ПОНИМАНИЕ ДЕЙСТВИИ

В данном разделе я более подробно остановлюсь на вопросе о том, что значит понимание действий и как мы этого достигаем. Действия, как мы отметили ранее, являются лишь одной, но очень важной характеристикой объектов.

Итак, что значит понимание действия? С учетом того, что я только что сказал, можно утверждать, что это есть способность объяснить действие, то есть объяснить, почему данное действие было совершено. Заметим, что в случае речевых актов часто су­ществует неопределенность между пониманием самого сообщения и пониманием того, почему данное высказывание было произнесе­но. Когда мы рассматриваем речевой акт как действие, нас дол­жен интересовать именно второй вопрос. Часто, однако, объектом нашего понимания является содержание речевого акта. В силу этого мы всегда должны четко представлять, какой именно во­прос нас интересует.

Каким образом мы объясняем действия?^[69] Согласно одной до­статочно распространенной точке зрения, которая восходит к Аристотелю, действия объясняются с помощью так называемых практических силлогизмов, в первой посылке которых содержится информация о каком-нибудь желании субъекта, например о его намерении подышать свежим воздухом. Во второй посылке утверждается вера субъекта в то, что для осуществления его

желания требуется совершить определенное действие, например- открыть окно, а в выводе отмечается, что это действие должно* быть совершено. Однако несомненно, что человек, имея такие желание и веру, может тем не менее оставить окно закрытым. Нередко возникают обстоятельства, которые препятствуют осу* ществлению действия. Так, например, в комнате может находить­ся человек, который не переносит сквозняков и может серьезно заболеть, если окно будет открыто.

Я убежден, что в случае действий тоже существует определен­ная система, но картина здесь более запутанная, а схема объяс­нения совершенно отлична от той, которую склонны принять сто­ронники практического силлогизма. При объяснении поведения человека необходимо принимать во внимание полный набор пред­ставлений, которыми руководствуется субъект, когда он думает о том, какие действия он может предпринять и каковы возмож­ные последствия этих действий, из которых он должен осуществить выбор. При объяснении поведения субъекта надо рассматривать все указанные факторы в комплексе. Я склоняюсь к мысли, что модель анализа действий является не чем иным, как в первую очередь приложением принципов рациональности, классифика­цией которых занимается теория принятия решений.

Согласно этой теории, действие является конечным результа­том двухступенчатого процесса. Сначала мы думаем о том, какие действия можно предпринять в данной ситуации; это в большой степени зависит от наших представлений о том, что возможно и что невозможно для нас. Однако мы не перебираем все возмож­ные альтернативы, ибо наш поиск ограничен, с одной стороны^ возможностями нашей фантазии и временем, которым мы распо­лагаем, а с другой стороны, нашими представлениями о том, на­сколько связаны альтернативные способы действия с тем, чега мы желаем или страшимся. Мы останавливаемся на тех альтер­нативах, которые, как нам представляется, нужно непременно осуществить или же которых надо обязательно избежать, то есть мы рассматриваем альтернативы, дающие, как говорят экономи­сты, особенно большой положительный или отрицательный эф­фект.

Вторая стадия процесса принятия решения состоит в сопостав­лении этих альтернатив друг с другом. При этом мы исходим из наших представлений, касающихся вероятности различных послед­ствий возможных действий, а также из той значимости, которую

мы приписываем каждому из этих последствий.

Однако теперь необходимо сделать одно важное замечание. Используя теорию принятия решений при объяснении поведения людей, мы должны учитывать, что человек обычно рассматривает только небольшое количество альтернативных действий, которые можно предпринять в данной ситуации. Человек нередко задумы­вается только над некоторыми из последствий и располагает не­адекватными представлениями об их вероятности. Кроме того, он может иметь ценности и предпочтения, существенно отличающиеся от тех, которые, как нам представляется, он должен иметь. Ана­логичная ситуация имеет место в эпистемологии, где наши пред­ставления часто оказываются ложными из-за нашей неспособ­ности компенсировать перспективу или из-за подверженности вос­приятия ошибкам (ср. Tver sky and Kahneman (неопубл.), а также точку зрения Эдмунда Гуссерля о том, что присвоение опыта зависит от перспективы).

Необходимо включить в нашу теорию объяснения действий все, что нам известно о факторах, которые систематически вводят лю­дей в заблуждение при их оценке вероятности и влияют на их выбор, зачастую вызывая значительные колебания. Мы должны также принимать во внимание уровень образования субъекта и сведения о его прошлой деятельности и об особенностях его пси­хической организации. Здесь нам большую пользу могут оказать результаты эмпирических исследований выбора и принятия реше­ния, проведенные Дэвидсоном, Суппесом, Тверским и другими (Davidson, Suppes and Siegel, 1957; Davidson and Marschak, 1959; Tver sky, 1967; 1969; 1972; 1975; Tver sky and Kahneman (неопубл.)).

Ясно, что объяснение и предсказание поведения субъекта за­висят от тех сведений и представлений о данном человеке, кото­рыми мы располагаем: от присущих ему качеств при принятии решения (например, осторожен ли он или предпочитает риско­вать), от осознаваемых и неосознаваемых им представлений и желаний в момент совершения определенного действия и т.

К разговору об этих источниках информации мы еще вернем­ся в следующем разделе. А сейчас давайте рассмотрим структуру объяснения действия. Как мы убедились, причина (reason) дей­ствия (то есть желание или мнение) никогда не бывает единствен­ной, однако В ГОТОВОМ объяснении обычно содержится ТОЛЬКО ОДИН! или же небольшое количество факторов, которые мы склонны считать действительными причинами поступка. Мы выбираем эти факторы в зависимости от их относительной значимости и от си­туации, в которой дается объяснение, например в зависимости от того, какая информация уже известна человеку, для которого предназначено объяснение.

Как мне кажется, нет никакого противоречия между тем, что» существует большое количество причин (reasons), которые учи­тываются в объяснении по принципу субъективного обосновании (explanation by reason), и тем, что мы приписываем статус дей­ствительной причины только одной из них (или же ограниченно­му их числу). Представляется, что ситуация здесь аналогична той, которая может возникнуть при каузальном объяснении (cau­sal explanation)[71], когда говорящий тоже может отмечать только- одну или небольшое количество причин (causes) некоторого явле­ния, например те, о которых ничего не известно адресату.

На самом деле, я думаю, сходство между объяснением по принципу субъективного обоснования и каузальным объяснением гораздо глубже. Я даже склоняюсь к мысли, что, вместо того чтобы стремиться приравнять субъективные обоснования (rea­sons) к объективным причинам (causes) по параметру непосред­ственного действия каузального закона, надо постараться понять, что каузальное объяснение, подобно объяснению по принципу субъективного обоснования, базируется на использовании всей сложной теории, а не на каком-то одном отдельно взятом кау­зальном законе. С целью иллюстрации этого положения давайте рассмотрим случай, когда мы, объясняя, почему металлический шарик падает по направлению к центру Земли, говорим, что ша­рик тяжелый и что существует физический закон, гласящий, что всякое тяжелое тело, если его приподнять, будет падать по направлению к центру Земли.

Конечно, мы можем приспособить наш закон к указанным контрпримерам — для этого надо просто оговорить условия, при которых он приложим. Мы могли бы сказать: приподнятый над землей тяжелый предмет, если он не лежит на опоре и не нахо­дится в сфере действия электромагнитного поля, будет падать по направлению к центру Земли. Аналогично для случаев объясне­ния действий мы могли бы при рассмотрении нашего прймера с окном применить следующий простой „закон": человек, который хочет подышать свежим воздухом и считает, что для этого необ­ходимо открыть окно, обязательно его откроет. Очевидно, что из этого закона существует множество исключений, учитывая кото­рые, мы могли бы его переформулировать: «Человек, который хочет подышать свежим воздухом и считает, что для этого необ­ходимо открыть окно, обязательно его откроет, если он уверен, что от этого никто не пострадает». Однако как в физике, так и в теории действий наши новые пересмотренные „законы" все равно будут иметь исключения и должны быть дополнены новыми огра­ничениями.

Совершенно очевидно, что в теории действий не имеет смысла формулировать все более сложные законы. Вместо этого мы мо­жем охарактеризовать ряд предрасположенностей (propensities) каждого субъекта к действию, его желания и представления, а затем с помощью теории принятия решений определить, как в данной ситуации все эти компоненты дадут толчок к определен­ному действию. В физике мы тоже фиксируем у каждого объекта такие характеристики, как масса, электрический заряд, положение относительно других объектов и т. д., и на их основе можем опре­делить, например, предрасположенность объекта к движению в данной конкретной ситуации.

Заметим, что при рассмотрении субъективных обоснований действий (reasons) и объективных причин естественнонаучных процессов (causes) как однородных сущностей сомнения Шиффера (Schiffer, 1981) в правильности идеи, что ментальные явления могут вызывать физические явления, отчасти теряют свою силу.

С формальной точки зрения существует, следовательно, нема­ло общего между физическими явлениями и действиями людей. Есть, однако, и важные различия. Одно из них заключается в том, что в физике число основных характеристик строго ограничено — это масса, электрический заряд, нахождение в гравитационном или электромагнитном поле и т. д. Со временем, возможно, удаст­ся свести эти характеристики к еще более ограниченному набору.

В теории действия положение гораздо сложнее. Здесь нам при­ходится иметь дело с такими ценностями, как красота, деньги, любовь, мир и т. д., которые мы не умеем сравнивать и которые, возможно, вообще являются несравнимыми. Мы уже отметили, что набор этих факторов и их соотношение будут у каждого че­ловека различными. Другая важная причина, которая тоже ведет к формальному разграничению физики и теории действия, со­стоит в способности объектов, которые мы исследуем в теории действия, — людей — учитывать различные возможности. Реализа­ция каких-либо из этих возможностей может гораздо лучше удов­летворить наши желания, чем результаты, которых мы достигли бы, если бы следовали в направлении к некоторому логическому максимуму. И наконец, третий и наиболее важный фактор, кото­рый необходимо учитывать в теории действия и который, на­сколько мне известно, не имеет аналога в физике, — это наша способность размышлять о происходящих с нами событиях и обратное воздействие этих размышлений на систему наших цен­ностей и представлений, а следовательно, и на наши действия. Это именно то, что в кибернетике стремятся отразить в механиз­мах обратной связи. Однако, как мне представляется, мы имеем здесь дело с такой характеристикой человека, которую не так-то легко имитировать с помощью физических процессов. Я говорю это не с целью принизить значение кибернетики. Одна из основ­ных задач при рассмотрении способности человека размышлять над самим собой (self-reflection) и такой характеристики, как самосознание (self-consciousness), состоит в более точном опреде­лении этих понятий и более глубоком понимании их сущности. В этом отношении кибернетика, ставя четкие вопросы и требуя точных ответов, помогает нам лучше понять истинную природу этих свойств, присущих только человеку.

3.