ФОНЕТИЧЕСКИЙ звуко-буквенный разбор слов онлайн
 <<

ДЕКЛАРАЦИЯ ВСЕКИТАЙСКОГО КОНГРЕССА ДВИЖЕНИЯ ЗА НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЯЗЫК

Почему сейчас, когда в небе над Китаем полыхает зарево пожарищ и когда земля пропитана кровью патриотов, мы, сдерживая предсмерт­ные' стоны и захлебываясь собственной кровью, привлекаем внимание к, казалось бы, несущественному и не служащему делу спасения Родины всекитайскому конгрессу движения за национальный язык? Только лишь потому, что мы хорошо понимаем, что он крайне важен для страны и служит делу, которое может ее спасти.

Во-первых, в демократическом государстве верховная власть при­надлежит народу, а государство утверждается на вечные времена. Во­преки нашей воле уже четырнадцать лет мы страдаем от борьбы за власть и от соперничества военных клик. Как только наш народ позна­комился с идеей принадлежности верховных прав народу и попытался претворить ее в жизнь, сразу же начались подлинные несчастья. Наш на­род всегда любил мир, признавал ценность уступок. Однако на этот раз он уступил то, что уступать было нельзя, а мир оказался несбыточной мечтой. Сейчас он молит о сострадании и взывает к милосердию, самого себя он продал в рабство и лишь в смерти видит свое спасение! Давайте спросим: что теперь нам делать со своими верховными правами? Как только мы осознаем наше положение, мы сразу поймем: жертвы неиз­бежны, но если жертвы неизбежны, то лучше приносить их добровольно; война неизбежна, но если воевать, то нужно сражаться за определенные цели. Во имя возвращения наших верховных прав стоит приносить жертвы, во имя вечного мира стоит воевать. Однако при этом требу­ется, чтобы большинство нашего народа смогло осознауь эту истину, глубоко поверить в нее, самостоятельно и мужественно проводить ее в жизнь. Только после этого можно сказать, что народные. массы в нашем обществе обретут гражданское сознание. В противном случае они неизбежно будут одурачены образованным классом и продажными политиканами, станут орудием и жертвой меньшинства.

Однако каким путем следует идти, чтобы привести народные массы к истинной созна-

JI и Цзиньси. Цюаньго гоюй юньдун дахуй сюаньянь. Вэньцзы лиши гуань юй гайгэ лунь. Бэйцзин, 1931, с. 347-468.

тельности? И здесь мы уже не можем не сказать, что движение за на­циональный язык является очень существенным и важным делом.

Во-вторых, со времени Синхайской революции вооруженные силы и экономика нашей страны с каждым днем все более приходят в упа­док. После европейской войны империализм и экономическая агрессия распространяются все шире и шире. Лишь малая часть наших внутренних неурядиц прошедших лет вызвана внутренними причинами. Большая их часть была спровоцирована иностранными державами. Эта истина известна даже тем, кто располагает самыми общими сведениями. Од­нако и после того, как эта истина усвоена, никто не может предложить выход из положения. Те, кто его предлагает, ограничиваются лишь статьями в прессе. Что же нам делать, где искать путь к спасению? Одни возлагают надежды на хорошее правительство, но откуда взять хорошее правительство? Другие высказываются за коренные реформы, но где движущие силы этих реформ? Одни возлагают надежды на местную автономию, надеются на развитие коммерческой деятельности, однако здесь не хватает ни капиталов, ни людей, и где гарантии от неудач в их делах? Другие говорят, что ключевым моментом является народное образование, но оказывается, что образование нельзя ни распространять, ни повышать. Что же нам мешает? В общем, все коренные задачи спа­сения и строительства страны, невзирая на разницу во взглядах людей, эти задачи решающих, восходят к старым истинам, провозглашенным еще двадцать лет назад. Эти истины и сейчас актуальны для Китая, ко­торый по государственному устройству называет себя республикой. Они выражены в следующих словах: знания народа, добродетель народа, сила народа. Как только четыреста миллионов будут действовать как один человек, любое дело будет нам по плечу, никто на осмелится вторгнуться в наши пределы.

Однако каким путем мы должны пойти для достижения этих целей? И здесь мы не можем не сказать, что движение за нацио­нальный язык является важнейшей задачей, решение которой может способствовать спасению страны.

Движение за национальный язык выдвигает два основных прин­ципа: первый — «единство национального языка», второй — «распро­странение национального языка». Таковы две основные идеи движения. Что такое «единство национального языка»? Этот принцип имеет два толкования: первое — единство, второе — отсутствие единства. Что та­кое «распространение национального языка»? И этот принцип имеет два толкования: первое — распространение, второе — нераспространение.

Что такое «унифицирующая унификация» национального языка? В любой стране с течением времени культура постепенно изменяется: в новых исторических обстоятельствах она приобретает новые формы. Язык и письменность являются средством распространения этой по­стоянно меняющейся культуры. Еще до эпохи Цинь, когда наша страна была раздроблена на мелкие царства и племена, возникли многочис­ленные диалекты и различные формы письменности. По преданию, Ши Чжоу — историограф князя Сюань Вана слегка реформировал древ­нюю письменность, оставшуюся в наследие от Цан Цзе, однако он ставил перед собой лишь эстетические цели; в Китае не было сил, которые могли бы унифицировать ее, к тому же сфера употребления письмен­ности также не была широкой.

Эпоха Чжаньго — эпоха борющихся Царств, положила начало дис­куссиям философских школ. В эту эпоху, когда создавались книги и философские теории, роль устного языка была велика; при записи речи письменные знаки подбирались в соответствии со звучащими еди­ницами речи. Циньский Ши Хуанди объединил государство с помощью военной силы. Следствием политического объединения было также культурное объединение страны, и предметом усилий Ши Хуанди была унификация языка и письменности. Однако территория страны была огромной, средства сообщения несовершенны, поэтому унификация языка оказалась невозможной.

С помощью «сожжения книг и зака­пывания конфуцианцев» и тому подобных методов он ускоренными темпами провел унификацию идеологии и унификацию письменности. Стиль сяочжуань — малая печать, — изобретенный Ли Сы, и был уни­фицированной «государственной письменностью». Если бы уровень понимания Ли Сы своих задач был бы несколько меньше, он мог бы, подобно финикийцам, адаптировавшим египетскую письменность, отобрать некоторое количество из великого множества странных зна­ков стиля гувэнь и сяо чжуань[124] и сделать их алфавитными знаками, мог бы исследовать фонетику родного языка и создать официально алфавитное письмо. Подумайте, какими бы тогда были китайский язык, культура, литература, и т.п.? Ли Сы не увидел этой возможности, и это имело следующие последствия.

Первое. Он отбросил язык, предоставив ему идти собственным путем, независимо от письменности, и тем самым создал разрыв между языком и письменностью, существующий вот уже две тысячи лет.

Второе. В то время пиктографический метод создания новых зна­ков был уже давно непригоден, поэтому после династии Цинь новые непрерьюно появляющиеся знаки больше не могли быть пиктограмма­ми, они представляли собой фонограммы, и если для какого-то слова не находилось специального иероглифа, то прибегали к заимствованию знака; если же такой иероглиф существовал, но оказывался забытым или был труден для начертания, то в таких случаях создавался новый с тем же звучанием, который тоже считался заимствованным. Для од- ного и того же слова в разных диалектах могли заимствовать разные иероглифы: так, для передачи одного и того же значения стали пользо­ваться многими знаками, что привело к затемнению смысла большин­ства из них. Таким образом в наше время китайская иероглифическая письменность оказалась самой трудной для изучения «национальной письменностью» во всем мире.

Третье. Когда сфера употребления письменности расширилась, знаки даже в стиле сяочжуань (малой печати) стали неудобны для начер­тания. Чэн Мао создал писцовый стиль лишу.

В период расцвета династии Хань было создано скорописное письмо цаошу — это было естественным результатом его практического использования независимо от того, кто именно его создал. К счастью, после династии Тан система госу­дарственных экзаменов для поступления на службу закрепила уставной стиль кайшу. Официально признавался только этот стиль, и никакие отклонения не допускались. Однако и в настоящее время существуют следующие стили начертания: чистый кайшу, синшу, синцао, цаошу, упрощенные начертания, простонародные начертания и т.п. — без числа, что и составляет в совокупности самую причудливую и трудную во всем мире во все времена «национальную письменность». Короче говоря: китайская письменность, общегосударственное «единое письмо», кото­рым мы располагаем в настоящее время, можно считать наследием «сожжения книг и закапывания конфуцианцев», проведенного Ли Сы, за нее мы должны также поблагодарить экзаменационную систему, вве­денную императорами прошлых эпох.

Множество графических вариантов, множество заимствованных знаков требуют столько времени для изучения, что упорный труд уча­щегося у окна в течение десяти лет оказьюается совершенно недоста­точным. Внешне все, конечно, унифицировано, но по существу — полная путаница и беспорядок. В точности как в нашей республике сейчас: разве у нас нет центрального правительства, но, спрашивается, объеди­нена она или еще не объединена? Поэтому унификация китайской пись­менности за последние две тысячи лет является обманом, который совершался и совершается нашим образованным классом, составляющим меньшинство общества. Она нужна этому классу для самоутверждения. Пусть в общении между собой эти люди извлекают пользу из унифи­кации письма, но это означает унификацию для верхушки общества и действительное вытеснение народных масс за пределы унификации.

Что же касается использования письменности народными массами, то здесь не только нет унификации, но они даже находятся на огромном расстоянии от «унификации», потому что фактически массы за всю свою жизнь не имели возможности воспользоваться письменностью, да она им и не нужна.

Так стоит ли говорить о какой-то унификации? Можно лишь пожалеть о том, что две тысячи лет назад властитель стра­ны и его министр упустили возможность создания алфавитного письма как раз в тот самый момент, когда письменность не была еще унифи­цирована, но стояла перед унификацией. Затем ситуация стабилизи­ровалась, культура постепенно развивалась, количество письменных памятников с годами росло все более, влияние китайского письма усиливалось и отход от него становился все труднее. В такой ситуации приходилось мириться с внешней унификацией, но по существу с от­сутствием унификации.

И поскольку все силы были направлены прежде всего на унифи­кацию письменности, объединение языка приносилось ей в жертву все две тысячи лет ее существования, что было крайне неразумно. Вот почему уже две тысячи лет как литературный и разговорный язы­ки звучат по-разному, как было еще до династии Цинь. Гуандун и Фуц­зянь — соседние провинции, но жителям этих провинций завести между собой разговор не легче, чем с иностранцем. Район Чаочжоу — Сватоу находится в той же провинции, что и район Гуанчжоу, но, когда жителям этих районов приходится слушать выступления северянина, им при­ходится пользоваться услугами двух разных переводчиков. Знающие английский язык пользуются вместо государственного языка англий­ским. Грамотные люди прибегают к переписке вместо устной речи.

Если бы не было писателей на байхуа периодов династии Мин и Цин, которые на пекинском диалекте создали несколько понравившихся публике романов, популярных во всем Китае, то и до сих пор простые люди так бы и не имели возможности узнать, что представляет собой общераспространенный «язык чиновников». Если бы не было пекин­ской оперы, которая повсюду выступала на театральных подмостках, вероятно, простые люди так никогда бы не смогли услышать, как звучит «язык чиновников» из Северного Китая. Неразвитость национальных чувств, убожество деревни, войны между отдельными частями страны трудно искоренить. Эти беды, мешающие управлению, угрожающие целостности государства, по большей части происходят от того, что внутри страны существуют языковые барьеры.

Вот почему последние тридцать лет многие общественные деятели сравнивают наше положение вещей с тем, что происходит в других стра­нах, и все как один высказываются за унификацию национального язы­ка. Мы еще раз тщательно пересмотрели историю прошлого и попыта­лись представить себе культуру будущего и поняли, что сейчас снова наступил подходящий момент для реформы письменности; нам нет смысла идти по пути Ли Сы, проложенному две тысячи лет назад, нет смысла отделять по-прежнему язык от письменности. Поэтому сейчас мы не можем не распространять чжуинь цзыму, не можем не пропаган­дировать алфавитное письмо, мы должны пользоваться ими с целью подлинной унификации национального языка.

Как следует понимать «неунифицирующую» унификацию государ­ственного языка? Унификация национального языка отнюдь не означает уничтожения всех местных диалектов, практически диалекты не могут быть уничтожены, они обусловлены исторически и в то же время ценны в литературном отношении. Насильственная унификация национального языка методом уничтожения диалектов будет выглядеть лишь как под­ражание мероприятиям, проведенным первым министром Ли Сы две тысячи лет назад, и в конечном счете не приведет ни к каким результа­там. Так называемый унифицированный государственный язык яв­ляется своего рода общим языком, с помощью которого народ всей страны выражает свои мысли и чувства: все могут, но никто не обязан говорить на нем; пословица справедливо утверждает: «Мандаринское произношение никогда не бьет по земляку». И хотя никто не обязан пользоваться национальным языком, тем не менее нужно, чтобы все на нем говорили, потому что все мы — китайцы, и не должно быть среди нас ни одного, при встрече с которым мы не могли бы вести беседу по-китайски. Этот общий язык не создан искусственно, он представ­ляет собой один из видов естественного языка.

Дело заключается не в том, чтобы удовлетвориться «языком чи­новников», который распространяют проза и драма на протяжении нескольких последних столетий, а в том, чтобы воспользоваться одним диалектом, реально существующим в современном обществе, т.е. диа­лектом Пекина. Пекинский диалект — это стандартный диалект, ко­торый представляет собой общий язык китайского народа, единый государственный язык всего Китая. В такой роли пекинского диалекта проявляется естественная тенденция, он не нуждается в принудительном распространении, потому что Пекин является центром в транспорт­ном, культурном, литературно-художественном отношениях, а стан­дартный язык, как правило, всегда бывает связан с перечисленными сферами человеческой деятельности. В дальнейшем его содержание может обогащаться, он может вовлекать различные диалектизмы и иностранные слова, включать также различную литературную фразео­логию и слова древнекитайского языка. Далее, его форма также может совершенствоваться, приобрести четкую логическую структуру, обога­титься прекраснейшими красками для словесного искусства. Это описа­ние выглядит как идеальный язык, однако в силу обстоятельств и требований времени в развитии пекинского диалекта в действительности отмечается эта естественная тенденция, поэтому благодаря своим свой­ствам пекинский диалект и используется в качестве стандартного языка. Таким образом, единый государственный язык представляет собой лишь стандартный диалект. Другие многочисленные неунифицированные государственные языки — нестандартные диалекты — по-прежнему будут существовать самостоятельно и развиваться свободно. Для этого

имеются два серьезных основания.

Первое—просвещение. В условиях обязательного обуче­ния дети всей страны не могут обойтись без стандартного языка как отдельного предмета. Пусть в захолустной деревне, в городке, отрезан­ном от путей сообщения, нет возможности говорить на прекрасном пе­кинском диалекте, но при этом все же остается возможность писать алфавитным письмом на государственном языке, возможность читать книги, написанные на государственном языке. Это и означает унифи­кацию.

Народные массы, которые не могут получить обязательного обра­зования, насчитывают примерно 400 с половиной миллионов. Их жиз­ненные перспективы требуют лишь знакомства с начальными научными знаниями, они нуждаются в воспитании их гражданских чувств, в удо­влетворении и утешении от массовой литературы. Мы должны предо­ставить им все это. Китайские иероглифы — традиционное средство пись­ма, которое может быть использовано вместе с чжуинь цзыму, указы­вающим чтения. В случае если же иероглифы не могут быть использо­ваны, то это означает, что люди не обязательно должны учить устный стандартный государственный Язык, а с помощью алфавита чжуинь цзыму они могут писать на своем собственном привычном диалекте. Здесь следует стремиться лишь к просвещению в формах, доступных для этих слоев общества, а не к изменению их речи. Это называется неунификацией. Такая неунификация непосредственно связана с уни­фикацией, потому что, несмотря на различие используемых языков, алфавитное письмо для их обозначения остается единым. Если такое письмо приживется, это означает его жизнеспособность. Если люди научатся писать на диалектах, это означает, что они смогут читать также и на государственном языке. Таким образом, при кажущемся различии в действительности получается полное сходство.

