9 ПРИМЕНЕНИЕ, ИМПЛЕМЕНТАЦИЯ И ОБЕСПЕЧЕНИЕ СОБЛЮДЕНИЯ

При подходе к любой проблеме международного гуманитарного права специалист скажет, что начало всякой мудрости лежит в ответе на следующие вопросы: «Какие нормы права применимы к данной конкретной ситуации? Будет ли это договорное право, применимое в силу того, что заинтересованное государство или государства подписали и ратифицировали тот или иной договор с самого начала или присоединились к нему позже? Или это будет частично или полностью обычное право, которое применимо ко всем государствам, независимо от того, пожелали ли бы они присоединиться к нему или нет, будь у них подобный выбор?»1 Таким образом, применение может быть широким или узким, сомнительным или определенным, в зависимости от набора элементов в каждом конкретном случае: значение имеет и характер ситуации, которая делает применение возможным МГП, и степень вовлеченности в нее государства или государств, будь то в силу их обязательств по заключенному договору или согласно обычному праву.

1 И это только начало бесконечной череды вопросов о применении норм МГП и права в сфере защиты прав человека, на которых оттачивают свое искусство эксперты-правоведы. Аспект прав человека тщательно рассматривается в недавних статьях одного из самых авторитетных специалистов по данному вопросу: Theodor Meron, “On a Hierarchy of International Human Rights” in AmJIL 80 (1986), 1—23; “The Geneva Conventions as Customary Law” in ibid. (1987), 348—370.

никого, кроме государств, в качестве своих (говоря его языком) субъектов, лиц или участников.

Вопрос применения и применимости МГП имеет иной аспект для лиц, озабоченных гуманитарными проблемами, и гуманитарных организаций, стремящихся к тому, чтобы действительно сделать его полезным применительно к той или иной конкретной ситуации.

Говорить о применении МГП как о практической деятельности — значит поднять вопрос о том, что многие назовут «имплементацией» его норм. Для всего гуманитарного сообщества в целом — от экспертов в области права на одном конце его спектра и до возможно неграмотных санитарных работников и подсобных рабочих на другом — чрезвычайно важным является то, чтобы МГП не только было предметом любования, размещенным на парадной витрине, но действительно вступило в силу и хорошо выполняло ту работу, ради которой оно и было создано международным сообществом. И, как уже было достаточно подробно показано на предыдущих страницах этой книги, такая полезная работа вполне возможна. Но зачастую она осуществляется с помощью иных методов и средств, чем те, которые предусмотрены в международных договорах.

Наиболее показательным свидетельством этого феномена является почти полная бесполезность до настоящего времени того действующего лица, которому первоначально поручался надзор за выполнением ЖК, — державы-покровительницы (ДП). Это был классический прием в международном праве, использовавшийся и совершенствовавшийся на протяжении многих веков государствами, которые, вступив в конфликт между собой, но по-прежнему осознавая себя членами одного и того же общества, стремились поддерживать связь (хотя бы и опосредованную) со своим временным неприятелем и не отказываться полностью от тех интересов, которые могли существовать у них на его территории.

Державы-покровительницы находятся на переднем крае защитной деятельности во всех четырех ЖК, но, несомненно, самое большое внимание уделено им в конвенциях об обращении с военнопленными и о защите гражданского населения. Разделы этих текстов, в которых определяются права военнопленных и законно интернированных гражданских лиц, а также излагаются стандарты и процедуры их содержания и обращения с ними, отводят ведущую роль ДП в том, что касается обеспечения выполнения этих конвенций. Сам факт существования и роль ДП настолько принимаются как нечто само собой разумеющееся, что в конвенциях даже ничего не говорится о том, как они назначаются.

Этот путь теперь широк и утоптан. После 1950 г. ДП назначались только в четырех случаях: «в Суэцком конфликте 1956 г.; в Гоа в 1961 г.; во время Индо-Пакистанской войны 1970—1971 гг. и в конфликте на Фолклендских/Маль- винских островах»; причем в последних двух случаях назначение было «ограничено традиционными дипломатическими функциями»[498]. В других случаях МККК будет, вероятно, в какой-то степени выполнять свою роль номинальной замены, что в основном только приветствуется большинством государств. Заметными исключениями являются лишь государства бывшего советского блока и Китайская Народная Республика, которые приобщили возражения против права державы, во власти которой находятся покровительствуемые лица, приглашать организации, заменяющие ДП, согласно ст. 10/10/10/11, несмотря на предпочтения «державы, гражданами которой являются покровительствуемые лица, которым предоставляется защита». Таким образом, они продемонстрировали свое нежелание разрешить МККК (а также любой другой организации или нейтральному государству, которые могут быть выбраны по усмотрению удерживающей державы) доступ к своим гражданам, которые удерживаются их противником.

