ПОЗИЦИЯ ЗАПАДНОГЕРМАНСКОЙ АДВОКАТУРЫ И ОТНОШЕНИЕ К НЕЙ СУДА.ОПРАВДАТЕЛЬНЫЕ ПРИГОВОРЫ —РЕЗУЛЬТАТ АДАПТАЦИИ СУДОМ АРГУМЕНТОВ ЗАЩИТЫ. ПРОБЛЕМА СВИДЕТЕЛЕЙ

При рассмотрении вопроса о формах и методах проведения судебных процессов над нацистскими преступниками особое место должно быть отведено характеристике поведения и роли западногерманской адвокатуры.

В Освенцимских процессах некоторые адвокаты (Ашенауэр, Латернзер, Фертиг и др.) осуществляли защиту сразу нескольких обвиняемых и делали это без особого напряжения, по раз и навсегда составленной схеме защитных «рефлексов». Детали их не интересовали, они не вдавались в анализ полученных в ходе судебного разбирательства доказательств. Они либо вообще отрицали вину и настаивали на отсутствии состава преступления, либо, если таковая была очевидна, выдвигали общие основания для прекращения дела — давность и т. п.

За этим скрывается не только злая воля или правовая недобросовестность отдельных адвокатов, не только своеобразный профессиональный заговор. Здесь речь идет о выполнении определенного политического заказа. Ясно, что устами адвокатов говорят и через них действуют определенные политические круги, представляющие волю и интересы западногерманских и международных монополистических и реваншистских альянсов. Об этом, помимо указанных соображений, свидетельствует и следующее. Многие обвиняемые имели по два адвоката, тогда как их материальное положение едва ли могло им позволить нанять даже одного.

Выступая на Освенцимских процессах (I и II) в качестве сообвинителя от ГДР, профессор Фридрих Кауль дал исчерпывающую характеристику наиболее распространенным аргументам защиты. Кауль весьма убедительно показал, как формально-догматическая трактовка тех или иных юридических институтов обращает их на службу самым реакционным идеям и целям. Например, аргумент о чрезвычайной необходимости выполнять преступный приказ применяется крайне формально. Адвокаты Ашенауэр, Фертиги- другие самым циничным образом манипулировали с помощью этого аргумента. Начиная с утверждения о том, что приказы фюрера и «безусловная» необходимость их выполнять снимают со всех совершенных нацистами «деликтов» характер преступлений, они договариваются до того, что поскольку уничтожение определенных групп людей (геноцид) осуществлялось по политическим мотивам, то в условиях нацизма оно не имело характера уголовно наказуемого деяния. Из этой неверной посылки западногерманские адвокаты делают следующий вывод: требование прокуратуры наказать обвиняемых за действия, которые нацизм не считал преступными, противоречит установленному в § 2 уголовного кодекса принципу: «нет наказания без указания на то в законе».

Многие адвокаты требуют прекращения судебного преследования на том «основании», что государственная власть ФРГ, осуществляя судопроизводство над чиновниками или служащими третьего рейха, как бы творит самосуд. Как полагает, например, Фертиг, гитлеровское государство продолжает свое существование, свой жизненный путь в лице ФРГ. «Государствен-ная власть национал-социалистского государства идентична государственной власти ФРГ, ^которую здесь представляют судьи»,— говорил он. «Не как гражданское, частное лицо убивал обвиняемый Клер, а по воле, по поручению государства, его власти, которая была в период 1933—1945 гг. тем же, что и сейчас». И наконец, заключает он, «государство не вправе сегодня отдавать приказы убивать, а завтра за это судить».

Следовательно, Фертиг и другие приспособили госу-дарственно-правовую и политическую доктрину о континуитете к нуждам уголовного права.