Второе — литература. Литература на государственном язы­ке представляет собой учебный материал, который используется в на­чальных и средних школах всей страны; она является тем великим путем, который должны неустанно прокладывать писатели, а также единственным посредником, благодаря которому китайская литера­тура, взявшись за руки с мировой литературой, выйдет на литературную сцену. И это называется унификацией.

Народные песни за три предшествующих тысячелетия собраны в трехстах книгах. Пройдя этапы юэфу, стихов ши, стихов цы, драма­тических арий и т.д., они пришли в наши дни; они в действительности представляют собой ядро нашей литературы. И, хотя многие из народ­ных песен дошли до наших дней и пользуются повсеместным распро­странением, все они прошли крещение разговорным языком. Однако такие произведения, как песни на диалектах У или напевы на диалекте

Юэ, не только способны дать своего рода эстетическое удовлетворение и утешение людям этих ареалов, но снискали бы также одобрение и восхищение писателей во всем Китае и за его пределами.

Мы также должны заняться дальнейшим собиранием песен, их редактированием и провести в этой области соответствующую реформу и пропаганду. Раз можно наблюдать народные обычаи, значит, можно и реформировать их. Это не только связано с духом национальной ли­тературы, но также может быть использовано в качестве действенного средства для просвещения простого народа. Кроме песен, следует со­брать все народные предания и легенды. И если в алфавите чжуинь цзыму окажется недостаточно букв для обозначения звуков в диалек­тах, то следует к записям привлечь «дополнительные буквы» (в даль­нейшем переименованные в «знаки для диалектных звуков»), а в спе­циальных исследованиях можно пользоваться знаками фонетической транскрипции. Все это нужно для того, чтобы в деталях выяснить как жанровые и стилистические особенности, так и духовный облик лите­ратуры на диалектах. И это «неунифицируемое».

«Неунифицируемое» имеет прямую связь с «унифицированным», так как успех литературы на государственном языке определяется тем, как она воспринимает лучшие черты диалектной литературы. Поэ­тому при кажущемся различии между литературой на национальном язы­ке и литературами на диалектах в действительности получается полное сходство. Кроме того, не стоит специально упоминать о том, что к кон­кретным материалам различных диалектов филологи должны обра­щаться для реконструкции древней фонетики, а социологи для изу­чения этнографии. Короче говоря, единый государственный язык пред­ставляет собой своего рода стандартный диалект, неунифицированные диалекты представляют собой много отдельных государственных язы­ков. Каждый из них имеет свое назначение, они помогают друг другу. Это и называется неунифицирующей унификацией государственного языка.

Что такое так называемое «распространительное» распростране­ние национального языка? Во всех странах в основе добродетели наро­да и его силы лежат знания народа. Древние говорили: «И миллион невежд все равно что никого». Мы желаем, чтобы народ обладал зна­ниями, а не состоял из невежд. Наша цель не будет достигнута, если мы будем полагаться только на образованное меньшинство, которое выполняет все основные общественные функции. Письменность явля­ется единственным средством для того, чтобы распространять знания, просветить народ, дать большинству возможность не слишком отстать от своего времени, не оставить их в полном неведении о мире. Во-пер­вых, обучение письму должно получить распространение, и потому само письмо должно быть простым и доступным; вочвторых, письмо должно быть жизнеспособным и потому практичным. Сложные и запутанные иероглифы совершенно непригодны, так как не удовлетворяют требо­ваниям простоты и доступности письма. Эта громоздкая китайская письменность, которая никогда не сотрудничала с языком, совершенно неэффективна и поэтому нежизнеспособна.

В последние годы энтузиасты народного просвещения активно проводят кампанию ликвидации неграмотности, но, к сожалению, они все идут на поводу китайской письменности! Необходимо глубоко осознать, что китайская письменность — это невозвратимое прошлое двухтысячелетней давности. Поэтому нужно решительно реформировать ее с тем, чтобы обеспечить должные масштабы обучения письму, а не просто ориентироваться на существующее положение вещей и считать без всякого на то основания китайскую иероглифическую письменность подходящим оружием просвещения народных масс. В противном слу­чае можно ее распространять и десять, и двадцать, и даже пятьдесят лет; глаза простого народа открываются, но и с открытыми глазами он останется слепым.

Что же делать? Собственно говоря, обучить письму — это значит передать народным массам средство письма, пробудить в нем интерес к занятиям, развить его чувства. Если обучать народ китайской письмен­ности постепенно: сегодня три-четыре, завтра пять-шесть знаков — даже в пределах определенного периода времени, — это будет для него тяже­лой нагрузкой. Даже если довести учащихся до завершения курса, то окажется, что наша цель состояла лишь в том, чтобы научить их раз­бирать вывески магазинов, писать простейшие счета, письма из несколь­ких фраз, оформлять долговые расписки. Если эффективность обучения письму поднимается лишь до такого уровня, то, откровенно говоря, все обучение простого народа, обязательное начальное образование следует сразу же ликвидировать. Ни в одной стране мира обучение, проводимое с такими большими усилиями, не дает столь ничтожных результатов.

Да, люди не могут прочитать вывеску, не могут выписать счет, не могут написать письмо, выписать долговую расписку, но у них имеются свои пути решения этих проблем, зачем же «учить ученого»? Минималь­ным условием обучения письму является предоставление людям воз­можности расширять свои знания, развитие их чувств. Если же это недостижимо, то обучение письму неэффективно и, следовательно, бес­полезно. Если в настоящее время опираться на иероглифическую пись­менность, то эти цели не могут быть достигнуты ни при каких обстоя­тельствах.

Так, например, когда простой народ в Пекине идет в «книжную чайную» развлечься, он получает «наставления через уши», а не через зрительное восприятие. Если же попытаться взять наиболее популяр­ную среди широких масс литературу типа «Судебные дела» или «Пять благородных разбойников» и внимательно исследовать их способность читать, то обнаружится, что он знает несколько десятков иероглифов и практически читать не может, а те, которые считаются знатоками, чи­тают с пятое на десятое и смысл прочитанного понимают нечетко. Оче­видно, что простым обучением китайской письменности делу не помо­жешь.

Обычно процесс чтения проходит от звучания к пониманию, а для чтения китайской письменности требуется сначала запомнить множе­ство сложных и запутанных знаков. Суть принципа «от звучания к по­ниманию» состоит в том, что в мозгу заложен естественный язык, состав­ляющий основу восприятия, однако в случае китайской письменности из-за чрезвычайной сложности каждого отдельного знака нельзя изба­виться от привычки сокращать и упрощать каждую фразу, нельзя во всех деталях передать естественный язык. Мы все упражнялись в китай­ской письменности несколько десятков лет, чтобы сделаться людьми пишущими, поэтому не можем чувствовать ее недостатки в полном объеме. Если же действительно думать о простом народе, то нечего пытаться насильно распространять явно устаревшую письменность; будет лучше, если она не будет распространяться.

Согласно прошлогоднему докладу всемирного комитета по обра­зованию, статистика неграмотности выглядит следующим образом: Англия-3%, США-5%, Франция-4%, Япония - 6%, а Китай-80%. Хотя в Китае и не было детального обследования, однако обучение письму вообще распространено мало. Пусть, скажем, умение написать фамилию и имя будет считаться признаком грамотного гражданина, однако начертание фамилии и имени средствами китайской письмен­ности составляет знание трех или четырех иероглифов. Даже умение читать вывески, писать счета и т.п. далеко не соответствует тем усло­виям, которым должно удовлетворять обучение грамоте. Поэтому китайская письменность на протяжении всей двухтысячелетней истории была олицетворением монополии на образование аристократии шэныш и людей ученого сословия. Простой народ мог лишь «не знать, не ведать, повиноваться императорским законам» и он вполне мог так существо­вать в эпоху, когда Китай был отгорожен от внешнего мира, а до стрем­ления народа к знаниям никому не было дела.

В настоящее время ситуация коренным образом изменилась — без народного разума никак не обойтись; он составляет основу всех свер­шений. Собственно, китайские иероглифы являются средством письма, которое никогда не имело всенародного распространения. При обяза­тельном распространении они останутся старой рухлядью, письменно­стью, которая требует многих усилий, но приносит мало пользы. Поэто­му мы должны принять решение о коренном преобразовании иерогли-

фической письменности, создать для стандартного национального языка такую письменность, где будет воплощен принцип единства языка и пись­менности. Все те, кто проходит обязательное обучение, должны будут в очень короткий срок усвоить эту «письменность для национального языка», после чего они смогут читать книги и газеты без всяких затруд­нений, всю жизнь расширять свои познания, имея к этому стимул до самой старости.

В соответствии с параллельными принципами унификации и неуни- фикации, изложенными выше, повсюду следует создавать «диалектные иероглифы», с тем чтобы дать возможность простому народу в письмен­ной форме познакомиться с достопримечательностями родного края с целью расширения знаний. Для тех, кто умеет пользоваться китайски­ми иероглифами, «письменность для национального языка» и «диалект­ные знаки» по-прежнему могут сосуществовать с китайскими иерогли­фами и даже могут быть подспорьем для последних.

Некоторые боятся, что, после того как будут созданы диалектные иероглифы, китайская письменность утратит свои унифицирующие свойства, и считают, что лучше оставаться в пределах существующей китайской письменности. Однако они не правы, потому что «письмен­ность для национального языка» — это единая для всей страны письмен­ность, которая создается на смену китайским иероглифам, единая по начертанию и по передаваемому звучанию, а ее унифицирующие свойства < совершеннее по сравнению с существующим китайским письмом, ее наличие — гарантия единства письменности. Чего же бояться?

Китайской иероглифической письменности присущи унифицирую­щие свойства, однако ей крайне недостает способности к широкому распространению. Поэтому мы предоставим ей свободу существования, но она уже не будет основным средством письма в стране. Вот почему в целях пробуждения народного разума, в целях распространения куль­туры мы не можем не обратить внимания на методы, за которые выска­зывались такие просветители, как Ван Чжао и Лао Найсюань двадцать лет назад, и на старые документы, поданные Цзянь Цянем и Янь Фу в Совещательный совет в конце династии Цин. В них содержалась реко­мендация активно пропагандировать распространение . алфавитного «письма для национального языка», имея в виду действенное развитие обучения грамоте.

Как следует понимать «нераспространительное» распространение национального языка? Распространение национального языка отнюдь не ставит своей целью ликвидацию традиционной китайской письмен­ности, как это было указано при рассмотрении проблемы единства национального языка, оно также не имеет в виду уничтожение различ­ных диалектов. Китайская иероглифическая письменность не может быть ликвидирована; вместе с иньской. письменностью на костях, пись-

мом на бронзовых сосудах, знаками великой и малой печати, писцовы­ми знаками и другими видами письма она завещана нам древней куль­турой и дошла до наших дней. И поскольку мы принадлежим к китай­ской нации, мы должны усвоить культуру, оставленную нам нашими предками. Что же касается современной китайской письменности, она исторически к нам ближе, и, естественно, она для нас важнее, чем вариан­ты письменности, существовавшие до стилей чжуань великой, малой печати и писцового письма лишу. Однако все должны ясно осознавать ее место в современной культуре, ее значение для культуры прошлого и поэтому бремя современной культуры не следует перекладывать на ее плечи. Тем более нельзя допустить, чтобы она несла культуру в народные массы.

Если мы хотим нести современную культуру в народные массы, следует специально заботиться о молодых и крепких носильщиках, т.е. о новой письменности для национального языка, и именно ее сле­дует «распространять». Китайская иероглифическая письменность сослу­жила большую службу китайской культуре, снискала всеобщее уваже­ние, и нашему народу остается только предоставить ей достойную пен­сию и пригласить на почетную должность советника высокого ранга.

Теперь о конкретных путях использования иероглифической пись­менности. Из программы начальной и средней школы нельзя исключить историю нашей страны — и это является одним из оснований для пре­подавания китайской иероглифической письменности. Нельзя не про­честь великих мастеров прозы и поэзии прошлого в подлиннике — в этом состоит другое основание для преподавания китайской иерогли­фической письменности. Нельзя не знать историю и происхождение языка и письменности нашей страны — и это тоже является основанием для официального преподавания китайской иероглифической пись­менности; учащиеся иногда должны наводить справки в библиотечных книгах, прошитых шелковыми нитками — и это тоже является основа­нием для практики в изучении китайской иероглифической письмен­ности и древнего языка (вэньяня).

Несмотря на то что в будущем повсеместно распространится новая письменность для государственного языка, возможностей для изучения китайской иероглифической письменности будет по-прежнему доста­точно, и при этом результаты обучения — можно с уверенностью ска­зать — будут большими по сравнению с успехами современных юношей, тратящих годы на одоление китайской иероглифической письменности.

Почему же? А потому, что китайская письменность и древний язык могут развернуть свои достоинства только лишь в условиях «нерас­пространения»; смертельным ударом для нее является то, что наши современники принуждают ее к «распространению». В результате у мо­лодых людей со средним и даже более высоким образованием белые знаки пестрят на каждой странице, а погрешности стиля обнаруживают­ся повсюду; если посмотреть на них глазами старшего поколения — ошибки на каждом шагу.

Если же молодежь с первых дней пребывания в начальной школе начнет основательно усваивать новую письменность для подлежащего распространению государственного языка, то ясная и точная письмен­ность, используемая в общественной жизни, уже в средней школе не составит проблемы для нашего молодого поколения. После этого, воо­ружившись критическим методом, наша молодежь приступит к изу­чению всех областей знания, связанных с иероглифической письмен­ностью. Благодаря этому изучающие гуманитарные науки смогут глуб­же проникнуть в их сокровищницы, а изучающие естественные науки также без труда получат соответствующие знания по истории и культуре родной страны.

Таким образом, застарелые болезни белых знаков, пестрящих на каждой странице, и неясного литературного языка вэньянь, которые поражают более всего молодых людей и более всего печалят стариков, можно без труда и радикально излечить. Почему? Если гражданам Китая не будет нужно пользоваться белыми знаками, то откуда они возьмутся? Если, в сущности, им не будет нужно пользоваться этим языком, то зачем тогда говорить о его ясности? Оказывается, что все это не нужда­ется в распространении! И поскольку мы не будем стремиться к их распространению среди большинства, они будут специальным средством общения для меньшинства. Лучше вообще не писать иероглифы, но если писать, то без единого белого знака, лучше вообще не писать на литера­турном языке вэньянь, но если писать, то писать понятно — как это было бы хорошо!

Теперь обратим внимание на следующие два обстоятельства.

Первое — иероглифы и древний гувэнь неразделимы как пред­мет и его тень. За последние 7-8 лет широко распространился литера­турный язык байхуа. Конечно, распространять его несколько легче, чем литературу на древнем гувэне, продвижение вперед несколько об­легчилось, поэтому байхуа, конечно, достиг довольно больших успехов и в обществе и в культуре. Однако создана ли настоящая литература на байхуа? И есть ли надежда на ее создание в будущем? Скажем просто: в эпоху, когда китайская иероглифическая письменность является средством распространения национального языка, настоящая литера­тура на байхуа никак не сможет создаваться.

В настоящее время так называемая литература на байхуа представ­ляет собой произведения, написанные языком, сделавшим шаг вперед от древнего гувэня; необходимо при помощи бамбукового шеста дли­ною в сто чи сделать еще один шаг вперед, и тогда литература, написан­ная алфавитной письменностью, будет творческой литературой, создаю­щей новую эпоху и порвавшей с древним языком гувэнь. Китайская письменность и древний гувэнь связаны как предмет и его тень; таким образом дело обстояло на протяжении всего пути их развития. Итак, рафинированный древний гувэнь специально предназначен для того, чтобы подчеркивать достоинства китайской иероглифической пись­менности, а иероглифы с их неограниченными возможностями — для того, чтобы передать красоты древнего гувэня.

Создавая литераууру на байхуа, мы принимаем в наследство неу­добную иероглифическую письменность. «Ручка не подходит к инстру­менту», — так говорили в старину. Увы, мой стиль в этой статье весь­ма несовершенен — так и не сумел избежать повторений и длиннот.

Однако, если бы я мог изложить с кафедры содержание моей статьи с точным произношением звуков и подлинными тонами пекинского диа­лекта, моя аудитория, вероятно, дослушала бы меня до конца. Но если бы я стал читать ее письменный текст слово за словом, то мои слуша­тели, которые могли бы прочесть этот текст одним духом про себя, почувствовали бы в этих длинных многословных предложениях, абза­цах и периодах что-то очень тоскливое. Исключение составляли бы лишь те из них, кто специально интересуется национальным языком, или те, кто обладает специальными навыками чтения и слухового вос­приятия байхуа. Что же касается просто грамотных людей, то даже в том случае, если им будут известны все иероглифы в моей статье, они будут их читать, но не понимать.

Таким образом, я могу предложить справедливое решение проб­лемы: причина непонимания наполовину состоит в том, что сочинение написано плохо, наполовину в том, что иероглифическая письменность сама по себе не годится, она по природе своей непригодна для передачи литературного языка байхуа, она непригодна также для передачи совре­менного разговорного языка, она неотделима от древнего гувэня, как тень от предмета. В научной и художественной литературе на байхуа уже обнаружились слабые места. Если же начать пользоваться иероглифи­ческим письмом, для записи разговорной речи, пьес и т.д., то здесь труд­ности встретятся на каждом шагу, а при чтении записанного этих труд­ностей еще больше.

Возьмем практические вопросы письма; отчего древний гувэнь сейчас кажется таким лаконичным и содержательным, чистым и стро­гим? Оттого, что современный байхуа не может удовлетворить людей. Китайские иероглифы не могут быть сразу отправлены в отставку, следовательно, и древний гувэнь время от времени возвращается. И до тех пор, пока китайская иероглифическая письменность будет «распро­страняться», литература на байхуа будет постоянно переходить на лож­ный путь «нераспространения». Поэтому, если мы хотим распространять литературу на байхуа, нам не следует распространять китайскую иеро­глифическую письменность. И это очень важно.

Второе. Иероглифы и наука также не подходят друг другу — «ручка не подходит к инструменту». Как в области естественных, так и в об­ласти гуманитарных наук — везде не хватает хороших переводных произведений. Специалисты в соответствующих областях читают свою литературу в подлинниках и редко полагаются на переводы. Если где- нибудь вдруг появляется естественно-научное открытие, его назва­ние следует записывать в китайском тексте иностранным словом, и никогда впредь не рекомендовать создание китайских калек.

Здесь некоторые указывают на г-на Янь Юлина (Янь Фу), утвер­ждая, что его вклад в это дело был особенно велик. Все так, но тем не менее нужно четко представлять реальное значение Янь Фу. Среди его переводов были труды самого различного содержания: по философии, логике, социологии, политике, экономике и другим наукам. К счастью, удельный вес его переводов оказался невелик, и у него не нашлось последователей, иначе все получилось бы точно так же, как в эпоху династии Цзинь и Тан, когда огромное количество буддийских канонов было переведено в очень специфическом стиле, например с четырех­сложными ритмическими группами. В наше время такой стиль пере­водов создал бы опасность появления литературы необычайной трудно­сти.

Поэтому «передача сути» — переводческий метод Янь Фу — пред­ставляет собой лишь расширение сферы применения нашего древнего гувэня. Если бы в дальнейшем переводчики специальных научных трудов стали подражать ему, то, во-первых, эти переводы были бы непонятны­ми, а во-вторых, там использовались бы приемы словесной эквилибрис­тики в тех случаях, когда текст не был понят до конца, — переводить может любой, лишь бы стиль был хороший.

Другой вид порочной практики перевода состоит в том, что делали авторы тунчэнской группировки при подражании поэтам эпохи Сун — бессмысленное заимствование отдельных деталей стиля с частичными изменениями, и все это выдавалось за самостоятельные сочинения. В действительности же подлинный облик и специфические достоинства суйской поэзии при этом пропадали без следа. Итак, введение в Китай подлинных научных знаний путем переводов и иностранных языков было бы безнадежным делом. К счастью, все обстоит не так. В последнее время переводчики, пользующиеся языком байхуа для переводов науч­ных трудов, за исключением новичков, некоторых новичков, еще не нащупавших верного пути, непонятное в оригинале переводят непо­нятно из-за того, что в байхуа нет средств для словесной эквилибристи­ки и нет возможности спрятать невежество, а их дословные переводы представляют собой китайские слова, расставленные в порядке слов оригинала.

В этих случаях на первый взгляд кажется, что байхуа не помогает. В действительности же именно это является его достоинством, потому что байхуа правдивей, чем древний гувэнь. Ошибочные переводы на гувэне способны ввести в заблуждение читателя, любящего читать на гувэне, ошибочные переводы на байхуа способны обмануть только самого переводчика. Поэтому всех, кто пользуется китайскими иеро­глифами для записи переводов научных трудов, не мешает предупре­дить осторожней — это занятие потребует многих усилий и не приведет к добру.

Имеющие соответствующий уровень подготовки по гувэню, ко­нечно, любят читать переводной гувэнь Янь Фу, те же, кто имеет соот­ветствующий уровень подготовки в иностранных языках, конечно, будут читать оригинальный текст. Гладко написанное произведение на байхуа не может избежать шероховатостей стиля; что уж говорить о научном труде на байхуа со строгими и сложными предложениями! Однако при более детальном изучении этого вопроса оказывается, что китайские иероглифы и здесь портят дело. Если бы не это, почему строгие и слож­ные предложения научного стиля, которые могут укладываться в голове столь удобно, не могут быть столь же удобно записанными?

Передача научных терминов средствами китайской иероглифи­ческой письменности всегда была сопряжена с неудобствами; не стоит говорить, насколько удобней были бы прямые фонетические заим­ствования. Лучше всего в данном случае было бы дождаться успеш­ного введения новой письменности государственного языка гоюй, и только после этого в массовом масштабе приступить к изданию пе­реводов научных трудов. В этом случае научные термины в форме фонетических заимствований естественным путем ворвутся в язык переводов. При этом старые кальки и новые заимствованные слова перемешаются между собой. Это будет, действительно, время великой путаницы.

И если сейчас нам навязывают иероглифы для переводов естест­веннонаучных текстов, то есть только два пути спасения: чем ослаб­лять влияние переводных книг, написанных иероглифической пись­менностью, лучше уже сразу отказаться от иероглифов и писать естест­веннонаучные труды прямо на иностранных языках в качестве сред­ства распространения. В настоящее время это уже становится прак­тикой. Пожалуй, наши иероглифы так в конце концов и не увидят «гос­подина Науку»; в мире естественных наук они потерпят первое по­ражение.

Однако язык нашей страны отнюдь не жаждет погибнуть вместе с иероглифами. Так быстрее же создадим новое письмо для государ­ственного языка, чтобы поскорее занять этот плацдарм! И это предло­жение заслуживает внимания. Короче говоря, прежде всего нужно по­просить иероглифы исчезнуть из «сферы новой литературы» и навсегда ограничить их древним гувэнем; далее следует ясно осознать, что иеро­глифы не должны ворваться в «сферу естественных наук» и поэтому их не надо туда втягивать.

Кроме того, мы стремимся к распространению государственно­го языка. Это значит, что нам следует поместить иероглифы на соот­ветствующее место, т.е. в историю и в древнюю литературу, с тем что­бы они действовали в пределах этой сферы, и здесь они могут суще­ствовать вечно. Иероглифы как средство письменного общения не могут распространяться всенародно: чем шире они распространятся, тем быстрее они погибнут. С одной стороны, они не могут распрост­раниться среди простого народа, с другой — они также не должны быть распространены в науках за пределами их естественной сферы. И на­конец, заключение: средствами общения, подлежащими распростра­нению, являются единый устный государственный язык, письменность государственного языка, литература на государственном языке; сред­ством общения, не подлежащим распространению, являются китай­ская иероглифическая письменность и древний гувэнь. От их разделе­ния обе стороны выиграют, от их соединения — обе пострадают. В ре­зультате, сумев разделить функции, они смогут сотрудничать. Это и называется «нераспространительное распространение государственного языка».

Обобщая эти два основных принципа и четыре главных положения, определим их основное содержание:

1) Единство объединение — распространение алфавита «чжуинь

национального цзыму», распространение национального языка

языка гоюй и литературы на национальном языке

необъединение — введение дополнительных букв в алфавит «чжуинь цзыму», исследование диалек­тов, усовершенствование диалектной литературы.

2) Распростра- распространение — пропаганда письменности для

нениенацио- национального языка гоюй, повышение эффектив-

нального ности образования для простого народа с целью

языка углубления «мудрости народной»;

не-распространение — отведение соответствующего места для китайской письменности и литературе на гувэнь, снятие препятствий на пути распростра­нения образования и воспитания и сохранение тем самым древней культуры.

Мы собственными глазами видим трудные условия жизни народа, отчаянное положение нашей страны, поэтому особенно глубоко можем понять слова Мэн Цзы: для лечения болезни, которая длится семь лет, требуется полынь, которая росла три года; если не держать ее про запас, в нужное время ее не будет никогда. Поэтому признание приведенных выше двух основных принципов и четырех главных положений, несом­ненно, очень важно для страны и служит делу, которое может ее спасти, поэтому мы созываем и пропагандируем всекитайский конгресс дви­жения за национальный язык.

Династия

Ся

Шан Инь

Зап. Чжоу

Вост. Чжоу

Чуньцю

Чжаньго

Цинь

Зап. Хань

Вост. Хань

Троецарствие

Зап. Цзинь

Вост. Цзинь

Шесть династий

Суй

Тан

Пять династий

Сев. Сун

Ляо

Цзинь

Южн. Сун

Юань

Мин

Цин

Время правления

2205-1766? до н.э

1766-1122?

1122-771

770-249

722-475

414-210

221-207

206—25 г. н.э.

25-220

220-265

265-316

317-420

386-589

581-618

618-907

907-923

906-1127

916-1125

1115-1234

1127-1279

1279-1368

1368-1661

1644-1911

Ван Ли. Части речи

стр. 38. Статья Ван Ли «Части речи» является его последней публикацией по этой проблеме, где он излагает ее состояние к началу 80-х гг. Статья показывает, что проблема частей речи решена в китайском языкознании в традиционном духе: классификация слов по их семантическим, синтаксическим, морфологическим признакам. Во время дискуссии о частях речи в китайском языке Ван Ли склонял­ся к морфологическим критериям для их различения: «прежде всего следует при­бегнуть к морфологическим критериям (если морфология имеется) — эта морфо­логия включает в себя как словоизменение, так и словообразование» (см. всту­пит. статью к наст, сб.). В этой статье он не упоминает о форме и говорит только о значении и функции слова в предложении. В целом, китайские лингвисты едино­душны в том, что слова китайского языка вполне поддаются объединению в клас­сы по функции и значению. Однако за пределами языкознания можно встретить весьма критическое отношение к достижениям науки о китайском языке. «Проб­лема частей речи обсуждалась 50 лет, и это обсуждение не принесло никаких резуль­татов. Однако большинство нашего общественного мнения склоняется к тому, что части речи объективно существуют в китайском языке, что при изложении грамматики нельзя обойтись без них, и чтобы его обеспечить, выделение частей речи следует проводить, опираясь на несколько критериев. ... Традиционные китайские лингвисты говорили только о предложениях и словосочетаниях, но никогда не упо­минали о членах предложения, присущих индо- евро пейс ким языкам. Система грам­матики китайского языка, которую создал Ма Цзяньчжун в подражание европей­ским языкам, уже более 80 лет ведет нашу науку о китайском языкознании околь­ным путем. Сегодня пора вернуться на тот путь, по которому должны пойти ис­следования по китайскому языку» (Ц и Г у й я н ь. Ханыойды цзибэнь синчжи цзи ци юйфа фаньчоу (Основная сущность китайского языка и его грамматические ка­тегории. - «Шаньси дасюэ сюэбао», 1986, № 4).

стр. 41. Наречия китайского языка делятся на две группы. Одну из них со­ставляют наречия, которые относятся к предложению в целом, вторую - наречия, которые относятся непосредственно к сказуемому. Наречия, относящиеся ко вто­рой группе, представляют собой, по Драгунову, полуслужебные слова, которые в предложении выступают как в лексической, так и грамматической функции. (Драгунов А. А. Исследования по грамматике современного китайского язы­ка. М.-JL: Изд-во АН СССР 1952, с. 205 - 208). Ввиду того, что наречиям цзю, бянь, цай наиболее свойственна не знаменательная, а служебная функция, С. Е. Яхонтов называет их служебными наречиями (Яхонтов С. Е. Образование сложнопод­чиненного предложения посредством служебных наречий в современном китай­ском языке. - «Ученые записки Института востоковедения», т. IV, 1952, с. 379- 409).

стр. 43. В своей грамматике китайского языка Чжао Юаньжэнь строит иерар­хическую структуру частей речи таким образом, чтобы по поводу каждого класса в отдельности можно было бы высказывать определенное содержательное суждение. Так, например, имена он делит на несколько подклассов. В то же время имена, местоимения и номинативные словосочетания китайского языка он сводит в сверх­класс субстантивов, потому что они в предложении могут выступать в качестве подлежащего и дополнения и иметь определения. Глаголы и прилагательные он сво­дит в сверхкласс предикативов или глаголов в широком смысле слова, потому что все они могут выступать в предложении в качестве сказуемого и иметь определе­ния, выраженные наречиями (Chao Yuen Ren. A Grammar of spoken Chinese. Berkeley-Los Angeles-London: University of California Press, 1970, p. 503 - 504. В целом его классификация частей речи китайского языка соответствует их класси­фикации у А. А. Драгунова (Драгунов А. А. Цит. соч., с. 7-15).

стр. 43. В «Исследованиях по грамматике современного китайского языка» А. А. Драгунов писал, что «предикативный характер числительно-предметных сло­восочетаний, равно как и их тесная связь с категорией предметности, в китаевед- ной литературе так и остались невскрытыми, а синтаксические особенности числи­тельных не только не были объяснены, но в сущности, даже не были и зарегистри­рованы» (Драгунов А. А. Цит. соч., с. 184).

стр. 44. Проблема служебных слов непосредственно связана с представления­ми о типологической характеристике китайского языка. В 40-е и 50-е гг. многие ав­торы грамматик стремились подчеркнуть сходство китайского языка с другими языками, поэтому охотно пользовались грамматической терминологией типа суф­фикс, префикс, корень и т.п. В трудах китайских структуралистов эта термино­логия обычно не используется. Независимо от их морфологических свойств, а так­же независимо от того, на какую часть знаменательного слова они ориентированы — на начало или конец, все служебные морфемы, примыкающие к знаменательным, называются просто служебными морфемами.

стр. 47. Проблема принадлежности слова китайского языка к определенному грамматическому классу решалась по-разному в разные периоды исследования ки­тайского языка. Наиболее ранним было решение, согласно которому слова китай­ского языка вообще невозможно разделить по частям речи. Свое грамматическое значение - т.е. принадлежность к лексико-грамматической категории - слова ки­тайского языка могут получить только в контексте (Ма Цзяньчжун) или в пред­ложении (Ли Цзиньси). Однако в 40-х и 50-х гг. возобладала точка зрения, согласно которой слова китайского языка можно распределить по категориям уже в слова­ре. Эта точка зрения принята и во «Временной системе». Однако слова китайского языка довольно легко выступают в тексте в функциях различных частей речи. Это свойство слов современного китайского языка описал Ли Цзиньси в своей грамма­тике. В настоящее время все исследователи китайского языка согласны с тем, что слово китайского языка не привязано достаточно прочно к одной определенной категории. Речь идет только о том, как объяснисть это явление, и о том, какое грамматическое значение признать основным. При статистическом подходе к проб­леме исследователи обращают внимание прежде всего на распространенность упо­требления слова в определенном грамматическом значении. При функциональном подходе существенное значение имеет даже сама возможность выступить в функ­ции разных классов слов. Задача исследователя в этом случае состоит в том, чтобы

описать условия и результаты этого перехода независимо от того, насколько часто он имеет место. Ван Ли придерживается статистического подхода к проблеме.

стр. 48. В современном китайском языке существительное в функции опреде­ления к глаголу не употребляется. Однако оно может употребляться в функции оп­ределения к прилагательному. В национальном языке путунхуа существительные в этой функции употреляются главным образом в составе устойчивых сочетаний типа сюэбай ‘белоснежный’, бинлэн ‘холодный, как лед’ и т.п. В некоторых диалектах группы гуаньхуа существительное регулярно используется как определение к при­лагательному. Так, в диалекте Линьфэня провинции Шаньси степень проявления признака, выраженного прилагательным, можно обозначить с помощью именной морфемы, которая непосредственно указывает его величину: ли да ‘большой, как груша’, ли сяо маленький, как груша’, хуа хун ‘красный, как цветок’, цзао тянь ‘сладкий, как финик’ (Тянь Сичэн. Линьфэнь фанъянь юйфа ды цзигэ тэдянь (Некоторые особенности грамматики диалекта Линьфэня). - «Юйвэнь яньцзю», 1981, №2, с. 140).

