ДЕКЛАРАЦИЯ ВСЕКИТАЙСКОГО КОНГРЕССА ДВИЖЕНИЯ ЗА НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЯЗЫК
Почему сейчас, когда в небе над Китаем полыхает зарево пожарищ и когда земля пропитана кровью патриотов, мы, сдерживая предсмертные' стоны и захлебываясь собственной кровью, привлекаем внимание к, казалось бы, несущественному и не служащему делу спасения Родины всекитайскому конгрессу движения за национальный язык? Только лишь потому, что мы хорошо понимаем, что он крайне важен для страны и служит делу, которое может ее спасти.
Во-первых, в демократическом государстве верховная власть принадлежит народу, а государство утверждается на вечные времена. Вопреки нашей воле уже четырнадцать лет мы страдаем от борьбы за власть и от соперничества военных клик. Как только наш народ познакомился с идеей принадлежности верховных прав народу и попытался претворить ее в жизнь, сразу же начались подлинные несчастья. Наш народ всегда любил мир, признавал ценность уступок. Однако на этот раз он уступил то, что уступать было нельзя, а мир оказался несбыточной мечтой. Сейчас он молит о сострадании и взывает к милосердию, самого себя он продал в рабство и лишь в смерти видит свое спасение! Давайте спросим: что теперь нам делать со своими верховными правами? Как только мы осознаем наше положение, мы сразу поймем: жертвы неизбежны, но если жертвы неизбежны, то лучше приносить их добровольно; война неизбежна, но если воевать, то нужно сражаться за определенные цели. Во имя возвращения наших верховных прав стоит приносить жертвы, во имя вечного мира стоит воевать. Однако при этом требуется, чтобы большинство нашего народа смогло осознауь эту истину, глубоко поверить в нее, самостоятельно и мужественно проводить ее в жизнь. Только после этого можно сказать, что народные. массы в нашем обществе обретут гражданское сознание. В противном случае они неизбежно будут одурачены образованным классом и продажными политиканами, станут орудием и жертвой меньшинства.
Однако каким путем следует идти, чтобы привести народные массы к истинной созна-JI и Цзиньси. Цюаньго гоюй юньдун дахуй сюаньянь. Вэньцзы лиши гуань юй гайгэ лунь. Бэйцзин, 1931, с. 347-468.
тельности? И здесь мы уже не можем не сказать, что движение за национальный язык является очень существенным и важным делом.
Во-вторых, со времени Синхайской революции вооруженные силы и экономика нашей страны с каждым днем все более приходят в упадок. После европейской войны империализм и экономическая агрессия распространяются все шире и шире. Лишь малая часть наших внутренних неурядиц прошедших лет вызвана внутренними причинами. Большая их часть была спровоцирована иностранными державами. Эта истина известна даже тем, кто располагает самыми общими сведениями. Однако и после того, как эта истина усвоена, никто не может предложить выход из положения. Те, кто его предлагает, ограничиваются лишь статьями в прессе. Что же нам делать, где искать путь к спасению? Одни возлагают надежды на хорошее правительство, но откуда взять хорошее правительство? Другие высказываются за коренные реформы, но где движущие силы этих реформ? Одни возлагают надежды на местную автономию, надеются на развитие коммерческой деятельности, однако здесь не хватает ни капиталов, ни людей, и где гарантии от неудач в их делах? Другие говорят, что ключевым моментом является народное образование, но оказывается, что образование нельзя ни распространять, ни повышать. Что же нам мешает? В общем, все коренные задачи спасения и строительства страны, невзирая на разницу во взглядах людей, эти задачи решающих, восходят к старым истинам, провозглашенным еще двадцать лет назад. Эти истины и сейчас актуальны для Китая, который по государственному устройству называет себя республикой. Они выражены в следующих словах: знания народа, добродетель народа, сила народа. Как только четыреста миллионов будут действовать как один человек, любое дело будет нам по плечу, никто на осмелится вторгнуться в наши пределы.
Однако каким путем мы должны пойти для достижения этих целей? И здесь мы не можем не сказать, что движение за национальный язык является важнейшей задачей, решение которой может способствовать спасению страны.Движение за национальный язык выдвигает два основных принципа: первый — «единство национального языка», второй — «распространение национального языка». Таковы две основные идеи движения. Что такое «единство национального языка»? Этот принцип имеет два толкования: первое — единство, второе — отсутствие единства. Что такое «распространение национального языка»? И этот принцип имеет два толкования: первое — распространение, второе — нераспространение.
Что такое «унифицирующая унификация» национального языка? В любой стране с течением времени культура постепенно изменяется: в новых исторических обстоятельствах она приобретает новые формы. Язык и письменность являются средством распространения этой постоянно меняющейся культуры. Еще до эпохи Цинь, когда наша страна была раздроблена на мелкие царства и племена, возникли многочисленные диалекты и различные формы письменности. По преданию, Ши Чжоу — историограф князя Сюань Вана слегка реформировал древнюю письменность, оставшуюся в наследие от Цан Цзе, однако он ставил перед собой лишь эстетические цели; в Китае не было сил, которые могли бы унифицировать ее, к тому же сфера употребления письменности также не была широкой.
Эпоха Чжаньго — эпоха борющихся Царств, положила начало дискуссиям философских школ. В эту эпоху, когда создавались книги и философские теории, роль устного языка была велика; при записи речи письменные знаки подбирались в соответствии со звучащими единицами речи. Циньский Ши Хуанди объединил государство с помощью военной силы. Следствием политического объединения было также культурное объединение страны, и предметом усилий Ши Хуанди была унификация языка и письменности. Однако территория страны была огромной, средства сообщения несовершенны, поэтому унификация языка оказалась невозможной.
С помощью «сожжения книг и закапывания конфуцианцев» и тому подобных методов он ускоренными темпами провел унификацию идеологии и унификацию письменности. Стиль сяочжуань — малая печать, — изобретенный Ли Сы, и был унифицированной «государственной письменностью». Если бы уровень понимания Ли Сы своих задач был бы несколько меньше, он мог бы, подобно финикийцам, адаптировавшим египетскую письменность, отобрать некоторое количество из великого множества странных знаков стиля гувэнь и сяо чжуань[124] и сделать их алфавитными знаками, мог бы исследовать фонетику родного языка и создать официально алфавитное письмо. Подумайте, какими бы тогда были китайский язык, культура, литература, и т.п.? Ли Сы не увидел этой возможности, и это имело следующие последствия.Первое. Он отбросил язык, предоставив ему идти собственным путем, независимо от письменности, и тем самым создал разрыв между языком и письменностью, существующий вот уже две тысячи лет.
Второе. В то время пиктографический метод создания новых знаков был уже давно непригоден, поэтому после династии Цинь новые непрерьюно появляющиеся знаки больше не могли быть пиктограммами, они представляли собой фонограммы, и если для какого-то слова не находилось специального иероглифа, то прибегали к заимствованию знака; если же такой иероглиф существовал, но оказывался забытым или был труден для начертания, то в таких случаях создавался новый с тем же звучанием, который тоже считался заимствованным. Для од- ного и того же слова в разных диалектах могли заимствовать разные иероглифы: так, для передачи одного и того же значения стали пользоваться многими знаками, что привело к затемнению смысла большинства из них. Таким образом в наше время китайская иероглифическая письменность оказалась самой трудной для изучения «национальной письменностью» во всем мире.
