Экономические взгляды славянофилов в к. 50 -х — 60 -е годы

Когда освобождение крестьян от крепостной зависимости стало неизбежным, в стране развернулась острая идейная борьба по вопросу о путях и способах решения земельного вопроса.

МИХАИЛ АНТОНОВ

Революционные демократы (Чернышевский и др.) призывали передать всю землю крестьянам без выкупа.

Император Александр II и его правительство не могли пойти на поводу у «революционных демократов», требовавших конфискации всей помещичьей земли и передачи ее крестьянам, то есть мгновенной «ликвидации помещиков, дворянства как класса», ибо это вызвало бы такое потрясение основ государства, масштаб которого невозможно себе представить. Ведь даже революция, которая произошла почти 60 лет спустя, когда устои царского режима были основательно подточены, сопровождалась многолетней кровавой и разрушительной Гражданской войной. А что произошло бы в 1860-е годы?

Тогда речь могла идти только о наделении крестьян землей за выкуп. А из всех проектов такого рода наиболее радикальным был проект именно славянофила А.С. Хомякова, предлагавшего государству выкупить сразу всю землю у помещиков и раздать ее крестьянским общинам, с тем чтобы крестьяне в течение нескольких лет вернули ее стоимость казне. Правительство Александра II не приняло этот вариант реформы.

А.И. Кошелев, основываясь на опыте своего более чем 20летнего хозяйствования, доказывал, с одной стороны, выгодность применения вольнонаемного труда, а с другой - охранения крестьянской общины. Он был решительным противником развития России по тому же пути, по которому прошла Западная Европа, пришедшая к расколу общества на антагонистические классы - имущую буржуазию и неимущий пролетариат.

Земля - главное богатство; кто ею владеет, тот и хозяин в стране. А потому весьма важно то, как она в обществе распределена. Кошелев решительно выступает против тех, кто проповедует опыт

остзейских баронов, разделивших общество на хозяев (Wirthe) и батраков (Knechte), которые даже не живут в своих домах и не обедают с семьей.

Еще в 1862 г. Кошелев написал брошюру «Что такое дворянство и чем оно должно быть?». Цензура ее запретила. Кошелев напечатал ее в Лейпциге под названием «Какой исход для России из ее нынешнего положения?».

В брошюре отмечалось, что во всех слоях российского общества царит недовольство сложившимся в стране положением. Дворянство утратило владение землей и крепостными людьми, причем это произошло для него неожиданно, и как оно будет жить дальше, на что существовать, какое место займет в жизни страны - неизвестно. Крестьяне получили свободу, но со столь заметным уменьшением земельных наделов, что не смогут обеспечить даже собственный прокорм, не говоря уж об уплате податей. К тому же для них оставлены телесные наказания, и розга стала главным средством их вразумления. Среди них широко распространено убеждение в том, что «Царь хотел нам дать волю, да бары его обманули и нас себе вновь закабалили». Они не верят, что Царь мог оставить их бесприютными сиротами. Недовольны новыми порядками купцы и мещане.

Это не значит, что в стране стало хуже, чем было.

Далее в брошюре рассматривается состояние крестьянского, дворянского, финансового дела, бюрократии и т.д. Особый интерес представляет следующее место из характеристики состояния экономики России: «(внешняя) торговля наша идет так, что мы постоянно приплачиваем деньги за излишки привоза против вывоза. Мы мало тратим на улучшение путей сообщения, на распространение просвещения и на другие производительные расходы, а между тем наш бюджет представляет всегда дефициты, которые должны покрывать или займами, или новыми выпусками ассигнаций. Мы добываем ежегодно значительное количество серебра и золота, а ни одной звонкой полноценной монеты нет у нас в народном обращении. Отчего все это?».

То, что наш бумажный рубль не подлежал размену на золото, Кошелев считал проявлением государственного банкротства. «Частного человека за это сажают в тюрьму, а бюрократия его совершает и еще требует, чтобы продолжали ей верить. Возвращение рублю его настоящего достоинства есть дело неотложное и необходимое в отношениях нравственном, политическом и экономическом. Как частный человек, так и государство, сперва исполняет свой долг и уже потом свободно распоряжается своими деньгами. Самый тяжкий заем выгоднее несостоятельности, ибо она подрывает, уничтожает кредит, а в наше время без кредита, как без воздуха, жить нельзя».

Возвращаясь к положению дворянства в России, Кошелев задается вопросом: «Как же нам соединиться с народом?». И приходит к выводу: в России предстоит подвиг всем. Дворяне должны отказаться от своей исключительности, открыть доступ в свой круг лучшим людям всех сословий. Землевладельцам следует образовать свои уездные общества, не землевладельцы станут горожанами.

Прошло 13 лет. Кошелев снова вынужден печатать за границей, в Берлине, свою новую книгу «Наше положение». И опять он характеризует состояние российских финансов, которое за прошедшие годы только ухудшилось.

Цены на все быстро растут, рабочие все больше пьют, их зарплата растет и уже становится неподъемной для фабрикантов и землевладельцев, но все-таки не покрывает потребностей, возросших по сравнению с временами крепостного права. Сельское хозяйство часто страдает от неурожаев: распахиваются луга и площади, освобожденные от леса, но почвы мало удобряются, эксплуатируются хищнически. Купцы, покупающие имения дворян, стремятся поскорее вернуть затраченный капитал. Помещики живут в городах, оставив имения на управляющих. Земства стеснены в своей деятельности, суды зависимы от власти. Правительство стоит особняком и, видимо, думает лишь о том, как стричь нас, и мы смотрим на него как на нечто чужое.

«Правительство имеет в виду только империю, а не разнообразные части, ее составляющие, и даже империя часто исчезает в кипах бумаг, в водовороте личных выгод и искательств тьмы тем сановников и чиновников. Финансовое управление имеет в виду облагать что под руку попадется и извлекать деньги откуда легче и спорее, поощряет всякого рода спекуляции и вовсе не заботится о развитии действительных богатств России, на что нужно и больше времени, и более тщательное изучение страны, ее местных обстоятельств и свойств ее жителей. Вообще у нас - и в частном, и в общественном, и в государственном быту преимущественно строится на песчаной поверхности маловедения и легкомыслия, а не на твердом материале знания, труда и заботливости.

В чем же причины такого ненормального положения в нашей экономике? Кошелев подробно разбирает одну из них, видимо, с его точки зрения - главную: «Министерство финансов покровительствует учреждению банков, но мало гарантирует публику (права вкладчиков). Оно меньше думает о сокращении расходов, чем об увеличении доходов. и вообще не хозяйственно распоряжается государственными сборами».

И далее как бы мимоходом Кошелев делает важное открытие. Он установил важнейшую причину отсталости российской системы управления государством и его экономикой: «Наше государственное хозяйство еще сохранило много сходства с прежним нашим помещичьим хозяйством». Недавние крепостники, оставшиеся вблизи верховной власти, смотрели на Россию как на свою вотчину и управляли страной и разными отраслями ее экономики так же, как помещик своими крепостными.

Высшие сановники и чиновники государства были дворяне, они приходили на службу, имея лишь опыт управления своими имениями, и на новом месте вели себя, как хозяева вверенных им участков государственной службы.

Помещики содержали большую дворню, устраивали балы, покупали роскошные туалеты. Не хватало денег - требовали оброк с крестьян вперед. «Но на улучшения по хозяйству, на покупки машин и орудий и пр. у нас никогда не было денег; эти расходы мы всегда откладывали до иных, более благоприятных времен, которые почти никогда не наступали. Таким образом мы сводили кое-как концы с концами и слыли людьми достаточными, даже богатыми. Никто нас не учитывал; ни перед кем мы не были ответственны; одним словом, мы жили спустя рукава полными барами».

И вот как ведется государственное хозяйство: «Чиновникам и сановникам разного рода и звания, как звездам на небе, и числа нет; оклады им, по большей части, хотя и умеренные, однако со включением в счет разных добавочных и чрезвычайных назначений, они становятся и весьма значительными и крайне тяжелыми для народа; прямые налоги, правда, мало и медленно увеличиваются, но зато косвенные сборы растут не по дням, а по часам; при недостатке обыкновенных доходов, наше финансовое управление не затрудняется обложением будущих поколений, то есть заключает займы, несмотря на то, что мы находимся в мире со всем миром, и что мы тратим на улучшение путей сообщения не более того, что и впоследствии будем и должны тратить ежегодно на разные производственные расходы. Одним словом, бережливость и хозяйственность не составляют отличительных свойств нашего финансового управления».