стр. 50. Ван Ли имеет в виду большую статью Чжу Дэси, Лу Цзявэня, Ма Чжэ- ня «К вопросу о номинализации глаголов и прилагательных», где приведена под­робная аргументация против трактовки номинализации во «Временной системе» (Чжу Дэси, Л у Цзявэнь, М а Чжэнь. Г уаныой дунцы синжунцы минъухуа ды вэньти (К вопросу о номинализации глаголов и прилагательных). - «Сяньдай ханьюй юйфа яньцзю». Бэйцзин, 1985). По мнению авторов этой статьи, сторонники теории номинализации не отличают широкое понятие предметности, имеющее прямое от­ношение к референции слова, от грамматического значения предметности, прису­щего существительному как части речи.

стр. 52. Ван Ли имеет в виду гипотезу Гао Минкая, который высказал ее впер­вые в 1944 г., а затем вернулся к ней в 1955 г. в связи с проблемой исторической преемственности в грамматике китайского языка (Гао Минкай. Ханьюй гуйдин- цы «ды» (Определительная служебная морфема ды в китайском языке). - «Хань- сюэ», 1944, № 1, с. 57 - 78; его же. Лунь ханьюй юйфады лиши цзичэнсин (Об исторической преемственности грамматики китайского языка). - «Бэйцзин дасюэ сюэбао», 1955, №7, с. 171.

стр. 52. Ван Ли имеет в виду известную статью Чжу Дэси «О морфеме ды», перевод которой помещен в настоящем сборнике, где эта морфема рассматривает­ся независимо от связей со знаменательной морфемой, к которой она относится. Такая трактовка совершенно оправданна в рамках теоретического исследования, но вряд ли необходима для практической грамматики. В разговорном языке мор­фема -ды образует синтагматическое и просодическое единство со словом, словосо­четанием, предложением, которое она оформляет. Поэтому трактовка ее как суф­фикса представляется вполне оправданной. Формальным возражением против та­кой трактовки может послужить то обстоятельство, что -ды оформляет не только слова, но также словосочетания и предложения.

Фу Цзыдун. Функция и позиция слова

стр. 58. Автор статьи «Функция и позиция слова» является сторонником ин­туитивного семантического подхода к грамматике китайского языка, мало извест- ного советским лингвистам. Связка ши ‘быть’ современного китайского языка, строго говоря, глаголом не является и происходит от указательного местоимения древнекитайского языка ши ‘этот, это’. Этимологически связочные предложения китайского языка построены по типу русских предложений Кислород - это газ. Фу Цзыдун подходит к проблеме с противоположной стороны. Последовательность «существительное - связка - существительное» он трактует по аналогии с после­довательностью «существительное — глагол - существительное», поэтому именная часть связочного сказуемого оказывается у Фу Цзыдуна дополнением при связке, которую он характеризует как неполный переходный глагол.

стр. 59. Фу Цзыдун считает, что способность глагола сюаньцзюй ‘выбирать’ управлять многими словами в предложении может быть описана с помощью отне­сения его к неполным переходным глаголам, которые по концепции Фу Цзыдуна требуют примыкающего дополнения - в нашем случае: цзо лао мо дайбяо ‘стать представителем передовиков труда’. Для него отношение этого примыкающего до­полнения к глаголу соответствует отношению между во сиван ‘я надеюсь’ и та лай ‘ (что) он придет’. Поэтому Фу Цзыдун считает излишним понятие глагольной кон­струкции, с помощью которой как сюаньцзюй ‘выбирать’, так и цзо ‘стать’ как бы стоят в личной форме.

стр. 63. В современном китайском языке существуют два типа пауз: малая, длящаяся 20-40 мсек., и большая, длящаяся 100-120 мсек. (Румянцев М. К. Тон и интонация в современном китайском языке. М.: Изд-во МГУ, 1972, с. 94-99). Малая пауза представляет собой пограничный сигнал между словами в предложе­нии, большая - пограничный сигнал между предложениями. Большая пауза исполь­зуется и в простом предложении при изменении порядка слов в соответствии с его коммуникативным заданием. Так, например, в простом предложении цзи бу чила ‘курица есть не будет’ малая пауза после подлежащего цзи ‘курица’ означает, что в этом предложении имеет место обычный порядок слов. Между тем большая пауза после слова цзи ‘курица’ свидетельствует об изменении синтаксического статуса этого слова ‘ (если это) курица - есть не будет’.

стр. 65. Примеры, о которых говорит Фу Цзыдун, относятся к числу предложе­ний со сказуемыми, выраженными словами, входящими в состав категории неот­чуждаемой принадлежности. Слова, обозначающие предметы неотчуждаемой при­надлежности, обозначают части тела и растений, а также различные отвлеченные по­нятия, связанные с человеком или предметами, различные проявления человечес­кой деятельности, свойства предметов и т.п. Значение существительных, обозначаю­щих предметы неотчуждаемой принадлежности, находит отражение в структуре предложения типа та тоу тун ‘у него болит голова’, где та ‘он’ - подлежащее, а бес- связочное сказуемое тоу тун ‘голова болит’ представляет собой предложение со своим подлежащим и сказуемым. Среди существительных имеется также группа слов со значением места или времени. Они не сочетаются со счетными словами, по­этому А. А. Драгунов назвал их наречными существительными (Драгунов А. А. Цит. соч., с. 64-67, 69-74). Одной из синтаксических характеристик этих сущест­вительных является отсутствие при них связки ши, отсюда цзиньтянь гоцин жи ‘сегодня - национальный праздник’. стр. 66. См. коммент. к стр. 63.

стр. 68. Изложенная точка зрения на соотношение разговорного и литератур­ного языка в Китае весьма примечательна. Ее главным моментом является убеж­дение, что развитие разговорного языка происходит под влиянием литературного. Однако данные современной социолингвистики свидетельствуют о том, что процесс взаимодействия литературного языка с диалектами приводит к постепенному на­полнению диалектов словами и формами литературного языка, а затем их ассими­ляцией. Видимо, это наполнение Фу Цзыдун считает прогрессом разговорного язы­ка масс.

стр. 72. Фу Цзыдун рассматривает предложение цзотянь хуйи шуйды чжуси ‘Кто был председателем на вчерашнем собрании?’ как предложение с опущенным сказуемым цзо ‘делать, выступать в качестве’. Такая трактовка вызвана рационали­стическим подходом к языку, согласно которому в каждом предложении должны быть подлежащее и сказуемое. В случае, если сказуемое выражено существитель­ным, требуется связка или связочный глагол типа цзо ‘выступать в роли’. Однако использование существительных и именных словосочетаний в качестве сказуемого без связки вполне регулярно в современном разговорном языке. Это явление до­статочно широко распространено в диалектах северного Китая, которые составля­ют основу грамматики национального языка путунхуа. Особенно ярко оно обна­руживает себя в серверо-западных диалектах провинции Ганьсу и Шэньси (Драгу­нов А. А. Цит. соч., с. 65). Проблема состоит в том, как использование сущест­вительных в качестве сказуемых без связки должно быть описано в грамматике китайского языка - как правило или как исключение из правила. Фу Цзыдун скло­нен трактовать его скорее как исключение.

Ли Цзиньси, Лю Шижу. Еще раз об изучении грамматики — разграничение частей речи и проблемы существительных

стр. 82. Статья Ли Цзиньси и Лю Шижу характерна для последискуссионного периода исследования проблем частей речи в китайском языке. В это время китай­ские лингвисты стали чаще обращаться к опыту советского языкознания и поль­зоваться его достижениями в своих исследованиях. В этот период акцент в исследо­ваниях был перенесен с доказательства существования частей речи в китайском языке на более детальное исследование их свойств. Наиболее сложная проблема, с которой столкнулись китайские лингвисты того времени, состояла в описании использования одного и того же слова в функции различных частей речи без из­менения его лексического значения.

Непосредственным поводом для публикации этой статьи явилось обращение группы грамматики современного китайского языка Института языкознания АН КНР, с целью создания большой грамматики китайского языка, которая была бы не только основой для преподавания китайского языка, но могла бы также служить справочником в трудных случаях. Эта грамматика была написана и издана в начале 60-х гг., но ее объем был невелик.

По поводу единства грамматической формы и значения авторы статьи выска­зывались следующим образом: «Основной дух наших грамматических исследова­ний состоит в строгом соблюдении принципа единства формы и содержания. В ка­честве примера возьмем категорию глагола. Обычно из состава общей категории глагола выделяются две частные лексико-грамматические категории: вспомогатель­ные глаголы (предлоги) и служебные глаголы (глаголы возможности и желания).

Вспомогательные и служебные глаголы обладают свойствами как сходными, так и несходными с обычными глаголами, однако только на основании значения их невозможно выделить с достаточной четкостью. Выделение этих двух частных категорий возможно только лишь на основании тех синтаксических форм, которые отличают их от конструкций, в которых принимают участие обычные глаголы. Таким образом, при исследовании грамматики мы исходим не из логики и семан­тики, а из соединения синтаксического значения и формы» (Чжунго Кэсюэюань юйянь яньцзюсо сяньдай ханьюй сяоцзу. Юйянь яньцзю шан яоцю цзяцян сецзо (В лингвистических исследованиях требуется усилить сотрудничество). - «Чжунго юйвэнь», 1959, № 3, с. 142).

стр. 91. А. А. Драгунов в целом склонялся к мысли о том, что одно и то же слово китайского языка в зависимости от окружения может выступать в функции соответствующей части речи. Так, например, в предложении та на нянь шу дан ицзянь чжунъяоды шицин ‘Он считает чтение книг весьма важным делом’ А. А. Дра­гунов рассматривает словосочетание нянь шу ‘читать’, букв, ‘читать книги’ как отглагольное имя. При этом он подчеркивает, что сам по себе глагол нянь ‘читать’ не может в данном случае выступить в качестве отглагольного имени, он должен сочетаться с дополнением шу ‘книги’ чтобы образовать своего рода финитную форму (Драгунов А.А. Цит. соч., с. 112). В сущности, к тому же выводу приходят Ди Цзиньси и Лю Шижу.

Взгляды Ли Цзиньси и Лю Шижу на грамматические категории современного китайского языка основываются на представлении, что класс существительных и класс глаголов противостоят друг другу не абсолютно, между ними имеется проме­жуточный класс, состоящий из слов, которые могут себя вести в одних случаях как существительные, в других - как глаголы. Нечто подобное в 50-е гг. предлагал Дж. Кеннеди для древнекитайского языка (Kennedy Georges A. Word-classes in classical Chinese. Selected Works of G. Kennedy. New Haven, 1964, p. 323 - 433).

Семантическая интерпретация этих трех лексико-грамматических категорий проделана М.4С. Пари. В ее концепции для нашего восприятия мира существенное значение имеют две категории: пространство и время, которые составляют основу того, чему в языке соответствует противопоставление категорий имени и глагола, и того, что, возможно, соответствует их нейтрализации. В первом приближении можно расположить пространство и время на двух полюсах, которые в языке про­являются как существительное и глагол. Эти полюса не образуют антиномии, они образуют, скорее, последовательные ступени нарастания этих признаков: сущест­вительное, существительное-глагол, глагол (Paris М.-С. Nom et verbe en chinois: ressemblances et differences. - «Modeles linguistiques», 1984, v. II, pt. 2., p. 101-112). Наибольшей сложностью при отнесении к части речи характеризуются двусложные слова, которые не всегда требуют дополнительного оформления для того, чтобы выступить в функции той или иной части речи. Именно поэтому Ли Цзиньси и Лю Шижу говорят об отдельных прилагательных и глаголах, которые могут переходить в существительные, добавляя, что в этих случаях может иметь место совмещение частей речи. Это означает, что такие слова входят одновременно в два класса. Иначе говоря, наряду с классами глаголов, прилагательных, существительных должны существовать классы слов двойного грамматического значения типа глагол-прилагательное, глагол-существительное и т.п.

стр. 92. В частную категорию существительных, содержащих в себе идею места или времени, А. А. Драгунов включает все географические названия, географи­ческую номенклатуру, связанную с названиями разного рода мест, названия частей света, а также серию слов типа литоу, лимянь, либянь ‘внутри’, ишнтоу, шанмянъ, шанбянь ‘наверху’ и т.п., которые он называет наречными существительными. Ли Цзиньси и Лю Шижу к категории слов с пространственным значением относят толь­ко слова этой серии. Их отличие от обычных существительных состоит в том, что они характеризуются некоторыми чертами предикативности, о которых также упо­минал и А. А. Драгунов (Драгунов А.А. Цит. соч., с. 69-74). Важной особен­ностью слов с пространственным значением является их способность сочетаться с морфемами бянь ‘сторона’, мянь ‘лицо’, а также с суффиксом -тоу. При этом между односложными и двусложными словами с пространственным значением сущест­вует разделение грамматических функций. Двусложные слова обычно представля­ют собой независимые лексические единицы: ишнтоу ‘верх’, лимянь ‘внутренняя часть’ и т.п., между тем как односложные слова употребляются преимущественно в служебной функции послелогов. Ли Цзиньси и Лю Шижу их называют даже суф­фиксами. На различие между односложными и двусложными вариантами слов с пространственным значением влияют также соображения речевого ритма. Так, на­пример, в выражении цянь ю шань, хоу ю шуй ‘Впереди гора, позади река’ морфема типа бянь ‘сторона’ отсутствует только для того, чтобы выдержать трехсложный размер этого выражения. Поэтому границы лексико-грамматической категории слов с пространственным значением могут быть проведены достаточно четко.

стр. 93. А.А. Драгунов в своих «Исследованиях по грамматике современного китайского языка» выделял частные лексико-грамматические категории единиц измерения, которые соответствуют измеряющим счетным словам, и счетных слов, которые соответствуют сопровождающим счетным словам Ли Цзиньси и Лю Шижу (Драгунов А.А. Цит. соч., с. 43-48). Существительные, обозначающие едини­цы измерения, непосредственно сочетаются с числительным. Все остальные существи­тельные могут сочетаться с числительным только через единицу измерения ИЛИ СЧЄТ- ное слово. Класс единиц измерения открыт: в него может войти любое существитель­ное, которое, в принципе, можно использовать в качестве единицы измерения типа вань ‘чашка’, сян ‘ящик’, коудай ‘мешок’ и т.п. Более того, непосредственное сочетание числительного с существительным означает, что это существительное используется в функции единицы измерения. Класс счетных слов закрыт: во всех диалектах китайского языка имеется свой набор счетных слов, каждое из которых может сочетаться только с существительными определенной семантики.

Чжан Чжигун. Теоретическое и прикладное значение грамматических исследований

стр. 98. В статье Чжан Чжигуна «Теоретическое и прикладное значение грамма­тических исследований» излагается его выступление на всекитайском совещании по проблемам нормализации китайского языка в июле 1956 г. Чжан Чжигун имеет в виду грамматическую концепцию Jly Чживэя. Jly Чживэй исходил из того, что все слова китайского языка можно без остатка распределить по грамматическим ка­тегориям. Основанием для такого деления является синтаксическая функция слова в предложении. Если одно и то же слово может выступать в различных синтакси­ческих функциях, и в каждой из них имеет разное значение, то, скорее всего, мы имеем дело с соответствующим числом омонимов. Например, бай ‘белый’ и его омоним бай ‘пренебрегать’ (J1 у Чживэй. Бэйцзин хуа даньиньцы цыхуй. (Словарь од­носложных слов пекинского диалекта). Бэйцзин, 1956, с. 27-36; Гуревич И.С. Категория состояния в китайском языке. - «Ученые записки ЛГУ», № 236. Серия востоковедческих наук, вып. 6, с. 150-152). Однако наряду с основным граммати­ческим значением каждое слово китайского языка может выступать в предложении в нескольких синтаксических функциях. Соответственно в составе предложения одно и то же слово в зависимости от синтаксической позиции теоретически может выступить в функции любой части речи.