Третье. Когда сфера употребления письменности расширилась, знаки даже в стиле сяочжуань (малой печати) стали неудобны для начертания. Чэн Мао создал писцовый стиль лишу.
В период расцвета династии Хань было создано скорописное письмо цаошу — это было естественным результатом его практического использования независимо от того, кто именно его создал. К счастью, после династии Тан система государственных экзаменов для поступления на службу закрепила уставной стиль кайшу. Официально признавался только этот стиль, и никакие отклонения не допускались. Однако и в настоящее время существуют следующие стили начертания: чистый кайшу, синшу, синцао, цаошу, упрощенные начертания, простонародные начертания и т.п. — без числа, что и составляет в совокупности самую причудливую и трудную во всем мире во все времена «национальную письменность». Короче говоря: китайская письменность, общегосударственное «единое письмо», которым мы располагаем в настоящее время, можно считать наследием «сожжения книг и закапывания конфуцианцев», проведенного Ли Сы, за нее мы должны также поблагодарить экзаменационную систему, введенную императорами прошлых эпох.Множество графических вариантов, множество заимствованных знаков требуют столько времени для изучения, что упорный труд учащегося у окна в течение десяти лет оказьюается совершенно недостаточным. Внешне все, конечно, унифицировано, но по существу — полная путаница и беспорядок. В точности как в нашей республике сейчас: разве у нас нет центрального правительства, но, спрашивается, объединена она или еще не объединена? Поэтому унификация китайской письменности за последние две тысячи лет является обманом, который совершался и совершается нашим образованным классом, составляющим меньшинство общества. Она нужна этому классу для самоутверждения. Пусть в общении между собой эти люди извлекают пользу из унификации письма, но это означает унификацию для верхушки общества и действительное вытеснение народных масс за пределы унификации.
Что же касается использования письменности народными массами, то здесь не только нет унификации, но они даже находятся на огромном расстоянии от «унификации», потому что фактически массы за всю свою жизнь не имели возможности воспользоваться письменностью, да она им и не нужна.
Так стоит ли говорить о какой-то унификации? Можно лишь пожалеть о том, что две тысячи лет назад властитель страны и его министр упустили возможность создания алфавитного письма как раз в тот самый момент, когда письменность не была еще унифицирована, но стояла перед унификацией. Затем ситуация стабилизировалась, культура постепенно развивалась, количество письменных памятников с годами росло все более, влияние китайского письма усиливалось и отход от него становился все труднее. В такой ситуации приходилось мириться с внешней унификацией, но по существу с отсутствием унификации.И поскольку все силы были направлены прежде всего на унификацию письменности, объединение языка приносилось ей в жертву все две тысячи лет ее существования, что было крайне неразумно. Вот почему уже две тысячи лет как литературный и разговорный языки звучат по-разному, как было еще до династии Цинь. Гуандун и Фуцзянь — соседние провинции, но жителям этих провинций завести между собой разговор не легче, чем с иностранцем. Район Чаочжоу — Сватоу находится в той же провинции, что и район Гуанчжоу, но, когда жителям этих районов приходится слушать выступления северянина, им приходится пользоваться услугами двух разных переводчиков. Знающие английский язык пользуются вместо государственного языка английским. Грамотные люди прибегают к переписке вместо устной речи.
Если бы не было писателей на байхуа периодов династии Мин и Цин, которые на пекинском диалекте создали несколько понравившихся публике романов, популярных во всем Китае, то и до сих пор простые люди так бы и не имели возможности узнать, что представляет собой общераспространенный «язык чиновников». Если бы не было пекинской оперы, которая повсюду выступала на театральных подмостках, вероятно, простые люди так никогда бы не смогли услышать, как звучит «язык чиновников» из Северного Китая. Неразвитость национальных чувств, убожество деревни, войны между отдельными частями страны трудно искоренить. Эти беды, мешающие управлению, угрожающие целостности государства, по большей части происходят от того, что внутри страны существуют языковые барьеры.
Вот почему последние тридцать лет многие общественные деятели сравнивают наше положение вещей с тем, что происходит в других странах, и все как один высказываются за унификацию национального языка. Мы еще раз тщательно пересмотрели историю прошлого и попытались представить себе культуру будущего и поняли, что сейчас снова наступил подходящий момент для реформы письменности; нам нет смысла идти по пути Ли Сы, проложенному две тысячи лет назад, нет смысла отделять по-прежнему язык от письменности. Поэтому сейчас мы не можем не распространять чжуинь цзыму, не можем не пропагандировать алфавитное письмо, мы должны пользоваться ими с целью подлинной унификации национального языка.
Как следует понимать «неунифицирующую» унификацию государственного языка? Унификация национального языка отнюдь не означает уничтожения всех местных диалектов, практически диалекты не могут быть уничтожены, они обусловлены исторически и в то же время ценны в литературном отношении. Насильственная унификация национального языка методом уничтожения диалектов будет выглядеть лишь как подражание мероприятиям, проведенным первым министром Ли Сы две тысячи лет назад, и в конечном счете не приведет ни к каким результатам. Так называемый унифицированный государственный язык является своего рода общим языком, с помощью которого народ всей страны выражает свои мысли и чувства: все могут, но никто не обязан говорить на нем; пословица справедливо утверждает: «Мандаринское произношение никогда не бьет по земляку». И хотя никто не обязан пользоваться национальным языком, тем не менее нужно, чтобы все на нем говорили, потому что все мы — китайцы, и не должно быть среди нас ни одного, при встрече с которым мы не могли бы вести беседу по-китайски. Этот общий язык не создан искусственно, он представляет собой один из видов естественного языка.
Дело заключается не в том, чтобы удовлетвориться «языком чиновников», который распространяют проза и драма на протяжении нескольких последних столетий, а в том, чтобы воспользоваться одним диалектом, реально существующим в современном обществе, т.е. диалектом Пекина. Пекинский диалект — это стандартный диалект, который представляет собой общий язык китайского народа, единый государственный язык всего Китая. В такой роли пекинского диалекта проявляется естественная тенденция, он не нуждается в принудительном распространении, потому что Пекин является центром в транспортном, культурном, литературно-художественном отношениях, а стандартный язык, как правило, всегда бывает связан с перечисленными сферами человеческой деятельности. В дальнейшем его содержание может обогащаться, он может вовлекать различные диалектизмы и иностранные слова, включать также различную литературную фразеологию и слова древнекитайского языка. Далее, его форма также может совершенствоваться, приобрести четкую логическую структуру, обогатиться прекраснейшими красками для словесного искусства. Это описание выглядит как идеальный язык, однако в силу обстоятельств и требований времени в развитии пекинского диалекта в действительности отмечается эта естественная тенденция, поэтому благодаря своим свойствам пекинский диалект и используется в качестве стандартного языка. Таким образом, единый государственный язык представляет собой лишь стандартный диалект. Другие многочисленные неунифицированные государственные языки — нестандартные диалекты — по-прежнему будут существовать самостоятельно и развиваться свободно. Для этого
имеются два серьезных основания.