Манипуляции с теорией континуитета в аспекте проблемы преследования нацистских военных преступников не выдерживают даже самой общей критики, не говоря уже о том, что настаивать в наше время на правовом континуитете с преступной системой могут лишь лица, вынашивающие идеи реванша и не считающиеся с послевоенными объективными реальностями. Они умышленно игнорируют тот факт, что капитуляция 1945 года вовсе не ограничилась признанием факта военного поражения, но, распространившись на все области экономической, политической, правовой и социальной жизни Германии, прежде всего свидетельствовала о крахе фашистской государственности. Известно, что нацисты разрушили всякую государственность, и лишь страны-победительницы благодаря военному разгрому создали условия, необходимые для воз-рождения немецкого государства; международно-правовые и конституционные основания этого возрождения были определены в Потсдамском соглашении. Наказание военных преступников определяется в нем как неукоснительная обязанность этого будущего государства.

Своеобразной прелюдией к этим аргументам зкщи-тц является требование рассматривать вопрос о виновности на основании законов, действовавших в нацистской Германии. Иными словами, защита требовала от суда, чтобы вопрос относительно преступления и наказания решался в свете правовых представлений правителей третьего рейха. Она пытается противопоставить таким образом два правовых основания ответственности— международно-правовое и внутригосударственное.

Защитники нацистских военных преступников формально, по заранее заготовленным . схемам пытаются оправдать нацистских военных преступников. Однако, ссылаясь на те или иные уголовно-правовые конструкции и институты, адвокаты, как правило, грубо искажают их смысл и назначение.

Гестаповца Богера, прославившегося изобретением специальных «качелей для пыток», защищали сразу два адвоката — Шаллок и Ашенауэр. Первый пытался оправдать безрассудную «преданность» Богера нацизму тем, что преступник происходил «из доброй патриотической семьи». Садизм, издевательства Богера защитник объяснял необходимостью выполнять функции лагерного гестапо: раскрывать контакты и связь между группами Сопротивления. Для этого ему понадобились специальные орудия пыток, «ибо, — пояснял Шаллок,— допросы на «качелях» являлись единственно эффективным методом физического воздействия, который обес-печивал необходимую реакцию». При этом Шаллок стремился доказать безопасность этого изобретения для здоровья жертв Богера. Он сравнивал позу жертвы на качелях с позой зародыша їв чреве матери, когда жизненно важные органы защищены от ударов. «Целью этого распятия и истязаний никогда не было убийство»,— цинично заключал он свои изуверские домыслы.

Ашенауэр, продолжая защиту Богера, строил ее на общей посылке о том, что обвиняемый действовал в условиях тоталитарного государства. Ссылаясь на труды профессоров Яррайса и Маунца, Ашенауэр утверждал, что приказы высших инстанций подлежали беспрекословному исполнению, и обвиняемый не мог в тех конкретных условиях размышлять относительно их правомерности. При этом защитник подчеркивал, что Богер был полицейским чиновником, а не юристом. Однако Ашенауэр оправдывал действия подзащитного не только формальными моментами, но и ссылками на ма-териально-правовые основания. Так, Ашенауэр строил защитительную версию на оценке правового значения приказа Гитлера 1941 года об уничтожении комиссаров и советских военнопленных. Он пытался доказать, что этот приказ не следует безоговорочно расценивать как «очевидно противоправный» по двум причинам: 1) издан высшими инстанциями, которые усматривали в этом свою историческую миссию; 2) война с большевизмом носила политико-идеологический характер, что не обязывает к соблюдению правил ведения войны» . Кроме того, Ашенауэр пытался рассматривать расстрелы советских военнопленных, как расстрелы заложников, что нельзя признать, по его мнению, очевидно противоправным, ибо международное Право допускает такие действия. На основании этих и подобных «правовых домыслов» Ашеиауэр в заключение требовал ква-лифицировать как пособничество действия обвиняемого Богера при наличии «ошибки в запрете» (Verbotsirr- tum).

Обзор деятельности западногерманских адвокатов на I и II «больших», на III и IV «малых» Освенцимских процессах, которые в общей сложности продолжались пять лет, а также на процессах 1963 и 1968 годов по делу «об эвтаназии» свидетельствует о том, что они манипулировали следующими уголовно-правовыми формулами: состояние крайней необходимости в силу приказа (Befehlsnotstand), мнимое состояние крайней необходимости (Putativnotstand), ошибка в запрете (Verbotsirrtum), nonbis in idem квалификация в качестве пособника, истечение срока давности и т.