Авторитет и положение МККК имеют достаточно важное значение для того, чтобы быть особо отмеченными. И как идеи, и как институты, МГП и МККК стали неотделимы друг от друга, и хотя доброжелатели МККК могут утверждать, что приблизительно с 1950 г. они переплелись более тесно, чем это необходимо, для блага МККК и гуманитарной деятельности, которую он один лишь и может осуществлять, невозможно представить себе будущее МГП без того, чтобы МККК и национальные общества Красного Креста и Красного Полумесяца играли в нем выдающуюся роль. Что еще делает МККК и ассоциированные с ним организации такими полезными и, не будет преувеличением сказать, необходимыми для функционирования МГП, — это такое их уникальное качество, как гуманитарная нейтральность. Она отличается от политического нейтралитета, который неотделим от соображений войны и мира и который, как хорошо известно, до такой степени подвержен действию предубеждений и предпочтений, что уже не вызывает улыбки простодушный вопрос, приписываемый не участвующей в военных действиях стороне: «На чьей стороне будем держать нейтралитет?» В рамках движения Красного Креста и Красного Полумесяца такой вопрос может иметь лишь один ответ, и именно такой ответ и дается, как только принципы этого движения становятся предметом дискуссии.

основные принципы нейтральности и беспристрастности, если вообще когда-то и склоняются в какую-либо сторону, то всегда в сторону гуманности (занимающей первое место в списке его приоритетов), что в контексте МГП означает предотвращение и облегчение человеческих страданий во время вооруженного конфликта, защиту жизни и здоровья людей и неизменное уважение к ним, невзирая на их национальность, расу, религиозную веру, классовую принадлежность, политические взгляды, а также отказ от принятия чьей-либо стороны в военных действиях или связанных с ними разногласиях[500].

Нейтральность и так естественно сопутствующая ей беспристрастность занимают особое место в контексте МГП. Не будет преувеличением сказать, что без их закваски само МГП не могло бы существовать. Это присутствие в некоторой простейшей форме присутствовало в идее МГП с самого начала. Гуманитарный инстинкт или принцип, без которого никогда не смогли бы развиваться наши законы войны, в конечном счете является утверждением ценностей, отличных от ценностей воина — иных, но по-своему не менее притягательных. Требуя приостановления во время войны проявлений ненависти и жестокости, которые были ее постоянными спутниками, эти ценности превращали поверженного врага в того, кто уже больше врагом не является. Этот аспект эволюции законов и обычаев войны, насколько я знаю, не идентифицировался в явном виде, как имеющий нечто общее с нейтральностью, вплоть до начала 1860-х годов, когда нарождавшееся движение Красного Креста осознало эту связь. Учредивший его орган, Женевская международная конференция 1863 г., в завершение приняла следующую Рекомендацию: «Воюющие страны во время войны должны объявлять нейтралитет для полевых и военных госпиталей, и точно так же этот нейтралитет должен быть полностью и абсолютно признан в отношении официального медицинского персонала, медицинских работников-добровольцев... местных жителей, которые помогают раненым, и самих раненых».

Эта Рекомендация была благородно подхвачена первой Женевской конвенцией, принятой в августе 1864 г.; четыре из ее десяти статей фактически используют термин «нейтральный» (а также «нейтралитет» или «нейтральность»), и эта идея вполне отчетливо присутствует в большинстве остальных. Тем не менее в последующих конвенциях это слово отсутствует. Генералы и юристы-международники, утверждая свое влияние в этой сфере деятельности, которая к началу XX в. переживала расцвет, по-видимому, сочли его употребление ненужным и сомнительным. Однако идея уже нашла свое прочное и постоянное место в принципах и практике МККК, который не мог функционировать без нее.

