1. Источники пифагорейства
Пифагорейство есть едва ли не самое долговечное философское направление изо всех когда-либо существовавших в Европе. Начиная с мудрого полумифического Пифагора (VI в.) и кончая последними языческими философами древности—пифагорейское учение проходит через весь поток развития греческой философии.
В позднейшие времена язычества, в союзе с самыми разнообразными философскими и религиозными учениями, оно всюду сохраняет свое знамя, свои оригинальные мистические традиции. Из всех школ оно всего могущественнее действует на умы, и, несмотря на свою замкнутость, при том покрове тайны, который его окружает, оно умеет внушать уважение массам, является верованием целого союза лиц, имевшего политический и религиозный характер. Самое существование этого союза есть знаменательное явление, указывающее нам на внутреннюю силу и жизненность пифагорейства, ибо ни одно философское учение не было в состоянии создать в Греции политический союз, одушевленный нравственным идеалом. Подобная задача оказалась не под силу самому Платону.Многочисленная старопифагорейская школа в течение двух веков блестит именами философов, славных во всей древности. Таков Филолай (конец V в.), автор первого письменного изложения пифагорейской философии и большинства дошедших до нас пифагорейских фрагментов; таков Архит, непобедимый тарентский стратег и друг
Платона, оригинальный мыслитель, системе которого Аристотель посвятил особое сочинение[184]. Далее—Лизис, учитель Эпаминонда, Еврит и Ткмей и другие философы, соединявшие пифагорейство с иными учениями,— Алкмеон, Екппас, Экфант и Эпихарм. Наиболее важными успехами по математике, физике, астрономии, гармонии и акустике древнейшая наука обязана пифагорейству, и из среды его вышли люди, предвосхитившие учение Коперника и Галилея о движении Земли[185]. Наиболее оригинальные и мощные греческие мыслители не избегли влияния Пифагора; несмотря на глубокие различия, Парменид, Эмпедокл и, может быть, даже Гераклит испытали его.
Сам Платон, величайший из философов, при всей своей оригинальности был наполовину пифагореец (Arist. Met. I 6): система его может рассматриваться как преображенное пифагорейство, прошедшее через горнило сократической диалектики. И особенно в последний период жизни Платона, быть может— под влиянием Архита, пифагорейский элемент его философии становится преобладающим; его ближайшие ученики, первые «академики», отличались столь резким пифагорейским характером, что свидетельства Аристотеля об их философии до сих пор постоянно смешиваются со свидетельствами об учении первоначальных пифагорейцев.161
6 — 3509
Судьба пифагорейства не ограничивается древним миром; в тесной связи с платонизмом оно продолжает жить, достигая и до наших дней. В первые же века нашей эры оно соединяется со стоицизмом, неоплатонизмом, с различными гностическими учениями или же существует в виде особой «неопифагорейской» секты, из среды которой выходит целый ряд магических и теургических сочинений по астрологии, мантике, алхимии и мистике чисел, сочинений, оказавших столь сильное влияние на всю средневековую литературу и науку. Из числа адептов этой школы выделяется Аполлоний Тианский, великий чародей, которому впоследствии воздавались божеские почести, сказочный герой, имя которого школа думала противопоставить Христу. В рядах неопифагорейцев мы находим Модерата, Нумения, Апулея и Цельса, одного из самых сильных и
даровитых противников христианства, и даже отчасти самого Плутарха Херонейского,— одного из известнейших писателей древности.
В средние века пифагорейство теряется в схоластике, чтобы ожить в эпоху Возрождения, с восстановлением истинного платонизма. От Николая Кузанского (XV в.) и Рейхлина до Джордано Бруно—мы находим глубокие следы его в целом ряде натурфилософских и каббалистических сочинений, которые в свою очередь оказали могущественное влияние на натурфилософию и теософию нашего века.
Такое мощное влияние пифагорейства на всю философию помимо глубоких идей, в нем заключающихся, объясняется тем, что оно несомненно представляло собою центральное течение греческой мысли.