Первое—просвещение. В условиях обязательного обучения дети всей страны не могут обойтись без стандартного языка как отдельного предмета. Пусть в захолустной деревне, в городке, отрезанном от путей сообщения, нет возможности говорить на прекрасном пекинском диалекте, но при этом все же остается возможность писать алфавитным письмом на государственном языке, возможность читать книги, написанные на государственном языке. Это и означает унификацию.
Народные массы, которые не могут получить обязательного образования, насчитывают примерно 400 с половиной миллионов. Их жизненные перспективы требуют лишь знакомства с начальными научными знаниями, они нуждаются в воспитании их гражданских чувств, в удовлетворении и утешении от массовой литературы. Мы должны предоставить им все это. Китайские иероглифы — традиционное средство письма, которое может быть использовано вместе с чжуинь цзыму, указывающим чтения. В случае если же иероглифы не могут быть использованы, то это означает, что люди не обязательно должны учить устный стандартный государственный Язык, а с помощью алфавита чжуинь цзыму они могут писать на своем собственном привычном диалекте. Здесь следует стремиться лишь к просвещению в формах, доступных для этих слоев общества, а не к изменению их речи. Это называется неунификацией. Такая неунификация непосредственно связана с унификацией, потому что, несмотря на различие используемых языков, алфавитное письмо для их обозначения остается единым. Если такое письмо приживется, это означает его жизнеспособность. Если люди научатся писать на диалектах, это означает, что они смогут читать также и на государственном языке. Таким образом, при кажущемся различии в действительности получается полное сходство.
Второе — литература. Литература на государственном языке представляет собой учебный материал, который используется в начальных и средних школах всей страны; она является тем великим путем, который должны неустанно прокладывать писатели, а также единственным посредником, благодаря которому китайская литература, взявшись за руки с мировой литературой, выйдет на литературную сцену. И это называется унификацией.
Народные песни за три предшествующих тысячелетия собраны в трехстах книгах. Пройдя этапы юэфу, стихов ши, стихов цы, драматических арий и т.д., они пришли в наши дни; они в действительности представляют собой ядро нашей литературы. И, хотя многие из народных песен дошли до наших дней и пользуются повсеместным распространением, все они прошли крещение разговорным языком. Однако такие произведения, как песни на диалектах У или напевы на диалекте
Юэ, не только способны дать своего рода эстетическое удовлетворение и утешение людям этих ареалов, но снискали бы также одобрение и восхищение писателей во всем Китае и за его пределами.
Мы также должны заняться дальнейшим собиранием песен, их редактированием и провести в этой области соответствующую реформу и пропаганду. Раз можно наблюдать народные обычаи, значит, можно и реформировать их. Это не только связано с духом национальной литературы, но также может быть использовано в качестве действенного средства для просвещения простого народа. Кроме песен, следует собрать все народные предания и легенды. И если в алфавите чжуинь цзыму окажется недостаточно букв для обозначения звуков в диалектах, то следует к записям привлечь «дополнительные буквы» (в дальнейшем переименованные в «знаки для диалектных звуков»), а в специальных исследованиях можно пользоваться знаками фонетической транскрипции. Все это нужно для того, чтобы в деталях выяснить как жанровые и стилистические особенности, так и духовный облик литературы на диалектах. И это «неунифицируемое».
«Неунифицируемое» имеет прямую связь с «унифицированным», так как успех литературы на государственном языке определяется тем, как она воспринимает лучшие черты диалектной литературы. Поэтому при кажущемся различии между литературой на национальном языке и литературами на диалектах в действительности получается полное сходство. Кроме того, не стоит специально упоминать о том, что к конкретным материалам различных диалектов филологи должны обращаться для реконструкции древней фонетики, а социологи для изучения этнографии. Короче говоря, единый государственный язык представляет собой своего рода стандартный диалект, неунифицированные диалекты представляют собой много отдельных государственных языков. Каждый из них имеет свое назначение, они помогают друг другу. Это и называется неунифицирующей унификацией государственного языка.
Что такое так называемое «распространительное» распространение национального языка? Во всех странах в основе добродетели народа и его силы лежат знания народа. Древние говорили: «И миллион невежд все равно что никого». Мы желаем, чтобы народ обладал знаниями, а не состоял из невежд. Наша цель не будет достигнута, если мы будем полагаться только на образованное меньшинство, которое выполняет все основные общественные функции. Письменность является единственным средством для того, чтобы распространять знания, просветить народ, дать большинству возможность не слишком отстать от своего времени, не оставить их в полном неведении о мире. Во-первых, обучение письму должно получить распространение, и потому само письмо должно быть простым и доступным; вочвторых, письмо должно быть жизнеспособным и потому практичным. Сложные и запутанные иероглифы совершенно непригодны, так как не удовлетворяют требованиям простоты и доступности письма. Эта громоздкая китайская письменность, которая никогда не сотрудничала с языком, совершенно неэффективна и поэтому нежизнеспособна.
В последние годы энтузиасты народного просвещения активно проводят кампанию ликвидации неграмотности, но, к сожалению, они все идут на поводу китайской письменности! Необходимо глубоко осознать, что китайская письменность — это невозвратимое прошлое двухтысячелетней давности. Поэтому нужно решительно реформировать ее с тем, чтобы обеспечить должные масштабы обучения письму, а не просто ориентироваться на существующее положение вещей и считать без всякого на то основания китайскую иероглифическую письменность подходящим оружием просвещения народных масс. В противном случае можно ее распространять и десять, и двадцать, и даже пятьдесят лет; глаза простого народа открываются, но и с открытыми глазами он останется слепым.
Что же делать? Собственно говоря, обучить письму — это значит передать народным массам средство письма, пробудить в нем интерес к занятиям, развить его чувства. Если обучать народ китайской письменности постепенно: сегодня три-четыре, завтра пять-шесть знаков — даже в пределах определенного периода времени, — это будет для него тяжелой нагрузкой. Даже если довести учащихся до завершения курса, то окажется, что наша цель состояла лишь в том, чтобы научить их разбирать вывески магазинов, писать простейшие счета, письма из нескольких фраз, оформлять долговые расписки. Если эффективность обучения письму поднимается лишь до такого уровня, то, откровенно говоря, все обучение простого народа, обязательное начальное образование следует сразу же ликвидировать. Ни в одной стране мира обучение, проводимое с такими большими усилиями, не дает столь ничтожных результатов.
Да, люди не могут прочитать вывеску, не могут выписать счет, не могут написать письмо, выписать долговую расписку, но у них имеются свои пути решения этих проблем, зачем же «учить ученого»? Минимальным условием обучения письму является предоставление людям возможности расширять свои знания, развитие их чувств. Если же это недостижимо, то обучение письму неэффективно и, следовательно, бесполезно. Если в настоящее время опираться на иероглифическую письменность, то эти цели не могут быть достигнуты ни при каких обстоятельствах.