Свидетельством тому стал процесс против Эйхмана в 1961 году в Израиле. Представлять интересы обвиняемого взялся известный своим постоянным участием в процессах по делам нацистских военных преступников Роберт Серватиус. Он начал эту свою миссию еще на первом Нюрнбергском процессе «в качестве защитника главного военного преступника Заукеля и одновременно защитника национал-социалистской партии. Как и раньше, так и в 1961 году Серватиус одним из определенных доводов выставил концепцию о необходимости выполнять приказ. Он утверждал, что будто бы Эйхман, один из руководящих чиновников имперской службы безопасности СС, ничего не решал сам, а лишь выполнял приказы своего шефа, обергруппенфюрера Генриха Мюллера. «И это неопровержимо, — утверждал Серватиус,—что Эйхман обязан был выполнять приказы своего начальника. Это знает каждый, кто был военным» . Далее Серватиус ссылался на то, что имя

Эйхмана упоминалось на Нюрнбергском процессе лишь попутно. Остановившись на трагедии, разыгравшейся в чешской дереане Лидице, западногерманский адвокат отрицал вину палача Эйхмана на том откровенно циничном основании, что в Лидице убивались чешские, а не еврейские дети.

Приведенные нами примеры характеризуют позицию защиты нацистских военных преступников в Западной Германии. Эта защита интересует нас не столько как «вещь в себе», а главным образом в плане вы-явления реальных отношений, складывающихся в процессе судопроизводства. Освенцимские процессы, будучи наиболее крупными, наиболее типичными, позволяют судить о позиции сторон и их взаимодействии: защиты —обвинения—суда, и особенно в плане оценки .взаимоотношений защиты и суда, что в свою очередь делает очевидны^ вывод о существовании между ними единой «линии обороны», о факте их взаимодействия.

Эти выводы напрашиваются, с одной стороны, из содержания некоторых приговоров суда, с другой — они столь же очевидны из сопоставления аргументов защиты в пользу .обвиняемых и той аргументации, которую суд приводит в обоснование своих приговоров (по I и по II процессам). Прежде всего, что касается приговоров, то они дают наиболее наглядную картину этого взаимодействия. Например, обвинение требовало для 16 из 20 подсудимых высшей меры наказания, т. е. пожизненного заключения, тогда как защита настаивала на оправдании 18 обвиняемых*. А какова же позиция суда? Если проанализировать его решения по существу, т. е. с точки зрения фактической значимости сроков наказания, то мы видим, что суд приговорил 6 нацистов к пожизненному заключению, 10 — на сроки от 14 до 3 лет каторжных работ. Один подсудимый приговорен к 10 годам «Jugendstrafe», т. е. будет отбывать наказание в местах лишения свободы для несовершеннолетних, где установлен достаточно мягкий режим . Трое были оправданы за недоказанностью обви-нения. После оглашения приговора суда на свободе оказались еще двое, поскольку срок их пребывания в предварительном заключении по действующей системе зачетов исчерпал срок наказания. Вследствие болезни был досрочно освобожден Мулка. Четверо из осужденных рассчитывали на освобождение їв течение одного- двух лет «за хорошее поведение». Эта картина фактического содержания приговора показывает, что суд в основном реализовал требования защиты, проявив максимум «либеральности», благодаря которой половина эсэсовских палачей оказалась на свободе.

О рецепции и адаптации судом аргументов защиты также в полной мере свидетельствуют и выдвинутые в обоснование приговора мотивы. Прежде всего суд полностью солидаризировался с позицией защиты, когда рассматривал эсэсовских палачей в качестве бесправных исполнителей, «маленьких людей» в конце конвейера, вынужденных исполнять приказы Гитлера, Гиммлера, Геринга, Гейдриха и комендантов лагерей, давно умерших. Подсудимые же не имели, по мнению суда, ни умысла, ни преступных намерений. Затем суд, исходя из теории об идентичности власти в ФРГ и нацистском государстве, расценивал принципы права и законы третьего рейха как основание для решения вопроса о наличии вины конкретного подсудимого и правомерности уголовного наказания. Одновременно суд долго дискутировал вопрос о том, являлись ли (следует ли считать) приказы фюрера об уничтожении различных групп людей «действующим правом». И хотя ответ был отрицательным, но сопровождался он чисто формальными доводами о нарушении принципа публичности, так как приказы и постановления издавались секретно, без публикации. Этот принцип признавался и в третьем рейхе.