Основополагающее значение идеи нейтральности для всей системы МГП выходит далеко за рамки ее особой значимости для МККК, но именно здесь она имеет наибольшее значение. Для того чтобы эффективно выполнять наказ международного сообщества, согласно которому МККК следует играть основную роль в деле имплементации МГП, он должен выступать как равно приемлемый и не опасный для всех воюющих сторон актор. Его агенты (представители женевской штаб-квартиры и уполномоченные должностные лица ассоциированных национальных обществ Красного Креста) должны иметь возможность безопасно работать в ситуациях, для которых обычно как раз характерны опасности, напряженность и подозрительность, а те места, где они работают, и те транспортные средства, которые необходимы для этого, должны пользоваться неприкосновенностью. Отсюда особая важность «отличительной эмблемы» — Красного Креста или Красного Полумесяца и некоторых других разновидностей, которые движение было вынуждено ввести в связи с требованиями международной политики[501]. Отличительная эмблема или знак является единственной принадлежностью, которая защищает сотрудников Красного Креста, которые по определению сами не должны быть вооружены[502].

ЖК и комментарии к ним придают большое значение различию между использованием эмблемы как «покровительствующего» и как «обозначающего» [«indicatory»] символа. В качестве «покровительствующего» она используется во время международных конфликтов, согласно ЖК, для защиты раненых и больных, а также персонала, который воюющие стороны уполномочили ухаживать за ними. Во всех других ситуациях мирного и военного времени применяется в качестве «обозначающего» символа, просто-напросто указывающего на членство в Красном Кресте, Красном Полумесяце или в любом из их подразделений либо на сотрудничество с ними. В первом случае от использования отличительной эмблемы полностью зависит имплементация МГП в некоторых его самых уязвимых аспектах, поэтому национальное законодательство, в которое ВДС обязаны инкорпорировать положения ЖК, должно в то же самое время предотвратить такое неправомерное использование этой эмблемы, которое может создать у людей, видящих этот знак в ситуациях военного конфликта, неуверенность по поводу того, используется ли он в своем «покровительствующем» качестве или нет[503]. Ведь если эмблема используется именно как «покровительствующая», в гуманитарной нейтральности и беспристрастности ее пользователей и их целей можно не сомневаться, и, более того, по закону никто и не должен сомневаться. Лица, которые используют это благородное преимущество для своих целей, — преступники, а их преступление, возможно, состоит в вероломстве — самом гнусном злодеянии, которое подрывает устои МГП. Но поддержание четкого различия между покровительствующим и обозначающим использованием эмблемы при любых обстоятельствах едва ли можно гарантировать. Тем не менее в рамках гуманитарного подхода это не должно иметь большого значения; все движение Красного Креста и Красного Полумесяца, руководствуясь своими принципами, обязано соблюдать нейтральность и беспристрастность во всех ситуациях, связанных с вооруженными конфликтами. Моральная значимость отличительной эмблемы остается одной и той же, независимо от того, какая правовая функция выступает на первый план и какого размера эмблема — большая или маленькая, присутствует на одежде, транспорте или зданиях тех, кто имеет право пользоваться ею.

Несмотря на эту законодательную защиту и стремление движения Красного Креста добиться большего понимания и уважения своих принципов, а также на то, что никто из сторонников МГП не должен испытывать трудностей с пониманием того, что нейтральность и беспристрастность МККК являются интегральной частью имплементации МГП, Красный Крест не везде встречается с тем доверием, на которое вправе рассчитывать, а его эмблема не везде вызывает то уважение, которое должна вызывать. Это очень серьезная проблема, поэтому причины этих слабостей в структуре МГП заслуживают отдельного рассмотрения.

Во-первых, МККК. В той степени, в которой эти слабые стороны имеют отношение к МККК, о них едва ли можно сказать, что они созданы им, но в то же время трудно не увидеть, что они являются неизбежным следствием его существования. Его подчеркнутая «швейцарскость» (к которой следует добавить его статус частной организации) больше не является самоочевидным доказательством нейтральности, как это было в прошлом в политически более простые времена и в годы восхождения Европы. Нейтральность, как она понимается юристом-международником и дипломатом, не производит ipso facto особого впечатления на современного человека со сложившейся у него в голове картиной мира, разделенного на Север и Юг, и интересами международных финансов и торговли, которые он держит в уме. И он будет тем более невосприимчив к идее нейтральности, если в его голове свили себе гнездо еще и идеи марксизма-ленинизма. А тем, в чьих глазах международное сообщество разделено на революционные и контрреволюционные государства, нейтральность будет казаться просто невозможной, чистой утопией и фантазией; вряд ли можно сомневаться, какое место будет занимать Швейцария в такой редукционистской схеме восприятия мира. Упорное подчеркивание МККК своей полной независимости от Федерального правительства Швейцарии также не может убедить искушенных наблюдателей, хотя очевидная симпатия, взаимопомощь и личные связи между тем и другим также могут их не особенно волновать.