Так, например, когда простой народ в Пекине идет в «книжную чайную» развлечься, он получает «наставления через уши», а не через зрительное восприятие. Если же попытаться взять наиболее популярную среди широких масс литературу типа «Судебные дела» или «Пять благородных разбойников» и внимательно исследовать их способность читать, то обнаружится, что он знает несколько десятков иероглифов и практически читать не может, а те, которые считаются знатоками, читают с пятое на десятое и смысл прочитанного понимают нечетко. Очевидно, что простым обучением китайской письменности делу не поможешь.
Обычно процесс чтения проходит от звучания к пониманию, а для чтения китайской письменности требуется сначала запомнить множество сложных и запутанных знаков. Суть принципа «от звучания к пониманию» состоит в том, что в мозгу заложен естественный язык, составляющий основу восприятия, однако в случае китайской письменности из-за чрезвычайной сложности каждого отдельного знака нельзя избавиться от привычки сокращать и упрощать каждую фразу, нельзя во всех деталях передать естественный язык. Мы все упражнялись в китайской письменности несколько десятков лет, чтобы сделаться людьми пишущими, поэтому не можем чувствовать ее недостатки в полном объеме. Если же действительно думать о простом народе, то нечего пытаться насильно распространять явно устаревшую письменность; будет лучше, если она не будет распространяться.
Согласно прошлогоднему докладу всемирного комитета по образованию, статистика неграмотности выглядит следующим образом: Англия-3%, США-5%, Франция-4%, Япония - 6%, а Китай-80%. Хотя в Китае и не было детального обследования, однако обучение письму вообще распространено мало. Пусть, скажем, умение написать фамилию и имя будет считаться признаком грамотного гражданина, однако начертание фамилии и имени средствами китайской письменности составляет знание трех или четырех иероглифов. Даже умение читать вывески, писать счета и т.п. далеко не соответствует тем условиям, которым должно удовлетворять обучение грамоте. Поэтому китайская письменность на протяжении всей двухтысячелетней истории была олицетворением монополии на образование аристократии шэныш и людей ученого сословия. Простой народ мог лишь «не знать, не ведать, повиноваться императорским законам» и он вполне мог так существовать в эпоху, когда Китай был отгорожен от внешнего мира, а до стремления народа к знаниям никому не было дела.
В настоящее время ситуация коренным образом изменилась — без народного разума никак не обойтись; он составляет основу всех свершений. Собственно, китайские иероглифы являются средством письма, которое никогда не имело всенародного распространения. При обязательном распространении они останутся старой рухлядью, письменностью, которая требует многих усилий, но приносит мало пользы. Поэтому мы должны принять решение о коренном преобразовании иерогли-
фической письменности, создать для стандартного национального языка такую письменность, где будет воплощен принцип единства языка и письменности. Все те, кто проходит обязательное обучение, должны будут в очень короткий срок усвоить эту «письменность для национального языка», после чего они смогут читать книги и газеты без всяких затруднений, всю жизнь расширять свои познания, имея к этому стимул до самой старости.
В соответствии с параллельными принципами унификации и неуни- фикации, изложенными выше, повсюду следует создавать «диалектные иероглифы», с тем чтобы дать возможность простому народу в письменной форме познакомиться с достопримечательностями родного края с целью расширения знаний. Для тех, кто умеет пользоваться китайскими иероглифами, «письменность для национального языка» и «диалектные знаки» по-прежнему могут сосуществовать с китайскими иероглифами и даже могут быть подспорьем для последних.
Некоторые боятся, что, после того как будут созданы диалектные иероглифы, китайская письменность утратит свои унифицирующие свойства, и считают, что лучше оставаться в пределах существующей китайской письменности. Однако они не правы, потому что «письменность для национального языка» — это единая для всей страны письменность, которая создается на смену китайским иероглифам, единая по начертанию и по передаваемому звучанию, а ее унифицирующие свойства < совершеннее по сравнению с существующим китайским письмом, ее наличие — гарантия единства письменности. Чего же бояться?
Китайской иероглифической письменности присущи унифицирующие свойства, однако ей крайне недостает способности к широкому распространению. Поэтому мы предоставим ей свободу существования, но она уже не будет основным средством письма в стране. Вот почему в целях пробуждения народного разума, в целях распространения культуры мы не можем не обратить внимания на методы, за которые высказывались такие просветители, как Ван Чжао и Лао Найсюань двадцать лет назад, и на старые документы, поданные Цзянь Цянем и Янь Фу в Совещательный совет в конце династии Цин. В них содержалась рекомендация активно пропагандировать распространение . алфавитного «письма для национального языка», имея в виду действенное развитие обучения грамоте.
Как следует понимать «нераспространительное» распространение национального языка? Распространение национального языка отнюдь не ставит своей целью ликвидацию традиционной китайской письменности, как это было указано при рассмотрении проблемы единства национального языка, оно также не имеет в виду уничтожение различных диалектов. Китайская иероглифическая письменность не может быть ликвидирована; вместе с иньской. письменностью на костях, пись-
мом на бронзовых сосудах, знаками великой и малой печати, писцовыми знаками и другими видами письма она завещана нам древней культурой и дошла до наших дней. И поскольку мы принадлежим к китайской нации, мы должны усвоить культуру, оставленную нам нашими предками. Что же касается современной китайской письменности, она исторически к нам ближе, и, естественно, она для нас важнее, чем варианты письменности, существовавшие до стилей чжуань великой, малой печати и писцового письма лишу. Однако все должны ясно осознавать ее место в современной культуре, ее значение для культуры прошлого и поэтому бремя современной культуры не следует перекладывать на ее плечи. Тем более нельзя допустить, чтобы она несла культуру в народные массы.
Если мы хотим нести современную культуру в народные массы, следует специально заботиться о молодых и крепких носильщиках, т.е. о новой письменности для национального языка, и именно ее следует «распространять». Китайская иероглифическая письменность сослужила большую службу китайской культуре, снискала всеобщее уважение, и нашему народу остается только предоставить ей достойную пенсию и пригласить на почетную должность советника высокого ранга.
Теперь о конкретных путях использования иероглифической письменности. Из программы начальной и средней школы нельзя исключить историю нашей страны — и это является одним из оснований для преподавания китайской иероглифической письменности. Нельзя не прочесть великих мастеров прозы и поэзии прошлого в подлиннике — в этом состоит другое основание для преподавания китайской иероглифической письменности. Нельзя не знать историю и происхождение языка и письменности нашей страны — и это тоже является основанием для официального преподавания китайской иероглифической письменности; учащиеся иногда должны наводить справки в библиотечных книгах, прошитых шелковыми нитками — и это тоже является основанием для практики в изучении китайской иероглифической письменности и древнего языка (вэньяня).
Несмотря на то что в будущем повсеместно распространится новая письменность для государственного языка, возможностей для изучения китайской иероглифической письменности будет по-прежнему достаточно, и при этом результаты обучения — можно с уверенностью сказать — будут большими по сравнению с успехами современных юношей, тратящих годы на одоление китайской иероглифической письменности.