Руководствуясь этими доводами, суд в десяти случаях определил действия обвиняемых как «коллективное пособничество при осуществлении массового убийства» и лишь в шести—как квалифицированное убийство. При этом суд различал убийство и пособничество посредством обнаружения «эгоистических побуждений».

Таким образом, суд умышленно игнорировал специфику нацистского государства — массовый, организованный характер, систематичность его преступной деятельности и социально-экономические аспекты этой деятельности. Суд специально сделал оговорку, что его не интересуют скрытые причины и что он не будет выяснять иные проблемы, кроме наличия уголовной вины.

Однако совершенно ясно, что вне вопросов о месте и значении Освенцима в осуществлении расовой теории, о сотрудничестве СС и промышленных концернов понять и оценить преступную деятельность каждого подсудимого невозможно. Решить этот вопрос с помощью традиционных уголовно-правовых представлений об обычной уголовной вине, основу которой составляют корыстные побуждения или волевые устремления, — значит заранее ориентировать ход судебного разбирательства на последующее оправдание преступников. Ясно, до каких очевидных /нелепостей и (несправедливостей может довести автоматическое, механическое применение норм уголовного кодекса ФРГ к преступлениям нацизма. Здесь очевидно и другое.

В Освенцимских процессах суд сознательно извра-щал смысл уголовно-правовых институтов, усугубляя степень противоправности тем, что даже в пределах уголовного кодекса сумел подменить обоснованную квалификацию— убийство на безосновательно навязанную версию о пособничестве. Такая позиция суда, помимо объективных факторов, fобъяснялась и субъективным его составом. Председательствовал в I процессе Хоф-мейер, возглавляющий уголовный сенат Верховного суда земли Гессен. Этот бывший нацистский юрист, во время войны — обер-судья при штабе фронта, в 1946 году прошел сквозь процедуру «денацификации» и ныне вновь вершит правосудие. Обвиняемых защищали 17\ад-: вокатов, некоторые из них — Ашенауэр, Латернзер, Шо- лтинг—ранее представляли интересы главных военных преступников в Нюрнберге.

Из аргументации, которую Франкфуртский суд положил в основу приговора, видно, что основные доводы имеют уже двадцатилетнюю давность. Вот, к примеру, какими смягчающими вину обстоятельствами руководствовался суд присяжных г. Амберга при обосновании приговора от 30 июня 1949 г. по делу о нацистских преступлениях в концлагере Флосоенбург. Констатируя «пособничество в убийстве», суд указал на следующие обстоятельства: ранее не судился, «свидетели давали обвиняемому хорошую аттестацию», «участвуя в расстрелах, он действовал по приказу»; «будучи по натуре неплохим, человеком, обвиняемый был «тянут в СС и потерял, здравый разум; опутан нацистским дурманом». Во время проведения денацификации был отнесен к категории «виновных» и приговорен к пяти годам трудовых работ с конфискацией имущества. В соответствии с ранее имевшим место наказанием и на основании § 74 уголовного кодекса суд определяет общее наказание в пять лет, с зачетом девяти ‘месяцев предварительного заключения .

А вот как составлено обоснование оправдательного приговора, вынесенного в январе 1970 года судом присяжных г. Любека по делу о преступлениях Ганса Геве-ке и ЭвальдаВиба в еврейском гетто близ Шауляя (Литва). В отношении первого суд определил минимальное наказание — четыре года и шесть месяцев, с зачетом четырех месяцев предварительного заключения. Другого обвиняемого суд присяжных освободил от наказания, прекратив в отношении него дело. Суд руководствовался следующими смягчающими вину обстоятельствами. Во-первых, он указал на то, что национал- социализм разрушил правосознание обвиняемого и последний заблуждался относительно правового запрета. Во-вторых, суд принял во внимание и то, что обвиняемый уже находился в лагере для интернированных лиц и в порядке денацификации был осужден оккупационными властями к двухлетнему заключению и денежному штрафу в 20 тыс. марок. Учитывая то, что обвиняемый «много пережил» и «сочувственно относился к евреям», суд освободил Виба от наказания. Против подобного безосновательного «либерализма» суда и степени действительной виновности обвиняемого свидетельствует хотя бы тот факт, что прокуратура требовала для него десяти лет тюремного заключения с последующим лишением в гражданских правах сроком на шесть лет.