стр. 99. Примером сходной точки зрения является концепция Ван Ли, кото­рую он изложил в предисловии к изданию 1957 г. «Теория грамматики китайско­го языка» уже после совещания, на котором выступил Чжан Чжигун. Ван Ли исхо­дил из того, что каждое слово китайского языка употребляется преиму­щественно в одной или нескольких определенных синтаксических функциях, ко­торые дают основания для отнесения его к определенной грамматической катего­рии: «... что же касается слов типа пипин ‘критика, критиковать’, то коль скоро их можно использовать в функции предикатива (та пипин во ‘он критикует меня’) и в функции дополнения (цзешоу пипин, канцюй пипин ‘принять критику, отвергнуть критику’), и при этом оба случая одинаково типичны, то такие слова в словаре можно относить одновременно как и к глаголам,так и к существительным. Однако если слово встречается в двух функциях, но лишь одна из них является типичной, то уже нельзя считать, что оно принадлежит одновременно двум категориям. Так, например, слова да ‘большой’ и сяо ‘маленький’ должны быть признаны прилага­тельными, потому что они обычно выступают в функции определения к существи­тельным (да фанцзы ‘большой дом’, сяо дунси ‘маленькая вещь’); что же касается таких примеров, как да чи и дунь ‘сильно наелся’ и сяо кань та ‘презирает его’, то здесь да ‘большой’ и сяо ‘маленький’ можно лишь признать ’’прилагательными в функции наречия”, но нельзя в словаре сделать при них помету, что эти слова явля­ются также еще и наречиями» (Ван Ли. Чжунго юйфа лилунь (Теория грамматики китайского языка). Бэйцзин, 1957, с. 22-24).

стр. 100. Чжан Чжигун имеет в виду трактовку, которую дала предложениям этого типа группа грамматики Института языкознания АН КНР. Предложение нагэ шицин во бу гуай та ‘За это дело я не виню его’ эта группа рассматривает как со­стоящее из подлежащего указательной природы нагэ шицин ‘(За) это дело’и груп­пы сказуемого, которая состоит в свою очередь также из подлежащего во ‘я’ и группы сказуемого бу гуай та ‘не виню его’ (Чжунго кэсюэюань юйянь яньцзюсо юйфа сяоцзу. Юйфа цзянхуа (Лекции по грамматике). Отд. отт. Бэйцзин, 1953, с. 24). Как инверсированное дополнение слова нагэ шицин трактовались в больших грамматиках Люй Шусяна, Ван Ли, Ли Цзиньси. Сам Чжан Чжигун склоняется к первой трактовке. В его «Основах грамматики китайского языка» предложения подобного типа анализируются как предложения с подлежащим на первом месте, однако в отличие от авторов, входящих в группу грамматики, он рассматривает это подлежащее как «видоизмененное» (Чжан Чжигун. Ханьюй юйфа чанши (Основы грамматики китайского языка). Бэйцзин, 1955, с. 50). Синтаксический разбор в трудах китайских лингвистов, как правило, не учитывал просодию пред­ложений с различным порядком слов. Как показал М.К. Румянцев (см. выше), дополнение, стоящее на месте подлежащего в предложении китайского языка, бывает отделено от последующих членов предложения паузой, длительность кото­рой по меньшей мере вдвое превышает паузу между словами в предложении. Пау­зой такой длины обычно отделяются друг от друга предложения. Поэтому с точки зрения интонационного выделения дополнение, стоящее на месте подлежащего, можно рассматривать как отдельное предложение.

стр. 101. Речь идет о глаголах-предлогах, которые могут употребляться в двух функциях - знаменательной и служебной. А.А. Драгунов отмечает тенденцию пре­вращения некоторых глаголов этого типа в служебные слова и указывает два ос­новных этапа этого процесса. Первый этап характеризуется способностью глагола употребляться как в знаменательной, так и служебной функции. Большинство глаголов-предлогов, указывающих направление движения, которые упоминает Чжан Чжигун, относятся к глаголам-предлогам и находятся на этом этапе развития. На втором этап§ развития глагол-предлог переходит в состав группы служебных слов. Такой глагол, как правило, не допускает грамматического оформления, не имеет индивидуального тона, допускает изменения в своем фонемном составе. Примером является предлог прямого дополнения ба (Д р а г у н о в А. А. Цит. соч., с. 124-126).

стр. 103. Чжан Чжигун здесь имеет в виду мнения участников дискуссии по проблеме подлежащего и дополнения в китайском синтаксисе. Большинство участ­ников дискуссии склонялось к мысли, что в этом предложении подлежащим явля­ется цяншан ‘на стене’. Однако сторонник последовательно семантического подхода к анализу предложения Юнь Чуань считал, что источник действия всегда является подлежащим, а объект действия - дополнением. Поэтому подлежащим этого предложения он счел бы и чжан хуа ‘картина’ (в действительности он разбирал дру­гой пример: тайшан цзочжэ чжуситуань ‘на сцене сидит президиум’). «Некоторые считают, - писал он, - что предложения подобного рода следует рассматривать как предложения с обычным порядком слов, - это неверно. В силу того, что слова со значением времени и места в функции подлежащего должны представлять собой только предмет повествованйя, но тай шан ‘на сцене’ не является предметом по­вествования и потому не может быть подлежащим. Член предложения, следующий после сказуемого, обозначает источник действия, т.е. субъект действия, выраженно­го сказуемым, поэтому утверждение, что подлежащее может стоять после сказуе­мого, представляется вполне обоснованным» (Юнь Чуань. Чжуюй биныойды вэйч- жи вэньти (Проблема грамматической позиции подлежащего и дополнения). - «Юйвэнь сюэси», 1955, № 8, с. 33). Гао Минкай анализировал предложение китай­ского языка с точки зрения связей между грамматикой и логикой. Он исходил из того, что грамматический субъект и грамматический объект составляют проблему грамматики, а не логики, однако, отмечал он, это не обязывает нас считать любой член предложения, стоящий в начале его, в качестве подлежащего, но обязывает рассмотреть его логическую природу. Когда на первом месте в предложении нахо­дятся слова с пространственным или временным значением, они выполняют функ­цию определения, но могут и указывать субъект — источник действия (так как они тоже обозначают некоторые предметы), поэтому некоторые считают, что цян­шан *на стене’ в нашем примере является подлежащим. Гао Минкай не согласен с этой трактовкой. Он считает, что для слова со значение места или времени воз­можность быть подлежащим определяется тем, указывает ли субъект, вызывающий процесс или действие, место или время возникновения процесса или действия. По­этому он рассматривает эти предложения только как предложения без подлежа­щего (Гао Минкай. Цун юйфа хэ лоцзи ды гуаньси шодао чжуюй биныой (Подле­жащее и дополнения с точки зрения отношений между грамматикой и логикой). - «Юйвэнь сюэси», 1956, № 1, с. 25-29).

А.А. Драгунов в своем анализе этого предложения акцентирует его коммуни­кативную структуру. Если дело идет о простой констатации факта, то говорят цян- шан гуачжэ и чжан хуа, а если дело идет о логическом выделении предиката сооб­щения, используется форма цяншан гуады ши ичжан хуа ‘на стене висит картина’ (Драгунов А.А. Цит. соч., с. 106).

Фу Цзыдун. Разграничение и распознавание частей речи

стр. 111. Статья «Разграничение и распознавание частей речи» является выступ­лением Фу Цзыдуна на дискуссии о частях речи в китайском языке. Высказывание относительно общности грамматической структуры современного и древнекитай­ского языка является данью филологической традиции, которая всегда стремилась к единому языку письменных текстов. Справедливо в этом утверждении только то, что современный китайский язык развился из древнекитайского. Он унаследовал от древнекитайского языка основную лексику и основные правила синтаксиса. Правила порядка слов не подверглись сколько-нибудь существенным изменениям на протяжении истории китайского языка. Во всех остальных частях граммати­ческой структуры китайского языка произошли огромные изменения. Поэтому требование последовательного соблюдения диахронии и синхронии в лингвистичес­ких исследованиях полностью относится также и к китайскому языку.

стр. 112. Это место из статьи Люй Шусяна, которое было полностью процити­ровано в вводной статье, является важной теоретической установкой многих ки­тайских лингвистов - распределить слова китайского языка на конечное число лексико-грамматических категорий. Такой подход к проблеме частей речи в китай­ском языке Н.Н. Коротков называет классификационным (Коротков Н.Н. Основные особенности морфологического строя китайского языка. М.: Наука, 1968, с. 185-197). Недостаток этого подхода состоит в том, что он плохо учитыва­ет различные переходные и промежуточные случаи, а также классы слов. Они ока­зываются вне классификации по обычным частям речи, потому что обладают не­привычным набором грамматических свойств.

стр. 114. Подход Фу Цзыдуна к проблеме частей речи в китайском языке яв­ляется последовательно семантическим, а та грамматика, которую он при этом строит, является грамматикой говорящего. Она противоположна но своей основ­ной установке грамматике слушающего, который анализирует речь, обращенную к нему на основе формальных элементов грамматики. Таким образом, синтез речи на основании заданного смысла и ее анализ с целью установления заложенного в ней смысла представляют собой различные задачи, которые должны решаться собст­венными методами. Традиционная грамматика представляет собой грамматику ана­литическую, которая опирается прежде всего на грамматическую форму. В последние десятилетия быстрыми темпами развивается лингвистическая семантика, целью ко­торой является моделирование процесса порождения человеческой речи на опре­деленном языке. Трактовка Фу Цзыдуна проблем грамматики китайского языка ос­нована на интуитивном подходе к фактам китайского языка с позиции говорящего.

стр. 115. Здесь Фу Цзыдун затрагивает острейшую проблему китайского языкознания. Традиционное решение проблемы грамматического значения китай­ского слова сводилось к следующему. Слово китайского языка само по себе имеет некоторое лексическое значение, но при этом не имеет грамматического значения, т.е. не принадлежит ни к одной лексико-грамматической категории. С точки зрения грамматики это означает, что китайское слово одновременно принадлежит всем лексико-грамматическим категориям. Его грамматическое значение определяется лишь в составе предложения. При этом в составе одного предложения слово может принадлежать одной лексико-грамматической категории, а в составе другого пред­ложения - другой, что зависит от его грамматической функции в данном предло­жении. Такова, в целом, грамматическая концепция Ли Цзиньси. с которой здесь полемизирует Фу Цзыдун. Для Фу Цзыдуна существенно только значение слова. В каждом слове заключено как лексическое, так и грамматическое значение. По­добно тому, как слова могут иметь несколько знаменательных значений, они мо­гут иметь также и несколько грамматических значений. Фу Цзыдун называет их грамматическими свойствами, заключенными в значении слова.

стр. 117. Примыкающее дополнение — специфический термин Фу Цзыдуна, означающий именную часть именного составного сказуемого.

стр. 118. Здесь Фу Цзыдун излагает свое понимание процесса реализации тех граматических значений, которые заложены в семантике слова. Для того чтобы слово выступило в той или иной свойственной ему функции, требуются некоторые внешние знаки, с помощью которых можно узнавать его соответствующее значе­ние. Для Фу Цзыдуна таким знаком является грамматическая позиция слова в предложении. В грамматической позиции внутри предложения происходит реали­зация грамматического значения. Например, существительное в позиции подлежа­щего реализует синтаксическое содержание субъекта действия. Но, если это суще­ствительное обладает несколькими грамматическими значениями, оно на этом месте может реализовать только свое предметное значение, но никак не предика­тивное. В функции знаков, выявляющих грамматическое значение слова, могут выступать также и служебные слова, но Фу Цзыдун их не упоминает.

стр. 119. Грамматическая позиция не является постоянной величиной грам­матики китайского языка. Подлежащее может занимать позицию как перед гла­голом, так в отдельных случаях и после него. Прямое дополнение тоже может стоять после глагола, но иногда и перед ним. Эти более редкие позициии считают­ся измененными. Для обозначения этих измененных позиций существуют формаль­ные средства, которые в данном случае Фу Цзыдуна не интересуют. Смысл его ут­верждения сводится к тому, что какой бы ни была позиция слова - основной или видоизмененной - отношения между словами реализуются в результате взаимодей­ствия значений слов, поставленных в грамматическую зависимость друг от друга.

Люй Шусян. О „свободных” и „связанных”

стр. 126. Статья Люй Шусяна «О ..свободных” и „связанных”» относится ко вре­мени освоения в китайском языкознании основных идей дескриптивной лингвис­тики. Впервые идея деления морфем китайского языка на «свободные» и «связан­ные» была реализована Чжао и Яном в 40-х гг. в США. Однако обсуждение этой проб­лемы в Китае началось в конце 50-гг. Морфема китайского языка редко употребля­ется в изолированной позиции на правах неполного предложения. А.А. Драгунов видит причину ограничения самостоятельности китайской односложной морфемы в одной особенности фонологической структуры китайского языка: значительное количество одинаково звучащих слоговых морфем. Объединение слоговых мор­фем в двуслоги или биномы сокращает число омонимов. Двуслог понятен на слух и может выступать в изолированной позиции как отдельное двусложное слово, сло­восочетание или предложение. В содержательном отношении двуслог представляет собой тот необходимый и достаточный речевой количественный минимум, внутри которого могут проявиться синтаксические и ритмико-акцентуационные отноше­ния между слоговыми морфемами китайского языка (Драгунов А.А. Грамма­тическая система современного китайского разговорного языка. J1.: Изд-во ЛГУ, 1962, с. 44-49). Непосредственной аналогией описанной выше ситуации может слу­жить морфология любого флективного языка. Знаменательные морфемы в этих языках, как правило, не часто выступают в предложении как самостоятельные единицы речи. Для того чтобы выступить в этой функции, они должны сочетаться с какими-нибудь служебными или знаменательными морфемами.

Наряду со структурными единицами количественного порядка - однослогом и двуслогом - в китайском языке различаются также структурные единицы каче­ственного порядка - словосочетание, слово, часть слова. В китайском языке ка­чественные структурные единицы непосредственно связаны с количественными. Существо этой связи состоит в том, что качественные единицы китайского языка укладываются в структуру единиц количественного порядка, т.е. число слогов из которых состоят устойчивые качественные единицы китайского языка, должно быть равно одному или двум. Сочетание однослога и двуслога создает устойчивую трехсложную количественную единицу, сочетание двух двусложных единиц - четырехсложную. При этом существенно, что однослоги - это всегда слова или части слова, двуслоги и трехслоги - это слова или словосочетания, а четырех- слоги - всегда словосочетания.

Взаимодействие количественных и качественных единиц китайского языка можно наблюдать при образовании сочетаний из слов разного количественного со­става. Так, например, односложный глагол требует обычно односложного допол­нения, поэтому говорят не тоу циньци ‘обратиться к родне*, а просто тоу цинь. То же самое можно сказать относительно односложного прилагательного в функ­ции определения: юань кэ, но не юань кэжэнь ‘далекий гость*, юаньдун, но не юань дунфан ‘Дальний Восток*, юаньцинь, но не юань циньци ‘дальние родственники* и т.п. Поэтому слово, которое самостоятельно выступает в предложении как дву­слог, при сочетании с другим словом, может выступить в этом новом сочетании в качестве однослога.

стр. 127. Метод подстановки был разработан проф. Лу Чживэем в 30-х гг. и использован им при составлении словаря односложных слов пекинского диалекта. Существо этого метода состоит в том, что задается некоторое короткое предложе­ние типа во чи фань букв, ‘я ем еду*, которое используется как заместительная ра­ма, в составе которой заменяются ее члены (X э м п Э. Словарь американской лин­гвистической терминологии. М.: Прогресс, 1964, с. 73). Так, наряду с приведенным выше примером возможны также та чи мянь ‘он ест лапшу’, хоур чи хуашэн ‘обе­зьяна ест арахисовые орехи’ и т.п. В этих примерах неизменным остается глагол чи ‘есть’, и меняются члены, стоящие перед ним и после него. В заместительной ра­ме можно зафиксировать также члены, стоящие перед глаголом и после него: во шэн фань ‘накладываю пищу’, во чжу фань ‘я варю пищу’ и т.п. Очевидно, что каждая замещающая единица, при которой будет образовано граматически пра­вильное высказывание, представляет собой некоторую самостоятельную единицу языка. Jly Чживэй первоначально считал, что таким путем он выделяет слова ки­тайского языка. В дальнейшем в связи с критикой его концепции в 50-хгг.он при­знал, что с помощью описанной выше процедуры можно выделить морфемы, но не слова (J1 у Чживэй. Бэйцзин хуа даньиньцы цыхуй (Словарь односложных слов пекинского диалекта). Бэйцзин, 1956, с. 6-9).