Почему же? А потому, что китайская письменность и древний язык могут развернуть свои достоинства только лишь в условиях «нераспространения»; смертельным ударом для нее является то, что наши современники принуждают ее к «распространению». В результате у молодых людей со средним и даже более высоким образованием белые знаки пестрят на каждой странице, а погрешности стиля обнаруживаются повсюду; если посмотреть на них глазами старшего поколения — ошибки на каждом шагу.
Если же молодежь с первых дней пребывания в начальной школе начнет основательно усваивать новую письменность для подлежащего распространению государственного языка, то ясная и точная письменность, используемая в общественной жизни, уже в средней школе не составит проблемы для нашего молодого поколения. После этого, вооружившись критическим методом, наша молодежь приступит к изучению всех областей знания, связанных с иероглифической письменностью. Благодаря этому изучающие гуманитарные науки смогут глубже проникнуть в их сокровищницы, а изучающие естественные науки также без труда получат соответствующие знания по истории и культуре родной страны.
Таким образом, застарелые болезни белых знаков, пестрящих на каждой странице, и неясного литературного языка вэньянь, которые поражают более всего молодых людей и более всего печалят стариков, можно без труда и радикально излечить. Почему? Если гражданам Китая не будет нужно пользоваться белыми знаками, то откуда они возьмутся? Если, в сущности, им не будет нужно пользоваться этим языком, то зачем тогда говорить о его ясности? Оказывается, что все это не нуждается в распространении! И поскольку мы не будем стремиться к их распространению среди большинства, они будут специальным средством общения для меньшинства. Лучше вообще не писать иероглифы, но если писать, то без единого белого знака, лучше вообще не писать на литературном языке вэньянь, но если писать, то писать понятно — как это было бы хорошо!
Теперь обратим внимание на следующие два обстоятельства.
Первое — иероглифы и древний гувэнь неразделимы как предмет и его тень. За последние 7-8 лет широко распространился литературный язык байхуа. Конечно, распространять его несколько легче, чем литературу на древнем гувэне, продвижение вперед несколько облегчилось, поэтому байхуа, конечно, достиг довольно больших успехов и в обществе и в культуре. Однако создана ли настоящая литература на байхуа? И есть ли надежда на ее создание в будущем? Скажем просто: в эпоху, когда китайская иероглифическая письменность является средством распространения национального языка, настоящая литература на байхуа никак не сможет создаваться.
В настоящее время так называемая литература на байхуа представляет собой произведения, написанные языком, сделавшим шаг вперед от древнего гувэня; необходимо при помощи бамбукового шеста длиною в сто чи сделать еще один шаг вперед, и тогда литература, написанная алфавитной письменностью, будет творческой литературой, создающей новую эпоху и порвавшей с древним языком гувэнь. Китайская письменность и древний гувэнь связаны как предмет и его тень; таким образом дело обстояло на протяжении всего пути их развития. Итак, рафинированный древний гувэнь специально предназначен для того, чтобы подчеркивать достоинства китайской иероглифической письменности, а иероглифы с их неограниченными возможностями — для того, чтобы передать красоты древнего гувэня.
Создавая литераууру на байхуа, мы принимаем в наследство неудобную иероглифическую письменность. «Ручка не подходит к инструменту», — так говорили в старину. Увы, мой стиль в этой статье весьма несовершенен — так и не сумел избежать повторений и длиннот.
Однако, если бы я мог изложить с кафедры содержание моей статьи с точным произношением звуков и подлинными тонами пекинского диалекта, моя аудитория, вероятно, дослушала бы меня до конца. Но если бы я стал читать ее письменный текст слово за словом, то мои слушатели, которые могли бы прочесть этот текст одним духом про себя, почувствовали бы в этих длинных многословных предложениях, абзацах и периодах что-то очень тоскливое. Исключение составляли бы лишь те из них, кто специально интересуется национальным языком, или те, кто обладает специальными навыками чтения и слухового восприятия байхуа. Что же касается просто грамотных людей, то даже в том случае, если им будут известны все иероглифы в моей статье, они будут их читать, но не понимать.
Таким образом, я могу предложить справедливое решение проблемы: причина непонимания наполовину состоит в том, что сочинение написано плохо, наполовину в том, что иероглифическая письменность сама по себе не годится, она по природе своей непригодна для передачи литературного языка байхуа, она непригодна также для передачи современного разговорного языка, она неотделима от древнего гувэня, как тень от предмета. В научной и художественной литературе на байхуа уже обнаружились слабые места. Если же начать пользоваться иероглифическим письмом, для записи разговорной речи, пьес и т.д., то здесь трудности встретятся на каждом шагу, а при чтении записанного этих трудностей еще больше.
Возьмем практические вопросы письма; отчего древний гувэнь сейчас кажется таким лаконичным и содержательным, чистым и строгим? Оттого, что современный байхуа не может удовлетворить людей. Китайские иероглифы не могут быть сразу отправлены в отставку, следовательно, и древний гувэнь время от времени возвращается. И до тех пор, пока китайская иероглифическая письменность будет «распространяться», литература на байхуа будет постоянно переходить на ложный путь «нераспространения». Поэтому, если мы хотим распространять литературу на байхуа, нам не следует распространять китайскую иероглифическую письменность. И это очень важно.
Второе. Иероглифы и наука также не подходят друг другу — «ручка не подходит к инструменту». Как в области естественных, так и в области гуманитарных наук — везде не хватает хороших переводных произведений. Специалисты в соответствующих областях читают свою литературу в подлинниках и редко полагаются на переводы. Если где- нибудь вдруг появляется естественно-научное открытие, его название следует записывать в китайском тексте иностранным словом, и никогда впредь не рекомендовать создание китайских калек.
Здесь некоторые указывают на г-на Янь Юлина (Янь Фу), утверждая, что его вклад в это дело был особенно велик. Все так, но тем не менее нужно четко представлять реальное значение Янь Фу. Среди его переводов были труды самого различного содержания: по философии, логике, социологии, политике, экономике и другим наукам. К счастью, удельный вес его переводов оказался невелик, и у него не нашлось последователей, иначе все получилось бы точно так же, как в эпоху династии Цзинь и Тан, когда огромное количество буддийских канонов было переведено в очень специфическом стиле, например с четырехсложными ритмическими группами. В наше время такой стиль переводов создал бы опасность появления литературы необычайной трудности.
Поэтому «передача сути» — переводческий метод Янь Фу — представляет собой лишь расширение сферы применения нашего древнего гувэня. Если бы в дальнейшем переводчики специальных научных трудов стали подражать ему, то, во-первых, эти переводы были бы непонятными, а во-вторых, там использовались бы приемы словесной эквилибристики в тех случаях, когда текст не был понят до конца, — переводить может любой, лишь бы стиль был хороший.
Другой вид порочной практики перевода состоит в том, что делали авторы тунчэнской группировки при подражании поэтам эпохи Сун — бессмысленное заимствование отдельных деталей стиля с частичными изменениями, и все это выдавалось за самостоятельные сочинения. В действительности же подлинный облик и специфические достоинства суйской поэзии при этом пропадали без следа. Итак, введение в Китай подлинных научных знаний путем переводов и иностранных языков было бы безнадежным делом. К счастью, все обстоит не так. В последнее время переводчики, пользующиеся языком байхуа для переводов научных трудов, за исключением новичков, некоторых новичков, еще не нащупавших верного пути, непонятное в оригинале переводят непонятно из-за того, что в байхуа нет средств для словесной эквилибристики и нет возможности спрятать невежество, а их дословные переводы представляют собой китайские слова, расставленные в порядке слов оригинала.