Царь в этом, конечно, не виноват. Намерения Государя прекрасны, но исполнение их, по милости бюрократии, таково, что эти благие предначертания остаются тщетными. Вот как осуществляется распоряжение государственными финансами: «Сметы составляются каждым министерством особо, не в смысле общего государственного хозяйства, а как будто каждое министерство было совершенно отдельною единицею («status in statu», «государство в государстве»). Эти сметы сообщаются в министерство финансов и в государственный контроль, которые пишут на них свои замечания; затем все вносится в департамент государственной экономии, где заняты два моряка, один инженер, один военный и два гражданских сановника, ни один из них никогда не занимался финансовым делом. В завершение всего, общая государственная смета вносится в общее собрание государственного совета, где, в одном или двух заседаниях, все заканчивается и представляется на Высочайшее утверждение. При таком ходе дела, может ли быть настоящее рассмотрение государственной росписи? Внимательного, обстоятельного, собственным интересом руководимого и с ответственностью сопряженного разбора и обсуждения росписи необходимых расходов и доходов - у нас нет, и при нынешних обстоятельствах, не может и быть. Государственный контроль. превратился в учреждение pro forma».

Такая система управления могла более или менее функционировать в условиях крепостного права, но она оказалась совершенно не соответствующей новым условиям развития России: «В прежние времена заведовать финансами, как и всякой другой частью государственного управления, было нетрудно: дела были несложные, крепостная зависимость сковала всех и все; даже сомнение в ее законности и мысль об ее отмене считались проступками и подвергали ответственности тех, которые их себе позволяли. Под сенью общего молчания и всякого рода злоупотреблений, которыми каждый старался пользоваться сколько мог, дела шли, так сказать, сами собой, оставалось только их не задерживать и не изменять их хода внесением в него каких-либо реформаторских затей. Помещикам, чиновникам и в особенности сановникам житье было привольное; а о крестьянах, мещанах и других подлых людях кто же думал? Тогда в администрации почти никто не предъявлял никаких требований; а если какие-либо просьбы и жалобы подавались, то старались по ним удовлетворить на основании любимого русского правила: «грех пополам».

Теперь обстоятельства совершенно изменились. Дела вообще чрезвычайно усложнились, запутались и приняли совсем иной оборот; финансовые же дела в особенности, как для людей самые близкие и самые чувствительные и по существу своему самые разнообразные, подверглись особенно значительному изменению. Кредит, громадные спекуляции, сближение не только людей, но и народов между собой, вздорожание почти всего, требование уравнительности при обложении податями и пр., - вот предметы, на которое прежде финансовое управление почти не обращало внимания и которые теперь требуют, с их стороны, самого обстоятельного изучения и самой бдительной заботливости. Теперь каждый вопрос должен быть рассматриваем, обсуждаем и решаем не односторонне - в видах пользы казны, а и с соблюдением интересов частных лиц. Теперь люди не расположены молчать и все переносить в виде насланий свыше; но они требуют от правителей не только мудрого распорядка государственными делами, но и такого распорядка, который соответствовал бы желаниям народа. Кто же теперь, не говорю один, но и окруженный сотнями советников и помощников, поставленных, как и он сам, в одностороннее положение распорядителей, не испытующих на себе действия этих распорядков, в состоянии вести общие

МИХАИЛ АНтОНОВ

финансовые дела с успехом и с обращением надлежащего внимания на потребности страны и ее многочисленных и разнообразных деятелей? Теперь дела вообще так устроились, что нет возможности не только ими руководить, но даже их настоящим образом понимать без помощи и содействия людей, прямо в них заинтересованных. Теперь участие страны в производстве ее общих дел, через избранных ею представителей, стало совершенно настоятельной необходимостью. И недобросовестно поступают те, которые взваливают на себя и на чиновников, ими же назначаемых, ведение общих дел, без содействия самого общества.

При нынешних обстоятельствах, при крайне критическом состоянии частных, общественных и государственных финансовых дел, одностороннее бюрократическое их ведение не соответствует более потребностям нашего времени и нашей страны. С отменою крепостной зависимости людей от их владельцев, неминуемо раскрепощение их и в других отношениях. Содействие всего общества к высвобождению из пучины, в которой мы обретаемся, совершенно необходимо. Тягости, налагаемые теперь на граждан, могут быть переносимы только при собственном убеждении в их неизбежности. Ум и совесть всей интеллигенции страны непременно должны быть вызваны. Гласность действительная, а не официальная и не официозная, которой плохо верят, имеет быть положена в основу ведения нашего государственного хозяйства». Иначе, предупреждает Кошелев, страна провалится в «бездну, на обманчивой поверхности которой мы теперь беззаботно дремлем».

Уже в первом своем печатном органе - в журнале «Русская беседа» (хотя специально экономического отдела в нем не было) появился ряд статей экономического характера и по другим, кроме земельного, вопросам.

Одним из самых важных вопросов развития экономики России в 50-60-е годы стал вопрос о строительстве железных дорог. Сам Николай I относился к этому нововведению настороженно, в его правительстве преобладали противники железных дорог. Министр финансов граф Е.Ф. Канкрин даже доказывал, что от чугунок будет один вред: лишатся заработков извозопромышленники, участятся лесные пожары, усилится бродяжничество и пр. Даже многие военные считали, что непроезжие дороги России - это своего рода линия обороны. Но перевесили военные соображения другого порядка: быстрота перевозок позволит обходиться меньшей численностью армии, при необходимости крупные воинские соединения могут быть переброшены в тот регион, где в них окажется нужда. Поэтому сначала в качестве эксперимента была построена иностранцами Царскосельская

железная дорога, а перед самым началом Крымской войны исключительно силами русских инженеров и строителей сооружена Николаевская дорога, соединившая Петербург и Москву.

В первом номере «Русской Беседы» А.И. Кошелев высказал свои «Соображения касательно устройства железных дорог в России», а в последующих номерах развил их, настаивая на необходимости иметь заранее обдуманную сеть железных дорог с центром в Москве.

Почти все статьи номера носили полемический характер и содержали критику взглядов, господствовавших тогда в российском образованном обществе. Журнал был тепло принят в узком кругу патриотически настроенных образованных людей и сразу же вызвал к себе неприязнь российских западников, которые, даже еще не понимая вполне его позицию, уже почувствовали ее враждебность к иноземному идейному господству в нашей стране. Надо напомнить (а об этом, к сожалению, часто забывают): отличительной чертой западного миросозерцания является убежденность в том, что оно единственно правильное на свете и взгляды, ему не соответствующие, должны быть искоренены.

«Русская Беседа» последовательно выступала с доказательством неэффективности труда крепостных крестьян и преимуществах труда вольнонаемного.

Другим печатным органом славянофилов стал ежемесячный журнал «Вестник промышленности», выходивший в 1858-1860 под редакцией Ф.В. Чижова (а затем также и И.К. Бабста) и посвященный проблемам экономики России накануне крестьянской реформы. В качестве приложения к журналу выходила еженедельная газета «Акционер», содержавшая сведения о последних правительственных до - кументах, касающихся экономики, объявления правлений акционерных обществ, курсах акций и т.п., а также статьи на экономические темы (например, о торговле хлебом в Москве зимой).

Журнал последовательно выступал за проведение реформ, направленных на ускорение промышленного развития России. Его редакция и авторы считали необходимыми ликвидацию крепостного права; отмену феодальных сословных институтов; непосредственное участие представителей торговли и промышленности в управлении экономикой; введение прогрессивного налога; созыв купеческих съездов; покровительство отечественному предпринимательству, в том числе установление протекционистских таможенных тарифов; широкое железнодорожное строительство; создание частных кредитных учреждений; развитие отечественной металлургии и машиностроения; более интенсивное освоение природных богатств страны; расширение внутреннего рынка за счет освоения национальных окраин; создание широкой сети учебных заведений.

Каждый номер журнала, выходившего с 1858 по 1861 год, открывался обозрением состояния промышленности и торговли в России, а также в Западной Европе и в США. Далее сообщалось о технических новинках и о новых идеях и трудах в области экономики и финансов, помещались очерки о русских самоучках (например, о механике Ползунове) и об отдельных регионах и населенных пунктах России (в частности, о селе Иванове, ставшем одним из крупнейших центров хлопчатобумажной промышленности в России). Чижов печатал в журнале и свои статьи (например, «Каким путем должно идти образование низших слоев общества?»).

Авторы журнала, выступая за быстрое развитие промышленности в России, доказывали необходимость уничтожения крепостного права именно с этих позиций. Они подчеркивали, что «свободный труд - непременное условие каждого промышленного дела», и ратовали за замену подневольного труда крепостных вольнонаемным.

Уже в первом же номере журнала отмечалось, что строительство заводов и фабрик ведется часто совершенно невежественными людьми. У кого завелись деньги, тот и строит фабрику, «но из двадцати заводчиков едва ли хоть один понимает и изучает дело». Обычно строят предприятия потому, что, по слухам, у других дело идет хорошо.

«Вестник» стремился представить все точки зрения на пути развития промышленности и торговли, отвергая лишь те мнения «представителей науки», которые доказывали, «что у нас не место промышленности, мы навеки веков должны оставаться пахарями».

