Глава 3. Право

7. Право, информация. Подходы к раскрытию понятия «право» еще больше расходятся, чем при определении категорий «государство» либо «власть». Общим во всех взглядах к феномену «право» является призна­ние его информативной природы.

Так, для юристов евро-атлантической традиции характерно отношение к праву как к абстрактно-символическому феномену, то есть продукту, соз­данному рациональным мышлением посредством языкового инструмента­рия. Однако подобный подход затрудняет адекватный анализ систем обыч­ного права, а также исторического права большинства неевропейских стран.

Наиболее наглядным для понимания данной проблемы является от­вет на вопрос о том, регулирует ли право психическую деятельность ли­бо только физическую, «общественные отношения», как привычно по­нимается на Западе. Различение категорий концептуального управления, таких как право и мораль в Европе, «фа» и «ли» в Китае и т. д., наблю­даемо практически во всех обществах. B каждом отдельном случае ука­занное разграничение уникально, упрощенно, романо-германское «пра­во» несводимо к китайскому «фа», а мораль к «ли». Ситуация макси­мального ухода (однако сохраняются сугубо психологические правовые институты - «мотив», «моральный вред» и др.) европейского права из сферы психического является относительно новой (если иметь в виду роль христианства в Европе, то, к примеру, норма канонического права - «не завидуй» в Средневековье была связана с вполне материальными санкциями в форме оплаты индульгенций).

Q

ное в условиях капитуляции перед чувственно-эмоциональным, юриди­ческое мышление ищет выраженные через абстрактно-понятийные язы­ковые средства правовые нормы там, где их нет.

Из вышеприведенной констатации следует вывод о том, что в рамках юридической науки необходимо выработать терминологический инстру­ментарий, пригодный для оперирования большинством феноменов кон­цептуального управления, а не только нормами романо-германского пра­ва либо прецедентами англо-саксонского. B противном случае придется согласиться с тем, что обычное право и неевропейские правовые системы представляют предмет исследований скорее антропологии либо культу­рологии, но не науки права.

Следует признать, что использование категорий «обычай» либо «мо­нонорма» также не позволяет достичь поставленных результатов. Изуче­ние обычного права через совокупность обычаев аналогично рассмотре­нию современного романо-германского права лишь через судебную практику. Понятие «мононорма», введенное как признание нерасчленен- ности права и морали в отдельных обществах и на определенных этапах исторического развития, представляет ту же «классическую» норму пра­ва (выраженную абстрактно-понятийным языком и направленную на действия во внешнем мире).

Наиболее оправданным решением поставленной проблемы, на наш взгляд, является безусловная констатация информативной природы пра­ва, соответственно признание того, что правовая информация может быть выражена в абстрактно-символической (правовая норма) либо об­разно-чувственной форме (правовой образ).

Дело в том, что наличие либо отсутствие в индивиде тех или иных лояльностей, конечно, может быть описано абстрактно-символическим юридическим языком, однако практически абстрактно-символическая форма малопригодна для указанных целей. «Храбрость», «благородст­во», «гармония», «справедливость» и прочие образно-чувственные кате­гории в традиционную эпоху носили не только эстетический, но и право­вой характер. Если абстрактно-символическая информация обычно опе­рирует действиями во внешнем мире, то образно-чувственная - прежде всего психологической активностью, то есть собственно индивидом.

Концепции правового плюрализма настаивают на рассмотрении в качестве правовых даже регулятивных систем, существующих в таких субкультурах, как молодежная, армейская и пр.[7] B историческом же плане господство определенной правовой системы практически всегда относительно, следовательно, можно констатировать наличие правово­го плюрализма. B соответствии с данным подходом ситуация, когда та или иная норма государственного права интерпретируется индивидом как «несправедливая» либо «ущемляющая свободу», указывает не на «неправовой закон», а на конкуренцию права. Таким образом, первых христиан, приверженцев Конфуция и т. д. нельзя относить к правовым нигилистам - соответствующие коллизии следует рассматривать не как конфликты права и морали, права и религии, а через конкуренцию раз­личных правовых систем. Дилемма «право и закон» логически ошибочна: закон всегда содержит в себе информацию, тем самым и право. При­знать наличие «неправового» закона означает фетишизацию (слияние в сознании идеи с ее конкретным выражением) определенного права, иллюзию[8] возможности (существования) «идеального», «единственно верного» права.

Таким образом, при анализе права нас интересует прежде всего ин­формация, которая, во-первых, представляет продукт сознания и, во- вторых, может быть распространена (копирована) от индивида к индиви­ду без потери своих основных качеств. Информация, в соответствии с которой осуществляется деятельность людей, и есть право B позитивном смысле. Следовательно, интерес юриспруденции должен быть направлен на информационную (психологическую) реальность, лишь затем - со­циокультурную, экономическую и пр. Принципиальным является заме­чание Рене Давида о «трудности изучения обычаев» при анализе обыч­ного права обществ Африки: «...для иностранцев изучение обычаев весьма затруднительно.

B качестве иллюстрации проанализируем популярный в современ­ных работах феномен потлача во взаимосвязи с феноменом чести. М. Mocc указывает на значительную роль понятия чести во всех общест­вах, практикующих потлач («взаимные поставки»), отмечая, что если по­ставка (потлач) «осуществляется в другом духе, с целью непосредственно­го получения прибыли, она становится объектом подчеркнутого презре­ния»[10]. Исследователь приводит характерное «проклятие», направленное против «малых вождей»: «Малые, обдумывающие; малые, работающие; ...побежденные; ...обещающие дать лодки; ...берущие даваемую собст­венность; ...стремящиеся приобрести собственность; ...работающие только ради собственности, предатели»[11]. Однако в юридическом плане было бы ошибкой полагать, что потлач представляет собой договор, в котором устроитель потлача обязан руководствоваться при расходова­нии ресурсов мотивами гордости, «проявления уважения», но не матери­альной корысти, поскольку в противном случае следует санкция - пре­зрение участников потлача. Для формирования адекватной юридической картины неизбежно использование понятия «честь» как образно­чувственной категории, относящейся к статусу. B указанном случае про­ведение потлача обусловлено правовой обязанностью лица, обладающе­го «честью» и определенными материальными ресурсами; корысть, тем более при проведении потлача, есть «поступок против чести»; соответст­венно отсутствие либо деформация «чести» влечет за собой изменение личного статуса - юридически, за честью следуют права и обязанности.

8. Биосоциальное в праве. Вопрос о биосоциальном в праве - это, прежде всего, вопрос о «точке отсчета», «начальном состоянии» в разви­тии права.

Наблюдения показывают высокую степень организации социальных отношений в группах высших социальных млекопитающих. Указывают­ся механизмы «рангово-иерархической конкуренции», «переадресации агрессии», «ограничения агрессии», «организованного группового пове­дения» и т. д.

Следует указать, что многие категории, используемые в этологии (агрессия, ранг, иерархия и пр.), представляют собой антропоморфизмы, потому необходим анализ понятийного аппарата для определения ин­формативной либо биосоциальной природы рассматриваемых фено­менов.

Лишь раскрытие системы биосоциальных норм, относящихся ко всем сферам жизнедеятельности, может решить вопрос о генезисе информа­ции, следовательно, права. Связанные с данной проблемой вопросы бу­дут рассмотрены ниже.