стр. 133. В китайской традиционной филологии исследования грамматики выросли из лексикографии. Грамматика китайского языка излагалась в форме словаря служебных морфем. Первый известный словарь такого рода - это «Чжу юй цы» (Слова, помогающие речи), изданный Лу Ивэем в 1592 г. Этот небольшой по объему словарь содержал только 116 служебных слов. Словарь «Чжу цзы бянь- люэ» (Краткое руководство к различению служебных сло>), изданный Лю Ци в 1711 г., содержал 476 слов. За столетие до Ма Цзяньчжуна в 1798 г. Ван Иньчжи издал «Цзин чжуань ши цы» (Объяснения служебных слов из канонических книг и комментариев к ним). Эта работа является завершением многолетних исследова­ний текстов классических произведений, которые были начаты еще его отцом - известным филологом Ван Няньсунем. Предмет иссделования Ван Иньчжи был строго ограничен текстами канонических произведений, поэтому и число служеб­ных слов, рассматриваемых Ван Иньчжи, составляет всего 160. Служебные слова в этом словаре были расположены по их произношению.

Ли Жун. Классификация диалектов гуаньхуа

стр. 203. В качестве признаков диалектов китайская диалектология исполь­зует их синхронные и диахронные черты. В основе исследования и сравнения фоне­тики диалектов современного китайского языка лежит система Цеюня - фонети­ческого словаря начала VII в. и примыкающих к нему фонетических таблицX- XI вв. Эту систему удобно представить как исходную для всех нынешних диалек­тов китайского языка. Фонетика большинства из них хорошо описывается в тер­минах системы Цеюня и фонетических таблиц, благодаря чему существенно об­легчается процедура их сравнения между собой. Но дело не только в этом - она по­зволяет исследовать фонологию диалектов по большему числу показателей, чем это было бы возможно, исходя из их современного состояния.

В языке Цеюня каждый из четырех среднекитайских тонов произносился в определенном регистровом варианте, который зависел от начального согласного слога: слоги с глухим начальным согласным произносились в верхнем регистре соответствующего тона, слоги со звонкими начальными согласными — в нижнем. Диалекты группы гуаньхуа отличаются от остальных тем, что утратили противопо­ставление глухих начальных согласных звонким. С утратой этого противопоставле­ния исчезла основа для различения регистровых вариантов. Диалекты группы гуаньхуа отличаются от остальных, в частности, и тем, что утратили конечные смыч­ные -р, -Г, -к. С отпадением конечного согласного из просодической структуры сред­некитайского языка выбыл входящий тон, свойственный слогам с конечными смычными согласными.

На эти перемены в фонологической и просодической системе среднекитайско­го языка, произошедшие в X-XI вв., диалекты группы гуаньхуа ответили сущест­венной перестройкой своих как фонологических, так и просодических систем. При этом каждая из подгрупп перестраивала их по-своему. Наиболее типичной для диа­лектов группы гуаньхуа является такая перестройка, при которой регистровые ва­рианты ровного тона превращаются в самостоятельные тоны, а входящий тон ис­чезает вместе с конечными согласными. Таким путем формировалась весьма ти­пичная для диалектов этой группы система тонов пекинского диалекта с четырь­мя хорошо известными тонами: верхним ровным, нижним ровным, восходящим и уходящим. Однако такой путь преобразования системы тонов не был единствен­ным. В северо-западных диалектах китайского языка регистровые варианты исто­рического ровного тона не сохранились. Для таких диалектов типична система из трех тонов: ровного, восходящего, уходящего. В диалектах провинции Шаньси, расположенных в центре области диалектов группы гуаньхуа, несмотря на отпаде­ние конечных согласных, сохранился входящий тон, а иногда и два его регистровых варианта, преобразовавшиеся в особые контурные тона.

Переход среднекитайских звонких в глухие сопровождался появлением при- дыхательности в слогах ровного тона и отсутствием придыхательности в слогах остальных трех этимологических тонов. Такого рода переход наиболее типичен для диалектов группы гуаньхуа. В южных диалектах исторические звонкие перешли в глухие придыхательные или в глухие непридыхательные независимо от тона. В диа­лектах группы Юэ этот переход произошел по более сложному правилу, а в диалек­тах группы Минь среднекитайским звонким нерегулярно соответствуют как при­дыхательные, так и непридыхательные.

К числу важных фонетических признаков диалектов китайского языка относят­ся следующие особенности анлаута слога: различение сонантов п- и /-, различение шумных шипящих и свистящих, различение цзяньинь (непалатализованных свистя­щих) и туаньинь (палатализованных свистящих), из которых согласный цзяньинь восходят к историческим свистящим, а туаньинь - к историческим палатализован­ным заднеязычным.

На развитие системы финалей современного китайского языка решающее влияние оказало отпадение конечных смычных. В одной части диалектов группы гуаньхуа в таких финалях развились дифтонги на месте старых слогообразующих гласных, в другой - простые слогообразующие гласные сохранились. Процесс от­падения конечных согласных частично затронул и носовые сонанты. В части диа­лектов конечные носовые сонанты -п и -ng отпали полностью, а в части - они отпали с сохранением назализации слогообразующего гласного. Наряду с этим имеются также диалекты, где эти конечные сонанты сохраняются.

стр. 205. Ли Жун выделяет диалекты группы гуаньхуа на основании единст­венного синхронного признака — отсутствия входящего тона. Соответственно, диа­лекты провинции Шаньси, где входящий тон присутствует, выделяются в отдель­ную группу. Такой принцип выделения диалектов группы гуаньхуа вызвал воз­ражения Пэн Сяочуаня, который высказал соображение, которое, в целом, сводит­ся к следующему. Признаки диалектов находятся в иерархической зависимости друг от друга. Поэтому выделение диалектов Цзинь или диалектов провинции Шаньси на основании такого признака как наличие входящего тона ставит их на тот же ранг в иерархии диалектов китайского языка, что и группы диалектов У,

Гань, Юэ и т.п. Этот вывод ему представляется неверным, потому что, как видно, южные диалекты отличаются от диалектов гуаньхуа значительно больше, чем диа­лекты Цзинь. Поэтому он считает, что членение диалектов на группы должно прово­диться на основании типичных признаков. Его требования к типичному признаку формулируются следующим образом: он должен обособлять данный диалект или группу диалектов от всех остальных и должен быть последовательным внутри фо­нетической системы соответствующего диалекта (или их группы). (Пэн Сяочуань. Шилунь ханьюй фанъянь фэньцюйды дяньсинсин вэньти (Опыт исследования про­блемы типичности в диалектном членении китайского языка). - «Цзинань дасюэ сюэ- бао», 1987, № 2, с. 108-113). Однако практически найти такой признак оказывается нелегко, поэтому Пэн Сяочуань ограничивает свою задачу критикой существую­щих классификаций диалектов. Эта статья еще раз свидетельствует о том, на­сколько трудно членить диалекты китайского языка на основании какого-либо одного признака.

Диалекты группы гуаньхуа, как и диалекты других больших групп диалектов китайского языка было бы лучше характеризовать комплексом фонетических, грамматических, лексических признаков. Этот комплекс еше далеко не устоялся, по мере дальнейшего исследования диалектов китайского языка он, несомненно, будет изменен и дополнен. Единственное его назначение в настоящее время состоит в том, чтобы показать возможности членения диалектов китайского языка на основе комплекса признаков.

Наиболее общими фонетическими признаками диалектов группы гуаньхуа являются различение инициал ей п- и /-, шипящих и свистящих, тип системы носо­вых финалей, отражение исторического входящего тона в современной системе тонов и в системе вокализма современных диалектов. Территориальное распре­деление этих фонетических признаков позволяет выделить в ареале диалектов группы гуаньхуа две диалектные зоны, простирающиеся с запада на восток. Север­ная проходит вдоль северной границы распространения китайского языка. В нее входят диалекты бассейна реки Хуанхэ, провинций Ганьсу и Цинхай. Внутри этой зоны диалекты среднего и нижнего течения Хуанхэ обнаруживают тесное единство с диалектами ее западного притока Фэньхэ. На этом основании диалекты бассейна Фэньхэ выделяются в особую группу диалектов в Цзинь. Южная зона располагает­ся вдоль северного берега Янцзы, но в некоторых местах выходит на южный. Диа­лекты южной зоны подразделяются на диалекты междуречья Цзян - Хуай, диалек­ты Чу в провинции Хубэй, диалекты гуаньхуа провинции Хунань, юго-западные диа­лекты провинций Сычуань, Юньнань, Гуйчжоу.

Определительная форма существительных и местоимений в диалектах группы гуаньхуа образуется с помощью трех определительно-именных суффиксов -ды/-дэ, -ниі-ли, -гэ. Суффиксы -ды и -ни сходны по своему фонемному составу и, вероят­но, восходят к общему источнику. Однако, даже если дело обстоит именно таким образом, они разошлись в своем развитии достаточно давно, поэтому в настоящее время их можно рассматривать как независимый грамматический признак диалек­тов. Ареалы их распространения неравны по своей величине. Областью распростра­нения суффикса -ни/-ли является территория от южной границы провинции Шаньси до долины Хуайхэ с севера на юг и от отрогов Циньлина до Великого Канала с за­пада на Восток. Другой областью распространения определительно-именного суф­фикса -ни является провинция Сычуань и некоторые диалекты провинции Юньнань.

———— Границы между диалектными группами Границы между подгруппами

Область распространения Гуаньхуа

Область распространения определительно-именного суффикса -гэ - междуречье Цзян—Хуай и диалекты Чу в восточном углу провинции Хубэй. В остальных об­ластях диалектов гуаньхуа распространен определительно-именной суффикс -ды и его фонетические варианты. Область его распространения на западе уходит далеко на юг провинции Хунань. В отдельных местах она достигает южных границ провин­ции Хунань и в отдельных метах - Гуйчжоу и Гуанси.

Характеристики грамматических категорий диалектов группы гуаньхуа также варьируют от одного к другому. В национальном языке путунхуа и в большинстве диалектов группы гуаньхуа форму множественного числа могут иметь местоиме­ния и существительные, обозначающие лиц. В северо-западных диалектах провинции Ганьсу и Цинхай форму множественного числа имеют все существительные. Приме­чательно, что эта же особенность отмечается в диалекте Гаочэна провинции Хэбэй, не имеющего никаких контактов с указанными ареалами. Грамматическая катего­рия числа в том риде, в котором она существует в диалекте Гаочэна, не представле­на в других диалектах провинции Хэбэй и в диалектах соседней провинции Шаньси.

Наиболее общими признаками лексики диалектов группы гуаньхуа являются некоторые особенности местоимений первого и третьего лица. Для любого диа­лекта этой группы важным признаком является различение эксклюзивного и ин­клюзивного местоимений первого лица. Южная граница различения инклюзивных и эксклюзивных местоимений первого лица проходит по реке Хуайхэ и далее на запад по отрогам Циньлина и через Гуаньчжун - к северной границе распростране­ния китайского языка.

В диалектах группы гуаньхуа имеются три морфемы, используемые в качестве местоимений третьего лица. Морфема гэ ‘он’ и ее фонетические варианты встреча­ются в диалектах междуречья Цзэн-Хуай и в диалектах Чу, непосредственно при­мыкающих к ним с запада. Морфема на/м ‘он’ встречается в диалектах провинций Ганьсу, Цинхай, западной части провинции Сычуань и в отдельных диалектах про­винций Шаньси и Шэньси. Во всех остальных частях ареала гуаньхуа встречается местоимение третьего лица та ‘он’.

Границы распространения грамматических и лексических признаков, лишь приблизительно намеченные на основании весьма неполных данных по лексике и грамматике диалектов этой группы, тем не менее обнаруживают сходство с грани­цами распространения фонетических явлений, полученных на основании более пол­ных данных. Особого внимания заслуживает сходство линии раздела южной и се­верной зоны группы диалектов гуаньхуа, проходящей по линиям различения со­нантов п-fl-, шипящих и свистящих с линиями раздела между диалектами с опре­делительно-именным суффиксом -ды и диалектами с определительно-именным суффиксом -ниГли, и линией раздела между диалектами, различающими эксклю­зивное и инклюзивное местоимения первого лица.

Фонетические изолинии меньшей протяженности также коррелируют с изо­линиями грамматических и лексических признаков. Так, например, выделение по фонетическим признакам диалектов бассейна реки Фэньхэ в особую группу диалек­тов Цзинь находит соответствие в таком характерном грамматическом признаке, как префикс гэ- в диалектах этого ареала. В дополнение к линиям разграничения, проведенным на основании фонетических признаков, линии, намеченные на основа­нии грамматических признаков, делят северный ареал диалектов гуаньхуа на вос­точную и западную части примерно по хребту Тайханшань, указывают на прочные связи диалектов Шаньси и Хэнань, делят диалекты Центральной Равнины и приле­гающих областей на ареалы Хэнань-Аньхуэй и Хэбэй-Шаньдун. Они выделяют также западный ареал диалектов провинций Ганьсу и Цинхай и показывают его глубокие связи с диалектами провинций Сычуань и Юньнань. Однако при налич­ных сведениях о грамматике и лексике этих диалектов провести точные линии раз­граничения этих ареалов пока невозможно.

Фонетические, лексические, грамматические признаки диалектов образуют иерархическую последовательность. Признаки высоких рангов свойственны наи­большему числу диалектов группы гуаньхуа или любой другой группы. По мере снижения ранга они становятся свойственными все меньшему числу диалектов. Признаками низшего ранга являются идиолектные характеристики отдельного лица.

По коммуникативным функциям признаки высоких рангов следует охарак­теризовать как интегрирующие, а признаки низких рангов - как дифференцирую­щие. Как сами признаки диалектов, так и их ранг играют большую роль в процессе функционирования системы диалектов китайского языка. Лингвистическое разно­образие Китая исключительно велико. Население соседних уездов, а иногда и со­седних деревень говорит на разных диалектах, которые могут характеризоваться в одних случаях незначительными отличиями, а в других - существенными трудно­стями понимания при общении без специальной подготовки или без опыта пред­шествующего общения. Поэтому для лингвистической ситуации Китая следует при­знать характерным то, что каждый член китайского языкового сообщества четко осознает, что он говорит на одном из многих диалектов и что он должен предпри­нимать определенные усилия для того, чтобы понимать собеседника и быть понят­ным самому.

стр. 211. Диалектология была составной частью китайской традиционной нау­ки. В сущности, первым словарем китайского языка был Фанъянь «Диалекты», составленный Ян Сюном на рубеже новой эры из специфических слов диалектов китайского языка. В конце XVI - начале XVII в. была сделана первая попытка классификации диалектов китайского языка. В XVIII и XIX вв. также создавались словари диалектной лексики по образцу Фанъяня. Однако китайская традиционная филология не уделяла должного внимания диалектам.

Исследование диалектов китайского языка на основе современного языко­знания началось в 20-е гг. К этому времени относится начало диалектологической деятельности Чжао Юаньжэня и его сотрудников, которые за 20 лет с 1925 по 1945 г. провели полевые исследования диалектов провинций Цзянсу-Чжэцзян, Хубэй, Хунань, Юньнань, Сычуань. Результаты этих исследований опубликованы полностью или частично.

В центре внимания китайской диалектологии с самого начала находилось исследование произношения отдельных иероглифов, включенных в состав анкеты, на основании которой проводились полевые исследования. Первые анкеты были составлены еще в 20-х гг. и использовались в исследованиях 20-40-х гг. Главное внимание в них было уделено фонетике, но в них уже тогда были небольшие разде­лы по грамматике и лексике.

Еще в 20-е гг. Чжао Юаньжэнь предложил считать наиболее яркими чертами грамматики диалектов гуаньхуа местоимения во ‘я’, ни ‘ты’, та ‘он’, суффикс -мэнь для образования их множественного числа, указательные местоимения чжэ ‘это’ и на ‘то’, определительно-именной суффикс -ды, видо-временной суффикс -ла и т.п. (С h а о Y. R. A Phonograph course in the Chinese national language. Introduction, p. XII). За пределами диалектов группы гуаньхуа эти знаменательные и служебные морфемы не встречаются. В каждой из остальных шести групп диалектов их функ­ции выполняют другие морфемы, В настоящее время активно исследуется грамма­тика южных диалектов китайского языка, но, вероятно, пройдет еще немало лет прежде, чем можно будет представить себе их грамматические системы в основных чертах. О лексике диалектов группы гуаньхуа там же было сказано, что она в це­лом находится ближе к лексике национального языка, чем лексика южных диалек­тов,и в них содержится меньше слов, для которых отсутствуют иероглифы.

