Чжан Чжигун ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ И ПРИКЛАДНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ГРАММАТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Теоретический и прикладной аспекты грамматических исследований должны составлять единое целое, в наших же грамматических исследованиях существует тенденция к отрыву теоретического аспекта от прикладного.
Некоторые исследователи грамматики в душе даже склонны противопоставлять один другому. Эта тенденция приносит вред нашей работе в области грамматических исследований.Теоретический аспект грамматических исследований проявляется в основном в правильном понимании грамматики некоторого языка, например: в выведении ее законов на основе правильного анализа и объяснения грамматических явлений, характерных для того или иного языка на одном из этапов его развития; в освещении направления, по которому развивается тот или иной язык, на основе правильного исторического описания его грамматики; в освещении универсальных положений грамматики на основе правильного сопоставления грамматического строя нескольких языков, а также выявления как различий между ними, так и общих черт; в правильном истолковании связи языка и мышления; в правильном истолковании связи языка и истории и т.д.
Прикладной аспект грамматических исследований проявляется в воздействии на языковую практику людей; иначе говоря, в том, как грамматические исследования могут помочь людям правильно пользоваться языком.
Только если мы сможем точно проанализировать и объяснить грамматические явления и вывести отсюда определенные закономерности, эти закономерности неизбежно определят нашу языковую практику. Иными словами, наши грамматические исследования лишь тогда реально будут определять языковую практику, когда они будут результатом правильного анализа и объяснения фактов языка, правильного формулирования его законов.
Трудно представить себе такую грамматику, которая была бы оторвана от языковой практики и при этом оставалась правильной.
Чжан Чжигун. Юйфа яньцзю ды лилунь ни хэ шиюн ни.
- «Чжунго юйвэнь», 1957, № 1, с. 1-5.Точно так же трудно себе представить грамматику, которая бы определяла языковую практику, но при этом не имела бы под собой правильной теоретической основы.
Это весьма простая истина, однако в практике грамматических исследований мы не всегда следуем ей.
Пренебрежение прикладным значением грамматических исследований, стремление изучать теорию ради теории отчетливо прослеживается в большинстве лингвистических работ, если даже не преобладает в них. Я имею в виду в первую очередь наиболее типичные исследования по грамматике современного китайского языка.
Когда грамматисты предлагают теоретическое объяснение того или иного языкового явления, изучающие грамматику, естественно, задают вопрос: «Чем такое объяснение может помочь нам в овладении языком?» Грамматисты нередко оставляют подобные вопросы без ответа, а кое-кто про себя думает: «Я ведь занимаюсь только теорией». Или: «Это ведь описание грамматики, а описание грамматики должно быть именно таким!» Случается, правда, что подобные мысли высказываются и вслух.
Правильно ли это? Если теоретическое объяснение не может быть подтверждено практикой, можно ли полностью положиться на него? Лично я не уверен, да и другие, пожалуй, так не думают. И все-таки мы нередко полагаемся на объяснения, которые не подтверждаются практикой, особенно на те, которые предложены нами самими. Во многих дискуссиях, которые ведутся в нашем языкознании, затрагивается как раз проблема интерпретации. Я полагаю, что она заслуживает самого серьезного внимания.
Существует, например, несколько различных точек зрения только относительно частей речи в китайском языке. Согласно одной из них, знаменательные слова китайского языка можно разделить на существительные, глаголы и прилагательные, причем эти части речи могут переходить одна в другую: существительные могут превращаться в глаголы или прилагательные, глаголы могут превращаться в существительные или прилагательные, а прилагательные могут превращаться в существительные или глаголы*).
Теоретическое объяснение к этому, собственно, и сводится. А все ли слова и во всех ли случаях могут переходить в другую часть речи? Если нет, то возникает несколько вопросов: какие именно слова и в каких случаях переходят в другую часть речи, а какие слова и в каких случаях не переходят? Если слова могут переходить в другой класс, то каким образом? В работах, авторы которых придерживаются указанной точки зрения, мы не находим ответа на эти вопросы. Здесь возникает ряд трудностей. Так, один преподаватель, сторонник концепции перехода одной части речи в другую, исправил работу, написанную учащимся. В работе, в частности, была такая фраза:(1) Вомэнь ды гунцзо идин яо банъянчжэ сяньцзинь шэнчанъ гунцзо цзу - букв. ‘Наша работа должна равняться на передовые производственные бригады’ (это написано учащимся вечерней школы для рабочих и служащих). Преподаватель сказал, что в этом предложении допущена ошибка. Учащийся спросил, почему. Преподаватель ответил, что (2) баньян ‘пример, образец’ — это существительное, которое не может употребляться как глагол. Учащийся спросил: «а разве части речи не могут переходить одна в другую?» И действительно — коль скоро слово стоит в позиции сказуемого, оно, следовательно, превращается в глагол. Не является ли это проявлением той закономерности, о которой говорил преподаватель? Преподаватель надолго задумался и наконец произнес: «Это существительное не переходит в другую часть речи». Учащийся спросил: «А почему? Откуда это вам известно? Как узнать, какое слово переходит, а какое не переходит в другую часть речи?» Преподаватель не смог ничего ответить.