От этого мыслитель, подобный Платону, сам ставший в центре ее движения, невольно был охвачен пифагорейскою струею. И даже Аристотель, поскольку он оставался учеником Платона, сохранил в своей системе существенные элементы философии Пифагора, как в этом нам еще предстоит убедиться.Из всего сказанного очевидно, как важно для разумения истории метафизики точное изложение начал первоначального пифагорейства и ясное их понимание. Но понятно также, как трудна подобная задача. Взвешивая работу многих поколений, трудившихся в определенном направлении, принимая во внимание суеверное благоговение перед именем Пифагора, возраставшее вместе со временем, тайну, в которую первоначально облекалось учение, и полное отсутствие каких-либо письменных отрывков, принадлежащих самому основателю секты,—мы при посредстве самой тщательной критики далеко не всегда имеем возможность отделить первоначальное ядро пифагорейства от позднейших наслоений.
Собственно первоначальная пифагорейская школа существовала в Греции приблизительно около двух веков, от конца УГ до конца TV века. Пифагорейский союз был основан в Кротоне, ахейско-лаконской колонии, в которой издавна утвердилось господство дорян, несмотря на численный перевес ахейского населения. Поэтому пифагорейский союз благодаря своим дорийским аристократическим идеалам, своей прочной религиозной и нравственно-политической организации легко стал во главе правления. Быстро разрастаясь, союз объединил аристократические партии других греческих городов Италии, но вместе с тем повсеместно возбудил против себя народную демократию. Борьба партий, обостренная племенным различием, сильно угрожала господству дорийской аристократии, и эта-то опасность и заставила ее сомкнуться в особый союз. Тем не менее и это средство не помогло ей удержать власть в своих руках; оно только отсрочило переворот, возбудив в народных классах глубокую ненависть к пифагорейскому союзу. По наиболее достоверным соображениям[186], в Кротоне еще при жизни Пифагора начались серьезные беспорядки, заставившие его удалиться в Метапонт.
А после его смерти, в первой половине V в., господство пифагорейцев было окончательно свергнуто, и по всем городам Италии, где они утвердились, на них открылось гонение. Многие были убиты, сожжены в Кротоне, другие спаслись и бежали в Грецию, принеся с собою свое учение и свои мистерии, которые быстро сливаются с орфическими. Благодаря этим мистериям пифагорейство продолжало существовать даже тогда, когда не только политическая организация его рушилась, но и после того как самая догма его учения окончательно перешла в платонизм. Во времена Платона положение пифагорейцев в Италии изменяется, они снова приобретают политическое влияние, и мы находим их во главе правления многих городов великой Греции (как, напр., Архита — в Таренте), что могло внушить Платону надежду на осуществимость его мечты о «философском правлении». Но Платону же суждено было положить предел философии первоначального пифагорейства, воспринять ее в свою систему и придать ей совершенно новое и оригинальное развитие.Первоначальная пифагорейская школа замирает в Греции приблизительно около 320 г. Аристоксен, ученик Аристотеля, знал последних пифагорейских философов Ксено- фила, Эхекрата, Фантона, Диоклеса и Полимнаста; но и от них остались одни имена[187]. После них, с конца IV в., пифагорейское учение окончательно поглощается платонизмом, между тем как самая школа, утратив всякий научный характер, продолжает существовать лишь в виде мистической секты и в Италии, и в Іреции, возбуждая своими странностями остроумие комиков. За все это время пифагорейцы пробавляются, по-видимому, одними мистериями, причем в среде их получает особенное развитие именно эта теургическая сторона пифагорейства. Так до начала II века; с этой поры значение секты начинает расти. В связи с развитием мистических наклонностей в разлагающемся и дряхлеющем язычестве пифагорейские мистерии получают все большее и большее распространение, сливаясь с другими эллинскими и восточными мистериями, воспринимая в себя элементы самых разнообразных религиозных и философских учений в силу синкретизма эпохи. Вместе с орфическими и Дионисовыми оргиями они распространяются далеко за пределы греческого мира, как показывает, с одной стороны, история вакханалий в Италии[188], а с другой—связь пифагорейства с иудейскими сектами ессеев и терапевтов, связь, которую лучшие исследователи[189] признают несомненной.