Проблема свидетелей, форм и способов их привлечения, отношение к ним со стороны западногерманского суда и адвокатуры в процессах по делам нацистских преступников вышли за пределы только процессуального значения. Здесь просматриваются чисто политические и подчас морально-этические аопекты линии поведения суда. Нам представляется, что вопрос о положении, составе и роли свидетелей в этих процессах в полной’мере выявляет предубеждение, предвзятость, наконец чисто политический подтекст поведения западногерманского суда в процессах по делам нацистских преступников.

Проходящие по делам о нацистских военных прес-тупниках свидетели, как правило, составляют две кате-гории.

Свидетели защиты — обычно это коллеги, сослуживцы обвиняемых, бывшие чиновники, служащие гестапо, СС, вермахта. Почти все они дают показания в пользу обвиняемых. Иногда свидетельствуют даже высокопоставленные чиновники. Сам по себе этот факт весьма примечателен. Если, например, в первые годы существования ФРГ чиновники избегали в какой бы то ни было форме предаваться воспоминаниям о прошлом, то со временем они настолько уверовали в свою безнаказанность, что нагло оправдывают нацистских преступников. Защищать нацистских преступников стало настолько обычным, привычным делом, что даже бывший канцлер Кизингер, как уже упоминалось, согласился выступить свидетелем защиты на процессе во Франкфурте-на-Майне (июль 1968 г.), а бывший председатель бундестага Гер-стенмайер свидетельствовал на процессе в Кобленце.

Большинство свидетелей защиты сами являлись со-участниками преступлений фашизма. Показания их по содержанию и направленности обычно смыкаются с по-казаниями обвиняемых. Защита добивалась того, чтобы круг вопросов этим свидетелям был очень узким. Когда, например, в Освенцимском процессе допрашивались связанные и сотрудничавшие с СС служащие концернов ИГ-Фарбен, то они всячески уходили от ответов, а не-которые защитники договаривались даже до того, что- де допросы этих свидетелей подрывают экономические устои ФРГ.

Другую категорию представляют свидетели бывшие узники концлагерей, непосредственно пострадавшие от бесчинств нацизма. Поскольку речь идет о преступлениях нацизма в концлагерях или на территориях оккупированных государств, то в большинстве своем свидетели этой категории проживают вне ФРГ и приезжают туда из-другик: стран. -Каково же Г. отнощедце защиты, а подчас и суда к этим свидетелям? Адвокаты обычно делают все, чтобы вызвать недоверие, представить показания свидетелей как ложные, подсказанные чувством мести; они трактуют их показания как политическую пропаганду. Часто в присутствии суда, т. е. официальных властей, обвиняемые и их защитники в сущности издеваются над людьми, пережившими не-человеческие страдания, над людьми, многие из которых в тяжелых условиях концлагерей проявили мужество и героически боролись. При этом случается, что суд в сущности потворствует такому обращению. Часто суд ссылается на весьма расплывчатое процессуальное правило о том, что свидетель, уже однажды выступавший с аналогичными показаниями, не имеет права выступать по этому поводу в другом процессе, а потому суд отво-дит эти показания. Осуществляется умышленное затягивание процессов путем отвода свидетелей, отклонения документов либо путем розыска и вызова новых свидетелей.

Так, I Освенцимский процесс в отношении 22 эсэсовцев из охраны концлагеря, вина которых исчерпывающим образом была доказана еще в стадии предварительного следствия, затянулся на 16 с половиной месяцев (с 20 декабря 1963 г. до 7 мая 1965 г.). В течение 155 дней были допрошены 356 свидетелей и 8 экспертов. В процессе участвовал 21 сообвинитель из Польши, Чехо-словакии, Англии, Франции, США, Канады, Венгрии, Австрии, Бельгии, Греции, Румынии, Нидерландов, Швейцарии, Мексики, Австралии, т. е. буквально весь мир свидетельствовал и обвинял.