Еще одна точка зрения состоит в том, что классная принадлежность слов не меняется. В тех случаях, когда затрагиваются проблемы синтаксиса предложений, сторонники этой точки зрения неизбежно приходят к следующему выводу: слово, относящееся к тому или иному грамматическому классу, может выступать в качестве различных членов предложения. Прилагательные, например, могут выполнять как функции определения и сказуемого, так и функции подлежащего и дополнения*).
Теоретическое объяснение, собственно, к этому и сводится. А все ли прилагательные и во всех ли случаях могут выполнять функции подлежащего или дополнения? Если нет, то какие прилагательные и в каких случаях могут выступать в качестве подлежащего, а в каких случаях — в качестве дополнения? Ответа мы не находим. И здесь возникают трудности. Один учащийся составил такое предложение: (3) Цзыбэньчжуи ицзин дадао лэ фусю — букв. ‘Капитализм уже достиг загнивания’. По мнению преподавателя, в предложении есть ошибка: в нем прилагательное (4) фусю ‘гнилой’ ошибочно употреблено как существительное. Учащийся задал вопрос: «А разве вы не говорили, что прилагательные могут выступать в качестве дополнения?» Преподаватель был поставлен в тупик.Вполне очевидно, что приведенные выше точки зрения страдают половинчатостью. Половинчатые теории лишены самого главного — достоверности. Я здесь имею в виду не только проблему частей речи. Во всех случаях, вне зависимости от того, идет ли речь о прикладном или теоретическом аспекте грамматики, мы не имеем права отрывать теорию от практики. Половинчатая теория, которая лишь «описывает грамматику», а в действительности не способна дать полное представление об объекте описания, неубедительна. Почему же нас удовлетворяет нынешнее положение дел? Почему мы не идем дальше для того, чтобы
восполнить недостающее в нашей теории звено? Ведь только в этом случае теория наша станет по-настоящему полной, только тогда она будет определять практику.
Рассматривая ключевые проблемы синтаксиса, мы останавливаемся на полпути. Любой исследователь грамматики наверняка скажет, что китайское предложение (5) Во чи юй ‘Я ем рыбу’, построенное по схеме «подлежащее — сказуемое — дополнение», нельзя переделать в предложение (6) Юй чи во, построенное по схеме «дополнение — сказуемое — подлежащее». По-китайски можно сказать: (7) Юй во чи ‘Рыбу я ем’. Разбор такого предложения вызывает споры. Некоторые говорят, что (8) юй ‘рыба’ является подлежащим, а (9) во чи ‘я ем’ — сказуемым; другие считают слово юй ‘рыба’ инверсированным дополнением*) .
Теоретические объяснения спорящих сторон к этому, собственно, и сводятся. Те, кто рассматривает слово (8) юй ‘рыба’ в качестве подлежащего, не могут да, похоже, и не стремятся объяснить, в каких случаях объект действия, обозначаемого глаголом, входящим в состав сказуемого, может или должен выступать в предложении в функции подлежащего. Те, кто говорит, что (8) юй ‘рыба’ является инверсированным дополнением, в свою очередь не могут и, пожалуй, даже не пытаются объяснить, какие дополнения и в каких случаях должны быть инверсированы, в каких случаях не могут быть инверсированы, наконец, в каких случаях существует свобода выбора позиции. Нас же всех устраивают доводы такого рода: «Неужели не ясно, что это субъект, который в предложении должен быть выделен?» или «Разве не очевидно, что это объект действия?» и т.п. Никто, похоже, не задумывается над тем, каким образом человек, изучающий грамматику, сможет использовать такую теорию в языковой практике. В действительности же над этим нелишне задуматься. Если мы не можем ответить на вопрос: «В каком случае следует сказать так, а не иначе?», наша теория является весьма и весьма неполной. Мы, исследователи грамматики, не имеем права отказываться от ответственности за полноту нашей теории, даже если мы и считаем, что за претворение этой теории в жизнь непосредственную ответственность несет преподаватель языка.Примеров можно привести великое множество. Поэтому мы ограничимся лишь теми вопросами, ответы на которые интересуют изучающих грамматику, но не могут быть найдены в наших грамматиках.
С большим интересом у нас обсуждался вопрос о том, к какой части речи следует относить слова (10) цун ‘из, от, следовать’, (11) ван ‘направляться к, в направлении, на’, (12) сян ‘быть обращенным к, в направлении, к’, (13) чао ‘поворачивать к, в направлении, к, на’. При этом мы ничтожно мало внимания обращали на некоторые практические вопросы. Можно сказать (14) Чжэ цзянь фан чао дун ‘Этот дом обращен на восток’ или (15) чао дун ды да мэнь ‘ворота, выходящие на восток’; также можно сказать (16) ни ван дун ‘ты иди на восток’, (17) Во ван си ‘Я пойду на запад’ или (18) ван нань ды да дао ‘проспект, ведущий на юг’.
Однако нельзя сказать (19) [35]Ни цун дун - букв. ‘Ты следуй с востока’ или (20) *Цун дун ды хочэ ‘поезд, следующий с востока’. Почему, собственно? Вне зависимости от того, назовем ли мы подобные слова «предлогами» или «наречными глаголами» или еще как- нибудь, возникает вопрос: какие из них в каких случаях могут сочетаться с существительными или словами с пространственным значением и выступать в качестве сказуемого или определения, а какие не могут?*) Почему? Не следует думать, что этот вопрос лишен смысла. Несколько дней назад я был свидетелем спора двух людей по поводу заголовка одной статьи. Статья была озаглавлена так: (21) Моумоу сян дахуй ды баогао ‘Доклад Н. съезду’. Первый сказал, что это заглавие не годится и после сочетания (22) сян дахуй ‘съезду’ следует добавить (23) цзо ‘делать’ или (24) со цзо ‘сделанный’, поскольку сочетание (25) сян илэммэ ‘по отношению к ч.-л.’ может определять лишь глаголы и не может определять существительные. (Заметим, что оба рассматривали(26) баогао как существительное.) Второй считал, что все это не обязательно, так как в грамматиках говорится, что «предлог (или наречный глагол) в сочетании с дополнением может выступать в качестве определения к существительному фуцзяюй». Это, однако, не убедило первого, он тут же привел в качестве примера сочетание (20) *цун дун ды хочэ — букв, ‘поезд, следующий с востока’. Как нам с точки зрения теории разрешить спор этих двух товарищей, с уважением относящихся к грамматике?
Несколько лет идет оживленная дискуссия о том, чем является слово (27) со (обозначает объект последующего глагола. — А.Б.) По этому вопросу сейчас существует несколько точек зрения. Ну а как же данное слово употребляется? Почти во всех грамматических исследованиях, посвященных со, говорится, что в современном разговорном языке в сочетаниях типа (28) со ило ды хуа - букв, ‘сказанные слова’,
(27) со может быть опущено. На самом деле это совсем не так. Если в сочетании (29) со юнху ды жэнь ‘те, кому оказывается поддержка’ опустить (27) со, образовавшееся сочетание (30) юнху ды жэнь может полностью утратить первоначальный смысл*. В одной из книг по истории я встретил такое предложение: (31) Тан Тай-цзун жэньвэй, дуйюй бэй чжэнфу ды гоцзя ингай цайцюй... ды чжэнцэ ‘Танский император Тай- цзун считал, что по отношению к покоренным государствам следует проводить политику...». Один человек, который не знал, как употребляются (32) бэй (морфема, служащая для образования пассивной формы глагола. — А.Б.) и (27) со, решил, что морфема (32) бэй здесь использована неверно. По его мнению, используя (32) бэй, мы как будто указываем не только на те государства, которые были завоеваны тан- ским императором Тай-цзуном, но на все вообще покоренные государства, чего, конечно, автор книги не имел в виду. Вместе с тем, считает он, без (32) бэй предложение вообще окажется неправильным, поэтому вместо (32) бэй следует употребить (27) со. Я считаю, что этот человек рассуждает весьма здраво. Очевидно ведь, что со отнюдь не во всех случаях факультативно. В каких же случаях оно необходимо? Если бы мы могли вывести такую закономерность, это в значительно большей степени помогло бы автору книги по истории правильно построить предложение, нежели все наши разговоры о том, как же следует называть (27) со.
Большой интерес всегда представлял вопрос о том, к какому классу относить морфемы (33) ды, (34) ди и (35) дэ и являются ли они суффиксами. Но при этом мы крайне редко говорим о том, в каких случаях их следует употреблять, а в каких употреблять необязательно. Недавно мне довелось слышать, как в одной редакции трое обсуждали вопрос о том, можно ли предложение (36) Тиндэцзянь тинбуцзянъ? ‘Слышно или не слышно?’ переделать в (37) Тинцзянь тинбуцзянъ? или (38) Тин бу тиндэцзянь? у каждого была своя точка зрения. Один считал, что правильным является только первое предложение. Другой полагал, что правильны оба первых предложения. Третий участник спора утверждал, что все три предложения являются верными. По всей вероятности, это вопрос языковой нормы. Не следует считать спор бессмысленным, особенно после того, как нами был выдвинут лозунг борьбы за нормализацию китайского языка и у работников книжных и газетных издательств появилась надежда получить от нас помощь в работе по очищению языка издаваемых книг и газет. Ну а каков же будет наш ответ? Мы пока не в состоянии его дать. Сегодня, похоже, очень немногие у нас стремятся к этому. Наши дискуссии по-прежнему, сводятся к тому, являются ли (33) ды, (34) ди и (35) дэ суффиксами, или к какому классу слов они относятся.
Впрочем,- довольно примеров. Нет необходимости иллюстрировать вполне очевидный факт еще и еще раз.
Тенденция к отрыву от практики в грамматических исследованиях привела к возникновению в некоторых смежных областях тенденций, которые заставляют задуматься.
За последние два года я по работе сталкивался с людьми, имеющими отношение к грамматике. Хорошее знание грамматики китайского языка было им просто необходимо. Эти лица ознакомились с имеющимися у нас книгами по грамматике и отдали должное исследователям грамматики за помощь в некоторых вопросах. В целом они с уважением отнеслись к нашим исследователям. Вместе с тем мне нередко приходилось слышать упреки, адресованные исследователям грамматики, а точнее говоря, слова ожидания и надежды на помощь со стороны лингвистов, в которой эти люди нуждаются по роду своей работы. Мне кажется, для нас было бы полезно держаться в курсе их дел.
Я спросил одного рабочего — учащегося краткосрочной средней школы, повторявшего урок грамматики (он пользовался материалами по грамматике, составленными в их провинции; в неделю у него был один урок грамматики): «Легкий урок?» Он ответил: «По правде говоря, трудный!» Я сказал: «Ничего, что трудно, это потом пригодится». Он нахмурился: «Вряд ли!» Я знаю немало рабочих и кадровых работников, обучающихся в краткосрочных средних школах, которые точно так же относятся к урокам грамматики.
Между преподавателями языка, ведущими занятия по грамматике, в последние годы существуют разногласия по поводу грамматической теории, они не могут прийти к единому мнению, что вызывает у них определенное недовольство, — впрочем, все это слишком хорошо известно, так что об этом можно и не говорить. Значительно в большей степени некоторых преподавателей беспокоит то, что успехи учащихся в овладении языковыми навыками практически незаметны. По крайней мере успехи учащихся отнюдь не адекватны усилиям, затраченным на изучение грамматики.
Составители грамматик, в том числе авторы учебников по грамматике китайского языка, вышедших в издательстве «Жэньминь цзяоюй», и некоторые другие составители материалов по грамматике, испытывают в своей работе значительные трудности. Им приходится иметь дело с такими работами и статьями по грамматике, одна часть которых пестрит противоречивыми терминами и определениями, а другая весьма неудовлетворительно объясняет конкретные употребления слов, относящихся к разным классам, и конструкций. Если взять, например, предложение (39) Цян шан гуачжэ и чжан хуа ‘На стене висит картина’, то один скажет, что подлежащим здесь будет (40) цян шан ‘на стене’, другой — что (41) и чжан хуа - букв. ‘одна картина’, третий — что в этом предложении вообще нет подлежащего*), Один полагает, что считать
(41) и чжан хуа ‘одна картина’ подлежащим было бы неверно, так как в этом случае в расчет принимается только смысл предложения; другой полагает, что считать (40) цян шан ‘на стене’ подлежащим тоже было бы неверно, так как в этом случае в расчет принимается только форма; наконец, кто-то скажет, что считать (40) цян шан ‘на стене’ обстоятельством, а все предложение не имеющим подлежащего — решение компромиссное и тоже неверное. Такое положение вещей не может не беспокоить составителей пособий, ведь, какой бы точки зрения они ни придерживались, она заведомо является неверной. Как же быть?
Не подключать же учащихся средних школ к той дискуссии, которую ведут специалисты, не делать же их участниками «соперничества ста школ»!? Составителей грамматик еще больше ставит в тупик вопрос о том, должно ли преподавание грамматики сводиться к установлению того, какое именно слово в данном предложении выступает в качестве подлежащего? Ведь в действительности авторы значительной части работ ограничиваются как раз тем, что указывают: такое-то слово является подлежащим, а такое-то — еще чем-нибудь. На этом, собственно, все и заканчивается.
В последние годы редакторы книг и газет, молодые авторы все больше стали обращать внимание на чистоту языка произведений. Они весьма серьезно относятся к призывам газеты «Жэньминь жибао» и указаниям Госсовета о распространении языка путунхуа. Нельзя сказать, что у нас перевелись редакторы и авторы, возомнившие себя блестящими знатоками языка или пренебрежительно относящиеся к работе над языком, однако число таких людей весьма невелико. И в то же время я знаю немало редакторов и авторов, которые пасуют перед противоречивостью и запутанностью терминологии и объяснений, приводимых в книгах по грамматике. Немало учащихся по этой же причине не могут как следует завершить учебу. Также немало людей, занимающихся на курсах по изучению грамматики, образно говоря, «с радостью приходят и несолоно хлебавши уходят», поскольку, проучившись некоторое время, они узнают лишь термины, знакомятся с объяснениями, но с точки зрения практического владения языком все остается по-прежнему. Конечно, учеба приносит им определенную пользу. И все же уровень наших книг и статей по грамматике сейчас таков, что я, как исследователь грамматики, не могу не предостеречь от обвинений в адрес учащихся по поводу отношения к учебе.
Еще неблагополучнее складывается обстановка с преподаванием грамматики в средней школе. Некоторые преподаватели грамматики, как уже отмечалось, обеспокоены тем, что изучение грамматики не оказывает должного влияния на овладение учащимися языковыми навыками. К сожалению, эта проблема у нас волнует далеко не всех. Большая часть преподавателей вслед за специалистами идет по пути изучения теории ради самой теории. Хотя в учебном плане ясно указано, что преподавание грамматики должно быть тесно связано с практикой, что необходимы постоянные практические упражнения, нужно научиться развивать мышление учащихся, однако многие преподаватели по старинке пользуются прежней методикой, согласно которой преподаватель сначала вводит какой-нибудь термин, дает порцию теории, а затем приводит один-два примера. Когда преподаватели собираются все вместе, они часто не обсуждают то, как улучшить контроль за подготовкой учащихся, как научить их грамотнее говорить и писать, а рассматривают теоретические вопросы, связанные с тем, «почему одно следует считать словом, а не словосочетанием» и «почему другое следует считать подлежащим, а не дополнением». Будучи сам исследователем грамматики, я не хотел бы упрекать преподавателей в непонимании сущности преподавания грамматики и отнюдь не согласен с точкой зрения, согласно которой «проблемы преподавания — это дело самих преподавателей и нельзя заставлять ученых быть одновременно преподавателями». Преподаватели средних школ изучают грамматику по нашим книгам, они выходят из аудиторий наших вузов, и вполне естественно, что они понимают грамматику точно так же, как понимаем ее мы. Поэтому исследователи грамматики не должны вменять в вину преподавателям средней школы то, что они не достигают в своей работе хороших результатов.