В этих случаях на первый взгляд кажется, что байхуа не помогает. В действительности же именно это является его достоинством, потому что байхуа правдивей, чем древний гувэнь. Ошибочные переводы на гувэне способны ввести в заблуждение читателя, любящего читать на гувэне, ошибочные переводы на байхуа способны обмануть только самого переводчика. Поэтому всех, кто пользуется китайскими иероглифами для записи переводов научных трудов, не мешает предупредить осторожней — это занятие потребует многих усилий и не приведет к добру.
Имеющие соответствующий уровень подготовки по гувэню, конечно, любят читать переводной гувэнь Янь Фу, те же, кто имеет соответствующий уровень подготовки в иностранных языках, конечно, будут читать оригинальный текст. Гладко написанное произведение на байхуа не может избежать шероховатостей стиля; что уж говорить о научном труде на байхуа со строгими и сложными предложениями! Однако при более детальном изучении этого вопроса оказывается, что китайские иероглифы и здесь портят дело. Если бы не это, почему строгие и сложные предложения научного стиля, которые могут укладываться в голове столь удобно, не могут быть столь же удобно записанными?
Передача научных терминов средствами китайской иероглифической письменности всегда была сопряжена с неудобствами; не стоит говорить, насколько удобней были бы прямые фонетические заимствования. Лучше всего в данном случае было бы дождаться успешного введения новой письменности государственного языка гоюй, и только после этого в массовом масштабе приступить к изданию переводов научных трудов. В этом случае научные термины в форме фонетических заимствований естественным путем ворвутся в язык переводов. При этом старые кальки и новые заимствованные слова перемешаются между собой. Это будет, действительно, время великой путаницы.
И если сейчас нам навязывают иероглифы для переводов естественнонаучных текстов, то есть только два пути спасения: чем ослаблять влияние переводных книг, написанных иероглифической письменностью, лучше уже сразу отказаться от иероглифов и писать естественнонаучные труды прямо на иностранных языках в качестве средства распространения. В настоящее время это уже становится практикой. Пожалуй, наши иероглифы так в конце концов и не увидят «господина Науку»; в мире естественных наук они потерпят первое поражение.
Однако язык нашей страны отнюдь не жаждет погибнуть вместе с иероглифами. Так быстрее же создадим новое письмо для государственного языка, чтобы поскорее занять этот плацдарм! И это предложение заслуживает внимания. Короче говоря, прежде всего нужно попросить иероглифы исчезнуть из «сферы новой литературы» и навсегда ограничить их древним гувэнем; далее следует ясно осознать, что иероглифы не должны ворваться в «сферу естественных наук» и поэтому их не надо туда втягивать.
Кроме того, мы стремимся к распространению государственного языка. Это значит, что нам следует поместить иероглифы на соответствующее место, т.е. в историю и в древнюю литературу, с тем чтобы они действовали в пределах этой сферы, и здесь они могут существовать вечно. Иероглифы как средство письменного общения не могут распространяться всенародно: чем шире они распространятся, тем быстрее они погибнут. С одной стороны, они не могут распространиться среди простого народа, с другой — они также не должны быть распространены в науках за пределами их естественной сферы. И наконец, заключение: средствами общения, подлежащими распространению, являются единый устный государственный язык, письменность государственного языка, литература на государственном языке; средством общения, не подлежащим распространению, являются китайская иероглифическая письменность и древний гувэнь. От их разделения обе стороны выиграют, от их соединения — обе пострадают. В результате, сумев разделить функции, они смогут сотрудничать. Это и называется «нераспространительное распространение государственного языка».
Обобщая эти два основных принципа и четыре главных положения, определим их основное содержание:
1) Единство объединение — распространение алфавита «чжуинь
национального цзыму», распространение национального языка
языка гоюй и литературы на национальном языке
необъединение — введение дополнительных букв в алфавит «чжуинь цзыму», исследование диалектов, усовершенствование диалектной литературы.
2) Распростра- распространение — пропаганда письменности для
нениенацио- национального языка гоюй, повышение эффектив-
нального ности образования для простого народа с целью
языка углубления «мудрости народной»;
не-распространение — отведение соответствующего места для китайской письменности и литературе на гувэнь, снятие препятствий на пути распространения образования и воспитания и сохранение тем самым древней культуры.
Мы собственными глазами видим трудные условия жизни народа, отчаянное положение нашей страны, поэтому особенно глубоко можем понять слова Мэн Цзы: для лечения болезни, которая длится семь лет, требуется полынь, которая росла три года; если не держать ее про запас, в нужное время ее не будет никогда. Поэтому признание приведенных выше двух основных принципов и четырех главных положений, несомненно, очень важно для страны и служит делу, которое может ее спасти, поэтому мы созываем и пропагандируем всекитайский конгресс движения за национальный язык.
Династия
Ся
Шан Инь
Зап. Чжоу
Вост. Чжоу
Чуньцю
Чжаньго
Цинь
Зап. Хань
Вост. Хань
Троецарствие
Зап. Цзинь
Вост. Цзинь
Шесть династий
Суй
Тан
Пять династий
Сев. Сун
Ляо
Цзинь
Южн. Сун
Юань
Мин
Цин
Время правления
2205-1766? до н.э
1766-1122?
1122-771
770-249
722-475
414-210
221-207
206—25 г. н.э.
25-220
220-265
265-316
317-420
386-589
581-618
618-907
907-923
906-1127
916-1125
1115-1234
1127-1279
1279-1368
1368-1661
1644-1911
Ван Ли. Части речи
стр. 38. Статья Ван Ли «Части речи» является его последней публикацией по этой проблеме, где он излагает ее состояние к началу 80-х гг. Статья показывает, что проблема частей речи решена в китайском языкознании в традиционном духе: классификация слов по их семантическим, синтаксическим, морфологическим признакам. Во время дискуссии о частях речи в китайском языке Ван Ли склонялся к морфологическим критериям для их различения: «прежде всего следует прибегнуть к морфологическим критериям (если морфология имеется) — эта морфология включает в себя как словоизменение, так и словообразование» (см. вступит. статью к наст, сб.). В этой статье он не упоминает о форме и говорит только о значении и функции слова в предложении. В целом, китайские лингвисты единодушны в том, что слова китайского языка вполне поддаются объединению в классы по функции и значению. Однако за пределами языкознания можно встретить весьма критическое отношение к достижениям науки о китайском языке. «Проблема частей речи обсуждалась 50 лет, и это обсуждение не принесло никаких результатов. Однако большинство нашего общественного мнения склоняется к тому, что части речи объективно существуют в китайском языке, что при изложении грамматики нельзя обойтись без них, и чтобы его обеспечить, выделение частей речи следует проводить, опираясь на несколько критериев. ... Традиционные китайские лингвисты говорили только о предложениях и словосочетаниях, но никогда не упоминали о членах предложения, присущих индо- евро пейс ким языкам. Система грамматики китайского языка, которую создал Ма Цзяньчжун в подражание европейским языкам, уже более 80 лет ведет нашу науку о китайском языкознании окольным путем. Сегодня пора вернуться на тот путь, по которому должны пойти исследования по китайскому языку» (Ц и Г у й я н ь. Ханыойды цзибэнь синчжи цзи ци юйфа фаньчоу (Основная сущность китайского языка и его грамматические категории. - «Шаньси дасюэ сюэбао», 1986, № 4).