Признавать, что МККК в определенной степени вовлечен и в дела страны, для которой он является столь выдающимся предметом гордости, и в политические процессы в рамках международного сообщества, где он играет важную роль, не означает утверждать, что все это неестественно или неразумно. И, что еще более важно, это не значит, что подобная вовлеченность обязательно наносит вред или вносит элемент предвзятости в ту деятельность, которую осуществляет эта организация во имя человечности, руководствуясь прежде всего принципами нейтральности и беспристрастности, соблюдение которых она считает своим долгом. Некоторые государства в те периоды, когда они увлекались идеями марксизма- ленинизма или их маоистской версией, утверждали, что в этом якобы присутствует пагубная и преднамеренная буржуазная предвзятость, но такое мнение не разделяется серьезными аналитиками и комментаторами, изучавшими деятельность МККК с особой тщательностью. На деле бывали и ошибочные суждения, и неповоротливость, и небрежная работа, но не всегда и не только из-за неспособности или неумелости отдельных людей. Белые европейцы, преобладающие среди рядовых сотрудников МККК, могут, сами не осознавая того, вызывать обиду и подозрение в странах и на континентах, где население особо чувствительно к проблемам цвета кожи и стилю поведения, а МККК не всегда может выйти победителем в тонких играх дипломатии и PR, в которые он вынужден играть против коварных партнеров, стремящихся перехитрить его. Но, отмечая эту вовлеченность в политику и затруднения, которые порой ее сопровождают, мы лишь тем самым признаем, что выполнение МГП своих функций в политических ситуациях (которыми в определенной степени всегда являются вооруженные конфликты) не может постоянно и повсеместно осуществляться без определенной осведомленности и навыков в сфере политики. Это, однако, не означает, что политическая сторона деятельности МККК должна затрагивать и ее гуманитарную сторону, которая реализуется там, где его миссия наиболее значима, — в полевых условиях.

Помимо всего сказанного о том, что гуманитарная нейтральность и беспристрастность способны противостоять политическим бурям и грозам, бушующим вокруг, следует остановиться и на других, более реальных и серьезных, опасностях. Самая большая из них формулируется очень просто: идеи нейтральности и беспристрастности непостижимы и недоступны восприятию определенных типов бойцов и в некоторых ситуациях во время вооруженных конфликтов. Ни в какой другой части исследования, посвященного функционированию МГП в современном мире, факторы различия культур и разрывов в историческом развитии не имеют столь большого значения, как в данной сфере. Старое право войны развилось в современное МГП в результате процесса, обладавшего определенной степенью видимой исторической преемственности, имеющей тенденцию маскировать напряжения, которые могут создаваться культурным климатом, в котором оно функционирует. В части I мы видели, как необычайное сплетение обстоятельств на раннем этапе новоевропейской истории позволило правителям и правящим классам понять, что войны могут быть «справедливыми» с обеих сторон, что неприятель необязательно должен вызывать ненависть, что ограниченные войны лучше тотальных и что главы государств могут учитывать высшие интересы своего международного общества даже тогда, когда они прибегают к использованию силы для установления в нем неофициальной иерархии[504]. Таким образом, современное МГП сформировалось в ту историческую эпоху и в том регионе мира, где и когда можно было с изрядной долей искренности сказать, что «люди, публично поднявшие оружие друг против друга в войне, не перестают по этой причине быть моральными существами, ответственными перед другими людьми и перед Богом» и что «конечной целью современной войны является восстановление мира»11. В рамках такой доминирующей идеи общественных и политических отношений нашлось место нейтральным и беспристрастным напоминаниям о ценностях более высоких, чем узконациональные, и более весомых, чем исключительно военные. Первые кодификаторы МГП справедливо полагали, что без них невозможна его имплементация, и все, кто впоследствии продолжал утверждать и развивать его, придерживались такого же мнения.