По распоряжению Госсовета КНР в 1956-1959 гг. диалекты китайского языка были исследованы в масштабе всей страны. На материалах этих полевых исследо­ваний был опубликован ряд монографических описаний и значительное число ста­тей. В настоящее время известны монографии по диалектам провинций Хэбэй, Сычуань, Цзянсу, Аньхуэй.

Анкеты, по которым проводились исследования диалектов китайского языка в конце 50-х гг., продолжали традицию, заложенную еще в 20-х гг. Стандартная ан­кета для этого исследования была разработана проф. Ли Жуном. Главное внимание в ней было уделено фонетическим признакам и несколько меньшее - лексическими грамматическим. Лексика диалектов современного китайского языка исследуется на основе стандартного словника, содержащего свыше двухсот слов, распределен­ных по предметным классам. В опубликованных описаниях диалектов переводы этих слов на соответствующий диалект выступают в качестве раздела о его лекси­ке. Грамматика диалектов исследуется на основании стандартных фраз, в которых встречаются грамматические явления, интересующие автора анкеты. Переводы этих фраз на соответствующий диалект часто составляют раздел грамматики в описании соответствующего диалекта.

Первое обобщение результатов исследования диалектов конца 50-х гг. было проведено профессором Пекинского университета Юань Цзяхуа. В 1960 г. он опу­бликовал первый очерк диалектов китайского языка, где 17 представительных диалектов были рассмотрены со стороны фонетики, грамматики, лексики. Краткое изложение его очерка было опубликовано в Советском Союзе в переводе на рус­ский язык (Юань Цзяхуа. Ханьюй фанъянь гайяо (Очерк диалектов китайского языка). Бэйцзин, 1960; Юань Цзяхуа. Диалекты китайского языка. М.; ИВ Л, 1965). В 1962 г. он опубликовал словарь односложных морфем тех же 17 диалек­тов китайского языка с диалектными чтениями по материалам проведенного ис­следования. В 1964 г. им же был опубликован словарь лексики 18 диалектов как по материалам исследований конца 50-х гг., так и по собвственным записям. Состав лексики, в целом, соответствует анкете (Юань Цзяхуа. Ханьюй фанъинь цзыхуй (Словарь морфем китайского языка с диалектными произношениями). Бэйцзин, 1962; Юань Цзяхуа. Ханьюй фанъянь цыхуй (Словарь лексики диалектов китай­ского языка). Бэйцзин, 1964).

Наряду с обобщающими работами проф. Юань Цзяхуа в конце 50-х - начале 60-х гг. появились статьи, в которых содержались напоминания о необходимости большего внимания к лексике диалектов китайского языка и предлагалась идея создания диалектных словарей различных типов (Чжань Бохуй. Шоуцзи хэ чжэнли ханьюй фанъянь цзыхуй (Сбор и обработка диалектной лексики китайско­го языка) - «Чжунго юйвэнь», 1965, № 10, с. 211—223).

В 70-х и 80-х гг. появились исследования по лексике и грамматике диалектов китайского языка. С начала 80-х гг. подход китайских лингвистов к проблеме диа­лектов становится более разнообразным. Появились исследования по микродиа­лектологии населенных пунктов, среди которых следует выделить работу Ту Гуан- лу по городским и пригородным диалектам Гуйяна (Т у Гуанлу. Гуйян чэнцюй юй цзяоцюйды юйинь чабе. (Фонетические различия в черте города Гуйлиня и его окрестностях) - «Гуйчжоу дасюэ сюэбао», 1983, № 2, с. 178-197).

С начала 1985 г. журнал «Фанъянь» (Диалект) приступил к публикации среди статей по проблемам диалектного районирования китайского языка. Серия откры­валась статьей Ли Жуна о членении диалектов группы гуаньхуа, помещенной в на­стоящем сборнике.

Ло Чанпэй, Чжоу Цзумо. Фонетика диалектов эпохи Хань

стр. 235. Словарь «Фанъянь» не является словарем диалектов китайского язы­ка в современном смысле этого слова. Он представляет собой скорее собрание спе­цифических слов разных диалектов периода западной династии Хань, значение ко­торых объяснялось с помощью слов общего языка того времени. Помимо истол­кования значения диалектных слов словарная статья «Фанъяня» содержала также описание ареала их распространения. Для обозначения этих ареалов Ян Сюн пользо­вался географической терминологией трех видов: названиями китайских царств эпохи Чжаньго - последнего периода династии Чжоу, названиями административ­ных областей, существовавших в эпоху Цинь и Хань, названиями гор, рек, горных проходов.

Примером словарной статьи «Фанъяня» может служить статья, открывающая словарь: «Дан, сяо, чжэ - это чжи ‘знать*. В царстве Чу говорят дан или сяо, в цар­ствах Ци и Сун говорят чжэ». При этом подразумевается, что слово чжи ‘знать*, с помощью которого истолковывается значение диалектных слов, принадлежит об­щему языку, известному во всем Китае. Указания на ареалы, сделанные при толко­ваниях слов, позволяют выделить диалектные ареалы различного уровня подчине­ния. Первым опытом определения диалектных ареалов китайского языка эпохи за­падной династии Хань была классификация Линь Юйтана, который нашел 14 диа­лектных ареалов (Линь Юйтан. Юйяньсюэ луньцун (Труды по языкознанию). Тайбэй, 1967, с. 36—37). Используя методы современной лингвистической гео­графии, П. Серройс определил приблизительные границы диалектов китайского языкатого времени и выделил следующие шесть крупных диалектных ареалов.

I. Западные диалекты: царства Цинь и Цзинь, административные области Лян­чжоу и Ичжоу - современный северо-запад и запад Китая.

II. Центральные диалекты, которые Ян Сюн обобщенно называл диалектами к востоку от заставы Ханьгугуань. В свою очередь они делились на западную группу: домен Чжоу и царство Чжэн, долины рек Лошуй и Ханьшуй - западная часть совре­менной провинции Хэнань и северная часть современной провинции Хубэй, и вос­точную: царства Сун, Вэй, Лу, Ци, Вэй II — восточная часть современной провинции Хэнань и западная часть современной провинции Шаньдун.

III. Северные и северо-восточные диалекты: царства Янь и Чжао, администра­тивная область Дайцзюнь, территории на полуострове Ляодун и в современной се-

верной Корее - северная часть современных провинций Шэньси, Шаньси, Хэбэй, провинция Ляонин полностью.

IV. Восточные диалекты: царство Восточное Ци, административные области Хайдай и Сюйчжоу, долина реки Хуайхэ - восточная часть современной провинции Шаньдун, северная часть современной провинции Цзянсу, восточная часть совре­менной провинции Аньхуэй.

V. Юго-восточные диалекты: царства У, Юэ, административная область Ян- чжоу, долина реки Оуцзян - южная часть современной провинции Цзянсу, совре­менная провинция Чзэцзян, северная часть современной провинции Фуцзянь.

VI. Южные диалекты - это царство Чу, которое в свою очередь делилось на три диалектных ареала: (а) северная часть царства Чу, царство Чэнь, долины рек Жушуй и Иншуй - восточная часть современной провинции Хубэй и южная часть провинции Хэнань, (б) долина реки Хуанхэ и междуречье Янцзы-Хуайхэ - южная часть современной провинции Аньхуэй, (в) южная часть царства Чу - администра­тивная область Цзинчжоу, долины рек Янцзы, Сянцзян, Юаньцзян, Лицзян - север­ная часть современной провинции Хунань. (S е г г и у s P. The Chinese dialects of Han time according to Fang Yen. Berkeley and Los Angeles, 1959, p. 98-99.)

Ареал распространения китайского языка в период западной династии Хань, описанный в словаре Ян Сюна, состоит из трех областей, где китайский был единст­венным языком общения - Запад, Восток, Центр, области недавнего заселения - Север и Юг, где наряду с китайским говорили также на языках других народов, об­ласти китайских поселений в Корее, в царствах У и Юэ и в долине реки Оуцзян, где преобладающим языком общения был язык местного населения.

Исследования географического распределения лексики диалектов китайско­го языка периода западной династии Хань приводят к выявлению весьма при­мечательной структуры диалектов того времени. Основная лингвистическая грани­ца, которая делила всю область распространения китайского языка на две части, проходила по долине реки Фэньхэ и далее на юг до пересечения ее с Янцзы. Таким образом, основная линия членения диалектов китайского языка, описанных в сло­варе Фанъянь, делила их на западную и восточную группы.

При составлении своего словаря Ян Сюн отдавал себе отчет в том, что слова, встречающиеся в диалектах китайского языка, характеризуются различной сферой распространения. Он различал слова, встречающиеся в сравнительно узком гео­графическом ареале, слова, встречающиеся в достаточно широком географическом ареале, но не по всей территории страны, слова, встречающиеся повсеместно. Повсе­местно встречающиеся слова имели специальное название тунъюй или фань тунъюй ‘повсеместно распространенное слово’. Некоторые исследователи склонны счи­тать, что термины тунъюй и фаньюй являются названием общего языка, который существовал в эпоху династии Хань. Не отрицая существования своего рода обще­го языка в эту эпоху, все же следует сказать, что слово юй в этих глоссах следует понимать не как сам по себе разговорный язык, а лишь слова разговорного языка, которые могут иметь разные сферы распространения. Это становится очевидным при сопоставлении данных социолингвистических терминов с чисто лингвистичес­кими терминами, которые также встречаются в этом словаре. Например, гуай ‘устаревшее слово’, цзиньюй *новое слово’, чжуаньюй ‘производное слово’, которое использовалось для характеристики диалектных слов - диалектных вариантов об­щего языка.

Смысл работы Ян Сюна состоял в том, чтобы истолковать малоизвестные и вообще неизвестные диалектные слова современного ему китайского языка с по­мощью таких слов, которые, по его мнению, были заведомо известны всем, кто мог прочесть словарь.

Сравнение лексики общего языка с диалектной, которая засвидетельствована в этом словаре, показывает довольно сложные связи между ними. Общий язык формируется на основании диалектов, иначе говоря, в общем языке нет ни одного слова, которого нельзя встретить в каком-либо диалекте. Те диалекты китайского языка, периода династии Хань, лексика которых была наиболее широко представ­лена в общем языке, можно считать основными диалектами, послужившими базой, на которой формировался общий язык того времени. П. Серройс различает два вида сходства лексики диалектов и общего языка: идентичные слова, обозначенные одним и тем же иероглифом, и фонетически сходные синонимы, обозначенные раз­ными иероглифами. Степень сходства может быть различной - от весьма близ­кого до полного отсутствия общих черт. В последнем случае П. Серройс говорит о нулевой ступени фонетического сходства между синонимами (там же, с. 188).

При рассмотрении диалектных слов, совпадающих со словами общего языка, обнаруживается, что по абсолютному числу совпадений диалектные ареалы вы­страиваются в следующей нисходящей последовательности: 1) западный ареал «к западу от заставы Ханьгугуань» в целом, 2) ареал царств Цинь и Цзинь, 3) цар­ство Чу, 4) восточный ареал «к востоку от заставы Ханьгугуань», включая домен Чжоу и царства Чжэн, 5) царство Чжао и Вэй, 6) царства Чэнь, Ци, Восточное Ци, 7) царство У. При этом существенно отметить, что по абсолютному числу диалект­ных слов, лишь незначительно отличающихся от соответствующих слов общего языка, диалектные ареалы выстраиваются в почти той же последовательности. Слова общего языка, совпадающие со словами живых диалектов китайского языка периода династии Хань, составляют примерно треть обще китайской лексики. Остальные две трети представляют собой слова в большей или меньшей степени сходные с общей лексикой. По абсолютному числу сходных слов, обнаруживаемых в разных диалектах, они располагаются в следующей нисходящей последователь­ности: 1) царство Чу, Южное Чу, 2) царства Цинь и Цзинь, 3) ареал «к востоку от заставы Ханьгугуань», 7) восточное Ци, 8) царство У, 9) царство Чжао, 10) ареал Хай-Дай, 11) долина реки Хуайхэ, 12) царства Ян и Юэ (там же, с. 190-191).

При всем несовершенстве этой статистики приведенные данные показывают, что в лексике общего языка явственно различаются два пласта, из которых один состоит из слов западных диалектов, другой - из слов, обнаруживающих сходство со словами восточных диалектов китайского языка. Слова западных диалектов явно представляют собой новый слой лексики общего языка, появление которой вызвано широко известными событиями истории Китая - объединением страны и той ролью, которую сыграло в этом объединении царство Цинь. Их появление свя­зано с политическим возвышением западных царств, перемещением столицы в Сиань, ростом значения выходцев из западных царств в сфере управления и куль­туры. Однако эти слова западного происхождения не создали новый общий язык, а лишь присоединились к тому общему языку, который существовал в конце эпо­хи Чжоу и в эпоху Цинь. Этот более старый пласт лексики общего языка хранит явные связи с лексикой царств долины Хуанхэ и междуречья Хуанхэ-Янцзы.

Небольшое число прямых совпадений лексики восточных царств со словами обще­го языка объясняется снижением их политической роли в эпоху Цинь и Хань, но значительное число сходных слов свидетельствует о старых и прочных связях общего языка с диалектами восточных царств (там же, с. 218-220).

стр. 236. Китайская филология с самого начала своего существования интере­совалась как значением слова, так и его происхождения ем. Наиболее ранние приме­ры попыток отыскать истинное значение слова через его этимон можно найти в тру­дах древних философов Китая. Одним из наиболее известных примеров такого рода является знаменитое высказывание Конфуция: «Управление - от слова "пра­вильный"». Этимологии в трудах китайских филологов не всегда основаны на сло­вах, происходящих из одного корня. Основная масса этимологий явно искусст­венна.

Этимологическое толкование слова носит название шэнсюнь ‘звуковое толко­вание*. Его существо состоит в том, что происхождение какого-нибудь слова китай­ского языка выводится из другого слова, современного толкователю китайского языка с одинаковым или сходным произношением. Так, например, древнекитай­ские филологи считали, что слово цзин ‘пейзаж, вид* происходит от слова цзин ‘граница*, потому что вид — это то, «что видно»; глазу доступно то, «что освещено солнцем», а места, освещенные солнцем, имеют границу с тенью. Китайские фило­логи искали этимологии прежде всего слов с сакральным смыслом. Пример эти­мологии политического термина в трудах Конфуция был приведен выше. Однако чаще всего этимологии такого рода можно было встретить в трудах последователей школы натуральной философии инъянцзя. Основным предметом их толкования были циклические знаки и названия основных триграмм. Несколько этимологи­ческих толкований можно найти в первых словарях китайского языка «Эръя» и «Шовэнь цзецзы». Однако и здесь они встречаются главным образом для истолко­вания сакральных терминов.

Первая попытка отыскать этимологии всех слов китайского языка была пред­принята Лю Си. Свой словарь он назвал «Шимин» (Толкование слов) и издал около 200 г. н.э. . «Каждое слово в мире имеет свое значение, - пишет он в предисло­вии, - эти слова люди произносят каждый день, но не понимают, откуда произо­шло их значение, поэтому я описал происхождение слов, обозначающих небо и зем­лю, темное и светлое начала, времена года, государства, города, повозки и одежду, похороны и поминовения, утварь, которой простой народ пользуется каждый день, распределив их по категориям. Книгу свою я назвал „Шимин" (Толкование слов) ». По своим принципам исследование Лю Си ничем не отличается от опытов его пред­шественников.

стр. 240. По составу и способности рифмоваться друг с другом исследователи фонетики Шицзина делили слоги китайского языка на два типа. В один из них вхо­дили открытые слоги и слоги с исходом на исторический шумный смычный со­гласный. Этот тип слогов назывался ИНЬ - темные слоги. В другой - закрытые слоги с исходом на носовые сонанты. Этот тип слогов назывался ЯН - светлые сло­ги. Каждый из этих типов делился на классы бу, которые формировались из сло­гов, рифмующихся между собой.