В то же время школа порождает целую апокрифическую литературу лжепифагорейских сочинений и разрабатывает фантастическую сагу о Пифагоре, которая послужила материалом для последующих биографий Порфирия и Ямвлиха (IV в.). Тут начинается возрождение пифагорейства. Мнимые сочинения древних учителей школы скупаются по дорогой цене и фальсифицируются в невероятном количестве в ответ на возникший спрос3. Появляется многочисленная и влиятельная неопифагорейская школа, о которой мы уже упомянули и которой мы обязаны большею частью сомнительных сведений относительно пифагорей-. ства. Эта новая школа отличается духом полнейшего мистического синкретизма и пытается объединить все направления греческой философии, сводя их к очищенному, преобразованному пифагорейству; она находит у Пифаго-. ра не одно зерно грядущих систем, не один центральный тип древнейшего эллинского умозрения, но видит в нем мудрость всех систем, выдавая свой собственный синкретический платонизм за первоначальное учение самого Пифагора. Нам еще придется вернуться к оценке этой школы, оказавшей столь существенное влияние на философские и религиозные идеи эпохи, на неоплатонизм, с которым оно так близко соприкасается.При таких условиях, очевидно, не легко найти должную меру в оценке первоначального пифагорейства и, не приписывая ему позднейших учений и понятий, уловить действительное историческое преемство, связывающее с ним эти последние. Пифагор не мог быть эклектиком и не мог объединять синтетически тех учений, которые возникли и развились за века после него. Но он, несомненно, высказал впервые в непосредственной символической форме основы греческой философии, почему он и стал для позднейших веков ее героем и знаменем.
Другой трудный, запутанный вопрос, представляющийся нам при исследовании пифагорейства, есть вопрос о его отношении к восточным религиозным и философским учениям. Допустимо ли какое-либо восточное влияние на первоначальное пифагорейство и в чем заключалось такое влияние, если оно действительно существовало? Свидетельства о заимствовании Пифагором каких-либо философских идей от варваров является нам лишь весьма и весьма поздно.
Правда, по Геродоту, пифагорейские мистерии имеют египетское происхождение, точно так же как и орфические; по Геродоту же, орфики и Пифагор заимствовали у египтян веру в душепереселение. Но мы уже видели, что современная наука не находит следов подобного верования в Египте, между тем как идея па- лингенесии проникает собой все мистерии греков. Ни Платон, ни Аристотель не сообщают нам никаких сведений о восточных элементах пифагорейства, и сведения, дошедшие до нас другими путями, крайне скудны за весь древний период. Зато со Н в., по мере развития саги о Пифагоре, подобные сведения становятся все подробнее и определеннее, так что в TV в. мы находим уже пространные повествования о путешествиях, чудесах и приключениях Пифагора. Самая философия пифагорейцев известна нам исключительно из свидетельств Платона и Аристотеля, а также из фрагментов Филолая, которые вместе с другими фрагментами проверяются на основании этих свидетельств. В учении Пифагора—поскольку оно дошло до нас из этих достоверных и общепризнанных в науке источников—мы не можем найти следов какого-либо непосредственного заимствования восточных идей без крайних и грубых натяжек, без искажения как пифагорейской философии, так и восточных учений [190].