стр. 41. Наречия китайского языка делятся на две группы. Одну из них составляют наречия, которые относятся к предложению в целом, вторую - наречия, которые относятся непосредственно к сказуемому. Наречия, относящиеся ко второй группе, представляют собой, по Драгунову, полуслужебные слова, которые в предложении выступают как в лексической, так и грамматической функции. (Драгунов А. А. Исследования по грамматике современного китайского языка. М.-JL: Изд-во АН СССР 1952, с. 205 - 208). Ввиду того, что наречиям цзю, бянь, цай наиболее свойственна не знаменательная, а служебная функция, С. Е. Яхонтов называет их служебными наречиями (Яхонтов С. Е. Образование сложноподчиненного предложения посредством служебных наречий в современном китайском языке. - «Ученые записки Института востоковедения», т. IV, 1952, с. 379- 409).
стр. 43. В своей грамматике китайского языка Чжао Юаньжэнь строит иерархическую структуру частей речи таким образом, чтобы по поводу каждого класса в отдельности можно было бы высказывать определенное содержательное суждение. Так, например, имена он делит на несколько подклассов. В то же время имена, местоимения и номинативные словосочетания китайского языка он сводит в сверхкласс субстантивов, потому что они в предложении могут выступать в качестве подлежащего и дополнения и иметь определения. Глаголы и прилагательные он сводит в сверхкласс предикативов или глаголов в широком смысле слова, потому что все они могут выступать в предложении в качестве сказуемого и иметь определения, выраженные наречиями (Chao Yuen Ren. A Grammar of spoken Chinese. Berkeley-Los Angeles-London: University of California Press, 1970, p. 503 - 504. В целом его классификация частей речи китайского языка соответствует их классификации у А. А. Драгунова (Драгунов А. А. Цит. соч., с. 7-15).
стр. 43. В «Исследованиях по грамматике современного китайского языка» А. А. Драгунов писал, что «предикативный характер числительно-предметных словосочетаний, равно как и их тесная связь с категорией предметности, в китаевед- ной литературе так и остались невскрытыми, а синтаксические особенности числительных не только не были объяснены, но в сущности, даже не были и зарегистрированы» (Драгунов А. А. Цит. соч., с. 184).
стр. 44. Проблема служебных слов непосредственно связана с представлениями о типологической характеристике китайского языка. В 40-е и 50-е гг. многие авторы грамматик стремились подчеркнуть сходство китайского языка с другими языками, поэтому охотно пользовались грамматической терминологией типа суффикс, префикс, корень и т.п. В трудах китайских структуралистов эта терминология обычно не используется. Независимо от их морфологических свойств, а также независимо от того, на какую часть знаменательного слова они ориентированы — на начало или конец, все служебные морфемы, примыкающие к знаменательным, называются просто служебными морфемами.
стр. 47. Проблема принадлежности слова китайского языка к определенному грамматическому классу решалась по-разному в разные периоды исследования китайского языка. Наиболее ранним было решение, согласно которому слова китайского языка вообще невозможно разделить по частям речи. Свое грамматическое значение - т.е. принадлежность к лексико-грамматической категории - слова китайского языка могут получить только в контексте (Ма Цзяньчжун) или в предложении (Ли Цзиньси). Однако в 40-х и 50-х гг. возобладала точка зрения, согласно которой слова китайского языка можно распределить по категориям уже в словаре. Эта точка зрения принята и во «Временной системе». Однако слова китайского языка довольно легко выступают в тексте в функциях различных частей речи. Это свойство слов современного китайского языка описал Ли Цзиньси в своей грамматике. В настоящее время все исследователи китайского языка согласны с тем, что слово китайского языка не привязано достаточно прочно к одной определенной категории. Речь идет только о том, как объяснисть это явление, и о том, какое грамматическое значение признать основным. При статистическом подходе к проблеме исследователи обращают внимание прежде всего на распространенность употребления слова в определенном грамматическом значении. При функциональном подходе существенное значение имеет даже сама возможность выступить в функции разных классов слов. Задача исследователя в этом случае состоит в том, чтобы
описать условия и результаты этого перехода независимо от того, насколько часто он имеет место. Ван Ли придерживается статистического подхода к проблеме.
стр. 48. В современном китайском языке существительное в функции определения к глаголу не употребляется. Однако оно может употребляться в функции определения к прилагательному. В национальном языке путунхуа существительные в этой функции употреляются главным образом в составе устойчивых сочетаний типа сюэбай ‘белоснежный’, бинлэн ‘холодный, как лед’ и т.п. В некоторых диалектах группы гуаньхуа существительное регулярно используется как определение к прилагательному. Так, в диалекте Линьфэня провинции Шаньси степень проявления признака, выраженного прилагательным, можно обозначить с помощью именной морфемы, которая непосредственно указывает его величину: ли да ‘большой, как груша’, ли сяо маленький, как груша’, хуа хун ‘красный, как цветок’, цзао тянь ‘сладкий, как финик’ (Тянь Сичэн. Линьфэнь фанъянь юйфа ды цзигэ тэдянь (Некоторые особенности грамматики диалекта Линьфэня). - «Юйвэнь яньцзю», 1981, №2, с. 140).
стр. 50. Ван Ли имеет в виду большую статью Чжу Дэси, Лу Цзявэня, Ма Чжэ- ня «К вопросу о номинализации глаголов и прилагательных», где приведена подробная аргументация против трактовки номинализации во «Временной системе» (Чжу Дэси, Л у Цзявэнь, М а Чжэнь. Г уаныой дунцы синжунцы минъухуа ды вэньти (К вопросу о номинализации глаголов и прилагательных). - «Сяньдай ханьюй юйфа яньцзю». Бэйцзин, 1985). По мнению авторов этой статьи, сторонники теории номинализации не отличают широкое понятие предметности, имеющее прямое отношение к референции слова, от грамматического значения предметности, присущего существительному как части речи.
стр. 52. Ван Ли имеет в виду гипотезу Гао Минкая, который высказал ее впервые в 1944 г., а затем вернулся к ней в 1955 г. в связи с проблемой исторической преемственности в грамматике китайского языка (Гао Минкай. Ханьюй гуйдин- цы «ды» (Определительная служебная морфема ды в китайском языке). - «Хань- сюэ», 1944, № 1, с. 57 - 78; его же. Лунь ханьюй юйфады лиши цзичэнсин (Об исторической преемственности грамматики китайского языка). - «Бэйцзин дасюэ сюэбао», 1955, №7, с. 171.