В первое время становления промышленности в России заводчики и фабриканты стремились получить наибольшую прибыль и ради этого жестоко эксплуатировали рабочих, сводя их заработок к минимуму. А славянофилы настаивали на том, что заработная плата рабочего должна не только полностью удовлетворять все его потребности, но и содержать некоторый излишек против этого, чтобы обеспечить развитие рабочего как человека. Без этого у рабочего будет не жизнь, а унылое существование.

Промышленникам, стремящимся к высшим достижениям, нужен высококвалифицированный рабочий. Чижов помещает статью «Каким путем должно идти образование низших сословий общества?», в которой говорил, что сдерживать образование - это преступление перед обществом и Богом. Помещаемые в «Вестнике» очерки об отдельных промышленных центрах (например, очерк «Село Иваново» - о средоточии российской хлопчатобумажной промышленности) показывали беспробудное пьянство, вообще неразумность жизни рабочих, лишенных образования и духовного просвещения.

В журнале впервые в России был поставлен и всесторонне обоснован вопрос о создании у нас частных банков. Главная мысль статей об этом сводилась к тому, что в Англии капитал накапливался постепенно, и там частные банки существуют давно. В США обосновались переселенцы, не имевшие больших средств, а потому получили распространение акционерные банки. В России нет доверия к акционерным обществам, потому что там нет единого хозяина, и случаи банкротства таких обществ нередки, учредители банков, забрав деньги вкладчиков, исчезали в неизвестном направлении. Поэтому к частным банкам доверия будет больше.

Многие статьи даже своим названием говорили о проблемах, нерешенных в России до наших дней, например: «О лесных продуктах, как о богатстве, которым мы не умеем еще пользоваться».

В своей статье «Современные нужды нашего народного хозяйства» (1860, № 7) И.К. Бабст, близкий к славянофилам, рисует довольно мрачную картину расстройства экономического организма России. Отовсюду слышится: не хватает денег, исчезла звонкая монета, в обращении преобладают ассигнации, выпущенные в большом количестве в связи с необходимостью покрывать расходы на армию во время Крымской войны. Капиталы уходят из банков в неведомые и шаткие акционерные общества. Неясны поземельные отношения, нарушена связь между помещиками и крестьянами. Таможенные послабления странам Запада препятствуют росту отечественной экономики. В общем, страна больна, и паллиативами тут ничего не сделать. Ведь ни одна сторона народной жизни не может изменяться изолированно от других ее сторон.

Бабст доказывал, что важнейшая причина бедности России - в нехватке капиталов. «Чего не хватает - денег? Нет, капитала». Для устранения этого дефицита нужно развязать руки предпринимателям и не посягать на частные капиталы. Народное хозяйство нельзя считать только средством для государственных финансов, частное и государственное хозяйства тесно связаны между собой. Бабст осуждал воцарившиеся в предреформенной России страсть к спекуляции, к роскоши и к скорой наживе без труда, акционерную горячку. Новые компании обратили оборотный капитал в основной, следствием чего стал застой. Ввозя из-за границы предметы роскоши, Россия расплачивается за них золотом, а не продукцией своей промышленности (почти отсутствующей еще). Такими способами могут разбогатеть отдельные лица, а народ не разбогатеет никогда.

Бабст стоял за привлечение в Россию иностранного капитала. Он предлагал программу ликвидации экономической безграмотности российских предпринимателей, сам читал публичные лекции по политической экономии.

В рассматриваемой статье Бабст ссылается на изданную в 1857 году свою брошюру «О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала». А в 1860 году вышла его же книга «Мысли о современных нуждах нашего народного хозяйства»[23]. В них Бабст, рассмотрев условия умножения материального благо - состояния, капитала вещественного, обратил внимание читателей еще и на другую сторону проблемы: «.Есть еще одна отрасль народного капитала - это капитал нравственный». Этот капитал заключается «в народной честности, в народной предприимчивости и степени трудолюбия, в живом и ревностном участии к общему благу, в привычке не полагаться на внешнюю помощь, не искать себе в силах, лежащих извне, но в самом себе, в привычке к самостоятельности. Не одинаково и не ровно распределены сии высокие качества нравственного достояния народного, этого неоценимого запаса нравственного капитала. Подобно вещественному богатству, проявляющемуся в разных степенях, встречаем мы и нравственный капитал не в одном и том же количестве. Мы найдем многочисленные здесь ступени, начиная от жидовского торгашества и барышничества, врожденного восточным народам, до непоколебимой честности квакеров, известной всему миру, от лени неаполитанского лазарони до трудолюбия английского работника и от совершенной апатии, от совершенного отсутствия потребности к улучшению своего быта земледельческого населения на востоке до неутомимого духа к спекуляции североамериканца. Вглядитесь в весь общественный организм восточных государств, и вы увидите, что там, где дети от своих родителей заимствуют с самых молодых лет презрение к честному труду, презрение к честности и образо - ванию, где все управление основывается на продажности и на подкупе, где господствует полный произвол везде и всюду, где уголовное законодательство существует почти единственно для потачки преступлению, а не для того, чтобы карать его, - там, конечно, не может быть честности, а где нет честности, там не может развиваться и умножаться народное богатство. И действительно, где более бедности и нищеты, как не в самых благословенных странах Азии и Европы, но страдающих от дурного управления? Развитие промышленности может быть только там, где господствует честность в народе и где развит кредит. Английские векселя принимаются охотнее всего на биржах; богатейшие и известнейшие во всемирной торговле дома, самые зажиточные торговцы встречаются только в тех местах, где существует продажа без запроса, где даже не знают, что значит торговаться. Запрос, барышничанье, страсть торговаться - это явный признак мало развитого народного хозяйства, а вместе с тем и народной честности, потому что здесь каждый думает нажиться скорее и быстрее всякими непозволительными средствами. Оглядимся же беспристрастнее на все наши в течение последних лет затеянные предприятия. Откуда взяты на них средства? Где нашлись капиталы? Бумажные деньги - это не капитал. Не бумажные рубли, не даже серебряные не в состоянии вызвать к жизни необходимых для предприятий средств, не они капитал, а настоящий капитал состоит в средствах для прокормления рабочих, в материалах, и этот-то действительный капитал у на не велик, и далеко не представляется теми вновь созданными и брошенными в народное обращение искусственными капиталами в форме кредитных билетов. В такое критическое время проявляется самым ясным образом все различие между частным и народным богатством. Умножением денег частные лица могут разбогатеть, народ никогда. Отчаянные спекуляции могут обогатить одних, разоряя других; народ от спекуляций никогда не будет в выигрыше. Народ благоденствует и богатеет от действительного производства, от предприятий призрачных никогда».

Вообще-то подобные рассуждения о связи развития экономики с честностью не вполне подтверждаются практикой, тем более в отношении североамериканцев. Америка тогда еще оставалась по преимуществу страной эмигрантов, среди которых было немало авантюристов разного рода, но встречались и самые настоящие люмпены. Не всем был присущ «неутомимый дух спекуляции», и не все квакеры были воплощением честности. Об этом свидетельствовала и американская литература, и воспоминания современников, и пресса, сообщавшая о бесчисленных махинациях разных мошенников. Да и приведенные характеристики целых народов кажутся не совсем справедливыми. И все же работы Бабста в свое время играли положительную роль. Особенно важно то, что он подчеркивал различие реального производства и спекуляций с точки зрения последствий для благосостояния страны и народа.

Именно славянофилы вскрыли механизм закабаления России Западом и показали пути освобождения ее от иноземного ига. Весьма показательна в этом отношении статья А. Шипова «О значении

МИХАИЛ АНтОНОВ

внутренней и внешней торговли вообще и особенно в России», суть которой сводится к следующему.

Экономисты в России привыкли говорить о торговле вообще, тогда как в действительности внешняя и внутренняя торговля находятся между собой не в гармонии, а подчас как бы в состоянии войны. Английские экономисты прямо пишут: «Наши огромные капиталы, принадлежащие немногим, - это мощное орудие против других стран и для поддержания нашего мануфактурного производства».

Американский автор так оценивал сущность и цели внешней торговли Англии: «Это война с целью удешевления предметов нашей продажи. война с целью принудить жителей других стран ограничиваться одним хлебопашеством, отклонить от них разнообразные промыслы, замедлить умственное развитие, парализовать всякое движение в разработке металлических сокровищ земли, затруднить добывание железа, уменьшить спрос на труд, захватить всю эту деятельность дома и за границей в свои руки, и таким образом поработить фермеров и плантаторов всех стран мануфактурному превосходству Англии».

Английский предприниматель, посетивший американский штат Орегон, писал: «Сейчас Орегон - пустыня, но когда Америка будет развита, мы без боя навяжем ей принцип свободной торговли, а она «подчинит нам не только Орегон, но и Соединенные Штаты, и они будут платить дань нашим промышленникам».

Другой англичанин добавляет: «Спекулянту, ввозящему товары в чужую страну, не нужно просвещать ее народ и развивать ее промышленность». Известно, как настойчиво, с использованием пушек, навязывала Англия Китаю ввоз опиума.

И вот эта страшная сила иностранного капитала навалилась на Россию и завоевала ее. «Завоевание, может быть, для нас, русских, потому только и страшно, что мы сами перед ним преклонились и не хотим вникнуть в действительное его влияние на степень благоденствия нашего Отечества, а судим по словам других народов, поставленных совершенно в иные обстоятельства и историею, и географическим положением. ».

Автор утверждает: «В истинном понимании торговля - ключ к нашим экономическим проблемам. У нас внутренняя торговля - самый существенный источник благосостояния, который нельзя даже и сравнивать с внешней торговлей», хотя правительство не обращает на нее никакого внимания.

Шипов высмеивает «либрэшанжистов» (сторонников «либр эшанж» - свободного торгового обмена между государствами): да,

англичане нас похваливают: «Вы нас кормите, мы от вас зависим». А мы слушаем - и довольны. Но почему же англичане живут припеваючи, а крестьяне во многих частях России подчас не имеют даже хлеба в количестве, достаточном для прокормления? «Когда бы могли усвоить себе эту самостоятельность взгляда и нравственный смысл англичан, - мы ушли бы вперед в своем развитии». Для Англии принцип «свободной торговли» совершенно естественный. Приморские страны издавна пользовались выгодами своего географического положения и становились торговыми государствами. Генуя, Венеция, Голландия, Англия - вот как переходила в истории эстафета торгового лидера мира.

«Но полезное для одной страны, на известной степени ее развития, может быть вредным для другой, не дошедшей до этой степени ни гражданской, ни научной высоты». Нам надо развивать свою страну и тем обогащаться, а мы все думаем, что найдем богатство за морем, продавая наши скудные произведения.

Взять, например, село Иваново, еще совсем недавно захудалое, а теперь превратившееся в центр хлопчатобумажной промышленности и процветающее, хотя и климат, и почвы там остались те же, что и прежде.

«Немногие местности России могут сбывать свою продукцию за границу. Остальное пространство России должно искать внутреннего сбыта сырых продуктов». Поэтому нужно развивать внутреннюю торговлю, наладить сбыт наших товаров в Азию. «Не должно ли нам при таких обстоятельствах подумать о средствах оберегать наши рынки для собственной внутренней торговли?».

Но для этого, а также для увеличения сбыта наших товаров за границу надо понижать цены на наши товары.

«Пока государство не развито, внешняя торговля может вливать в него иностранные капиталы. Но за это ему приходится дорого платить». На деньги, вырученные помещиками и другими состоятельными людьми от вывоза сырья, приобретаются предметы роскоши. Представители высших классов покупают дорогие заграничные наряды и вина (это диктуют мода, тщеславие, каприз, подражание) и благоденствуют. А народ они держат в невежестве. Народ осужден на прикрепление к земле - уже не крепостным правом, а нуждой. И вывозят из России хлеб не всегда излишний, ведь в Белоруссии в иные годы крестьяне едят хлеб с мякиной. Россия вывозит кожи - а большая часть населения не имеет сапог,

Когда баланс внешней торговли пассивен, производится она на иностранных судах и вообще находится в руках иностранцев, то она обогащает чужие страны.

В международной торговле бедные страны оказываются в положении мелкого торговца, а богатые - в роли крупного капиталиста. И итог торговли всегда один: бедные становятся еще беднее, богатые - еще богаче.

У России огромные природные богатства, а мы не можем их освоить из-за неразвитости внутренней торговли.

Далее Шипов, отмечая, что в экономической жизни России наблюдается некая враждебность между экономистами- теоретиками, претендовавшими на непогрешимость законов своей науки, и представителями делового мира, пытался дать этому объяснение: «Наука политической экономии. явилась чуть-чуть не на наших глазах. Не ее вина, что она не успела еще усвоить всех главных явлений экономической жизни. По одному уже этому притязание на непогрешимость ее законов может ввести в заблуждение, особенно в приложении их к жизни, и породить несогласие между теоретиками и теми, которые по своему положению, да и трудом, и капиталом, и всеми своими способностями исключительно посвятили себя экономическому быту своей страны. Политикоэкономическая наука, так сказать, чистая, отвлеченная, не отделена резко от прикладной, практической. Поэтому законы первой прямо являются законами последней, и логическое правило - что верно и непреложно в частности, прилагается во всей силе там, где приложение прямо противологично, ибо общее положение остается в области идей, а частное приложение переходит в область частных явлений действительной жизни»

Теоретики еще и потому не знают всех обстоятельств действительной жизни, что идеи они почерпнули из опыта других стран, а не России. Но и практики тоже виноваты в воцарившемся в обществе взаимном непонимании: они тоже подчас пытаются свои частные наблюдения возвести в закон. И вот общий вывод А. Шипова: «Наука политической экономии, выросшая на иноземной почве, вместе с экономической жизнью, из нее почерпала свои данные, из них выводила общие законы того общества. У нас наука пошла жизнью организированною, ибо иначе она не могла бы существовать, но ор- ганизированною иначе. Она вышла из исторического развития всей нашей жизни и исторической ее обстановки, в отличие от обстановки тех стран, в которых политическая экономия явилась как наука и возмужала. У нас совершенно иное: экономический быт общества шел своим путем, незнакомым с наукою, и составил свои, так сказать, местные законы, вышедшие и из исторических обстоятельств, и из местных. И те и другие оставили нас позади европейских государств в экономическом развитии. Явилась к нам наука во всеоружии, застает нас врасплох, и представители ее. нападают на нас за то, что мы просим снисхождения к нашей промышленности, до сих пор лишенной помощи науки и еще и по сие время не имеющей никакой защиты, везде прямо даруемой ей полным общественным развитием и общественным устройством.» (развитием сети дорог, банковских учреждений и пр.). Если и соглашаются с необходимостью покровительства - идут на предоставление субсидий отдельным предприятиям, а это проявления произвола, к тому же мера, не ограждающая от конкуренции со стороны иностранного капитала. Предприятия, в том числе и с иностранным капиталом, получившие такие привилегии, будут подрывать благополучие остальных. А субсидии из государственных средств ложатся опять на плечи бедных, тогда как введение таможенных пошлин заставит раскошелиться богатых. Потому что в России 96 процентов семей не покупают импортных товаров.

В статье В. Ососова (1861, № 12) показано, что даже тогда, когда сальдо торгового баланса России оказывается положительным, правительство довольно (дескать, мы не данники чужеземцев), хотя оно лишь повторяет ошибку меркантилистов. На самом деле происходил отток капиталов из России, в особенности за счет покупок русской знати за границей: «Богатое дворянство ничего не сберегало, не вкладывало никогда деньги в банк, а только занимало у него, ничего не производило, но на основе, видимо, правила «noblesse oblige» («по - ложение благородного сословия обязывает») запасалось предметами роскоши за границею и, благодаря услужливости банкиров, пользовавшихся за свои труды оттерками проходивших через их руки денег, переводили свои капиталы на Запад, на пагубу России и радость «царей биржи», русской и иностранных».

А вывозимое сырье обменивалось на предметы роскоши, и «русское богатство покидало свою отчизну, обогащая только наших заграничных кредиторов и, в особенности, тех, через кого эти деньги переходили в их руки».

Особое значение имели материалы журнала, в которых освещался положительный зарубежный опыт развития промышленности и торговли.

В то же время журнал сообщал о кризисе, переживаемом экономикой Англии, предупреждая начинающих российских промышленников об опасностях, какие таятся в стихийном развитии производства, освещал новейшие достижения экономической науки, делая особый упор на необходимость ее тесной связи с практикой.

Удивляет проницательность редактора «Вестника». Хотя американская промышленность конца 1850-60-х годов по сравнению с промышленностью Англии и других ведущих стран Европы находилась еще в колыбели, журнал, освещая зарубежный опыт развития промышленности, особое внимание обращал на достижения США, потому что России, как и Америке, приходилось создавать промышленность заново. Корреспондент журнала в США граф Адам Гуров- ский писал: «В Америке ничего не создано исторически, человек нашел одну нетронутую природу, ему нужно было все создавать». Американцам присущи «жажда деятельности» и предприимчивость, обусловленная тем, что «каждый видит личные выгоды». Там «для поощрения изобретательности не нужно внешних или правительственных мер». И, например, секрет успеха американских промышленников - в том, что там «всему придавали характер частного дела и в то же время соглашали с духом общества и все направляли к общественным целям».

Но Америка, как страна, отстающая в развитии промышленности, попадает на мировом рынке в условия неэквивалентного обмена, недополучая деньги за свое вывозимое сырье и переплачивая за ввозимые мануфактурные изделия. «Это непременный закон экономический», - подчеркивал он. И прямо заявлял: «На великом всемирном рынке Соединенные Штаты и Россия до этих пор, по- видимому, занимают почти одно и то же место». Таким образом, журнал славянофилов обоснованно, со ссылкой на принципы экономической науки (хотя в связи с суровыми цензурными ограничениями и высказал это эзоповым языком) отметил грабительский характер экономической политики Запада в отношении России, которая будет оставаться такой до тех пор, пока наша страна остается экспортером хлеба и сырья.

Доказывая на американском опыте необходимость развития собственной промышленности и государственного покровительства ей, журнал в то же время отмечал, что господствовавшие в южных штатах «владельцы земель и невольников - враги свободного труда, источника всякой промышленной деятельности». Нетрудно догадаться, какие аналогии возникали у читателей, знавших о позиции российских «плантаторов».

Гуровский выступал против фритредерства (политики «свободной торговли»). «У поборников свободы торговли, - писал он, - постоянно перед глазами одна только внешняя торговля»; они забывают, что внутренняя торговля - основа всякой промышленности, и, пока она еще слаба государство должно защищать ее от иностранной конкуренции».

Гуровский отмечал: «В самом широком значении слова, население США по преимуществу торговое». С первых шагов своего пребывания на земле нового континента поселившиеся там колонисты из Европы вступали в операции обмена с местным населением, причем все делалось «частными лицами, без помощи матери-родины».

В журнале, опять-таки со ссылкой на иностранные источники, говорилось о том, как плохо отражается на экономике страны вывоз хлеба в ущерб продовольствию собственного населения (что тогда широко практиковалось в России). Так, в нем цитировали пись - ма известного американского публициста Кэрэя президенту США, где, в частности, говорилось: «Желая улучшить состояние человека, нужно начать с земледельца, потому что земледельческая плата есть норма для всех других. А она тем выше, чем ближе цены на сырье и продукты его обработки. Учреждение домашнего рынка для хлеба, ныне высылаемого за границу, даст толчок вещественным и духовным силам народа, давши каждому полную возможность покупать и продавать труд по своему произволу». Автор письма протестовал против «низведения земледельца на степень простого орудия для торговца», то есть на степень рабства.

В другом письме президенту Кэрэй писал о падении нравов в США, обусловленном торгашеским характером складывавшейся американской цивилизации. По его словам, еще недавно США воспринимались в мире как идеал свободы. А теперь мир видит только наши недостатки, потому что нас представляют за границей «пронырливые, невежественные торгаши, носящие в себе всю порчу Старого Света, без его достоинств, и в грубости, наглости и безмерном деспотизме могущие соперничать с любым варварским народом».

Чижов не только редактировал журнал, но и занимался предпринимательской деятельностью, целиком посвященной благу России.

В 1860-1870-е годы Россию охватила предпринимательская горячка, которую поощряло и правительство. Одной из главных задач тогда было железнодорожное строительство, которое требовало очень крупных капиталов, превосходящих возможности отдельных состоятельных людей. Нужно было создавать акционерные общества.

Все железные дороги в России до 1860 года строились или французскими компаниями, или казной. Решив вырвать русские железные дороги из рук иностранцев, Чижов стал зачинателем движения среди русских купцов и промышленников за строительство железных дорог на частные отечественные капиталы. Он разработал необходимые учредительные документы и технико-экономическое обоснование железной дороги от Москвы до Троице-Сергиевой Лавры (движение открыто в 1863 году), продленной впоследствии до Ярославля и Вологды. Затем он разработал комбинацию, позво-

МИХАИЛ АНтОНОВ

лившую выкупить у правительства Московско-Курскую железную дорогу. По просьбе правительства Чижов организовал акционерное общество Донецкой каменноугольной железной дороги. Он также способствовал проведению окружной железной дороги в Москве.

Правительство уделяло основное внимание развитию промышленности на юге России, а Чижов был сторонником индустриализации всей страны. Петербург - окно в Европу, но одного окна для России мало. Ей нужен мощный торговый флот. Чижов писал: «Если какая-либо страна при развитии у себя железных дорог пренебрежет развитием торгового флота, то она непременно самые железные дороги сделает сборщиком податей со своих жителей в пользу иноземцев». И он становится основным пайщиком Архангельско- Мурманского пароходства, которое должно помочь освоению Севера России. Он знал, что этот проект может оказаться убыточным, однако участие в нем считал актом служения Отечеству.

Чижов с торжеством говорил, что прошло время, когда Россию эксплуатировали иностранцы. Наступает новая эпоха полного господства русских капиталистов и капиталов.

Однако Чижов скоро разочаровался в русских купцах, которые по большей части не в состоянии были подняться до осмысления общегосударственных задач и склонны были участвовать только в тех проектах, которые сулили им «осязательную личную выгоду».

Огромный вклад внес Чижов в развитие банковского дела в России. Подчас русские купцы обладали громадными состояниями, но не имели кредита, в котором в условиях изменяющейся рыночной конъюнктуры часто нуждались и очень богатые предприниматели. Государственный банк, искусственно поставленный в условия, когда он был лишен возможности действенно содействовать развитию отечественной экономики, выдавал кредиты не всем частным предпринимателям и в небольших размерах. По инициативе Чижова ряд предпринимателей (Кокорев и др.) в 1867 году основали Московский купеческий банк. Чижов стал его фактическим руководителем. Затем Чижов организовал купеческое общество взаимного кредита. О Чижове говорили, что он создал «прочный фундамент частного банковского кредита в Москве и, можно сказать, по всей России».

Чижова возмущала необязательность купцов и предпринимателей, которые подолгу задерживали денежные взносы на издание журнала. Когда задолженность превысила критический размер, он отказался от должности редактора. Несмотря на то, что предприниматели собрали необходимую сумму, Чижов остался непреклонным, и журнал прекратил свое существование. А «Акционер» продолжал выходить, но уже как приложение к газете И.С. Аксакова «День».

Но и после прекращения выхода «Русской беседы» и «Вестника промышленности» славянофилы продолжали выступать по экономическим вопросам. Кошелев оказался самым плодовитым (в творческом отношении) из старших славянофилов. Достаточно привести лишь названия его произведений, вышедших отдельными изданиями: «Наше положение» (Берлин, 1875), «Общая земская дума в России» (Берлин, 1875); «О мерах к восстановлению ценности рубля» (СПб., 1878); «Что теперь делать?» (Берлин, 1879); «О кредите землевладельцам при покупке ими земли» (М., 1880); «О сословиях и состояниях России» (М., 1881); «О мерах к сокращению пьянства» (М., 1881); «Memoiren» (Берлин, 1883). Следует назвать также несколько крупных его журнальных статей (кроме уже упоминавшихся «Соображения касательно устройства железных дорог в России» - «Русская Беседа», 1856, т. I и III): «О способах заготовления провианта для фуража и армии»; «По поводу журнальных статей о замене обязанной работы — наемной и об общинной поземельной собственности»; «Нечто о грамотности»; «О цензе»; «О процентных денежных знаках»; «О главных препятствиях к устройству и успехам наших сельских хозяйств»; «Неотчуждаемость крестьянских участков и круговая порука»; «О нашем денежном кризисе»; «О подушных податях»; «О государственном земском сборе»; «О прусских податях, классной и подоходной, и о том, желательно ли и можно ли ввести их у нас?»; «Ответ на заметки г. Колюпанова о переложении подушной подати»; «О военной повинности с земской точки зрения»; «В чем мы более всего нуждаемся?»; «О всесословной волости».

Но не все славянофилы считали общину непременным атрибутом русской жизни «ныне, и присно, и во веки веков». Ю.Ф. Самарин допускал, что при необходимости она может быть упразднена и земля станет частной собственностью. Такая возможность предусматривалась и положением о земельной реформе.

Кошелев и Самарин вынуждены были издавать свои книги за границей и нелегально, ввоз этих книг в Россию был запрещен. Зато их внимательно изучал Маркс, почерпнувший из них много сведений о состоянии экономики России и земельного вопроса в стране.

Настаивая на отмене крепостного права, славянофилы в то же время выступали противниками утвердившегося в Западной Европе капиталистического строя, царства мещанской бездуховности, состояния, по выражению И. Киреевского, «полускотского равнодушия ко всему, что выше чувственных интересов и торговых расчетов». Особенно опасной казалась им перспектива разделения общества на буржуазию и пролетариат, готовые вступить в смертельную борьбу между собой.

Широко распространенные в советский период утверждения о реакционном, ретроградном характере учения славянофилов опровергаются фактами. Славянофилы приняли активнейшее участие и в проведении крестьянской реформы, и в работе новых земских учреждений, и в пропаганде новейших научно-технических достижений. Одни славянофилы занимались преимущественно теоретическими разработками, другие практически участвовали в выработке новых форм развития экономики. Славянофил Ф.В. Чижов и его сподвижники, можно сказать, стояли у истоков выработки теории и практически закладывали развитие современной им промышленности России буквально с нуля.

