<<
>>

СОФИСТЫ

Во всей истории греческой философии нет предмета более спорного, чем софисты. Оценка их учения, их нравственного характера, их политического значения составляет предмет самых больших разногласий, с тех пор как Іегель выступил впервые в защиту их скептицизма и Ірот—в защиту их политической деятельности[667].

Самый термин «софист» получил среди этих споров неопределенное значение. Первоначально это слово не имело никакого дурного, унизительного смысла; оно означало «мудрствующего», или попросту мудреца, посвятившего жизнь высшей, умственной деятельности. Так, Солон и Пифагор названы софистами у Іеродота[668]. Затем софистами называли поэтов, музыкантов, философов, художников; ибо мудрость понималась греками в смысле жизненном и конкретном, являлась художеством. Мудрец был искусником всякой науки, философ—мужем ученым во всякой премудрости, который в собственных глазах или во мнении толпы был часто облечен пророческой или теургической силой. После Пелопоннесской войны понятие софиста начинает суживаться: народными учителями перестают быть поэты, рапсоды, музыканты и философы. Софисты, в тесном историческом смысле слова—профессиональные наемные преподаватели «добродетели и красноречия», монополизирует за собою это учительство.

Они—великие искусники того времени и сделали из «мудрости» свое искусство и ремесло [669].

Таким образом, первоначально имя софиста ничего позорного в себе не имело и многие с гордостью носили его. Теперь под софистикой мы разумеем вообще ложную, кажущуюся диалектику, под софизмом—ложное умозаключение, под софистом — человека, который пользуется словом и диалектикой для доказательства того, что ему угодно, независимо от истинности доказываемого. Несмотря на различие древнего смысла слова и современного, нам кажется все-таки, что современный смысл слова «софист» оправдывается исторически на основании единодушного свидетельства древности.

Мы поняли и сознали, что такое софистика и софисты.

В истории софистами называют Протагора, Горгия, Продика, Гиппия, Фразимаха, Евтидема и Дионисиодора, Пола, Алкидама, Антифонта, Ликофрона, Протарха, Критая, Ксениада, Эвена, Антимера и других, менее известных[670]. При всех различиях своего характера все эти софисты имеют достаточно общих родовых черт в своем учении и деятельности, чтобы быть причисленными к одному и тому же классу. Собственно учение софистов не есть что-либо цельное. Говоря вообще, оно обнимало в себе все, что угодно — обрывки всевозможных знаний, искусств и философских систем, разложившихся во взаимном столкновении[671]. Оригинальные теории были высказаны только двумя из них — Іоргием и Протагором; другие имели весьма второстепенное значение и оставили нам лишь отрывочные фрагменты, лишенные особого интереса. Дешевый рационализм и риторика составляют главнейшую их черту.

Что касается до Горгия и Протагора, то это были действительно выдающиеся мыслители, в значительной мере

способствовавшие разложению древнейшей философии. Но что было в учении их умозрительного, их крайний скептицизм, выраженный в диалектической форме—lt;онgt; мог бы быть отделен от их софистики, мог быть высказан и несофистами. Учение Іоргия есть крайний логический вывод из посылок элейской школы, учение Протагора — крайний вывод из посылок Гераклита: чтобы их высказать, нужна была решимость и диалектическая сила, но вовсе не нужно было стать профессиональным софистом. Последовательные ученики Парменида и Гераклита (например, Кратил) приходили к подобным же выводам. То, что можно назвать философским учением софистов, есть, как мы увидим, логическое разложение предшествовавшей философии; но такое разложение, без сомнения необходимое и важное для перехода философии на высшую степень развития, не могло иметь самостоятельного значения для самих софистов. На деле оно было чрезвычайно важно и для них, точно так же как и весь их скепсис, заключая в себе непосредственный практический интерес: они обосновывали им свой антифилософский нигилизм.

Направление, представляемое софистами, есть всего менее философское умозрительное учение: это скорее антифилософское движение. От этого-то оценка их и является столь спорной и трудной; более, чем оценка всякого другого учения, она определяется философией каждого, ибо она зависит главным образом от степени нашего сочувствия к философии вообще. Если мы признаём философию и метафизику, то вместе с Платоном должны произнести софистам довольно суровый приговор. Если мы вместе с разными английскими писателями отвергаем возможность метафизики и, в сущности, самой философии, то мы должны признать основные тезисы софистического учения: абсолютный скептицизм в области теоретической, утилитаризм в области нравственной, отрицание всякого абсолюта или, во всяком случае, отрицание его познаваем мости.

