен, по всей видимости, основными целями поездки князя: соответственно им выбирался святой покровитель начала поездки. Сохранившиеся в письменных памятниках числовые обозначения отъезда князей свидетельствуют, в первую очередь, о смирении князей перед Богом и освещенной Им верховной властью Орды («ордынским пленом»), готовность пострадать за веру, подобно первым христианским мученикам (мотив Дмитрия Солунского) и упование на защиту и покровительства Божественных сил (в частности, Богородицы) в столь опасном и непредсказуемом предприятии. Однако не исключено, что многие числовые обозначения были включены в летописи уже после поездок князей, после осмысления результатов и символичности различных «знаков», к примеру, дней отъезда.

Особо летописи фиксируют лиц, провожающих князей в дальний и опасный путь.

Михаила Ярославича Тверского до реки Нерль, откуда князь отправился во Владимир, провожала жена и младший сын: «Еже до егоже міста проводити его благородная его княгини Анна и сынъ его Василий, возвратишася от него со многим рыданиемъ, испущающе от очию слезы, яко ріку, не могущи разлучитися от вълюбленнаго своего князя»¹. Драматизм разлуки автор рассказа подчеркивает указанием на плачь и рыдание провожающих.

Во Владимире князь попрощался со своими старшими сыновьями Дмитрием и Александром: «Егда разлучастася слезни и уныли, отпусти ихъ во отчество свое, давъ имъ дары, написавъ имъ грамоту, раздели имъ отчину свою, ти тако отпусти ихъ» ^{[1171] [1172] [1173].}

Сына Михаила Александровича Тверского Александра в его последнюю поездку в Орду в 1339 г. провожали супруга с детьми, епископ, настоятели монастырей («Епископь же, игуменъ и съ попы, и княгины его съ дітми своими проводиша его обону страну усть Кашины до святого Спаса; и служивъ службу у святаго спаса, молитву сътворивъ за князя и за другы его, и тако отпустиша и съ многымъ плачемъ и стенашемъ, абіе престаша отъ тугы»). После традиционной молитвы князь отправился в степь речным путем («А князь поиде въ насадъ...»). Его младший брат Василий «съ бояры и со слугами проводиша и до Святославля поля» .

Московского князя Дмитрия Ивановича до южного рубежа княжества, до реки Оки, в 1371 г. провожал митрополит всея Руси: «Алексій митрополитъ проводилъ его, молитву сътворилъ, отъпусти его», а «...самъ възратися въспят[ь], и пр1ехавъ градъ Москву»¹.

Ивана Михайловича Тверского в 1412 г. «проводиша его сынове его и все многое множество народа со слезами». Кроме того, «иніи бояре и слуги множество проводиша его до Нижняго Новагорода; и тако отпустивъ ихъ назадъ, а самъ поиде въ Орду»^{[1174] [1175]. Такие массовые проводы своего князя летописец упоминает единственный раз.}

Проводы и прощание с родными и близкими Даниила Галицкого в летописи не отмечены. Правда, упомянуто, что накануне поездки князь «.думавъ с братомъ своимъ (Васильком Романовичем Волынским - Ю.С.) и

-э

поЪха ко Батыеви» .

Таким образом, отъезд князя в степь в первое время ордынской зависимости нередко сопровождался вызовом хана. Позже, когда система устоялась, князья сами отправлялись в ставку хана в соответствии со сложившейся ситуацией (смерть хана или великого князя) или исходя из своих личных политических интересов (жалоба на соперника, приобретение ярлыков на соседние княжества и т.д.)

Сохранившиеся даты отъезда соотносятся, по всей вероятности, с главными целями поездки князя - исходя из них выбирался святой покровитель начала поездки. Нельзя не учитывать и того факта, что многие числовые обозначения могли быть включены в летописные памятники «задним числом» уже после поездок князей, после осмысления результатов и символичности различных «знаков».

Вполне закономерно, что в дальнюю и опасную поездку князя провожали его родные и близкие. Провожали они его до границы княжества.

Однако, к примеру, Михаила Ярославича Тверского его старшие сыновья сопроводили до столицы не удельного, а великого княжества - г. Владимира. Это может быть объяснено не только нахождением города по дороге в степь, но и тем фактом, что князь Михаил являлся до описываемых событий великим владимирским князем.

Часто также до границ княжества князя провожали высшие церковные иерархи - митрополит или епископ.