Институты и эволюция
Институциональная теория отвергает рациональное поведение, поскольку это означало бы, что присутствует некое объективное, а не субъективное восприятие индивидами институтов, что, конечно, не так.
Если субъект экономики может дать точную количественную оценку чему-либо, то он может, точно сравнив эти оценки, осуществить выбор. Но его биологическая природа все равно определенным образом смещает количественные оценки даже в тех областях, где они возможны.В отношении институтов отдельно взятый индивид не может дать точной количественной оценки, так как он субъективно вос-принимает институциональное окружение, да и сами институты предстают в виде лингвистических, правовых, социальных, культурных и иных форм. Правильная оценка этих форм или выработка верной модели поведения в условиях их совместного функционирования является очень трудной задачей. Совокупность институтов, окружающих индивида и образующих соответствующие структуры, может определять характер его действий. Модель действия экономического субъекта выступает результирующей его институционального окружения, взаимодействий типа «субъект — субъект», «субъект — структура», «институт — институт», «институт — структура — субъект».
Индивид может быть полностью уверен в полезности набора рутинно совершаемых им действий. Однако на практике эти действия могут быть вредными для него без идентификации наносимого вреда и даже при полной иллюзии полезности, которую создают определенные институты.
Например, институты могут настроить человека на тяжелый жертвенный труд за минимальную оплату ради достижения некой идеальной цели или подтолкнут его к поступку, за который он окажется в тюрьме, однако полностью себя оправдает с позиций неформального кодекса чести. Возникает логическое противоречие, разрушающее общепринятую тавтологию о максимизации удовольствий. На самом деле человек никогда не будет поступать во вред себе, напротив, всегда будет стремиться к максимально возможному собственному удовлетворению и тем самым будет максимизировать индивидуальную полезность своими действиями.
Таким образом, институты определяют действияхозяйственных субъектов и их рутины, поэтому совершенно неважно, какими свойствами обладает сам субъект (если только это не организационная структура) и, стало быть, не нужно задаваться моделями свойств человека, а необходимо создавать модели действий или, что более перспективно, модели функционирования институтов, детерминирующих эти действия.
Неоинституционалисты утверждают, что люди создают формальные и неформальные нормы, которые структурируют взаимоотношения между ними, обеспечивая обмены и социальные контакты (Норт, 1997) . Данный подход нужно признать не совсем корректным, потому что он не учитывает жизненный цикл индивидов и институтов.
Значительное число правил, норм поведения, законов меняется в течение жизни одного поколения людей. Если новое поколение рождается на отрезке времени [t1, t2], то, в зависимости от того, на какой участок жизненного цикла институтов попадает данный отрезок, находятся характеристики процесса социализации этого поколения людей. Хотя за жизнь данной генерации произойдет смена многих правил, необходимо признать, что в среднем жизненный цикл институциональной матрицы превышает жизненный цикл поколения людей, а текущие изменения следует рассматривать как действие кумулятивного эффекта. Именно поэтому становится некорректным утверждение, что люди создают институты:!, которые затем управляют ими (см. рис. 2) .
Проблема институциональной регрессии Институты Институты Институты периода [t1,t2] периода [t1,t2] периода [tj , t2] [t2,t3] ¦ [t2, t3]
[tn , tm] Поколение Поколение Поколение людей Pj2 людей P23 людей Pnm path dependence
кумулятивный эффект
Рис. 2. Взаимодействие жизненных циклов в системе «институт — субъект»
Во-первых, институты создаются прошлыми институтами. В этом состоит принцип зависимости от прошлого, который приводит к проблеме институциональной регрессии.
Во-вторых, поколения людей сменяют друг друга в результате старения и смерти, а институты не умирают.
Они становятся неэффективными и выбывают в результате конкурентного давления, представляя собой объем информации в ячейках социально-исторической памяти и играя важное значение в обучении будущих поколений. Да, человек создает институты, но его воспитание и обучение происходит в определенной институциональной системе. Поэтому его действия, в том числе по изменению таких норм и правил игры, в значительной мере предопределены прошлыми институциональными изменениями.Следовательно, чтобы понять экономическую реальность и тенденции развития национальных хозяйств, необходимо знать закономерности функционирования хотя бы базовых институтов, структурирующих информацию о поведенческих реакциях агентов, создающих модели ожидания, модели опережения действий («дилемма Холмса — Мориарти») и достаточно устойчивые модели оценки. Подобным образом институты «заставляют» субъектов вести себя единообразно и создают повторяющиеся циклы поведения в аналогичных ситуациях, применяя наказание за девиантные действия.
