3. Достоинство эгоистической личности
Для того чтобы история человека началась, чтобы началось развитие, чтобы родилась нравственность, необходимо, чтобы творчество человека обратилось на него самого, чтобы к сознанию своего Я присоединилось представление своего Я. Это представление, конечно, создается фантазией, потому что знание бессильно на подобную работу. «Познай самого себя» — задача давно поставленная, и еще надолго не предвидится ее решения. Полное ее решение, то есть разумное определение своего Я как результата тройного процесса — влияний внешнего мира, саморазвития в своем сознании и процесса исторического, это решение едва ли не составляет окончательного результата будущей науки, асимптоты для кривой умственного развития человека. Фантазия создает перед человеком вне его действительного Я другое, идеальное Я, которое остается относительно постоянным при беспрестанном изменении чувств, желаний и душевных состояний человека.
Это идеальное Я — личное достоинство человека.Как идеал, поставленный творчеством во имя стройности, достоинство личности является для действительной личности по необходимости чем-то высшим, безусловно заслуживающим уважение. Как цель,поставленная творчеством, этот идеал требует от человека деятельности для своего достижения. С первым требованием, являющимся внутри человека, рождается необходимость развития для известной цели; с поставлением этой цели рождается нравственный идеал и самая нравственность. Необходимое требование дает начало первой обязанности и первому праву, нераздельно возникающим в духе человека.
Требования, рождающиеся из понятия о личном достоинстве, разнообразны: как идеал, достоинство требует уважения; как личный, отдельный идеал, он требует самостоятельности личности; как цель, которая должна быть преследуема, если не может быть вполне достигнута, он требует, во-первых, деятельности, сообразной цели, во-вторых, устранения преград, связывающих личность, мешающих ей воплощать этот идеал в слово и в действие,— он требует свободы личности.
Достоинство представляется человеку различным, смотря по его умственному развитию. Дикий привязывает к одежде разноцветные украшения, надевает на голову блестящую повязку и кажется себе лучше, достойнее. Отправляясь на опасное предприятие, он произносит слова заклинания или просьбы, мажет кровью жертвы какой-нибудь камень и считает себя достойнее победы[†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††]. Общества развились, но еще многие видят и теперь свое достоинство в блестящих игрушках и служении фетишам. Другие находят его в своей силе, красоте, в своем богатстве и своем значительном положении в обществе, в своем знании, твердости воли; еще другие — в справедливости действий. Многие видят свое достоинство в достоинстве или в благоденствии своего семейства, своей нации, своих единоверцев. Некоторые переносят свое достоинство в мир будущего. Но все требуют от себя и от других уважения своему достоинству.
Уважение к себе и необходимость саморазвития ставится во главу нравственного учения лучшими представителями современного учения о чело- веке. «Цель человека (писал Вильгельм Гумбольдт) — это высшее и наиболее гармоническое развитие его сил в полное и прочное целое... Предмет, к которому всякое человеческое существо должно непременно направлять свое старание и на который должны в особенности обращать свои взоры люди, желающие иметь влияние на ближнего,— это личность в ее силе и развитии». «Только развитие личности дает и может дать настоящих людей»,— говорит Джон Стюарт Милль. Первым правилом нравственной философии ставит Жюль Симон начало: «Человек должен сохранять и развивать свою свободу». По Прудону, заповедь личного достоинства «уважай себя» есть основание науки нравов. Из природы человеческой личности строит Фихте (младший) свою систему нравственных идей. Сам Дюпон-Уайт, новейший защитник государства как единственного развивающего начала, видит в нем лишь орудие для развития личностей[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].Силы физические, силы умственные, сила характера — вот источники для преодоления препятствий, которые представляются человеку, стремящемуся наслаждаться, развиваться, поддерживать свое достоинство. Они составляют поэтому необходимый предмет уважения и входят в самое понятие о человеческом достоинстве. Они составляют единственные части последнего, рассматриваемого как достоинство эгоистическое, то есть как достоинство личности, которая не берет в соображение свои отношения к другим личностям. На этой точке зрения человек приписывает себе безусловное право подчинять себе все и всех, расширять свою личность до пределов возможности, налагать на себя безусловную обязанность выделения из всего окружающего исключительного уважения своей особенной личности. Около него только враги и опасности. Их надо подчинить себе или надо им подчиниться. Но и при дальнейшем развитии это начало уважения к собственной личности, начало потребности и обязанности личного развития не исчезает.
Оно, как видим, дополняется, расширяется и вследствие того теряет свою исключительность. Но оно все-таки остается основой человеческой нравственности, которая лишь там существует, где есть самоуважение.Из обязанности самоуважения или, точнее, уважения своего достоинства выходит первое понятие о грехе как нарушении обязанности, о добродетели и пороке. Всякая мысль и всякое действие, которыми человек оскорбляет свое достоинство,— для него грех. Всякое привычное состояние духа, развивающее это достоинство,— добродетель, нарушающее достоинство — порок.
Отсюда на первом месте между обязанностями человека, истекающими из общей обязанности самоуважения, стоит обязанность деятельности как необходимого условия развития. Отсюда же грех лени, отрицающей обязанность деятельности вообще.
Далее, обращая внимание на тройственность своей деятельности, на тройственность сил, служащих орудиями развития и в то же время материалом развития, человек получает тройное нравственное правило: развивай свое тело и уважай его; развивай свою мысль и уважай ее; развивай в себе силу характера и уважай ее.
Из уважения к телу выходит обязанность сохранения жизни, здоровья, чистоты и всех физических качеств тела. Всякое действие, разрушающее их, является логически грехом; всякая привычка, для них вредная,— пороком; привычка заботы о своем теле — добродетелью. Другая необходимая форма обязанности развития тела — представление права на это развитие: право свободного распоряжения своим телом, право личной свободы и неприкосновенности.
Уважение к мысли двойственно: оно есть уважение к уму как способности и уважение к знанию как результату процесса мысли. Первое требует всестороннего развития мышления, второе — обогащения ума и памяти. Первое предписывает человеку безусловную критику всего подлежащего мысли; второе — непрестанное изучение всего доступного изучению. Предрас- судок, лень мысли, самоограничение мысли, боязнь перед критикой ума — грехи, соответствующие этой обязанности.
Права отсюда следующие: право развития мысли как критики всего сущего, право слова, письма и печати как необходимых условий развития. В политической жизни Европы это право формулируется как свобода мнения, свобода слова и книгопечатания, вызывавшая и вызывающая такие бури.Уважение к силе характера есть уважение личности настолько, насколько она признает свое достоинство самостоятельным и единственным источником своих действий. Оно налагает двойную обязанность: одна требует самостоятельности личности от всех побуждений, не входящих в достоинство личности, другая — самостоятельности от влияния других личностей. В первом отношении человек противопоставляет свое достоинство, относительно неизменное, беспрестанной перемене ряда побуждений, желаний, стремлений, рождающихся в человеке. Эти побуждения — личные страсти, которые тогда только оправданы перед нравственным судом личности, когда они входят в ее представление о своем достоинстве. Вне этого представления они являются врагами достоинства; человек создает себе обязанность с ними бороться; каждая уступка им — грех в его глазах, каждая привычка подчиняться им — порок, привычка обуздывать их — добродетель, и самообладание является в этом отношении высшей добродетелью, как полное подчинение побуждений случайных, не признаваемых достойными человека другим побуждениям, которые входят в его представление о достойной личности. Как обязанность чисто внутренняя, она единственная, не соответствующая внешнему праву. Другая сторона уважения к характеру требует от человека развития в себе самостоятельной, оригинальной личности, которая бы почерпала из самой себя источники своей деятельности, сама ставила себе цель и сама отыскивала средства к достижению последней. Отсюда для личности всякое нерассудительное подчинение своей воли чуждому распоряжению — грех, всякое привычное поклонение авторитету, моде, общественному мнению — порок, привычка к самостоятельному определению целей и образа жизни — добродетель. Видоизменение этой обязанности есть право самостоятельности и оригинальности, право жить по-своему, если можно так выразиться, право свободы характера.
Таким образом, мы имеем несколько понятий, которые эгоистическая личность ставит по необходимости как свои права.
Она не поддерживает их только тогда, когда не может этого сделать, и эти права входят весьма важным началом в историю обществ. Мы увидим ниже, что новые понятия, дополняя эти права, ограничивают их в известной степени; но ни одно из них не забывается при развитии человека; ограниченные необходимостью, случайностью, эти права вечно восстают снова, требуя себе удовлетворения, и человек сознает, что вместе с правом на нем лежит и обязанность отстаивать всеми силами свободу личности, мысли и характера.— О первой даже никто не спорит теперь, и самые американцы невольничьих штатов для поддержания права на невольничество прибегают к теории разделения человеческих рас[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] и признают негра не человеком, чтобы иметь возможность оспаривать его право на личную свободу. Симон говорит: «Мне нечего рассуждать, чтобы знать, что моя свобода неприкосновенна: это мое право, как самая жизнь... Не только она принадлежит мне, как жизнь, и никто не может ею распоряжаться, но я сам не могу распоряжаться ею. Мало сказать: свобода есть право, свобода—обязанность»[************************************************]. —Относительно свободы мысли еще есть отсталые защитники начала, что мысль человека в своем развитии ведет лишь ко злу, что он не имеет права ходить на своих ногах и рвать свои пеленки; но большинство ее противников говорит лишь во имя общественной пользы, что не входит в теперешнее рассуждение. Милль считает вопрос давно и окончательно решенным и потому начинает свое сочинение «О свободе» со свободы мысли как с бесспорного дела, чтобы потом перейти к вопросам сомнительным. Он начинает вторую главу (первая составляет введение) словами: «Надо надеяться, что прошло время, когда нужна была защита для свободы печати»[††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††] Симон в нынешней Франции, где эта свобода подвержена сильным стеснениям, посвящает несколько красноречивых страниц ее защите, и сам Дюпон-Уайт, поклонник государства, видящий лишь в нем начало развития и отвергающий в личности двигателя прогресса, говорит, что так же, как рабство личности не согласно с прогрессом, так не согласно с ним рабство слова[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Впрочем, цитаты можно набрать в этом случае тысячами. — Вопрос о свободе характера, о праве на оригинальность — только что рождающийся вопрос, и рождающийся именно в тех странах, где другие ирава утверждены непоколебимо. Англосаксонская раса, уже не спорящая о правах, подняла его вследствие проявления в ней деспотизма общественного мнения. В книге Милля, о которой мы уже говорили, этот вопрос стоит на первом месте. В ней автор, между прочим, выражается так: «Так как вследствие несовершенства человечества полезно, чтобы люди были разного мнения, точно так же полезно, чтобы они делали различные опыты жизни... Тот, чьи желания и побуждения не принадлежат ему самому, не имеет характера, как паровая машина не имеет характера»[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§].Но в самом человеке физические, умственные качества и качества характера начинают спор о преимуществе, и является вопрос: в чем заключается высшее достоинство личности? Аякс и Одиссей вступают в борьбу за оружие Ахилла.— Физические качества сознаются как орудие мысли, и человек признает, что мыслью он способен создать орудия, заменяющие его физические достоинства. В самой красоте изящество формы теряется перед увлекательностью физиономии, перед мыслью, просвечивающей во взгляде, в мимике. Немногие сознают стройность художественного произведения, но масса потрясается пафосом поэта. По мере своего развития человек признает лучшим орудие мысли и в нем видит вйсшее достоинство относительно физических качеств.
Вместе с тем между наслаждениями мысли и наслаждениями тела обнаруживается еще другое различие — в продолжительности. Желания тела, возрождаясь через определенные промежутки, умирают в самое мгновение их удовлетворения, оставляя за собой пресыщение, истощая самое тело и не увеличивая в нем способности наслаждения на будущее время. Удовольствия мысли развивают в личности все шире и шире не только желание, но и способность наслаждаться; материал знания и творчества неисчерпаем, напротив, он растет по мере того, как человек в него углубляется; им наслаждается человек не только в минуту приобретения, но и впоследствии, каждый раз, когда факт знания и образы творчества встают в его памяти. Чем развитее человек, тем высшее значение получают для него наслаждения мысли; но пренебрежение качеств тела есть одностороннее, пагубное для человека увлечение. . .
Но высшее достоинство личности не в физических качествах, не в умственном развитии. Тело и ум — превосходные орудия наслаждения: помощью их человек может подчинить себе все окружающее; но это только орудия; они доставляют только возможность наслаждения. Для действительного могущества, для действительного достоинства надо решиться, а решимость не принадлежит ни телу с его побуждениями, ни уму с его мышлением, но воле, развивающейся в характер[*************************************************]. Без силы характера побуждения, планы, цели сменяются беспрестанно; труды, употребленные для достижения одного наслаждения, теряются вследствие небольшого нового препятствия, которое мы не решаемся преодолеть. В борьбе желаний и боязни последствий мы пропускаем минуту, в которую надо решительно действовать, отравляем себе самое удовольствие. Без силы характера все физические и умственные силы человека теряются лишь на то, чтобы подчиняться большую часть своей жизни тысяче разнообразных обстоятельств, ему встречающихся, и не потому, что он не может выбрать себе дорогу, а потому лишь, что не решается идти по ней. Отсюда мы получаем, что высшее достоинство личности заключается в ее характере, то есть, по определению Фихте (младшего), в том, чтобы воля и действия человека вытекали из обдуманной причины[†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††], чтобы в его побуждениях и в деятельности лежала логическая последовательность, которая в высшей мере составляет принадлежность мысли. Преобладание характера над физическими качествами и над умом заключается и в том, что сила характера предполагает уже в известной степени силу физическую и умственную и во всяком случае совокупляет в данное мгновение все силы тела и ума, присутствующие в личности, для данной цели. Идеал характера есть полное самообладание. Но могущество характера имеет тем обширнейший круг действия, чем разнообразнее орудия, им употребляемые, чем совершеннее силы тела, чем гибче ум, чем обширнее знание, чем изобретательнее творчество, и поэтому идеал личности есть соединение силы и красоты в теле, в уме и в характере. Стремиться к этому идеалу, развивать его в себе есть обязанность и право каждой личности. Всякое ограничение этого стремления, как уже видели, есть зло для личности, всякое самоограничение — грех, нарушение высшей обязанности относительно самого себя.
Но существуют ли обязанности относительно самого себя? Не предполагает ли обязанность по самому понятию двойственность обязующего и обязуемого? Не призрак ли соединение этой двойственности в одном лице, которое может каждое мгновение назначить себе обязанность, сообразную своему желанию? Не есть ли существование в человеке этой двойственности указание на нечто внешнее для человека, предписывающее ему нравственный закон, который составляет его обязанность, но обязанность не относительно себя, а относительно внешней силы, источника нравственного закона? Устранив все метафизические соображения, мы не имеем нул^ды останавливаться на последнем вопросе, тем более что, каков бы ни был неизвестный источник обязанности, предписываемой человеком самому себе, эта обязанность делается обязанностью только тогда, когда она переходит в сознание человека, следовательно, делается его убеждением, его мыслью. Что подобное явление действительно происходит в человеке — это не требует доказательства, потому что это факт ежедневного наблюдения. Возможность двойственности в человеке объясняется весьма просто силою творчества, в нем присущей. Мы уже видели, что творчество ставит перед человеком идеальное Я, именно его достоинство, так что человек постоянно носит в себе двойственность того, что он в самом деле есть, и того, в чем он считает свое достоинство. Действительный человек обязан перед идеальным, перед своим достоинством. Эти обязанности иногда весьма неприятны, иногда нарушаются, но не перестают быть обязанностями и влекут за собой в случае исполнения возвышение нравственного чувства, удовлетворение, наслаждение, в случае нарушения — неудовольствие, раскаяние, сознание зла. Правда, понятие о достоинстве переменяется, и в этом изменении заключается развитие или падение человека, общества, человечества. Но в каждое мгновение, в присутствии рождающегося желания, человек не может изменить свое понятие о человеческом достоинстве. Оно присутствует при совершающемся действии как нечто самостоятельное, имеющее свои корни в неизгладимом прошедшем, и потому обязанность, им налагаемая, не есть призрак, но самое действительное принуждение, лежащее на человеке. Скажем более: обязанность уважать в себе свое достоинство есть единственная обязанность, существующая для человека и вне которой находится только удовлетворение прямых потребностей. Чтобы закон гражданский или положение общественного мнения сделалось плотью и кровью человека, чтобы он им подчинялся как существо, одаренное самостоятельной волей, необходимо, чтобы он видел свое достоинство в исполнении закона, в нравственном мнении общества. Все остальное сводится на подчинение необходимости до тех пор, пока мы не можем от нее избавиться.
Таким образом, себялюбивая личность, требующая только наслаждений, в самой себе нашла источник нравственного развития. Она преклонилась перед своим достоинством и во имя его развила свои телесные качества, обогатилась знанием, закалила в себе волю и предписала себе обязанности. Самообладающая личность, физически сильная и прекрасная, могучая знанием и творческим умом, стала идеалом достойной личности. Это был идеал классического мира, который сохранился со времени Одиссея до стоиков, видоизменяясь в подробностях, смотря по тому, требовало ли человечество, полное сил и надежд, практической деятельности от своих полубогов и героев или в разочаровании Катонов ограничивалось страдательным самообладанием. Идеал этой свободной личности, связанный лишь необходимостью, не знающей других двигателей, кроме своего произвола и своего достоинства, вошел и в римское право[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Этот процесс развития личности из самой себя показывает уже, что она в самой себе может найти источник нравственности и что ей необходимо самовоспитание в нравственном отношении, подобно тому как она развивает себя в отношении физическом и умственном. Процесс этого воспитания шел путем развития понятия о человеческом достоинстве. Сначала высший идеал являлся в одиноких личностях, одарен- ных творческой фантазией. Затем его воплощали немногие высшие личности, одаренные силой характера, оригинальностью, эта «соль земли», как называет их Милль[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. На эти личности смотрела масса как на образцы, и поколение, выросшее под влиянием нового понятия о достоинстве человека, передавало его своим детям как само собою разумеющуюся истину. Этот идеал входил уже в число нравственных потребностей человека, служил материалом для новых созданий, для нового развития, для новой деятельности. Идеал прадеда казался правнуку диким стремлением, недостойным человека; люди, еще восхвалявшие его, были люди отсталые; но всякий, кто прибавлял новую черту к нравственному идеалу поколений, двигал последние вперед. Дальнейшее усовершенствование должно было произойти вследствие того, что личность внесла в свой идеал человеческого достоинства, результат своих столкновений с внешним миром и с другими личностями.