3. Анаксимен
Его дал Анаксимен, последний философ Милетской школы (приблиз. 588—524). Ученик Анаксимандра, он признавал абсолютное как беспредельное, всеобъемлющее, вечно живое и вечно движущееся, но определял его конкретно—как воздухПоводом к такому учению послужи- ла Анаксимену необходимость мыслить потенцию сущего как чувственную материю. К воде Фалеса он вернуться уже не мог, ибо она трудно допускает предикаты «беспредельного начала» Анаксимандра; воздух же, будучи неуловим ни зрением, ни осязанием, все объемлет, всюду проникает; он удобоподвижен и вечно движется. Кроме того, как стихия невидимая и наименее чувственная, он всего удобнее мог являться субстанцией духовных существ в силу тех представлений о духе, которые были в ходу Есть известия, что уже Анаксимандр считал душу воздушным телом[180] и множество древних видело в воздухе дух жизни, вдыхаемый всеми живыми существами и одушевляющий их[181].
«Как душа наша, будучи воздухом, содержит нас воедино, так дыхание и воздух объемлет всю вселенную»[182]. Определение абсолютного Анаксимандра оказалось недостаточно конкретным, страдало своей отвлеченностью, точно так же и его учение о происхождении вещей (посредством выделения и обособления противоположностей). Как они выделяются и образуются? Как безразличное переходит к различию чувственных вещей? Посредством сгущения (тшхусоац) и разрежения (цamp;усостц): воздух разрежается в огонь, сгущается в ветер, в облака, воду, землю, камни. Земля плоска и потому держится на воздухе; поднимающиеся от нее пары разрежаются в огонь, части которого, стесненные воздухом, образуют светила; столь же плоские, как земля, они носятся на воздухе вокруг нее боковым движением. Подобно своему учителю, Анаксимен признавал смену создания и разрушения. Все это учение возникло для того, чтобы последовательно утвердить ионийскую мысль в ее чистоте: абсолютное есть стихия, в стихии должно непосредственно заключаться единство метафизического и физического, стихия есть сущее и являющееся, живое и материальное, беспредельное и= вместе определенное. Наименее чувственная стихия есть воздух, и потому в его представлении всего легче мирится понятие Анаксимандра с непосредственным представлением ФалесаВ этих трех философах первоначальная ионийская, точнее, милетская философия завершает круг своего развития. Понятие абсолютного впервые постигается мыслью в форме непосредственного единства метафизического и физического, в форме стихии, что соответствует вполне и религии, и требованиям мысли. Стихия есть положительное; она реальна, материальна и вместе всеобща, бесконечна и постольку сверхчувственна, метафизична, ибо бесконечное есть метафизическое. Мировой процесс есть также процесс стихийный, он движим стихийной необходимостью. Учение ионийцев не материализм, ибо не было еще ни понятий духа и материи, ни сознания их противоположности. Абстрактное понятие материи выработалось веками, выделившись из первоначальной неопределенности, стихийного хаоса.
Древняя стихия была жива непосредственно, откуда миросозерцание ионийских философов характеризуется как гилозоизм. Многие позднейшие писатели, введенные в заблуждение таким характером стихий, различали в них душу и тело[183], между тем как особенность ионийского миросозерцания именно и заключалась в непосредственном безразличии духовного и физического. Для позднейших философов было совершенно непонятно, каким образом стихия, будучи единой, сама собой изменяется, сама собой образуется в стройную одушевленную вселенную. Привыкнув отделять образующее начало от пассивной материи, они приписывают самому Фалесу то разделение, которое, по безусловно достоверно- му свидетельству Аристотеля, впервые ввел в философию только Анаксагор.Жизнь приписывается стихии непосредственно, как ро* довой всеобщей основе природы. В самом деле, если мы признаем какую-либо чувственную стихию самобытной* абсолютной сущностью вещей, мы должны признать ее чувственной для себя самой, независимо от нашего восприятия. Чувственное предполагает чувство, чувственность, и если мы не можем приписывать стихии личное самосознание, то в представлении стихии, сущей самой себе и самой для себя, несомненно заключается и представление жизненности в ее двояком проявлении—чув- стве, ощущении, или чувствительности, и в действии, движении, двигательной способности. Поэтому Аристотель (De an. I 2, 7) и сообщает, что философы, видевшие проявление души в способности чувствовать и познавать, признавали душою, стихии сущего (оитої 6є ^єуоисгі TT|V \|/i)Xilv xaq apxalt;;). Точно так же и те ионийцы, которые видели проявление души, жизненности, преимущественно в движении (взгляд, который Аристотель приписывает, по-видимому, даже Фалесу),— не могли не признавать непосредственно одушевленной ту стихию, из которой все возникает, ибо она непосредственно, сама собою движется от века.
Идея древних ионийцев не умирала и после того, как философия перешла к более зрелым понятиям; она была не только семенем всей греческой философии, но воплотилась впоследствии в особом учении, отличном по направлению от всех других.
Абсолютное, божественное как стихия есть слишком эллинская, языческая идея, чтоб она могла когда-либо исчезнуть в Греции; но, как особое направление, первоначальное учение ионийцев, понятно, далеко не имеет того значения, которое оно имело вначале, когда еще оно было всей философией, заключало в себе ее всю безразлично и не противополагало себя никаким учениям. Уже в Анаксимене древнеионийская философия Милета индивидуализируется, из общей становится частным направлением. После него, не считая Іераклита, внесшего в нее новое, оригинальное содержание, отчасти же передавшего ее стоикам, мы находим милетскую идею живой стихии у некоторых физиков V века. Таковы Ійппон, признававший воду, или «влажное» (то uypov), основною стихией мироздания, Идей, примыкавший к Анаксимену, точно так же как и Диоген Аполлонийский (во 2-й половине V в.), наиболее известный из философов этого направления. Учение этого последнего есть реакция против других философских учений, признававших основное множество материальных начал или основной дуализм материи и духа. Подобную же реакцию представляет из себя и попытка Архелая, ученика Анаксагора, который хотел примирить дуализм начал своего учителя в представлении единой «разумной» и все проникающей стихии—того же воздуха. Диоген доказывает, что не может быть первоначального множества абсолютных стихий, ибо абсолютное едино; иначе между этими абсолютными стихиями не было бы мыслимо ни соединение, ни взаимодействие, ни вообще какое-либо соотношение; абсолютно то единое, что обще в них всех, объемлет их и обусловливает их соотношение. Это абсолютное разумно, ибо метафизика Анаксагора указала, что устройство мира и самое движение его предполагает разумное начало точно так же, как и сознание, разум существ, необъяснимые из неразумной материи. Но абсолютное вместе с тем должно быть чувственной, материальной стихией, ибо иначе мы должны допустить два абсолютных, между которыми немыслим переход.Впоследствии материальное разрешалось в духовное, разумное начало: позднейшая метафизика скорее признает в духовном потенцию материального, духовную чувственность и телесность.
Но пока анализ Сократа и его великих учеников не открыл в самом духе и разуме универсального всеобщего начала, легче было признавать разумное в стихийном, чем мыслить абсолютный Разум, обладающий потенцией всего стихийного и господствующий над нею. Поэтому Диоген1 и Архелай, чтобы спастись от дуализма, признавали согласно с древними ионийцами воздух как единую божественную стихию.В дальнейшем оба этих философа, подобно Анакси- мандру и Анаксагору, которых они стремятся примирить, стоят за натуралистический эволюционизм и, подобно Анаксимену, объясняют происхождение земли и неба посредством сгущения и разрежения воздуха. Затем они производят из влажного ила всякую организацию как растений, так и животных, которые путем разнообразных комбинаций в них «теплого» и «холодного» разбились на множество различных родов и видов чувствующих, оживленных существ. Впоследствии из них выделяются и люди, которые сами устанавливают над собою вождей, основывают города, открывают искусства. Несмотря на «разумность» воздуха, эта космогония имеет, по-видимому, сильно материалистический оттейок. Для оценки ее мы еще раз должны напомнить, что воздух (af)p), дыхание, и дух (яуебца) долго были синонимы, что в мифологических представлениях души уносятся и приносятся ветром, что из воздуха мы вдыхаем жизнь.
Таков был этот сознательный, реакционный гилозоизм позднейших ионийцев.