К сожалению, проблема изучения институтов сводится к сложной таксономии правил, норм, обычаев, инстинктов, мыслительных конструкций и т. д. Замена абстрактно-дедуктивного метода на описательный, когда «история имеет значение», создает проблему субъективной интроспекции институциональной непрерывности. Институционализм переносит акцент с индивида на институты, рассматривая последние в качестве единицы анализа, как некие содержательные «агрегаты». Однако эти «агрегаты» и интересны потому, что образуют социальное «трение» (во взаимодействиях), а следовательно, несут потери и получают приобретения, определяют организацию, аллокацию и адаптацию в экономике. Для институциональной экономической теории, учитывая изложенные особенности, модель homo economicus отходит на второстепенные рубежи и никак не определяет существо аналитических инструментов, которые далеки от удобных
количественных моделей и передаточных механизмов, выводимых неоклассиками из промежуточных установлений ex ante и ex post.
Поскольку институты функционируют в течение длительных периодов, определяя долгосрочную траекторию развития хозяйственной системы, то сбор и обобщение достаточного объема описательного статистического материала для сопоставительного анализа представляются затруднительными. Более того, экономическая эволюция есть процесс необратимых инкременталь- ных изменений, происходящих в результате непредсказуемого переплетения телеологических и генетических процессов соци- аль ной динамики.Расхождения в «лагере» институционалистов очевидны. Например, Ф. Найт, относивший себя к данному направлению, отстаивал идею объединения неоклассики и институциональной теории по причине их совместимости, которую он видел в акцентировании и объяснении институционализмом тех факторов, которые неоклассики трактуют как экзогенные, то есть заданные извне. К ним относятся предпочтения, институты и социальные технологии (Rutherford, 1994). Причем «старые» институ- ционалисты сосредоточиваются на обычаях и привычках (Ходжсон, 1997, с. 29—74) как предмете анализа, а «новые» — на правилах поведения и рутинах, исключая из рассмотрения обычаи и признавая модель максимизирующего полезность индивида, стремящегося получить наибольшую отдачу в рамках дей-ствующей системы институциональных ограничений (Нельсон, Уинтер, 2002; Эггертссон, 2001).
Уровень методологической проблематики эволюционной экономической теории также часто сводят к необходимости поиска компромисса с ортодоксией и разработки синтетической теории, совмещающей взаимоисключающие, на первый взгляд, принципы названных исследовательских направлений. Эволюционная теория не только имеет возможности описывать, объяснять и прогнозировать долгосрочное развитие хозяйства, но и должна подойти к решению задач краткосрочного характера, перейдя на уровень моделей принятия решений. Если ей это удастся, то эволюционизм будет оперировать всеми четырьмя типами моделей (описательные, объяснительные, прогностические, при-
нятия решений), используемых в экономическом анализе, что упрочит методологические позиции и статус данной теории.
Акцент на взаимосвязи краткосрочных и долгосрочных эффектов в хозяйственном развитии представляет собой важнейшую методологическую проблему любой экономической теории и без приемлемого разрешения данного вопроса вряд ли возможен ощутимый прогресс в указанной области. Это имеет существенное значение для любых теоретических разделов экономической науки, в частности, для теории отраслевой организации хозяйственной системы.
Актуальными особенностями эволюционного анализа представляются :
повышенное внимание к фактору времени, причем задачи краткосрочного назначения исключаются из рассмотрения;
преобладание ресурсного подхода;
агрегатный характер представления эволюции, при котором некоторые важные элементы «выпадают».
Выход из образовавшихся «методологических завалов» в эволюционной макроэкономике видится в представлении макроуровня эволюции как сети микросвязей, разработке неагрега- тивных теорий экономического роста (попытки предприняты К.
Меткалфом, а ранее Э. Янгом и С. Кузнецом), разграничении сфер компетенции эволюционизма и ортодоксии (Сухарев, 2004) .Представим альтернативную точку зрения на проблему возможности компромисса между эволюционизмом и ортодоксией. Экономическая наука, согласно предлагаемому подходу, имеет два контура развития: внутренний (контур саморазвития), предназначенный для совершенствования аппарата теории, и внешний, задачей которого является превращение теоретического знания в конкретные рекомендации и модели принятия решений.
Можно говорить и о двух уровнях верифицируемости экономического знания, в связи с чем возникает очевидная проблема их согласования. Вместе с тем, если выделить три сферы приложения интеллектуальных усилий экономической науки, а именно «теорию развития», «теорию экономической эффективности» и «теорию экономической политики», то ортодоксия имеет вполне четкие модели и существенные результаты в каждой из них. Эволюционная же теория «покрывает» лишь первую
область, не располагая существенными результатами в создании собственных теории эффективности и экономической политики. Правда, ортодоксия в качестве теорий развития «преподносит» различные теории экономического роста, но они в достаточной степени конкретны и математически формализованы, что трудно сказать о теориях развития, предлагаемых в рамках эволюционного направления.
Таким образом, проблема соотнесения ортодоксии и эволюционизма выходит на первый план в обозначенной «координатной сетке» теорий. Можно дать ориентировочный прогноз вариантов исхода этой интеллектуальной конкуренции. Возможно, эволюционной теории придется разрабатывать собственные подходы к теории эффективности и экономической политике, модельно согласуя краткосрочное и долгосрочное видения эволюции при укреплении позиций в рамках «теории развития». В противном случае за эволюционизмом останется только проблематика долгосрочного развития, либо произойдет воссоединение альтернативных теоретических подходов на базе новой синтетической парадигмы, в рамках которой относительно краткосрочные эффекты будут хорошо описываться ортодоксией, а долгосрочные — эволюционной теорией, причем общий взгляд на экономику будет представлен их методологической комбинацией.
Оригинальное видение проблем развития эволюционной теории дается в рамках теории развития сложных систем, располагающей достаточно мощным математическим аппаратом.
Перспективы теории систем довольно обнадеживающие, особенно с вовлечением в анализ положений теорий филогенеза и онтогенеза в качестве двух составных элементов теории эволюции.В социально-экономической эволюции важную роль играет не отбор наилучшего результата (в том числе организации или института), а выбор одного из возможных вариантов, которые возникают в так называемом «перемешивающем слое», представляющем бурную, квазихаотическую стадию эволюции хозяйственной системы в противоположность медленным участкам ее эволюции.
В развитии теории Й. Шумпетера уточним, что в современном мире инновации сами по себе не играют основополагающей роли (Сухарев, 2004), образуя сложный метаморфоз с рутинами
и инициируя переход экономической динамики в различные режимы. Ключевое значение имеет уровень компетенции общества к восприятию инноваций, осознание потребности в них. Инно- вационность предстает своеобразной функцией готовности общества к новому в различных сферах. В «перемешивающем слое» может возникнуть момент с вероятностью предсказания результата выбора, близкой к единице. Однако не совсем ясно, каким образом «поймать» этот момент и как им воспользоваться: вновь возникает проблема доведения теоретических результатов до моделей принятия конкретных решений. Итогом можно считать утверждение, что теория развития систем в будущем примирит ортодоксию и эволюционную теорию, обеспечив стирание границ между этими областями исследований.
Конечно, это довольно самонадеянный прогноз, вероятность которого сбыться невысока, поскольку, с одной стороны, взаимопроникновение теорий закономерно происходит (в этой части утверждение может показаться справедливым), но, с другой, существует объективный предел их конвергенции, к тому же этот процесс может происходить с замедляющейся скоростью и в затухающем режиме.
Постоянное расхождение частных случаев, описываемых конкретно-прикладными ортодоксальными моделями и моделями общих закономерностей, на создание которых претендует эволюционизм, с течением времени может не быть устранено, так как равновесный процесс и неравновесная динамика — это различные изменяемые состояния, описываемые наукой по-разному. Проблема приведения их к единому методологическому базису остается открытой даже в рамках теории развития систем.
Промежуточным результатом представленных рассуждений можно считать следующие положения:
1. Эволюционное направление в экономической науке успешно развивается и постепенно закладывает основы нового экономического мышления, столь необходимого в условиях быстрых изменений современного мира. Этот тип мышления совершенно отличается от стандартных ортодоксальных схем, предполагающих наличие точки равновесия и оптимальности, за счет использования неравновесных представлений об экономическом развитии и учета эффектов накопления изменений, обучения,
«культурной инерции» и т. д., отражающихся в моделях хозяйственного поведения.
Это позволяет вырабатывать иное видение взаимосвязанных проблем хозяйственного развития и экономической политики, другими словами, «краткосрочных» и «долгосрочных» проблем эволюции национального хозяйства на основе учета его генетических свойств и «приобретаемых» изменчивых закономерностей течения экономических процессов.
2. Невозможно точно и убедительно ответить на вопрос: «Что произойдет с ортодоксией и эволюционной экономической теорией в ближайшей перспективе?». Ясно, что ортодоксальное направление добилось серьезных результатов в области разработки экономической политики и имеет фундаментальные достижения в рамках «теории эффективности», «теории развития» и «теории экономической политики». Экономическое знание и знание как таковое имеет свойство развиваться таким образом, что любое кажущееся противоборство впоследствии оборачивается компромиссом или гармоничным сосуществованием различных и, казалось бы, диаметрально противоположных доктрин (идея реали-зована И. Лакатошем).
В любом случае экономическое мышление необходимо пе-реориентировать с балансовых схем и дихотомий типа «дефицит — профицит», «спад — рост», «рестрикция — экспансия», «равновесие — неравновесие» и др., поскольку реальная сложность экономической системы значительно превосходит возможности инструментария, основанного на всякого рода противопоставлениях.
Существенный прорыв в экономической науке произойдет лишь тогда, когда эволюционизм сможет предложить убедительные схемы передаточного механизма экономической политики с учетом долгосрочных эффектов развития. Потребуется по-новому расставить акценты экономической политики — на реальных субъектов и параметры их бытия. Тогда станет возможен отказ от ироничной максимы Дж.М. Кейнса, гласившей, что «в долгосрочном периоде все мы покойники», и до сих пор довлеющей над умами экономистов.