Старший прокурор доктор Курт Тегге из Гамбурга, отстраненный от работы в 1970 году, говорил, что мед-лительность в расследовании дел приводит к ненужному затягиванию процесса и соответственно увеличивает длительность процессов: так, если в 1966 году прокуратуре требовалось на расследование в среднем пять лет, то теперь — семь—восемь лет.

В процессе судопроизводства над нацистскими преступниками частые перерывы для сбора дополнительных доказательств, вызова все новых свидетелей, в результате чего процессы становятся фантастически дорогими

и обременительными для бюджетов земель, стали уже системой. Процесс над группой эсэсовцев Бишофом, Гельмутом, Сандлером и Бустой, совершивших зверские преступления в концлагере Дора, тянулся во Франкфур- те-на-Май.не более двух лет (с 17 ноября 1967 г. по март 1970 года). Было проведено 170 судебных заседаний, допрошено 300 свидетелей. Процесс в Дармштадте против оберштурмфюрера СС Эриха Вольшлегера по обвинению в массовых расстрелах евреев начался 24 апреля 1968 г. и затянулся на три года, поскольку защита все время требовала новых свидетелей, а суд, удовлетворяя это требование, вел бесконечные допросы.

Отказ от объективности и строгого правового характера судоговорения в процессах по делам нацистских военных преступников нам представляется прямым или косвенным следствием того воздействия йа ход конкретных процессов, которое оказывают неонацистские, реваншистские силы, осуществляющие миссию защиты и покровительства в отношении «попавших в беду» своих единомышленников. Особую активность в этом смысле проявляют многочисленные землячества — организации, объединяющие переселенцев из восточных областей по территориальному принципу. Как правило, у руководства их всегда стоят оголтелые реваншисты, причем некоторые из них в период пребывания у власти ХДС/ХСС занимали «важные посты в государственном аппарате федерации и земель. Например, такие разоблаченные нацистские военные преступники, как Зеебом, Оберлендер, Крафт, Шюц, Зейбот и др., в разные времена являлись министрами. Нет ничего удивительного, что эти органи-зации считают своим долгом защищать нацистских военных преступников. Когда один из помощников Эйхмана, руководитель отдела в имперском управлении службы безопасности, непосредственно возглавлявший операцию по транспортировке 400 тыс. венгерских евреев в Освенцим, оберштурмбанфюрер СС Герман Крумей был в 1957 году арестован, то землячество судетских немцев публично выступило в его защиту, и он был вскоре освобожден. В 1964 году он вновь предстал перед судом. Суду стало известно и о другой преступной деятельности Крумея: он участвовал в проведении особой политики нацизма — «Blutgegen Ware» («жизнь в обмен на товары»), в результате которой он «выменял 1 млн. еврейских жизней на 10 тыс. вагонов оружия и продовольствия из-за границы для снабжения гитлеровской армии»1. Франкфуртский суд в феврале 1965 года, после девяти месяцев судебного разбирательства, приговаривает Крумея к пяти годам тюремного заключения, что представляется равносильным оправданию, поскольку срок предварительного заключения почти погасил срок наказания.

Кроме землячеств в ФРГ и за ее пределами, создано множество законспирированных и часто действующих нелегально специальных организаций и агентств, непосредственно занимающихся подготовкой и организацией побегов, оказанием услуг при транспортировке нацистских военных преступников, фабрикацией фальшивых документов и т. д. В связи с бегством 47-летнего бывшего майора СС Ганса Цех-Нентвиха из тюрьмы в Брауншвейге в мировой печати появились сообщения о деятельности тайной нацистской организации «Паук».

Видную роль в координации этой деятельности играет бывший штурмбаяфюрер СС Отто Скорцени. После войны он начал восстанавливать связи с эсэсовскими группами и создал названную организацию с резиденцией в Испании, штаб-квартирами в Гамбурге и Мюнхене, отделениями в 40 западногерманских городах, которая щедро финансируется западногерманскими монополиями.