Эти ценности необходимы, но приверженность им дается нелегко. До какой степени воюющие стороны были готовы допустить возможность вмешательства в их конфликт третьей — нейтральной и беспристрастной — стороны и насколько собирались отдавать должное уважение отличительной эмблеме уже на уровне поля боя — это те вопросы, ответ на которые могут дать только историки. Но, как бы то ни было, не надо быть историком или другим специалистом, чтобы перечислить те факторы, которые при тех или иных конкретных обстоятельствах могли бы заставить воюющую сторону либо просить о помощи, либо, наоборот, руководствуясь лишь собственными интересами, проигнорировать отличительную эмблему. Ограниченная война — это не то понятие, которое имеет хоть какой-то смысл в культурах, где взаимное осознание врагов является навязчивой идеей, а ненависть к врагу обязательна. Мысль о том, что справедливость может присутствовать и на той, и на другой стороне ожесточенного конфликта, вероятно, покажется типичному приверженцу той или иной сторо- [505] ны в политике такой же невероятной, какой приверженцу той или иной религиозной веры покажется идея о том, что спасение возможно и вне его религии. Если даже ограничиться той религией, которая мне хорошо знакома, то придется с сожалением признать: самыми популярными ее максимами среди верующих, ведущих, по их мнению, справедливую войну, обычно является не «блаженны миротворцы» и не «любите врагов ваших», а «кто не со мною, тот против меня». Учитывая все это безумие, пожалуй, то, что нейтральность и беспристрастность Красного Креста столь часто признавались и уважались во время современных войн, является гораздо более поразительным фактом, чем то, что в некоторых случаях они наталкивались на непризнание или злоупотребления.

По-видимому, не подлежит сомнению, что нейтральность и беспристрастность в контексте вооруженных конфликтов нашего времени стали признаваться и уважаться реже, чем раньше, возможно, в основном из-за того, что большинство самых ужасных конфликтов современной эпохи носит внутренний характер. Следует отметить, что МККК все чаще сталкивается с неприятием его услуг, некоторые примеры этого приводятся в его ежемесячных бюллетенях наряду с доказательствами того, что его отличительная эмблема регулярно игнорируется или используется не по назначению. Ежегодные отчеты МККК содержат менее живописные, но более систематизированные обзоры. Другое его издание — Dissemination («Раздаточный материал»), основная задача которого состоит в том, чтобы информировать и поощрять тех, кто стремится распространять знания о МГП, поместило в своем номере за апрель 1992 г. (с. 14—16) прекрасный очерк, посвященный ситуации, в которую все чаще попадают нейтральные и беспристрастные носители эмблем Красного Креста и Красного Полумесяца. После упоминания о тех трудностях, с которыми национальные общества — порой по необходимости связанные с политическими структурами, которые доминируют над ними и не всегда им симпатизируют, — могут встретиться при соблюдении принципов своего движения, в тексте идет следующий фрагмент:

«Еще одной трудностью является то, что стороны, участвующие в конфликте, часто имеют весьма туманное представление о нейтральном поведении. В странах, где имеет место внутренний конфликт, представители вооруженных сил не могут понять, почему национальное общество Красного Креста и Красного Полумесяца не подвергает осуждению действия тех, кого они считают „бандитами“. Еще менее они могут понять, почему оно хочет оказывать помощь тем из их числа, кто уже лишился возможности сражаться. Что касается противной стороны, то ее представители критикуют общество за его связи с властями.

Любой, кто пытается работать на обеих сторонах, чтобы помочь некомбатантам, в лучшем случае считается наивным, в худшем — предателем. Чрезвычайно поляризованный характер многих конфликтов таков, что отказ принимать ту или иную сторону уже сам по себе рассматривается как враждебный акт... Еще одна проблема заключается в том, что о национальном обществе Красного Креста и Красного Полумесяца судят не только по его публичным заявлениям, но и по самой его деятельности, лежащая в основе которых гуманитарная мотивация не всегда всем понятна. Так, поставки продовольствия изгнанным со своих мест несчастным людям, собранным властями в лагерях, может восприниматься как поддержка политики зачистки территории от гражданского населения, проводимой ради более успешной борьбы с комбатантами. Предоставление кухонной утвари крестьянам, чьи дома были сожжены партизанами или повстанцами, порой не отличается в глазах последних от оказания поддержки людям, которые, в соответствии с этим образом мышления, заслужили подобное наказание за свое сотрудничество с властями. Помощь раненым, которые обращаются в местное отделение Красного Креста, ошибочно рассчитывая получить здесь своего рода иммунитет, может вызвать подозрения у тех, кто разыскивает их, — они могут подумать, что национальное общество, соглашаясь помочь этим людям, тем самым демонстрирует, на чьей стороне находятся его симпатии».