Каждый из классов бу состоял из слогов, принадлежащих нескольким рифмам «Цеюня». При этом слоги одних рифм этого словаря входят в классы рифмую­щихся слогов бу целиком, а слоги других распределяются по нескольким. Рас- пред ел ен ие слогов рифм «Цеюня» по классам бу зависело от их начальных со­гласных, тона, медиали и других признаков. Соотношение между составом класса бу и рифм «Цеюня» указывает на изменения в вокализме слогов китайского язы­ка, которые произошли между началом I тысячелетия до н.э., к которому относит­ся формирование «Шицзина» как поэтического памятника и VI в. н.э., когда был составлен словарь «Цеюнь».

Слоги, принадлежащие определенным рифмам Цеюня, образуют подклассы в классах бу рифм «Шицзина». Очень часто эти подклассы совпадают с реальными группами рифмующихся слогов «Шицзина», которые формируются как на основа­нии прямой рифмовки в этом поэтическом памятнике, так и косвенным путем - включением в нее всех слогов, обозначенных иероглифами с теми же фонетически­ми частями, которые содержатся в иероглифах слогов, рифмующихся непосред­ственно.

Рифмы поэзии эпохи династии Хань III в. до н.э. - III в. н.э. еще вполне сходны с рифмами «Шицзина». Поэтому Ло Чанпэй и Чжоу Цзумо описывают рифмы хань- ской поэзии в терминах классов Шицзина, а не рифм Цеюня. Однако при этом Ло Чанпэй и Чжоу Цзумо внесли в традиционную систему рифм «Шицзина» некото­рые изменения. Ниже приводится их система рифм «Шицзина» с реконструирован­ными чтениями Б. Карлгрена в трактовке Ван Ли (Ван Ли. Ханьюй иньюньсюэ (Фонология китайского языка). Бэйцзин, 1957, с. 430-440).

Тип ИНЬ

Класс I (52) чжи. Рифмы: (52) чжи -і*д. (123) хуэй -w^g, (124) хай-э& (109), ю -iug. (89) хоу -ag, (58) чжи -iweg, цзе -эг, (41) чжэнь Лгп - один слог.

Класс II (46) ю. Рифмы: (116) хао-og, (117) сяо-og, (118) сяо-iog, (109) ю-

iog, (46) ю-iog, (89) хоу- g, (47) сяо- iog, (58) чжи-iweg - три слога.

Класс III (47) сяо. Рифмы: (116) хао-og, (117) сяо-og, (118) сяо-iog, (47) сяо-iog.

Класс IV (88) юй. Рифмы: (88) юн-іо, (62) ма- , мо-о, юи-iwo.

Класс V (33) гэ. Рифмы: (33) гэ-а (119), гэ-wa, (57) чжи-іа, (62) .ш-а (58)

чжи-і г - один слог.

Класс VI (57) чжи. Рифмы: ци-ЇЗі, цзя-еg, (57), чжи-ieg.

Класс VII. (58) чжи. Рифмы: (58) чжи-iffr, цзе-ф, ци-і&г, (57) чжи-ieg.

Класс VIII (91) вэй. Рифмы: (91) взи-і*г, (58) чжи-i*r, (124) хай-Qg, (123) хуэи-wag, цзе-ізг, (57) чжи-ieg (119) гэ-wa - три знака.

Класс IX (83) цзи. Рифмы: (83) цзи-iad, тай-ad, гуай-ad, дбэи-iad, гуай-ad, цзи-

iad.

Тип ЯН

Класс X (85) чжэн. Рифмы: дэн-ang, (85) чжэн-i^ng, (50) гэи-ng, (84) dyw-ung.

Класс XI (84) дун. Рифмы: (84) dyw-ung, чж.уи-ung, цзян-ung.

Класс XII (87) дун. Рифмы: (87) dyw-ong (84) dyw-ung, цзян-ung.

Класс XIII (49) ян. Рифмы: (49) яи-iang, raw-ang, (210) гэн-ang, iang.

Класс XIV (50) гэн. Рифмы: цин-ieng, цин-ieng, (210) гэи-ang, -ung, (50) гэи-eng.

Класс XV (41) чжэнь. Рифмы: сяиь-іеп, (41) чжэиь-ien, чжэнъЛдъ, чжунь-iwen.

Класс XVI (42) вэнь. Рифмы: (120) хэнь-aп, (121) хунь-ч/$п, инь-ipn, (42), вэнь-iw*n, (41) чжэнь-ian, чжунь-iwan, чжэньЛэл, сянь-іт, (113) шань-ъп, (114) сянь- ian.

Класс XVII (40) юань. Рифмы: хань-ап, хуань-v/an, шань-ап, (113) июнь-ап, (40) юань-ian, (114) сяиь-іап, сянь-ian.

Класс XVIII (80) цинь. Рифмы: тань-^т, (80) цинь-iam, сянь-эт, фань-iam, (86) гдиь-дт, (84) дун-ung - один слог.

Класс XIX (86) тань. Рифмы: тань-iam, (86) тань -am, янь-iam, сюдиь-іат, сюдиь -am, сянь-ат.

Тип ЖУ

Класс XX (102) чжи. Рифмы: дэ- к, (102) чжи-і к, (104) y-iuk, май- к.

Класс XXI (104) у. Рифмы: (104) .y-iuk, чжу-iuk, цзяо-ик.

Класс XXII (115) во. Рифмы: (115) во-ок, (104) .y-iuk, цзяо-uk, (105) c«-iok. Класс XXIII (112) яо. Рифмы: (103) до-ак, (112) яо-іак, (115) во-ок, цзяо-ик, (105) сн-іок.

Класс XXIV (103) до. Рифмы: (103) до-ак, (112) яо-іак, .мо-ak, іак, си-іак, мдй-ек.

Класс XXV (105) сн. Рифмы: (105) сн-іек, сн-іек, л*дй-ек.

Класс XXVI (92) чжи. Рифмы: сяо-iet, (92) чжи-iet, (93) шу-iwet, цзе-і t, цзе- t, (102) чжи-і к.

Класс XXVII (93) шу. Рифмы: мо-w9t, (93) шу-teat, (92) чжн-iet, ци-tet, y-te*t. Класс XXVIII (106) юэ. Рифмы: гэ-at, мо-wat, ся-at, цзе-at, сюэ-iat, cc-iat, (106) юэ-iat.

Класс XXIX (107) хэ. Рифмы: (107) хэ-ар, с-іар, с-іар, я-ар, ця-ар, фа-

iwap.

Класс XXX (108) ци. Рифмы: хэ-ар, (108) ц и-іар, ця-&р, те-ізр.

Ли Жун. Лу Фаянь и его „Цеюнь" «

(Комментарий С.А. Старостина)

стр. 269. В статье Ли Жуна не приводятся реконструированные среднекитай­ские чтения многочисленных разбираемых в ней знаков, что весьма затрудняет понимание неиероглифического текста перевода. Поэтому мы снабдили каждый иероглиф, среднекитайское чтение которого существенно для понимания текста статьи, его реконструированным чтением эпохи «Цеюня» (обоснование нашей сред­некитайской фонетической реконструкции см. в работе С.А. Старостина «Древне­китайская фонология», в печати). Следует пояснить основные особенности исполь­зуемой нами среднекитайской транскрипции:

а) аффрикаты (кроме придыхательных) имеют однобуквенные обозначения (с, з);

б) придыхательные согласные имеют двухбуквенные обозначения (с добавле­нием h к основной букве): ph, th, kh, ch и т.д.;

в) палатальные согласные маркируются посредством диакритикиf(с, ch, z, s,z, Л); ^

г) точка под буквой обозначает ретрофлексность гласного или согласного;

д) знак h обозначает звонкий ларингальный спирант;

е) ровный и входящий тоны не маркируются (автоматическим показателем входящего тона является наличие в слоге конечного шумного согласного -p,-t,-k); восходящий тон маркируется диакритикой над гласным, а уходящий тон - диа­критикой .

В тексте перевода мы используем только реконструированные чтения эпохи «Цеюня» (начало 7 в. н.э.). Следует учитывать, что реальные чтения иероглифов в более ранние и более поздние эпохи имели свои фонетические особенности, кото­рые мы здесь для единообразия опускаем (кроме нескольких специальных слу­чаев, которые мы особо оговариваем).

Современные пекинские чтения иероглифов приводятся в обычной тран­скрипции на русской основе. Для диалектных чтений китайских иероглифов ис­пользуется транскрипция МФА, принятая в оригинале статьи.

стр. 270. Речь в данной цитате идет, конечно, только о совпадении чтений соот­ветствующих знаков в диалектах, но не в канонической системе «Цеюня» (см. подробные в полном тексте «Предисловия» на стр. 272). Отметим, что в большин­стве современных диалектов действительно совпали ср.-кит. финали -е и -і (данное противопоставление сохранилось только в некоторых диалектах группы Минь), -ien и -jen соответственно; во многих диалектах совпадают также ср.-кит. финали -б и -й, -#w и -aw соответственно. Таким образом, данная информация Лу Фаяня весьма ценна для китайской исторической диалектологии. Интересно утверждение о совпадении инициалей у знаков (27) и taw (28) в каком-то среднекитай­ском диалекте: все современные диалекты имеют здесь разные рефлексы.

стр. 270. В традиционной китайской фонологии (дэнъиньсюэ) все слоги под­разделяются на четыре раздела (дэн (358)). К 1-му дэну относятся слоги с задне­рядными гласными; ко 2-му - с ретрофлексными гласными (а, а); к 3-му - с переднерядными и среднерядными гласными; к 4-му - слоги с медиалью -і- (в составе дифтонга -іе-) и -j-. Каждый дэн в среднекитайском характеризовался опре­деленной дистрибуцией инициалей и финалей: в частности, с финалями 2-го дэна сочетались только лабиальные, велярные и ретрофлексные инициали, но не сочета­лись дентальные (неретрофлексные), свистящие и палатальные инициали.

стр. 278. Судя по комментариям к подзаголовкам рифм в «Каньмю буцюэ цеюнь», система Люй Цзина была наиболее близка к системе рифм Ханьской поэ­зии (об этой системе см. Л о Чанпэй, Чжоу Цзумо. Хань Вэй Цзинь Нань Бэй чао юньбу яньбянь яньцзю, т. 1. Бэйцзин, , 1958), в которой ср,-кит. финали ~*п соответствовало-йП, финали -in - -(j)an, а финали -iin - -w^n. В системе Ян Сючжи и Ду Тайцина уже отражен характерный для среднекитайского переход -(j)' n > -in, а система Сяхоу Юна в целом уже достаточно близка к системе «Цеюня». Отметим, что рифма сіп (61) представляет собой просто фонетический вариант рифмы сіп (57) при ретрофлексных инициалях. Гласный і в этой позиции имел, вероятно, особый аллофон, фонетически близкий К 45 что и позволило Сяхоу Юну объединить рифмы сіп (61) и *4п (64). С фононологической точки зрения наиболее правиль­ным является объединение рифм сіп (61) и сіп. (57), представленное в системах Люй Цзина, Ян Сючжи и Ду Тайцина.

стр. 278. Указание на объединение в одну рифму слов (др.-кит. v/щ,

поздне-др.-кит. wfg) (69) и tAj} (др.-кит. tag) (35), а также разделение по разным рифмам слов 7jek (др.-кит. ?ек, поздне-др.-кит. 7iek -eg > ср.-кит. -aig и -iak > -(j)ek). Что касается объединения в одну рифму слов" jeg (67) и nig (68), а также разделения по разным рифмам слов we (70) и ke (71), то они, вероятно, отражают какие-то специфичес­кие диалектные особенности (не отраженные в известных нам системах древне­китайской поэтической рифмовки).

стр. 282. Добавление новых рифм g?m (79) и дэт (83) в «Каньмю буцюэ цеюнь» и в «Гуанъюне» не свидетельствует о фонетических изменениях, проис­шедших в китайском языке непосредственно после составления «Цеюня»: финаль -ш в среднекитайском вообще сравнительно редка, и отсутствие в «Цеюне» ее кор­релятов с восходящим и уходящим тонами объясняется просто малой распростра­ненностью в среднекитайском соответствующих слогов. Напротив, расщепление рифм сіп (57), cm (85), сіп (87) и cit (89) в «Гуанъюне» (в начале XI в. н.э.), по-видимому, значимо и указывает на переход -win > -iun, произошедший к этому времени.

Что касается прочих рифм, разделенных в «Гуанъюне» (тап (91), уап (95), mwat (97), ka (99), ka (101) и ka (103)), то вряд ли они указывают на изменение гласного а после лабиальной медиали -w- к 11-му вл.э. (в большинстве совре­менных диалектных систем такого изменения не произошло и по сей день; в рифмах тайской и суйской поэзии подобного разделения также не наблюдается). Скорее всего, лабиализованные корреляты соответствующих рифм были выделены в отдельные рифмы просто по аналогии с разделением рифм (57), (85), (87) и (89), которое само по себе имело фонологическую базу (см. выше).

стр. 286. Фонетическая интерпретация среднекитайских фонологических оп­позиций была впервые осуществлена шведским синологом Б. Карлгреном (см. Karlgren В. Etudes sur la phonologie chinoise, fasc. 1-3, Leyde - Stockholm, 1915-1919). Существенный вклад в реконструкцию фонетики «Цеюня» внес и сам Ли Жун (см. Ли Жун. Цеюнь иньси. Бэйцзин, 1952), хотя в данной статье он под­робно не рассматривает эту проблематику.

стр. 286. Имеются в виду финали -ад и -wag; финали -a, -wa и -а (в рифме та (142) объединены финали 2-го и 3-го дэнов); финали -aig, -waig, -aig и -waig (в рифме kaig (143) также объединены финали 2-го и 3-го дэнов).

стр. 287. Термин «входящий тон» (жушэн) в китайской фонологической тра­диции обозначает тон, присущий слогам с конечными шумными -p,-t,-k. В некото­рых современных китайских диалектах (в частности, в пекинском) эти согласные отпали; в результате входящий тон либо выделился в отдельную тональную кате­горию, уже не связанную с конечными согласными (напр., в вэньчжоуском диа­лекте), либо совпал с какими-либо другими тонами (напр., в пекинском диалек­те).

Пекинские инициали б, д, г, цз, чж, восходят либо к среднекитайским глу­хим (непридыхательным) инициалям, либо к среднекитайским звонким ини- циалям при восходящем и уходящем тонах (оба эти тона в данном случае, т.е. при старых звонких инициалях, дают в пекинском уходящий тон, т.е. 4-й тон). Таким образом, с любым тоном, кроме уходящего, эти пекинские инициали могут вос­ходить только к среднекитайским глухим. Однако «светлый ровный» тон (т.е. 2-й тон) в пекинском нормально восходит к среднекитайскому ровному тону при звонких инициалях (которые в таком случае отражаются в пекинском как приды­хательные) . Таким образом, сочетание инициалей б, д, г, цз, чж, со светлым ровным тоном имеет вторичный характер и возникло в результате сравнительно позднего совпадения рефлексов входящего тона с рефлексами ровного тона при звонких инициалях.

стр. 287. Данное обстоятельство объясняется именно тем, что «входящий» тон в среднекитайском характеризовал только слоги с конечными -p,-t,-k, но не -ш, -п, -д (см. выше, коммент. 11).

стр. 288. Рассматриваемое здесь явление объясняется тем, что в древнекитай­ском языке 1-й половины 1-го тысячелетия до н.э. на месте среднекитайских фи­налей -ug и -bug были представлены финали *-од и *-од соответственно, а на месте среднекитайских финалей -од и -йд - финали *-ид и *-un соответственно (см. Старостин С.А. Древнекитайская фонология, в печати). Приводимые на с. 288-289 пары иероглифов фонетической категории в древнекитайском чи­тались следующим образом: drog (210): dog7(211);kl6g (212): lhog (213); tug (208): tug (111);

<< |
Источник: М. В. СОФРОНОВ. НОВОЕ В ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИНГВИСТИКЕ. Вып. XXII. ЯЗЫКОЗНАНИЕ В КИТАЕ. МОСКВА "ПРОГРЕСС" - 1989. 1989

Еще по теме ДЕКЛАРАЦИЯ ВСЕКИТАЙСКОГО КОНГРЕССА ДВИЖЕНИЯ ЗА НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЯЗЫК: