II
Богословские умозрения, хотя и элементарные, возникают сравнительно поздно. Замечательно, что самое учение о сотворении мира единым Ягве, несмотря на всю свою древность, имеет лишь весьма второстепенное значение до пленения Вавилонского. Лишь со времени Второисайи оно выдвигается на первый план [§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. Сказания о сотворении мира, о победе Божества над древним хаосом, над страшным змеем бездны, над пустыней и водами, скованными Его всемогущим словом,— восходят к самой седой старине: они древнее Моисея, отчасти древнее самого Израиля, как показывает новейшая ассириология. Но до окончательного торжества учения пророков, до пленения Вавилонского, Ягве, живущий среди своего народа, является ему прежде всего как Бог отцов, Царь Иакова, Владыка Израиля. Народ вспоминает преимущественно о том, что Он для него сделал, как Он умножил и укрепил его, как Он помогал еще его праотцам, как Он вывел отцов из Египта, сражался за них в бранях, даровал им землю Ханаанскую и победу над врагами. В самом владычестве Ягве над природой благочестивый израильтянин более поражается видимым, настоящим действованием, чем прошедшим творчеством. Но это действование он постепенно учится видеть во всем,— в этом его «мудрость». Если современное научное миросозерцание не допускает чуда как произвольного нарушения законов природы путем сверхъестественного вмешательства, то можно сказать, что еврей, наоборот, не знал другого закона природы, кроме «уставов» Ягве и Его непрерывно действующей энергии.
Позднейшее схоластическое понятие о чуде основывается на признании более или менее обширной области явлений, изъятой из сферы постоянного живого действия Промысла, который лишь от времени до времени вмешивается в эту область, внешним образом нарушая естественный ход событий. Такое понятие о чуде в сущности само основывается на частном допущении механического миросозерцания и потому в конце концов оказывается бессильным против него. Еврей не знает чудес в этом смысле, потому что для него вся природа с видимою закономерностью ее явлений есть великое и непрестанное чудо Божие. Среди этих явлений он признает особые «знамения»; но эти знамения Божии совершенно входят в законы природы, как он ее понимает.Бог есть Господь земли и того неба, которое ее окружает, Господь солнца, луны и всего воинства небесного. Оно подвластно Ему и слушается голоса Его пророков. Иисус Навин (10, 11 — 14) останавливает солнце над Гаваоном и луну над долиной Аиалонскою, пока Израиль мстит врагам своим и Ягве бросает в них большие камни с неба. Звезды сражаются с Сисарой с небесных путей своих в песни Деборы пророчицы (Суд. 5, 20), и тень на солнечных часах царя Хискии отступает на десять ступеней по молитве пророка Исайи в знамение того, что царь выздоровеет через три дня [******************************************************************************************]. У края вселенной поставил Господь жилище солнцу, и каждое утро оно выходит из него, «как жених из чертога брачного, радуясь как исполин пробежать поприще» (Пс. 18, 6). Утренние звезды ликовали, когда Господь утверждал основания земли (Иов 38, 7); только Хелел бен сахар, Утренняя Звезда, «Денница, сын зари», хотел взойти на небо выше звезд Божиих и сесть на краю севера, на «горе богов» [††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††], чтобы сравняться с Всевышним; но он низвержен во ад, в глубины преисподней (Ис. 14, 12 сл.).
Один Господь отворяет и затворяет «окна небесные» и источники великой бездны, дает дождь и засуху, напояет землю и произращает плоды.
Он наполняет облака водою, и они не расседаются под нею. Он изводит ветры, снег и град из их «хранилищ», и от грозы Его дрожат столбы небес. Он — Царь неба и земли, и кто же создал их, если не Он?Космология и космография, отражающие вавилонские влияния, остаются одинаково элементарными и в ранних и в позднейших текстах. Памятники, относящиеся к эпохе после пленения и проповедующие всемогущество Творца, несомненно развивают или повторяют более ранние, древние представления. Но в сознании своей непосредственной, исключительной связи с Ягве древний Израиль не останавливается с преимущественным интересом на этой стороне деятельности Ягве, т. е. на мысли о Его отношении к миру вообще: Ягве есть Бог неба и земли по отношению к прочим народам, к прочей вселенной; по отношению к Израилю Он есть еще нечто большее — Он его Бог. Всякая попытка объяснить религию Израиля «натуралистически», т. е. из обоготворения природы, является поэтому явно несостоятельной; и если Израиль, подобно прочим народам, одухотворил природу и олицетворил светила небесные, то в этой живой природе он славил одного живого Бога и в голосе живых стихий слышал Его славословие (Пс. 148). В научном понимании природы греки бесконечно опередили евреев; не физику, а свое богопознание принесли евреи миру. Впрочем, и физика, и астрономия греков были превзойдены новейшею наукой, но ветхозаветная вера во всемогущество Промысла, без которого волос не падает с головы человека и ничто самое малое не совершается в мире, осталась до сих пор в каждом верующем сердце [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].
По мере того как росло в Израиле сознание универсальности и трансцендентности Бога, мысль о царстве Его над всею тварью естественно выдвигалась на первое место. Проповедь пророков, падение царства Иудейского и храма Иерусалимского и самое восстановление Иерусалима и храма, столь не соответствовавшее национальным чаяниям, убедили дом Иакова в сверхнародном, вселенском значении Ягве, Бога неба и земли.
Залог спасения Израиля, оплот его веры и надежды лежит отныне в абсолютном монотеизме в отличие от национального однобожия. И именно в мысли о сотворении мира единым Ягве абсолютный монотеизм находил свое общепонятное выражение. Замечательно, что и здесь эта мысль не имеет умозрительного характера. Безусловность божественного творчества выражается прежде всего в том, что Бог создает все одним Своим словом, без всякого посредства: в этом — чудо творчества. Но понятие о сотворении мира из «ничего», которое впоследствии отсюда выводилось, еще отсутствует; и это по той причине, что умозрительный вопрос о материи и ее отношении к Божеству,— вопрос, возникший не сразу и в греческой философии,— не ставился вовсе перед мыслью древних евреев. Еще в Талмуде (как и у Филона) находится представление о какой-то хаотической материи, из которой создается мир [§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. Можно сказать, что учение о сотворении мира из ничего было впервые последовательно формулировано христианской мыслью, и притом в связи с учением о Логосе, «Им же вся быша» [*******************************************************************************************].У евреев мысль о сотворении мира есть прежде всего мысль о Боге Творце, имеющая не теоретическое, а практическое религиозное значение, какое она получила и в христианском исповедании: «верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца». Бог Израилев есть Творец мира, и потому в своей вере Израиль, сын Его, должен восторжествовать над миром, унаследовать мир. В этой вере утверждается прежде всего превосходство Ягве над всеми другими богами народов, а следовательно, и грядущее торжество над ними Израиля: «Все боги народов идолы, а Ягве небеса сотворил» (Пс. 95, 5); нет никого равного Ему. Со времен Второисайи эта мысль делается основным положением религиозной полемики, направленной против язычества и идолопоклонства: идолы — тварь, и боги — ничто, вся честь и поклонение принадлежит единому Ягве: Он — тот; который восседает над кругом земли, и живущие на ней — как саранча перед Ним; Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их как шатер для жилья (Ис.
40, 22). В этом изначальном превосходстве Ягве над миром, над всем воинством небесным и над всеми богами народов заключается откровение Его конечного торжества, ибо Он есть тот же в первых и в последних (Ис. 41, 4). Он, а не кто другой создал небо и землю; Он а не Бель победил древнего змея; Он и избавит народ свой от всех богов и народов и в них еще раз поразит «врага». Ягве укротит безбожный хаос народов, как некогда Он укротил хаос и бездну вод, покрывавшую землю.Конец совпадает с началом. Сотворению неба и земли соответствует новое творение, новое небо и земля в конце времен; укрощению хаоса вод соответствует грядущая победа над человеческим хаосом; поражению древнего дракона бездны, о котором повествуют старинные предания вавилонян, псалмы и гимны пророков, соответствует конечное торжество над «врагом» и хульником Божиим. Страшное чудовище, свергнутое с небес в преисподнюю сильной мышцей Господней, будет поражено еще раз и окончательно в новом творении. «Враг» будет посрамлен навсегда со всеми своими приспешниками и теми народами и царствами, которые ему служат. Венчанные головы змея будут отсечены мечом Господним и более не отрастут.
Ветхозаветная апокалиптика связывается с космогонией, и старинные космогонические предания оживают в предании апокалиптическом, которое тянется в течение долгих веков и переходит далеко за пределы еврейства. Сотворение мира представлялось в виде последовательного торжества Бога над хаосом, над темною бездною вод (tehom) и над пустынею земли. Согласно I гл. кн. Бытия, бездна вод по всемогущему слову Творца разделяется твердью небесною на верхнюю и преисподнюю бездну и затем дает среди себя место суше. «Ты поставил землю на ее основаниях,— говорит псалмопевец,— не поколеблется она вовеки и веки; бездною вод (tehom) Ты покрывал ее, как одеждою, и (даже) на горах стояли воды; от прещения Твоего они бежали, от гласа Твоего громнаго в страхе ушли, с гор спустились в долины на место, которое Ты положил им. Ты положил им предел, которого они не перейдут и не возвратятся они покрыть землю» (Пс.
103, (104), 5—9). Над верхними водами (над небом) — горнии чертоги Божии (ib. 3), а под землею — нижняя бездна. Когда море исторглось из преисподней бездны, «вышло как бы из чрева», Бог сделал ему облака одеждою и туманы — пеленками, как младенцу; Он «поставил ему запоры и воро- та и сказал: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим» (Иов, 38, 8—11) [†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††]. Пучина морская, взволнованная, но бессильная в своей ярости, как бы стремящаяся выйти из берегов и затопить землю, представляется в виде грозного, укрощенного чудовища; она отражает бывшую докосмическую вражду и борьбу; это — живой остаток древнего хаоса, под которым еще зияет бездна с ее пастью; в водах морей еще гнездятся страшные чудовища, киты, драконы, змей Рахаб, Левиафан, который обращает пучину в кипящий котел и один занимает седьмую часть вод [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Но в дни древние Господь низложил Рахаба; силою Своею Он расторг море и сокрушил головы змеев в воде; Он сокрушил голову Левиафана и владычествует над яростью моря [§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]; преисподняя обнажена перед ним, и рефаимы трепещут под водами (Иов, 26, 5—6).В этих старинных образах послевавилонской эпохи, исполненных величавой и глубокой поэзии, можно искать уцелевшие следы древних космогонических преданий, находимых и у пророков и позднейших псалмописцев: они не развиваются, не излагаются ими подробно, как в позднейшей апокрифической и раввинической литературе. Они просто припоминаются — не с целью физического описания или объяснения вселенной, а с целью живого раскрытия могущества Божия в настоящем и будущем. Образы прошлого служат апокалиптическими образами, в которых понимается настоящее и будущее.
«Шум народов многих» и «рев племен» подобен шуму и реву морскому. «Ревут народы, как ревут сильные воды; но Он погрозил им, и они далеко побежали и были гонимы, как прах по горам и пыль от вихря» (Пс. 17, 12). Господь сил с Своим народом, и он не убоится: «пусть шумят, вздымаются воды морей, трясутся горы от волнения их и колеблется земля, утвержденная на морях и источниках бездны; пусть шумят народы и двигаются царства; Господь подаст голос Свой и земля расстает» (Пс. 45, 46). Из взволнованного, мятущегося человеческого моря выходят языческие царства и цари, сражающиеся между собою и ратующие против «святых Всевышнего». И пророки видят в них образы древних чудовищ, Рахаба, Левиафана, морских драконов, уже сраженных рукою Господа [********************************************************************************************]. В день суда Своего, когда выйдет Господь «из жилища Своего наказать обитателей земли за их беззаконие», Он «поразит мечом Своим тяжелым и большим и крепким Левиафана, змея, бегущего прямо, и Левиафана, змея извивающегося, и поразит чудовище морское» (Ис. 27, 1). Не ожидает ли Фараона участь змея Рахаба, а царя вавилонского участь Хелал' бен' Шахар', превознесшего Фаетона, свергнутого в преисподнюю? Подобные же образы встречаются нам и позже: в видении Даниила (гл. 7) четыре ветра борются над великим морем, и четыре чудовищных зверя выходят из него — четыре грозных царства. Потом с облаками небесными идет Человек («подобный Сыну Человеческому»), олицетворяющий собою грядущее вечное «царство святых Всевышнего», у которых нечестивый царь (Антиох Епифан) возмечтал было отнять закон и праздники. Но этот «враг», страшное воплощение зверя, убит, и «у прочих зверей отнята власть их, и продолжение жизни дано им только на время и на срок». А Сыну Человеческому «дана власть, сила и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его не разрушится».
Бог истории есть Бог, Творец и Царь вселенной. В нем Израиль видит свое спасение, столь же близкое и действительное, как Он Сам. Он не отдаст зверям душу горлицы Своей и не потерпит вечного поношения Своего святого и страшного имени [††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††], которым заключена и запечатана самая бездна. Семя жены сотрет главу змея. Древний хаос не восторжествует вновь, и поклонники истинного Бога не посрамятся,— Царство Божие не только будет в конце времен,— оно было, оно предзаложено от начала, от сотворения мира и оно есть теперь в Боге. И перед лицом «Ветхого днями» пророческое богосознание Израиля видит свой человеческий идеал — «царство святых», осуществленное в образе «Человека», святого «Сына Человеческого», как мы находим это в одной из позднейших книг Ветхого Завета.