385

13 — 3509

Антифилософские положения софистов крайне просты и немногосложны. Все относительно, все условно: мера всему—человек, его мнение и его произвол. Истины нет, она не может быть известна—есть только мнимая видимость. Знания также нет—есть только мнения, более или менее убедительные. Учить—значит убеждать. И так как нет объективной истины, так как есть только видимость, человек же есть мера всех вещей и всякого мнения—то можно убеждать всех во всем. И нет на земле искусства

выше, чем искусство убеждать: им мы по произволу изменяем существующую видимость и производим новую, какую хотим[672]. Слово есть главное средство, чрез которое убеждение, или мнение, сообщается человеку; в словах мыслит человек, и словами он убеждается. Высшее из искусств есть искусство слова, и оно же есть мудрейшая из наук. Это не логика, не искусство мысли: ибо чистая мысль есть мысль философская, преследующая истину для нее самой, а не видимость ради удовольствия или корысти. Это—риторика, искусство речи. С тех пор как существуют «либеральные профессии», софисты всегда были и будут; немудрено поэтому, что направление и миросозерцание греческих софистов находит себе защитников и доныне, потому что никогда самый принцип софистики не был высказан так ярко и откровенно, как в Іреции.

Антифилософский субъективизм софистов, подчас совершенно нигилистический, встречает сочувствие особенно теперь, когда Европа переживает критический период, который в больших размерах напоминает нам Ірецию в эпоху Пелопоннесской войны. Ибо и теперь основные противоречия внешней и внутренней жизни народов выяснились, обострились, и во многом поколеблены нравственные верования человечества силою вещей. При таких обстоятельствах оценка софистики является особенно трудной, даже в области чисто философской.

Не менее сложным является нам определение политического значения софистов. Они имеют отношение и к философии и к политике: по определению одного из них, Продика, софист есть нечто среднее между философом и политическим деятелем, стоит на границе между ними[673]. А как философия и политика должны относиться друг к другу? Должна ли философия искать истины для нее самой и, опознав ее, ставить обществу идеалы? Или же она должна сообразоваться с действительно существующим общественным порядком, брать общество так, как оно есть, и приноравливаться к нему, не увлекаясь никакими высшими идеалами?[674]

У нас, например, Катков, у которого мы заимствуем эти выражения, выступил в своем раннем труде защитником софистов; он не изменил себе и впоследствии до конца жизни, потому что так именно смотрел на соотношение между действительностью и общественными учениями. Но другие смотрели на дело иначе и, задаваясь различными идеалами, все равно, западническими или славянофильскими, осуждали в самом Каткове софиста русского самодержавия, как Платон осуждал софистов демократии и Сократ—софистов олигархии. Всякий государственный строй имеет своих идеалистов, своих теоретиков и практиков; всякий имеет и своих софистов [675].

Таким образом, оценка софистов усложняется еще вопросом политическим или, точнее, вопросом о соотношении между идеалами и общественной действительностью. Политика совершенно выходит за пределы нашего исследования, и мы не будем вовсе касаться политического значения софистов, оценивая их лишь с историко-философской точки зрения. Но и здесь задача наша двоится в силу указанного антифилософского характера софистики. Софистика есть не только продукт разложения древнейшей философии, но стоит в несомненной связи с разрушением древнего быта, верований и традиций. Она есть сложное и самобытное культурное явление, и, когда мы видим, как субъективизм проникает постепенно во все сферы греческой жизни, мы не можем рассматривать его как простое последствие проповеди софистов. Наоборот, как показал уже Платон, самая софистика в своем корне обусловливается этим началом, являясь лишь одним из его обнаружений.

Рассмотрим же историю греческой софистики с двойной точки зрения: во-первых, как историю разложения античной мысли, во-вторых, как самобытное культурное явление.

<< | >>
Источник: Трубецкой С. Н.. Метафизика в Древней Греции / Примеч. И. И. Маханькова.— М.: Мысль,2010. — 589, [1] c.. 2010

Еще по теме СОФИСТЫ: