ЧТО ЗНАЧИТ ПОНИМАТЬ?
Ставя перед собой цель выяснить, что такое понимание, мы можем начать с относительно простого вопроса, который послужит основой для рассмотрения более сложного. Сначала мы рассмотрим, какие виды предметов могут являться объектами понимания, а затем перейдем к вопросу, что значит понимать.
При ответе на первый вопрос мы без колебаний должны признать, что существует большое количество самых разнородных объектов понимания. Не претендуя на полную таксономию, мы можем предварительно разделить их на четыре основные группы:
(A) Люди (а также, возможно, некоторые животные);
(B) Их действия, в том числе „речевые акты";
(C) Некоторые результаты этих действий, например языковые выражения (слова, предложения и т. д.); значения языковых выражений; доказательства[67]; научные теории, а также такие, говоря словами Дильтея, «проявления человеческого духа», как живопись, скульптура, музыка и различного рода произведения искусства, разнообразные виды человеческой активности — игры, танцы и т. д., а также социальные институты;
(D) Другие разнообразные объекты, о которых говорят, что они имеют значение, такие, как небесные предзнаменования и т. д.; предметы, которые функционируют определенным образом (сложные устройства, например карманные калькуляторы), а также принципы их действия; различные физические процессы, подобные процессу осмотического давления; ситуации и многое другое.
Помимо этих прямых объектных конструкций надо учитывать некоторые случаи понимания, которые выражаются конструкцией с придаточным дополнительным (понимать, что...), а также все случаи понимания, являющиеся ответом на вопрос „Почему?", которые включают все, что требует объяснения. Класс D является неопределенным — перечисление объектов, входящих в него, можно было бы продолжить. В этот класс попадают все объекты, которые не могут входить в классы А, В или С.
Присуще ли этим объектам что-нибудь общее? Согласно Юлиусу Моравчику (Мог a vc si k, 1979) и Зиффу (Ziff, 1972), все они имеют структуру. Однако структурой обладает также множество других предметов, которые в обычных условиях мы бы не отнесли к объектам понимания, например камни и многие другие природные объекты, а также артефакты (man-made objects). Часто считается, что предмет является объектом понимания в том случае, если он что-либо выражает. (Так, например, стулья и дома могут, по-видимому, быть объектами понимания, когда они рассматриваются не просто как результат деятельности человека, а как произведения искусства, в которых реализован определенный авторский замысел.) Однако это не устраняет проблему понимания устройства карманных калькуляторов и сложных механизмов. Возможно, нам следует считать, что артефакты тогда являются подходящими объектами понимания, когда они имеют определенную сложность, отражающую силу человеческого разума? Сходным образом, возможно, различные естественные процессы и явления, которые мы отнесли к классу D, должны причисляться к объектам понимания именно потому, что в далеком прошлом, в период формирования языка, они в целом рассматривались как проявление божьей воли?
Если сказанное верно, тогда, вероятно, должен существовать достаточно последовательный способ описания большинства объектов понимания* а именно тех, которые входят в следующие, слегка расширенные классы А, В и С:
(А') люди (а также бог и, возможно, приближающиеся к уровню человека животные);
(В') их действия;
(С') различные продукты их деятельности.
Заметим, что, хотя все эти объекты могут быть объектами понимания, рассмотрение их в этом качестве не всегда является наиболее естественным. Мы уже убедились в этом на примере со стульями и домами. О стульях и домах, когда они анализируются как воплощение определенного авторского замысла, вполне можно сказать, что они являются объектами понимания, что сразу становится невозможным, если подойти к ним просто как к продуктам деятельности человека.
Аналогично сам человек может служить объектом понимания тогда, когда его рассматривают не просто как физическое тело, а как личность, ответственную за свои поступки. Конечно, это не относится к тем случаям, когда человеческое тело предстает как сложно функционирующий механизм. В классе В' уже сам выбор слова „действие" (action) подчеркивает, что объектами понимания являются не произвольные телодвижения, а только те, которые могут быть названы действиями, то есть те, которые либо сами направлены на достижение определенной цели, либо связаны с целеустановкой каким-нибудь другим способом.Я считаю, что феноменологическая основа, как она разработана Гуссерлем, очень хорошо подходит для описания указанных объектов понимания и связей между ними, а также связей между разновидностями понимания, зависящими от специфики конкретных объектов.
Человек характеризуется интенциональностью (intentionality), то есть он всегда „переживает” (experiencing) объекты, а не просто „встречается с ними глазами". При этом объекты рассматриваются как обладающие фактическими свойствами и оценочными характеристиками, которые только частично открыты нашему наблюдению в данный конкретный момент. Эти свойства и характеристики выходят за пределы непосредственного наблюдения. Их наличие может быть подтверждено в дальнейшем, когда будут созданы соответствующие условия.
В силу присущей ему интенциональности, человек может действовать (to act), то есть учитывать наличие различных возможных вариантов развития события и способствовать осуществлению одного из них, не упуская из внимания того, как в соответствии с его системой ценностей данная возможность соотносится с другими предусматриваемыми им вариантами развития событий.
В результате деятельности человека часто, хотя и не обязательно всегда, будут производиться предметы, в той или иной степени являющиеся отражением взглядов и системы ценностей субъекта. Предметы, которые отвечают этому условию, и являются собственно объектами понимания.
Я не считаю, что выделенные нами три класса объектов понимания— люди, действия и продукты, созданные в результате деятельности,— являются единственными объектами понимания. Например, ситуации, которые рассматриваются Розенбергом (Rosenberg, 1981), не попадают ни в один из этих трех классов. По правде говоря, я был бы немало удивлен, если бы оказалось, что все объекты понимания можно описать одним и тем же простым способом. Мне бы показалось еще более неправдоподобным, если бы употребление и сочетаемость слов „understanding" (‘понимание’) в английском языке, „comprehension" во французском и „Verstehen" в немецком были бы совершенно одинаковыми. В чем я полностью уверен, так это в том, что объекты, которые сгруппированы в три класса, представляют собой очень большой и важный подкласс объектов понимания и что они взаимосвязаны таким образом, что понимание одних объектов способствует пониманию других. К этому мы еще вернемся в разделе 3.
Давайте теперь обратимся к рассмотрению второго поставленного нами вопроса: что значит понимать? Как мне представляется, понимание есть разновидность знания в том случае, когда объект знания является одним из указанных нами. Знание в свою очередь есть подтвержденная истинная вера (justified true belief). Основное затруднение здесь, так же как и для других видов знания, состоит в прояснении понятия подтверждение (justification). Я считаю, что подтверждение состоит в согласовании того, что нуждается в подтверждении, с исчерпывающим набором представлений, которые, будучи взяты как единое целое, объясняют то, что мы стремимся понять.
Я, таким образом, рассматриваю объяснение и понимание как связанные глубинными внутренними связями, а не как противопоставленные друг другу. Более того, в то время как многие философы противопоставляют метод интерпретации, который приводит к пониманию, гипотетико-дедуктивному методу, я считаю первый метод разновидностью второго. В тех случаях, когда интерпретация направлена на понимание значения или значимого материала, подобного текстам различного рода, метод интерпретации часто называют герменевтикой.
Из сказанного следует, что я придерживаюсь того мнения, что герменевтика есть не что иное, как гипотетико-дедуктивный метод, применяемый к истолкованию значимого материала.Стремясь к интерпретации того, что мы еще не поняли, мы стараемся сформулировать гипотезу, которая согласуется с системой наших представлений и данными нашего опыта. Мы стараемся достичь логически последовательной совокупности гипо- тез, так хорошо и точно согласующихся друг с другом и с нашим опытом, что мы не можем им не верить (это отмечал Дюэм[68]). Таким образом, эти гипотезы становятся частью нашего взгляда на мир. Одновременно они объясняют нам то, что мы стремимся понять, способствуют нашему пониманию. Это рассуждение, кстати, подтверждает, что три элемента, которые Джой Розенберг отметил в своей статье, — анализ, включение (incorporation) и прояснение (clarification) —действительно являются характеристиками понимания. Они характеризуют использование гипотетико-де- дуктивного метода и являются тремя ключевыми процедурами, которые мы применяем, когда стараемся поместить что-то, еще не понятое нами, в систему наших представлений о мире, стремясь таким образом достичь понимания.
Заметим, что в результате этого процесса согласованными становятся не только наши гипотезы и представления, но и результаты чувственного опыта, которые, как было отмечено Мак- Доуэллом (McDowell, 1981), зависят от нашего взгляда на вещи. Это явление аналогично ситуации оправдания в этике, где, как указал Роулз, мы стремимся достичь „рефлективного равновесия" (Rawls, 1971, особ. с. 17—22, 46—53 и 577—587). Как я заметил в связи с теорией интенциональности Гуссерля, мы познаем не внешние признаки вещей — из чего мы потом делаем вывод о том, чем на самом деле являются вещи, — и не данные наших сенсорных органов. Мы познаем объекты с их свойствами, не открытыми прямому наблюдению. Эти объекты не обязательно являются материальными, они могут быть абстрактными, подобно значениям; в этом качестве могут выступать также люди, намерения и т.
д. Мы должны различать эксплицитное построение гипотез (что имеет место в научном познании) и имплицитное использование гипотез (что характеризует весь наш опыт), когда процесс формулировки гипотез не тематизируется, и мы познаем полнозначные объекты, например людей, непосредственно. Опыт, который служит подтверждением нашей веры, может, подобно нашим гипотезам, быть подвержен ошибкам. Данные опыта зависят от наших гипотез и меняются с их изменением.На основе указанного различия имеет смысл отграничить понимание от интерпретации, как это сделал в своей статье Мак- Доуэлл. Понимание аналогично восприятию, когда мы непосредственно «схватываем» весь объект, если, например, наше внима- ниє направлено на стоящего перед нами человека* или на восприятия сообщения. В этих случаях мы обходимся без построения тематизированных гипотез. Интерпретация подобна построению теории, ибо в обоих случаях мы выдвигаем гипотезы относительно того, что мы еще не поняли, с целью согласования этого с тем, что нам известно и понятно.
Сравнение интерпретации с построением теории помогает также напомнить нам, что интерпретация никогда не бывает полной. Это верно и для случаев понимания, однако мы часто не отдаем себе в этом отчет, поскольку выдвижение гипотез не является здесь эксплицитным и тематизированным.
2.