Славянофилы боролись против господствовавшей тогда точки зрения, будто Россия - страна земледельческая и ее роль в мировой экономике - поставка хлеба в Западную Европу. Они утверждали, что нашей стране нужно всестороннее развитие производительных сил, в том числе современные промышленность и транспорт, доказывали необходимость государственного покровительства отечественному производителю, и потому выступали против фритредерства (политики «свободной торговли»). Славянофилы внимательно изучали зарубежный опыт развития промышленности, обращая особое внимание на достижения США, потому что России, как и Америке, приходилось создавать промышленность заново. На примере Америки они показывали, что страна, отстающая в развитии промышленности, попадает на мировом рынке в условия неэквивалентного обмена, недополучая деньги за свое вывозимое сырье и переплачивая за ввозимые мануфактурные изделия. При этом подчеркивалось: «Это непременный закон экономический». Таким образом, славянофилы первыми обоснованно, со ссылкой на принципы экономической науки (хотя в связи с суровыми цензурными ограничениями и высказали это эзоповым языком), отметили грабительский характер экономической политики Запада в отношении России, которая будет оставаться такой до тех пор, пока наша страна остается экспортером хлеба и сырья.

У славянофилов уже можно встретить сообщения о кризисе, переживаемом экономикой Англии, и как бы предупреждение начинающим российским промышленникам об опасностях, какие таятся в стихийном развитии производства. Указывалось и на порочность практики, при которой российские заводчики и фабриканты стремились получить наибольшую прибыль и ради этого жестоко эксплуатировали рабочих, сводя их заработок к минимуму. Хотя понятие «человеческого капитала» тогда еще не было сформулировано, славянофилы настаивали на том, что заработная плата рабочего должна обеспечить его развитие как человека, боролись (не только статьями в журналах, но и практически в своих имениях) за просвещение и охрану здоровья народа. Они доказывали, что промышленникам, стремящимся к высшим достижениям, нужен высококвалифицированный рабочий.

Чижов, И.С. Аксаков и другие славянофилы участвовали в учреждении акционерных обществ, банков, обществ по строительству железных дорог и морских пароходств и пр.

Славянофилы не мирились с отставанием России от наиболее развитых стран Западной Европы в экономическом и технологическом отношении. В частности, они были сторонниками широкого железнодорожного строительства в России. При этом они рассматривали железные дороги и как инструмент для решения стратегических задач, и как мощное средство подъема экономики. Славянофилы считали, что России нельзя ориентироваться не только на экспорт зерна, необходимо расширение внутреннего рынка, в частности, и зерно следует направлять в промышленные центры страны. Они полагали необходимым сначала выработать план железнодорожной сети страны на перспективу с центром в Москве и осуществлять этот план поэтапно. Это, по их мнению, позволит полностью удовлетворить потребности страны в перевозках и при этом избежать неоправданных затрат на сооружение случайных линий, которые служат лишь интересам отдельных кланов.

После отмены крепостного права и проведения других либеральных реформ в российской экономике быстро укреплял свои позиции иностранный капитал. Славянофилы первыми выдвинули лозунг превращения России во всесторонне развитое государство, обеспечения ее экономической и технологической независимости, развития экономики силами отечественного капитала.

В частности, славянофилы не мирились с господством в Главном обществе российских железных дорог французского капитала, которому доставалась и львиная доля прибыли от их строительства и эксплуатации. Именно в их среде зародилась идея вытеснить иностранный капитал из этого важнейшего сектора отечественной экономики и строить дороги на средства частных компаний, чтобы не обременять государственный бюджет.

По инициативе Чижова на русские деньги и русскими инженерами была построена первая частная железная дорога Москва-Троице- Сергиева Лавра, впоследствии была продолжена до Ярославля, а затем и до Вологды и оказалась экономически очень эффективной. Славянофилы участвовали и в строительстве ряда других железных дорог. Чтобы не закупать и подвижной состав, и рельсы за границей, славянофилы поставили вопрос о развитии соответствующих отраслей промышленности, включая металлургию, машиностроение и добычу каменного угля, и положили начало ряду других отраслей экономики, чтобы избавить Россию от импорта некоторых видов продукции. Так, Чижов занимался шелководством.

Полного господства российского капитала дореволюционная Россия так и не добилась, но сдвиги в этом направлении, в том числе и благодаря усилиям славянофилов, были ощутимыми.

Строительство железных дорог - дело настолько дорогостоящее, что оно оказывалось не по силам даже самым богатым предпринимателям. Чижов создает Московский купеческий банк и Московское общество взаимного кредита.

Славянофилы были единственным в России идейным течением, которое понимало необходимость комплексного развития транспортной системы страны, включающей железнодорожный, шоссейный, морской и речной транспорт. Ф.В. Чижов учредил Архангельско-Мурманское срочное пароходство для освоения Русского Севера. Он совместно с Кошелевым выступил в Московской городской думе с идеей учреждения двух предприятий - общества водопроводов и общества газового освещения улиц.

Таким образом, именно славянофилы выражали коренные, долговременные интересы страны и отстаивали необходимость планового начала в развитии экономики, что является одним из устоев русского понимания проблем развития общества и государства.

Неоспоримо принадлежит славянофилам первенствующая роль в пропаганде экономических и технических знаний в России. Особенно большую работу в этом отношении проводил уже упоминавшийся журнал «Вестник промышленности».

Самым главным в экономическом учении славянофилов стало утверждение о невозможности политической экономии как самостоятельной науки, поскольку она рассматривает экономику как нечто самодовлеющее, оторванное от других сторон жизни людей, в особенности от духовных основ и от нравственности. А подход к экономическим проблемам как к части общего, более широкого понимания хозяйства был, как показано выше, заложен еще «отцами-основателями» славянофильства, в первую очередь И.В. Киреевским.

Чтобы по достоинству оценить вклад, внесенный основателями славянофильства в мировую экономическую науку, надо напомнить, что еще с глубокой древности существовали рядом одна с другой две коренным образом различающиеся науки о богатстве. Одна, в соответствии с достижениями научной мысли и религии, учила, как вести хозяйство, живя достойно высокого человеческого призвания, именно она в Древней Греции и получила название «экономики» (сам этот термин введен Ксенофонтом и означает «умение вести дом»). А другая наука о богатстве, которую Аристотель назвал «хрематистика» (от «хрема» - имущество), учила, как обогащаться любыми путями, презирая мораль и даже закон, если это сулит большие барыши и позволяет надеяться на избежание суровой кары. Такую науку своекорыстия с давних пор бичевали лучшие умы человечества, но она дошла до наших дней под благородным названием политической экономии, то есть как бы науки о всем народном хозяйстве, хотя в действительности ее назначение - оправдывать несправедливости в общественной жизни, представляя их как некие незыблемые законы природы. Она основана на индивидуализме и конкуренции, на преклонении перед капиталом и в пределе вырождается в социал-дарвинизм, перенося на человеческое общество законы животного мира. Можно сказать, вся история человечества - это борьба двух способов хозяйствования: жажды богатства любой ценой, с одной стороны, и стремления очеловечить, облагородить хозяйственные отношения - с другой.

К чести русской теории хозяйствования (прежде называвшейся «домостроительством») надо заметить, что она в лучших трудах в главном всегда тяготела к экономике в ксенофонтовско- аристотелевом духе, чем к хрематистике, и не принимала голого экономического подхода к процессам развития общества. И.В. Киреевский объяснял: политическая экономия не могла бы зародиться в России из-за того, что «русский человек. не мог бы согласить с цельностию своего воззрения на жизнь особой науки о богатстве. Он знал, что развитие богатства есть одно из второстепенных условий жизни общественной и должно поэтому находиться не только в тесной связи с другими высшими условиями бытия, но и в совершенной им подчиненности».

Русская экономическая мысль не сводила хозяйственную деятельность только к деньгам, к подсчету прибылей и убытков, не отделяла финансовые итоги от духовно-нравственных ценностей, а также от государственных интересов, от судеб своего Отечества, всегда имела перед собой высокий идеал. Такой подход абсолютно чужд западной политической экономии.

«Младшие славянофилы» изучали западную политическую экономию, но она служила им больше для расширения кругозора, чем для практического применения. Уже упоминавшийся А. Шипов, отмечая, что в России наблюдается некая враждебность между экономистами-теоретиками, претендовавшими на непогрешимость законов своей науки, и представителями делового мира, объяснял это незрелостью науки политической экономии и некритическим заимствованием у нас ее постулатов.

МИХАИЛ АНТОНОВ

К.С. Аксаков на поприще экономики выступал главным образом по вопросам земельных отношений и в связи с готовившейся отменой крепостного права (до самого этого акта он не дожил всего два месяца с небольшим). «Крепостное состояние» есть «внутренняя язва России», - говорилось в его записке, поданной осенью 1856 года новому императору Александру II.

В распоряжении К. Аксакова оказались некоторые первоначальные правительственные проекты реформы, и он расценивал их как несознательное, а иногда и умышленное насилие «Петербургской Бюрократии» над «коренными началами русской народной жизни». По его мнению, надо не просто решить вопрос об освобождении крестьян, а четко определить, на каких условиях это произойдет. Согласно рассматриваемым проектам «дворянство будет отставлено от должности тюремщика. но крестьянин не будет выведен из тюрьмы. Из одной тюрьмы он попадет в другую; но лучше ли она будет, по крайней мере? Хорошо разве одно, что это будет тюрьма общая. Но едва ли житье в ней не будет хуже. Для многих семей, собственно для оброчных, власть помещика служила стеклянным колпаком, под которым крестьянин мог жить самобытно, свободно, даже не боясь вмешательства становых, а в особенности спасаясь от попечительности правительства, которую так хорошо знают казенные, да и удельные крестьяне». Необходимо сохранить Русское общественное устройство, которое во всей силе проявляется «во многих оброчных помещичьих имениях, часто по сто лет не видавших помещика» (здесь он приводит в пример вологодское имение Хомякова).

А что ждет крестьянина после намечаемой реформы?

«Теперь все эти стеклянные колпаки будут сняты, и гнет государственных учреждений и государственной заботливости ляжет всей тягостью на крестьянах».

К.С. Аксаков утверждал: «Правомерность помещичьей власти никогда крестьянином не признавалась», эта власть воспринималась так же, как туча с градом или налет разбойников. «Крестьянин верит в мир, в свое общественное устройство, не сомневается, что земля принадлежит ему по праву. Ему нужно не уничтожение названия крепостного, - ибо крепостным, в помещичьем смысле, он никогда себя и не считал». Ему нужно не возвращение только его личной свободы - ему нужен быт свободный, самостоятельный, и земля, которая этот быт обеспечит (и которую он считает своею). «А реформа объявляет землю собственностью помещика».

Когда-то, рассказывая о декабристах, было модно приводить высказывания вроде того, что на Западе «низы», борясь за свои

права, выступали против «верхов», а в России сами представители «верхов» выступили в защиту «низов». В гораздо большей степени это можно сказать о славянофилах, которые, будучи помещиками, владельцами крепостных, выступали за отмену крепостного права.

Общее впечатление К. Аксакова от правительственных проектов - «ужас». В них «дух жизни преследуется в последнем его убежище от Государства». Это - «совершенное нарушение всей сущ - ности мира, уничтожение всей самобытной общественной свободы Русского Народа и предоставление ему, на чужой образец составленного, подобия гражданских общественных прав. Самостоятельность, жизнь, принцип - все выкидывается вон - и что же остается? Чисто механическое, совершенно бесполезное существование» уже не общества, а известного собрания людей».

Особенно возмущало К. Аксакова то, что правительственные чиновники пытались предписать крестьянам, когда решение мира считать законным, было ли оно поддержано, на привычный европейски мыслящим людям манер, большинством участников схода, может ли вместо схода мнение крестьян выразить староста: «Когда мир признает себя миром, тогда он и мир. Вы вводите большинство, ту дикую, материальную силу», которая предписывается только из чувства рабского подобострастия перед Европою. «Большинство столь противно духу Русской Земли».

К. Аксаков с гневом обращался к правительственным кругам, готовившим эту реформу: «Вы уничтожаете, убиваете самые начала нашей жизни, нашу русскую свободу, нашу общину, наш мир, обращая его в какое-то жалкое подобие Дворянских выборов. Вы распинаете так Русский Народ!». С его точки зрения, это было обыкновенное «душегубство».

В соответствии со своей теорией общественного устройства на Руси (взаимоотношений «Земли» и «Государства») К. Аксаков не ограничивал «мир» рамками только одной деревни, сельской общины. По его представлениям соседние сельские «миры» могли объединяться в уездный «мир», уездные - в губернский. Более того, «мир - может быть и вся Русь - народ, как одно мыслящее, говорящее и действующее целое».

К. Аксаков был убежден в том, что при устройстве жизни народа необходимо принимать во внимание народную самобытность, тем более это относится к России, имеющей тысячелетний опыт общинной жизни, какого нет больше ни у кого на нашей планете. «Надобно было кроить платье по народу, - писал он, - а не народ по платью, хотя для него, но от него вдали и не по нему шитому».

По К. Аксакову, Русский Народ - не политический, он никогда не претендовал и не претендует на власть, оставляя ее самодержавному Царю. Но народ должен пользоваться полной свободой в устройстве своей внутренней жизни, ему надо предоставить самоуправление. Нужно полнейшее невмешательство правительства в устройство народа. Государство призвано создавать благоприятные условия для развития народной жизни, администрация должна служить лишь передаточным звеном между Царем и Народом. Пусть правительство определяет: «Что надо сделать». А уж «мир» решит: «Как этого добиться». Аксаков требовал, в частности, отмены телесных наказаний крестьян - этого позора России.

И прежде, начиная с реформ Петра I, Государство вмешивалось в народную жизнь, вследствие чего поставило себя в положение завоевателя, под игом которого оказались Народ и Земля. Теперь же по правительственным проектам крестьянской реформы уничтожались последние остатки самобытного Русского строя жизни.

Вину за это посягательство на коренные начала русской жизни К. Аксаков возлагал не только на «петербургскую бюрократию», но также и на образованный класс российского общества вообще, «на публику»: «Разве может Петербург - наш правительствующий град - сделать что-нибудь доброе, пока он управляет?.. Вопрос поставлен между Государством и Землей, между чуждым и народным духом, между насильственно навязанной Западной системою и между Русскими началами, другими словами, между публикою и народом». И этот вопрос «должен решиться историей». И ведь «наша публика - не норманны, пришедшие к англосаксам, а свои собственные отщепенцы. Для нас, составляющих ее, - возможен и нужен путь покаяния, нравственного пробуждения Русской народности, а поэтому и возвращения к народу».

В 1857 году К. Аксаков в своих передовых статьях в газету «Молва» затрагивал разные темы, в основном общественнополитического и нравственного характера, - свободы слова, народности, просвещения, места России в современном и будущем мире, о Москве и ее значении для России и пр. Интересно его суждение о Европе, которая для большинства российской правящей элиты была безусловным образцом. А по Аксакову, «Европа - самая маленькая из пяти частей света. И в то же время она повелительница всего остального земного шара». Показав абсурдность такого положения, Аксаков напоминает: «Есть нечто высшее Европы - это весь род человеческий». В то же время он отдавал должное несомненным достижениям ведущих западноевропейских стран, утверждая, например, что Англия - это лучший плод западной гражданственности.

Некоторые высказывания Аксакова воспринимаются сегодня как пророческие, например, такое: «Россия, в понятиях европейского Запада, это варварская страна, это страшная, только материальная сила, грозящая подавить свободу, мысль, просвещение, преуспеяние народов. Для азиатского Востока Россия - это символ грозного величия, возбуждающего благоговение и невольно привлекающего к себе азиатские народы. Для Америки имя России знаменует крайнюю ее противоположность, но в то же время самобытное, юное государство, которому, вместе с нею, принадлежит будущность мира». Аксаков оказался единственным среди старших славянофилов, который не просто противопоставлял Европу и Россию, но и указал на пренебрежительное отношение европейцев к нашей стране, могущее перейти во враждебность.

А вот что писал он об общине как идеале человеческого обще - жития: «Община - это высший нравственный образ человечества, являющийся в несовершенном виде на земле. Христианство освятило и просветило общину. И община стала идеалом недосягаемым, к которому предстоит вечно стремиться». В особенности она дорога русским, недаром другое, народное ее название «мир». Вообще все русское - это не просто родное, но и самое лучшее на свете. Аксаков выступал как пророк и глашатай правды, как он ее понимал.

Особенную известность принесла Аксакову статья, в которой он противопоставлял «публику», то есть образованную часть общества, и народ. В статье содержались такие перлы.

Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; - народ черпает жизнь из родного источника. Публика спит, народ давно встал и работает. Публика едет на бал, народ идет ко всенощной. Публика танцует - народ молится. Публика презирает народ - народ прощает публике. И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь. Но в публике грязь в золоте, в народе золото в грязи. Публика и народ имеют эпитеты: публика у нас - «почтеннейшая, а народ - «православный».

Из статей в «Молве» собственно экономической теме посвящена, пожалуй, только одна - о железнодорожном строительстве. По мнению Аксакова, если бы уже была построена железная дорога от Москвы до Севастополя, высадка войск противников России в Крыму во время недавно закончившейся войны была бы невозможной. Аксаков выступает за то, чтобы в России не просто строились железные дороги, а чтобы они образовали единую сеть с центром в Москве. Другие славянофилы, особенно Кошелев, высказывали подобные мысли несколько позже, когда у славянофилов появился свой журнал «Русская Беседа».

В других произведениях К. Аксакова нет глубоких высказываний собственно по вопросам экономической теории. Но известно, что он критически относился к Западу, включая и только еще выходившие на мировую арену США, считая, что Запад пошел по неправильному пути. Там образовалась государственная машина из людей, отношения стали политическими, мир и спокойствие основаны там не на любви, а на взаимной выгоде. Аксаков подвергал критике западные идеи «свободы, равенства, братства», которые без Бога оказываются пустыми декларациями и мертвыми догмами. Его любимый лозунг звучал: «Долой все заемное, да здравствует все Русское!» Поэтому можно полагать, что он разделял отношение И. Киреевского к западной экономической теории вообще и в особенности к политической экономии как к лженауке. Аксаков был другом и единомышленником А.С. Хомякова (хотя не разделял его увлечение славянами и мессианских настроений), который тоже не принимал западные экономические теории всерьез.

То, что К. Аксаков почти не касался общих вопросов экономики, можно считать для него естественным. Он в отличие от своего младшего брата И.С. Аксакова, прошедшего большую школу чиновничьей службы и вынужденного заниматься коммерцией, оставался кабинетным ученым. Ю.Ф. Самарин сравнивал визит к К. Аксакову с посещением храма: «За оградою церковной практика, суета, временные нужды, злоба исторического мира, а здесь в церкви - все тот же неизменный, безвременный идеал, то же высшее требование правды, несмотря на все видимое противоречие с окружающей его жизнью, на кажущуюся несообразность и неприменимость. А как хорошо, как нужно, чтобы не умолкал этот призыв, будил совесть, направлял нашу деятельность, очищал чувство!».

И этот призыв не умолк: казавшийся когда-то несообразным, он ныне привлекает все большее внимание в разных слоях российского общества.

Самому Ю.Ф. Самарину излагать свои экономические воззрения было особенно трудно.

Не имея возможности открыто критиковать действия правительства, Самарин написал рецензию на книгу о порядках в Пруссии, воспринимавшуюся читателями как обличение политики российской бюрократии. По его словам, «теория, господствовавшая в Пруссии, проповедовала, что задача финансовой науки главнейшим образом заключается в наполнении государевой казны и в изыскании способов незаметным образом перелить в нее возможно большую долю народного богатства; она приучала к мысли, что правительство должно обходиться без сочувствия и совета подданных. что вернейшие слуги и самые надежные опоры престолов - люди, ничем не связанные с народом и служащие не земле, а личности Государя; наконец, она видела в армии не землю, вооруженную для своей защиты, а какое-то бездушное и мертвое орудие».

Еще в конце 40-х гг. Самарин пришел к убеждению, что необходимы всеобъемлющие реформы общественного строя как единственное условие его сохранения. Главную роль в этом должны были сыграть правящие круги страны.

«Правительство, - писал Самарин, - не творит жизнь, но оно может подавлять ее сознательно и бессознательно, может также содействовать ее развитию».

Сущность экономической политики Николая I Самарин видел в том, чтобы «не давать простору ни частному кредиту, ни самостоятельным промышленным предприятиям, но стараться, чтобы все капиталисты сделались заимодавцами или подрядчиками казны и через это поступили в прямую от нее зависимость; ибо капитал такая же сила, как и знание, а всякая сила, при известных условиях, может сделаться страшною».

Поражение России в Крымской войне, по мнению Самарина, было естественным следствием такой политики. «Мы сдались не перед внешними силами западного союза, а перед нашим внутренним бессилием». Виновными в этом были не только правящие «верхи», но и все дворянство, которое «разлучило народ с царем».

Не часто и правительство, и первенствующее сословие государства подвергались такой критике - и со стороны кого? Со стороны представителя высших кругов дворянства: «Триста тысяч помещиков в тревоге, одиннадцать миллионов крепостных, твердо уверенных в существовании глухого, давнишнего заговора дворянства против Царя и народа, и в то же время считающих себя заодно с Царем в оборонительном заговоре против их общего врага; заключения, в которых не признает подлинного выражения царской воли; правительство, заподозренное народом в предательстве и не внушающее ему никакого доверия, - вот чем мы обязаны крепостному праву в отношении политическом».

В 1853-1856 годах Самарин написал и пустил в обращение в списках записку «О крепостном состоянии и о переходе от него к гражданской свободе» - проект отмены крепостного права в России. Он активно работал в Редакционных комиссиях по выработке крестьянской реформы 1861 года и в Самарском губернском комитете по устройству быта крестьян. Свою задачу он видел в том, чтобы предотвратить реформы в России по западноевропейскому

МИХАИЛ АНтОНОВ

пути. При этом ему приходилось выступать как против тех, кто хотел полностью игнорировать интересы помещиков, так и против тех, кто желал бы сохранить почти все привилегии, которыми этот класс пользовался при крепостном праве. Он считал, что политика России и в целом, и в частностях «должна быть не консервативной и не революционной, а русской». Самарин тяжело пережил расправу с крестьянами, протестовавшими против кабальных условий земельной реформы.

Самарин был сторонником сохранения общинного землевладения крестьян, однако подчеркивал, что «в нем таится внутреннее противоречие, свидетельствующее, что эта форма не может быть вековечной, а должна изменяться путем свободного развития». Общинное землевладение стесняет развитие промышленности, переделы земли создают неудобства и пр. Самарин напоминал, что положением о реформе «общине дано право, при отсутствии долгов, разделить земли по дворам» и, таким образом, перейти «к подворному наследственному землевладению».

Свой самый глубокий труд по крестьянскому вопросу Самарин вынужден был издать нелегально, за границей, без указания авторства.

Работая на поприще осуществления крестьянской реформы, Самарин противился планам превращения земства в учреждение по охране привилегий дворянства и отстаивал его всесословный характер. Это вполне соответствовало его идеалу «народного самодержавия», когда монарх выступает как олицетворение народной силы.

В отличие от «старших славянофилов» (со стороны которых он в этом не находил понимания) И. С. Аксаков всегда проявлял большой интерес к общественным наукам, в том числе и к экономической теории, которую он всегда связывал с хозяйственной практикой. Строго говоря, его научная и публицистическая деятельность и началась с «Исследования о торговле на украинских ярмарках», которое по праву считается одним из первых социологических исследований в России. Эта работа выполнена им по заданию Императорского Русского географического общества.

В этом солидном труде основное внимание уделяется экономическим проблемам, подчас в связи с психологией (например, разбираются отличия в менталитете украинских и русских торговцев, влияющие и на методы осуществления торговых операций).

В начале этого своего капитального, в наши дни во многом недооцениваемого труда И. Аксаков напоминает читателям историю Украины и развития в ней общественных отношений, приведших к

исследуемому им строю жизни. В частности, он отмечает такую особенность украинской экономической жизни, как наличие сети одиннадцати крупных (и сотен мелких) «гуртовых или оптовых ярмарок, сменяющих одна другую в течение целого года» и посещаемых в основном одними и теми же лицами. Затем дается характеристика каждой из основных ярмарок и всего ассортимента товаров, которые на них фигурируют.

На основе своего труда И. Аксаков делает вывод о необходимости досконального и по-новому поставленного изучения России.

Другие славянофилы «второго поколения» увлекались теорией национальной экономики, разрабатывавшейся немецким экономистом Фридрихом Листом. Это был сторонник протекционизма и государственного вмешательства в экономическую жизнь, а также идеолог господства Германии в Европе. И. Аксаков с увлечением читал труды французского экономиста Фредерика Бастиа, проповедовавшего гармонию труда и капитала, и находил его «тысячу раз умнее Листа».

И. Аксаков уже понял, что после 1861 года развитие России пошло не по тому пути, какой предлагали славянофилы. Быстро раз - вивались товарно-денежные отношения, страну охватила горячка грюндерства, «из воздуха» возникали миллионные состояния, обратным полюсом которых был рост нищеты обездоленных. Учреждались и лопались акционерные общества и банки, шла острая борьба за концессии на постройку железных дорог. В этих условиях потеряли остроту идеи Аксакова о самоупразднении дворянства и о создании «Общества», которое все более раскалывалось на враждующие составляющие. Оказалось, что реальный Русский Народ не такой, каким рисовали идеальный народ славянофилы, в том числе и сам И. Аксаков.

И. Аксаков одним из первых оценил значение нового социального типа - купца, ворочающего миллионами рублей. И он умело приспособил славянофильство к взглядам патриархального в быту, косного в политике московского купечества.

На страницах «Москвы» И. Аксаков выступил от имени этой новой общественной силы: «Промышленная и торговая среда, стоящая к народу ближе прочих образованных классов, проявляет в последнее время много задатков такой самодеятельности, для которой нужно только поболее благоприятных условий, чтобы стать совсем на ноги и сделаться могучим рычагом общественного развития». И. Аксаков безоговорочно поддерживал развитие национальной промышленности и торговли. Он выступал с требованием предоставить больше свободы частному капиталу и защитить отечественную промышленность от иностранной конкуренции: «В вопросах торговой политики мы прямо и открыто говорим, что стоим за разумное ограждение нашей промышленности». В основном «Москва» продолжала линию «Дня». Но в ней появились новые рубрики, посвященные разным сторонам экономической жизни страны и отражавшие факт быстрого промышленного развития России: «экономический отдел», «торговый и денежный рынок» и пр.