Свобода  

Экзистенциалисты показали такой идеал личности, что на его фоне померк обычный человек и усилились разговоры об отчуж&денности, одномерности, деперсонификации и т.п. Экзистенциа- листов беспокоило, что в современных условиях, когда большин&ство людей живут в крупных городах и подвержены сильному вли&янию средств массовой информации, они становятся все больше похожи друг на друга и теряют свою неповторимую индивидуаль&ность и свободу, которая начинается по ту сторону социальной сферы — в духовной жизни личности. Быть свободным — значит быть самим собой, не думать и не поступать так, как поступают и думают другие.

Человек, по Сартру, обречен быть свободным, если нет Бога, который руководил бы его поступками, и нет объективных зако&нов, которым бы он подчинялся. В отличие от Ницше экзистенци&алисты признают свободу не только для себя, но для всех людей. Это абсолютная свобода в том смысле, что нет ничего над челове&ком, что определяло бы его поведение.

Обеспечить такую свободу нелегко. Сартр утверждает, что кон&фликт — изначальный смысл социальной жизни. Человек — эго&ист, поэтому зло и борьба с другими людьми неизбежны. Ис&пользуя военную терминологию, Сартр пишет: «Я являюсь про&ектом отвоевания для себя моего бытия»[145]. Жизнь — как бы ис&ходный плацдарм, с которого надо начинать битву за себя. «Но это невозможно себе представить иначе, как путем присвоения мною себе свободы другого. Выходит, мой проект отвоевания самого себя есть, по существу, проект поглощения другого»[146].

Чем больше отвоеванная свобода, тем больше ответственность. Ведь некого винить за то, что мы сделали, коль скоро мы свобод&ны. Если человек создает самого себя и все его поступки — резуль&тат личного решения, на которое не влияют ни гены, ни обще&ство, и нет никого, кто стоял бы за человеком — ни Бога, ни дьявола, — то именно он, и никто другой, ответствен за себя и мир. Как на свободу, человек осужден на ответственность и на вину за свои грехи. Камю в романе «Падение» говорит: «В конце всякой свободы нас ждет кара: вот почему свобода — тяжелая ноша»[147].

К середине XX в. экзистенциализм начал распадаться на не&сколько течений, чему способствовала Вторая мировая война. Эссе А.Камю «Бунтующий человек» начинается с утверждения: «Мы ничего не сумеем сделать, если не будем знать, имеем ли право убивать ближнего или давать свое согласие на его убийство». И да&лее Камю формулирует свой разрыв с прошлым: «Во времена от&рицания небесполезно поставить перед собой вопрос о самоубий&стве. Во времена идеологий необходимо разобраться, каково твое отношение к убийству. Если для него находятся оправдания, зна&чит, наша эпоха и мы сами вполне соответствуем друг другу»[148].

Единение возможно, по Камю, только в бунте против абсурд&ного мира. Но «революция, не знающая иных границ, кроме ис&торической эффективности, означает безграничное рабство»[149].

Сартр утверждал, что экзистенциализм исходит из тезиса ге&роя Достоевского: «Если Бога нет, то все дозволено», но Камю понял, что не все дозволено, и сделал вывод: «Справедливость бессмертна». Обратившись к человеческой душе, экзистенциализм вернулся к нравственности. Начав со стремления к свободе, осо&знал масштаб ответственности.

Экзистенциалисты исследовали расщепление человека на со&циальные и технические функции, которые он выполняет. Обра&тившись к личности, они поняли, что души как нравственного ядра у современного человека нет. Поставленный в центр Вселен&ной в эпоху Возрождения, человек оказался лишенным внутрен&ней целостности. Особенно это трагично для привыкшего посту&пать по велению разума. Габриэль Марсель (1889— 1978) заключа&ет: «...для сегодняшнего человека мудрость явно может быть толь&ко трагической»[151]. Она была опасной для Сократа, но теперь угро&зы таятся внутри. Мудрость становится трагичной к концу каждо&го этапа развития философии, проходя три стадии — опасную, восторженную и трагичную.

Экзистенциалистское понимание сущего как мира безгранич&но чуждого, «абсолютно случайного» (Сартр), в котором нет упо&рядоченности и законосообразности, противостоит попыткам тео&ретически отобразить объективную реальность. Действительность нельзя познать с помощью науки, потому что научное познание — это частное познание, имеющее дело с определенными предме&тами, а не с самим бытием, утверждает Карл Ясперс (1883— 1969). Это как бы противоположные полюса, но сходятся они в одном: в противопоставлении сущего и смысла бытия, с одной стороны (у экзистенциалистов), и объективного знания и человеческой де&ятельности — с другой (у неопозитивистов).

Экзистенциализму свойственно внутреннее убеждение, что «чисто научный и технический прогресс не в силах сам по себе способствовать установлению между людьми согласия, без кото&рого невозможно никакое счастье»[152].

Более того, Хайдеггер призывает к отказу от рационализма, как слишком схематичного и удаленного от реальной жизни. Бы&тие познается через интуитивный акт «переживания», «схватыва&ния» предмета, а не посредством абстрагирования от него, и только так достигается единство человека с миром. Философии следует вернуться к досократическому взаимопроникновению мышления и ощущения. У Платона, по Хайдеггеру, истина стала пониматься как «соответствие мыслительного представления с предметом», а у досократиков была чувственно-образная трактовка истины (не- сокрытость ее в сущем).

Экзистенциализм — реакция на чересчур интеллектуальное представление о человеке, характерное для немецкой классиче&ской философии, для которой человек был прежде всего мысля&щим существом. Она рассматривала мышление как демиурга, а человека, как носителя мирового духа. Экзистенциализм лишил, вслед за Ницше, мышление престижа основы, определяющей поведение человека. Акцент на немыслимость существования (Кьер- кегор: «Существование нельзя мыслить»; Ясперс: «Экзистенцию можно только прояснить») противоречит, однако, возвышению человеческой индивидуальности. Ведь человек превосходит другие существа тем, что обладает мышлением. Экзистенциалистский переворот «существую, следовательно, мыслю» — результат вто&ричной рефлексии. Начальный же импульс к рефлексии о суще&ствовании дает акт мысли. Экзистенциализм не может быть нера&циональным, если хочет остаться философией.

По Хайдеггеру, нигилизм исчезнет с преодолением метафизи&ки, разрывающей мир на бытие и смысл. Смысл мыслится с по&мощью категорий, и поэтому его можно посчитать субъективным с последующим нигилистическим отказом от него. Но как же иначе мыслить смысл? Еще Платон понимал (это было основой постро&ения им мира идей), что «чувственное воззрение ничего не пока- зывает нам в чистом виде, таким, каково оно есть в себе». Это обоснование неизбежности метафизики. Кант, по существу, за&крыл двери во внечувственный мир, а экзистенциалисты сделали попытку вернуться к досократическому мировосприятию, не вы&ходящему за область чувственно данного. Такой подход был след&ствием того, что прямое игнорирование Шеллингом и Гегелем взгляда Канта на метафизику не прошло.

Хайдеггер призвал вернуться к представлению о нерасчленен- ном бытии в качестве высшего. Он отверг метафизику как уче&ние, противопоставлявшее чувственное и сверхчувственное. Сверхчувственное и чувственно-наличное соединяются в языке, сущность которого в том, что он несет весть о мире. Хайдеггеров- ская концепция языка гласит, что язык — «дом бытия». Человек живет при данном языке, и не он говорит с помощью языка, а язык как онтологическая сущность высказывается посредством человека.