Уже в древности нас поражает противоречие свидетелей относительно мнимых источников пифагорейской мудрости. Египтяне, халдеи, индийцы, ассирийцы, иудеи, финикийцы, друиды, персы (сам Зороастр) могут оспаривать друг у друга почетное право считаться учителями Пифагора. Одно это обстоятельство красноречиво указывает на позднее происхождение легенды, на произвольность ее аналогий. В нашем веке Roth доказывает, что Пифагор почерпнул свое учение в Египте, пифагорейцы—в Зенд- Авесте; Гладиш сближает пифагорейцев с китайцами, Леопольд Шредер—с индусами[191]. Отделять философию Пифагора от философии его учеников, когда до Филолая не было письменных изложений пифагорейства, когда традиции школы были так сильны и священны,— во всяком случае совершенно произвольно и не основательно. Религиозное учение Пифагора, культ Аполлона, бога космической гармонии, Диониса, как его мистического аспекта, вера в палингенесию—во всяком случае не принадлежат Египту. Сходство пифагорейской философии с некоторыми особенностями китайской действительно замечательно: и та и другая сводят мировой порядок к тем же числам и числовым отношениям, и та и другая признают началами числа и всего сущего чёт и нечет, из коих нечет есть начало совершенное, активное, мужественное, чёт— несовершенное, пассивное, женственное. Самая символика чисел, учение о гармонии, о гармоническом устройстве вещей—приблизительно одно и то же у пифагорейцев и китайцев. Тем не менее, чтобы допустить какое-либо китайское влияние на Пифагора, нужно было бы признать по меньшей мере, что гиперборейский жрец Аполлона, Абарис, прилетевший на солнечной золотой стреле к Пифагору и посвятивший его в тайны своего учения, был китайцем[192]. У индусов мы находим идею душепереселения, которая развивается именно в эпоху, близкую к Пифагору[193], и отсутствует в Египте и Китае. Но ближайшее рассмотрение убеждает нас в совершенном различии индийского и пифагорейского миросозерцания. Остаются не- которые математические, астрономические и физические сведения, общие пифагорейцам со всеми культурными народами Востока и которые, конечно, могли быть приобретены Пифагором во время его путешествий. Таким образом, элементы пифагорейской философии рассеяны по всему миру и, если допустить, что Пифагор собрал свое учение из столь разнородных частей, является непонятной его роль религиозного реформатора, та глубоко национальная форма аполлоновской религии, которую он сумел сохранить, являясь воплощением дельфийской идеи, если не самого дельфийского бога.
В эпоху падения язычества, в эпоху слияния всех верований и учений, легко могло возникнуть представление о восточном происхождении греческой философии. Особливо в Александрии, центре восточного язычества и родине синкретических школ, неизбежно явилось стремление доказать внутреннее единство всей языческой мудрости, найти ее общий корень. Неоплатонизм, покусившийся создать в области мысли универсальную систему языче- стза, его пантеон, охотно видел в Пифагоре божественного носителя мудрости всех языков. Поддерживаемые восточными жрецами и мистиками, александрийские философы стремились доказать, что пифагорейство, а с ним и вся греческая философия есть священное восточное предание. Пифагорейство сочеталось с восточными учениями только под руками этих позднейших неопифагорейских эклектиков.
На самом деле, согласно лучшим критическим исследованиям, оно является нам органическим созданием греческой мысли, учением вполне законченным и цельным, которое совершенно понятно из себя самого и не нуждается для своего объяснения в допущении каких-либо внешних влияний. Те аналогии, та общность идей, которую пифагорейство имеет с другими учениями Востока, вполне объяснима из внутренних оснований, помимо внешнего преемства. Іреческая философия, как философия идеального натурализма вообще, как чистая философия по преимуществу, должна была естественно пережить и совместить в своей сфере многие объективные, общечеловеческие идеи, проявлявшиеся так или иначе в жизни и сознании других народов. В области философии и метафизики всякое мощное усилие разума сближает нас с целой сферой умов, стоящих на той ступени, до которой мы возвышаемся. Такая встреча, такое согласие свидетельствуют о внутренней, объективной правде идей, о единстве человеческой мысли и единстве пути к познанию истины.