Я надеюсь, что мои слова не будут истолкованы неверно, будто бы я отрицаю важность теоретических исследований. Одни говорят, что грамматическая терминология — вещь скучная и никому не нужная. Другие считают, что вообще нет необходимости спорить о терминах и объяснениях, что в принципе не имеет никакого значения, как мы объясняем то или иное грамматическое явление, какую мы используем терминологию или каких взглядов мы придерживаемся. Я с этим не согласен. Если бы так было на самом деле, для чего было бы критиковать какую-то там концепцию рационализма или концепцию трех рангов слов Есперсена?! Я имею в виду, что наша работа в области теоретических исследований пока поставлена слишком слабо, а главным ее недостатком является оторванность от практики; между тем на теорию, оторванную от практики, полагаться нельзя. Наша задача состоит не в том, чтобы прекратить теоретические исследования, а в том, чтобы, опираясь на достигнутое, двинуть работу вперед. Мы не можем ограничиться объяснением того, что «это будет так, а то — вот так»; мы должны идти дальше, должны выявить закономерность, объясняющую, почему «это должно быть таким и не должно быть другим и когда это бывает таким». Лишь выяснив все это, можно убедительно доказать достоверность вывода о том, что «это будет так, а то — вот так». Предположим, мы исчерпывающе проанализировали, в каких случаях следует употреблять (33) ды, т.е. выявили закономерность, объясняющую сочетаемость (33) ды с другими словами, неужели это не поможет нам определить свойства (33) ды (суффикс ли это или самостоятельное слово; если слово, то к какому классу оно относится)? Вполне очевидно, что не только поможет, но и явится веским аргументом в пользу этого. В то же время выяснение того, что «это должно быть так, а не иначе», будет иметь практическое значение для грамматических исследований. И наоборот, если мы в соответствии с нашим пониманием определим, чем является (33) ды, но не выясним, как следует употреблять (33) ды, то наш вывод не только будет лишен практической ценности, но и будет неубедительным, поскольку все наши доводы окажутся построенными на песке. Я думаю, что между нашими точками зрения потому существуют такие значительные отличия, а наши объяснения некоторых чрезвычайно распространенных языковых явлений потому так расходятся, что наши исследования оторваны от практики.
Выше я уже подчеркивал, что в данной статье остановлюсь лишь на наиболее типичных исследованиях по грамматике современного китайского языка. Сюда не относятся различного рода специальные исследования, например исследования по истории грамматики, по сопоставительной грамматике диалектов и т.д. Такая работа, разумеется, необходима, но мы не можем требовать, чтобы подобные исследования непосредственно влияли на нашу языковую практику. Но и в такой работе теоретический и прикладной аспекты должны составлять единство. Во-первых, при описании какого-либо языкового явления в диахроническом плане необходимо выявить основные закономерности языка на описываемом этапе его развития и ни в коем случае нельзя делать выводы, объяснять явления, исходя лишь из своего собственного представления. Во-вторых, изучение исторической грамматики может нам помочь лучше понять древний язык, а изучение грамматики диалектов — лучше понять диалекты. В-третьих, изучение исторической грамматики или грамматики диалектов или чего-нибудь еще — все это может нам помочь лучше понять и овладеть закономерностями грамматики современного путунхуа, а потому это играет важную роль с точки зрения воздействия на нашу языковую практику. Таким образом, в любой работе по исследованию грамматики, если теория будет оторвана от практики, невозможно добиться хороших результатов.
Говоря о преподавании грамматики, я вовсе не утверждаю, что грамматика дается учащимся только для того, чтобы объяснить им, как следует говорить, а как не следует. Знание того, к какому классу относится то или иное слово, какие классы слов существуют в китайском языке, какие существуют члены предложения, знание того, что предложение можно анализировать, и т.д. и т.п., — эти знания не только полезны, но и способствуют развитию мышления. Было бы неверным пренебрегать этим аспектом преподавания грамматики. Но ведь язык существует прежде всего как средство общения людей, мы изучаем его для того, чтобы овладеть им, а следовательно, необходимо удовлетворять справедливые требования к грамматическому описанию, чтобы оно указывало, как следует и как не следует говорить.
Подчеркиваю, я отнюдь не считаю, что у нас вообще не ведется работа по изучению того, «как следует и как не следует говорить». Я не хочу сказать также, что хотя сегодня эта работа поставлена очень слабо, но стоит нам лишь захотеть, и уже завтра положение исправится.
Я тем более не хочу сказать, что мои собственные достижения в этой области выше, чем у моих коллег, занимавшихся и ныне занимающихся грамматическими исследованиями. В моих немногочисленных и далеких от совершенства работах вы точно так же не найдете ответа на вопросы, затронутые в данной статье. Я хочу лишь сказать, что наши успехи в данной области, к сожалению, слишком скромны, а усилия, которые мы прилагаем, слишком ничтожны по сравнению с усилиями, которые мы тратим на создание различных терминов и объяснений тех или иных явлений. Особенно важным является то, что, занимаясь грамматическими исследованиями, мы должны, начиная с познания и кончая практикой, соединить теоретическую и прикладную стороны нашей работы, не допускать отрыва одного от другого и противоречий между одним и другим. Мы должны быстрыми темпами продвигаться вперед, чтобы принести пользу тем, кто учится сейчас, и тем, кто будет учиться в дальнейшем. Это послужит делу повышения роли теории грамматических исследований.
Список иероглифов