Подозрения, с которым сталкивается сам МККК, стремясь «осуществлять свою деятельность по оказанию помощи и предоставлению защиты в соответствии со своей деловой этикой, основанной на беспристрастности, независимости и нейтральности», в большинстве случаев аналогичны или идентичны описанным выше[506]. Но существует еще и дополнительная проблема, заключающаяся в том, что его приверженность дипломатическим правилам поведения и конфиденциальность, которую он гарантирует в отношениях с правительствами, иногда приводят к тому, что его непростые отношения с ними окутываются таким непроницаемым покровом, что антиправительственные силы начинают сомневаться, действительно ли МККК настолько нейтрален и беспристрастен, как он это утверждает. Против таких подозрений у МККК нет иного средства защиты, кроме как сослаться на результаты своей прежней деятельности, призвать к благожелательному пониманию тех проблем, с которыми он сталкивается в процессе переговоров с нечестными и обструкционистскими правительствами, а в крайнем случае — просто попросить поверить ему, когда он говорит о том, что делает все возможное в данных обстоятельствах. Его способность вызывать доверие в общем случае отнюдь не становится больше от того, что он всегда прежде всего обращается к правительству и что в случае, если правительство, презирающее право, отказывается от сотрудничества, у МККК нет никакой власти преодолеть отказ. В таком случае единственное, что он может сделать, — это «предать гласности» свою критику (нарушение конфиденциальности для МККК — крайность, на которую он идет очень неохотно) или обратиться к ВДС, уважающим право, с просьбой оказать скрытое давление на такое правительство во имя соблюдения МГП. Именно это средство он пытался использовать во время войны между Ираком и Ираном, но без особого успеха. В силу указанных причин почтение, всегда проявляемое МККК (по крайней мере, первоначально) по отношению к официальной государственной власти, и приоритет, всегда отдаваемый нейтральности и беспристрастности (даже если это означает предоставление помощи сторонам, которые не очень-то в ней и нуждаются, только ради того чтобы она соответствовала тому, что предоставляется нуждающимся в ней), приводят к тому, что некоторые гуманитарные активисты приходят в отчаяние по поводу способности МККК добраться до некоторых весьма достойных кандидатов на получение помощи и защиты и начинают искать альтернативные подходы. Чтобы получить всестороннее представление о позиции МККК и ознакомиться с честным анализом сильных и слабых сторон его «деловой этики», читателю лучше всего обратиться к различным работам Дэвида Форсайта[507].

Самые известные альтернативные подходы, о которых идет речь, характерны для некоторых гуманитарных организаций, возникших во Франции, наиболее известными из которых являются Medecins sans Frontieres («Врачи без границ») и Medecins du Monde («Врачи мира»). Неприятие ограничений, налагаемых на гуманитарную деятельность МККК вследствие собственного понимания требований, вытекающих из фундаментальных принципов независимости и нейтралитета, привело этих активистов-франкофонов к утверждению иного понимания требований основополагающих принципов прав человека. Они утверждают, что в число суверенных прав не входит право на то, чтобы препятствовать предоставлению гуманитарной помощи, в которой остро нуждаются; это подразумевается женевской частью МГП, а из принципов права в сфере прав человека это утверждение однозначно выводится. Продолжая эту цепочку аргументации, можно прийти к выводу, что если такая помощь срочно необходима, то лица, которые обладают желанием и средствами предоставить ее, имеют моральное право сделать это, не дожидаясь дозволения властей, — подобно тому как, например, «Врачи без границ» и их партнеры делали это в Афганистане для антикабульского и антирусского движения сопротивления, став по ходу дела одним из немногих источников свежей информации о том, что происходит на другой стороне конфликта. От утверждения морального права на вмешательство (le droit d’ingerence) теоретики этого движения пошли дальше, заявляя, что это не только право, которое могут реализовывать частные лица и организации, но обязанность (un devoir), которую должно открыто юридически признать международное сообщество.

Вопрос о том, насколько это хорошая идея, стал предметом многочисленных и интересных дискуссий14. Он привлек гораздо более серьезное внимание по сравнению с тем, которое мог бы привлечь всего лишь десять лет назад, поскольку сама идея гуманитарной интервенции в начале 1990-х годов довольно неожиданно приобрела вес и респектабельность в международных политических и юридических кругах. Этого давно добивались ее приверженцы, но никогда прежде она не была способна противостоять принципу суверенитета, с которым она, разумеется, была несовместима и в соответствии с которым вмешательство одного государства в дела другого, выглядевшее как гуманитарное (например, интервенция Индии в Восточном Пакистане в интересах жителей Бангладеш, или интервенция Танзании в Уганде для того, чтобы искоренить окончание правления свирепого Иди Амина), должно было получить официальное объяснение иного характера15. Действия Совета Безопасности ООН начиная с 1991 г. в отношении Ирака, Югославии и Сомали заставили еще раз поднять этот вопрос — и, пожалуй, в более содержательной форме.

Идея франкофонов кажется вполне соответствующей этому движению, стремящемуся сделать нечто позитивное для укрепления стандартов в области прав человека, находившихся до сих пор где-то на заднем плане, но нетерпеливое рвение выполнять их во что бы то ни стало может, несомненно, нанести вред принципам независимости и нейтральности, которые всегда были моральным ядром МГП. Природа большинства современных вооруженных конфликтов такова, что то, что провозглашается гуманитарной деятельностью в интересах одной стороны, участвующей в конфликте, будет восприниматься другой стороной как враждебная деятельность. Акти- [508] [509] висты гуманитарных организаций, которые возражают, что так не должно быть, либо наивны, либо неискренни. Трудно понять, как в этом контексте оценивать «Врачей без границ» и их последователей, если только не принять во внимание, что их возникновение связано с откровенно тенденциозной поддержкой их страной сепаратистов Биафры в Нигерии в конце 1960-х годов, с их тогдашним недовольством в отношении стремления МККК придерживаться нейтральной и беспристрастной линии и их последующей готовностью исходить из пристрастного подхода во всех тех случаях, когда подходы, основанные на беспристрастности, невозможны. Сложно не прийти к выводу о том, что, хотя практика МККК иногда и означает косвенным образом поддержку одной стороны больше, чем другой, «Врачи без границ» делают это чаще и идут на это более охотно. Из-за этого сама возможность гуманитарной нейтральности и беспристрастности неизбежно начинает представляться более сомнительной, а носители ее отличительной эмблемы — в большей степени подвергаться опасности.

Помимо подобного непосредственного вреда этой самой известной сфере практической гуманитарной деятельности, дополнительный вред может быть причинен менее заметным сферам применения этих принципов имплементации МГП и той цивилизованной задаче, которая стоит за ними, — подчинение ограничениям войны вообще. Нейтральность и беспристрастность очень важны и в других областях, помимо их отношения к деятельности МККК и связанного с ним всемирного движения. Не Красный Крест сделал эти принципы ключевыми — наоборот, их основополагающий характер побудил Красный Крест сделать их своими. Они представляют собой универсальные ценности и интересы, которые быстро приносятся в жертву с наступлением военного времени, но которые все же необходимы для «гуманизации» войны и подталкивания ее в лучшую, а не худшую сторону: к предпочтению мирных, а не конфликтных отношений между народами, к уважению равной неприкосновенности и достоинства всех людей без исключения и, пожалуй, самое главное — к уважению объективной истины. Многим людям, независимо от того, находятся ли они в условиях войны или нет, больно наблюдать за тем, как их собратья демонизируются или «дегуманизируются», лишаются статуса человека теми, кто воспринимает их как своих врагов. Независимый и непредвзятый разум воспринимает это как одно из самых позорных проявлений войны и как основную причину сбоев работы МГП, все с большим трудом поддающихся исправлению и противодействию. Другая важная причина, которая все же, наверное, легче поддается исправлению, — это туман лжи, слухов, мифов и недоразумений, который во время войны затемняет сознание людей, как гражданских, так и военных, и заставляет их делать такие вещи, которые они могли бы не делать, если бы были лучше информированы (с учетом того, что человеческая природа во время войны такова, какова она есть, и это самое позитивное, что можно сказать).

Здесь мы рассматриваем только один аспект гигантской проблемы. Как часто отмечалось, правда — всегда первая жертва войны. Главы государств и лица, занимающиеся формированием общественного мнения, могут находить достаточно трудным говорить правду и в мирное время. А когда они оказываются в условиях войны, трудности возрастают, и нельзя не признать, что предлоги и смягчающие обстоятельства для того, чтобы не говорить правду, становятся все убедительнее. Здесь существует обширная серая зона, в которой казуисты могут упражняться до бесконечности. Но им будет нелегко убедить приверженцев гуманитарного права присоединиться к ним. Ничто не может столь быстро подорвать соблюдение МГП, как ложные представления о том, что сделала другая сторона, и, необходимо добавить, о том, что сделала собственная сторона[510].

Рассмотрение этой важной проблемы лучше всего начать с разграничения прежде всего сфер и временных рамок, в пределах которых установление истины может способствовать имплементации и обеспечению санкциями исполнения МГП. На одном конце спектра возможностей находятся те случаи, когда быстрое разоблачение неправды способно предотвратить надвигающиеся ужасы; далее располагается обширная средняя зона, где раскрытие истины может послужить осуществлению долгосрочных перемен к лучшему; и на другом конце располагается «деловая» сфера, где могут собираться доказательства для предъявления обвинения в преступлении.

В первом случае правда обычно становится известной слишком поздно. Скорость и масштабы охвата современных СМИ позволяют гражданским массам присоединяться к вспышкам мстительной ярости сражающихся военных, которая легко овладевает ими в результате воздействия слухов, мифов и манипуляторских лживых обвинений неприятеля в использовании грязных методов войны. Истории о том, как враг не берет пленных, надругается над телами убитых, стреляет пулями «дум-дум», применяет зазубренные штыки в рукопашном бою и т.д., кочуют с одной войны на другую и быстро провоцируют разговоры о необходимости таких же ответных действий. Невозможно не поверить, что подобные истории иногда оказываются правдой, но еще более невозможно не согласиться с тем, что чаще они являются ложью, и в этом случае наибольший шанс на то, что удастся остановить раскручивание жуткой спирали взаимного возмездия, дает быстрое и убедительное опровержение со стороны независимой, беспристрастной и авторитетной организации. Независимая деятельность инициативных военных корреспондентов и журналистов — особых категорий гражданских лиц, над которыми МГП с надеждой простерло свою покровительствующую длань, может порой помочь восстановлению благоразумия, но, с другой стороны, можно легко представить себе такое стечение обстоятельств, когда их деятельность приведет к прямо противоположному результату[511].

Более надежными источниками правдивой информации являются некоторые частные организации, ведущие мониторинг соблюдения прав человека, хотя бы в силу того, что провозглашаемые ими цели беспристрастны, а их мандат прозрачен. Эти организации настолько всеобъемлюще трактуют свою миссию, что занимаются своими расследованиями, находясь прямо в гуще развивающихся конфликтных ситуаций, а поскольку они скромны в своих запросах, а их представители легко перемещаются, то обычно они могут очень быстро действовать и доводить до сведения общественности свои выводы. Весьма полезной и, насколько я знаю, уникальной в этом отношении является работа, осуществляемая организацией Human Rights Watch, которая была основана в 1981 г., базируется в Нью-Йорке и Вашингтоне и объединяет под своей эгидой несколько комитетов, специализирующихся по разным регионам. Ее исполнительный директор Арье Найер [Aryeh Neier] в выпуске ее скромного журнала за 1990 г. описывает, как эта организация непредвзято «следит за нарушениями законов войны в международных военных конфликтах»: «Поскольку законы войны, — известные как международное гуманитарное право, — равноприменимы к обеим сторонам, [продолжает он] мы отслеживаем его нарушения как повстанцами, так и правительственными войсками. Мы сообщаем о случаях преднамеренных и неизбирательных нападений на гражданское население — бомбардировках, воздушных атаках, обстрелах, использовании наземных мин, мин-ловушек и тому подобных средств. Мы также сообщаем о случаях принудительной депортации, о применении голода в качестве средства ведения войны, о недопущение поставок медикаментов гражданскому населению в зонах военных действий, об использовании принудительного труда в вооруженных силах и в формированиях повстанцев, о жестоком обращении при призыве на военную службу и о нарушениях со стороны полувоенных подразделений»18.

Затем директор перечисляет конфликты, в которых проводилось наблюдение силами региональных комитетов: Сальвадор, Никарагуа и Перу, где действовал Americas Watch; Сомали, Судан, Либерия, Эфиопия и Мозамбик, где работал Africa Watch; Афганистан, Бирма, Камбоджа и Филиппины, где мониторинг осуществляли представители Asia Watch; районы, населенные курдами, в Турции и Ираке, где действовали [512]

Helsinki Watch и Middle East Watch соответственно. Он также упоминает, что последний совсем недавно выпустил доклад о «нарушениях законов войны в международном конфликте, который начался с вторжения Ирака в Кувейт», что явилось смелым шагом со стороны организации, которая раньше концентрировала свое внимание на внутренних конфликтах, и это можно счесть достойным сожаления, по крайней мере потому, что то, что она делала раньше (и делала очень хорошо), никто, кроме нее, не делал, тогда как международные войны никогда не страдали от недостатка внимания[513].

Хорошими примерами того, чем занимаются комитеты Human Rights Watch и насколько быстро они могут действовать, являются три недавних доклада Americas Watch, заглавия которых говорят сами за себя: «Carnage Again: Preliminary Report on Violations of the Laws of War by Both Sides in the November 1989 Offensive in El Salvador» (