стр. 52. Ван Ли имеет в виду известную статью Чжу Дэси «О морфеме ды», перевод которой помещен в настоящем сборнике, где эта морфема рассматривается независимо от связей со знаменательной морфемой, к которой она относится. Такая трактовка совершенно оправданна в рамках теоретического исследования, но вряд ли необходима для практической грамматики. В разговорном языке морфема -ды образует синтагматическое и просодическое единство со словом, словосочетанием, предложением, которое она оформляет. Поэтому трактовка ее как суффикса представляется вполне оправданной. Формальным возражением против такой трактовки может послужить то обстоятельство, что -ды оформляет не только слова, но также словосочетания и предложения.
Фу Цзыдун. Функция и позиция слова
стр. 58. Автор статьи «Функция и позиция слова» является сторонником интуитивного семантического подхода к грамматике китайского языка, мало извест- ного советским лингвистам. Связка ши ‘быть’ современного китайского языка, строго говоря, глаголом не является и происходит от указательного местоимения древнекитайского языка ши ‘этот, это’. Этимологически связочные предложения китайского языка построены по типу русских предложений Кислород - это газ. Фу Цзыдун подходит к проблеме с противоположной стороны. Последовательность «существительное - связка - существительное» он трактует по аналогии с последовательностью «существительное — глагол - существительное», поэтому именная часть связочного сказуемого оказывается у Фу Цзыдуна дополнением при связке, которую он характеризует как неполный переходный глагол.
стр. 59. Фу Цзыдун считает, что способность глагола сюаньцзюй ‘выбирать’ управлять многими словами в предложении может быть описана с помощью отнесения его к неполным переходным глаголам, которые по концепции Фу Цзыдуна требуют примыкающего дополнения - в нашем случае: цзо лао мо дайбяо ‘стать представителем передовиков труда’. Для него отношение этого примыкающего дополнения к глаголу соответствует отношению между во сиван ‘я надеюсь’ и та лай ‘ (что) он придет’. Поэтому Фу Цзыдун считает излишним понятие глагольной конструкции, с помощью которой как сюаньцзюй ‘выбирать’, так и цзо ‘стать’ как бы стоят в личной форме.
стр. 63. В современном китайском языке существуют два типа пауз: малая, длящаяся 20-40 мсек., и большая, длящаяся 100-120 мсек. (Румянцев М. К. Тон и интонация в современном китайском языке. М.: Изд-во МГУ, 1972, с. 94-99). Малая пауза представляет собой пограничный сигнал между словами в предложении, большая - пограничный сигнал между предложениями. Большая пауза используется и в простом предложении при изменении порядка слов в соответствии с его коммуникативным заданием. Так, например, в простом предложении цзи бу чила ‘курица есть не будет’ малая пауза после подлежащего цзи ‘курица’ означает, что в этом предложении имеет место обычный порядок слов. Между тем большая пауза после слова цзи ‘курица’ свидетельствует об изменении синтаксического статуса этого слова ‘ (если это) курица - есть не будет’.
стр. 65. Примеры, о которых говорит Фу Цзыдун, относятся к числу предложений со сказуемыми, выраженными словами, входящими в состав категории неотчуждаемой принадлежности. Слова, обозначающие предметы неотчуждаемой принадлежности, обозначают части тела и растений, а также различные отвлеченные понятия, связанные с человеком или предметами, различные проявления человеческой деятельности, свойства предметов и т.п. Значение существительных, обозначающих предметы неотчуждаемой принадлежности, находит отражение в структуре предложения типа та тоу тун ‘у него болит голова’, где та ‘он’ - подлежащее, а бес- связочное сказуемое тоу тун ‘голова болит’ представляет собой предложение со своим подлежащим и сказуемым. Среди существительных имеется также группа слов со значением места или времени. Они не сочетаются со счетными словами, поэтому А. А. Драгунов назвал их наречными существительными (Драгунов А. А. Цит. соч., с. 64-67, 69-74). Одной из синтаксических характеристик этих существительных является отсутствие при них связки ши, отсюда цзиньтянь гоцин жи ‘сегодня - национальный праздник’. стр. 66. См. коммент. к стр. 63.
стр. 68. Изложенная точка зрения на соотношение разговорного и литературного языка в Китае весьма примечательна. Ее главным моментом является убеждение, что развитие разговорного языка происходит под влиянием литературного. Однако данные современной социолингвистики свидетельствуют о том, что процесс взаимодействия литературного языка с диалектами приводит к постепенному наполнению диалектов словами и формами литературного языка, а затем их ассимиляцией. Видимо, это наполнение Фу Цзыдун считает прогрессом разговорного языка масс.
стр. 72. Фу Цзыдун рассматривает предложение цзотянь хуйи шуйды чжуси ‘Кто был председателем на вчерашнем собрании?’ как предложение с опущенным сказуемым цзо ‘делать, выступать в качестве’. Такая трактовка вызвана рационалистическим подходом к языку, согласно которому в каждом предложении должны быть подлежащее и сказуемое. В случае, если сказуемое выражено существительным, требуется связка или связочный глагол типа цзо ‘выступать в роли’. Однако использование существительных и именных словосочетаний в качестве сказуемого без связки вполне регулярно в современном разговорном языке. Это явление достаточно широко распространено в диалектах северного Китая, которые составляют основу грамматики национального языка путунхуа. Особенно ярко оно обнаруживает себя в серверо-западных диалектах провинции Ганьсу и Шэньси (Драгунов А. А. Цит. соч., с. 65). Проблема состоит в том, как использование существительных в качестве сказуемых без связки должно быть описано в грамматике китайского языка - как правило или как исключение из правила. Фу Цзыдун склонен трактовать его скорее как исключение.
Ли Цзиньси, Лю Шижу. Еще раз об изучении грамматики — разграничение частей речи и проблемы существительных
стр. 82. Статья Ли Цзиньси и Лю Шижу характерна для последискуссионного периода исследования проблем частей речи в китайском языке. В это время китайские лингвисты стали чаще обращаться к опыту советского языкознания и пользоваться его достижениями в своих исследованиях. В этот период акцент в исследованиях был перенесен с доказательства существования частей речи в китайском языке на более детальное исследование их свойств. Наиболее сложная проблема, с которой столкнулись китайские лингвисты того времени, состояла в описании использования одного и того же слова в функции различных частей речи без изменения его лексического значения.
Непосредственным поводом для публикации этой статьи явилось обращение группы грамматики современного китайского языка Института языкознания АН КНР, с целью создания большой грамматики китайского языка, которая была бы не только основой для преподавания китайского языка, но могла бы также служить справочником в трудных случаях. Эта грамматика была написана и издана в начале 60-х гг., но ее объем был невелик.
По поводу единства грамматической формы и значения авторы статьи высказывались следующим образом: «Основной дух наших грамматических исследований состоит в строгом соблюдении принципа единства формы и содержания. В качестве примера возьмем категорию глагола. Обычно из состава общей категории глагола выделяются две частные лексико-грамматические категории: вспомогательные глаголы (предлоги) и служебные глаголы (глаголы возможности и желания).
Вспомогательные и служебные глаголы обладают свойствами как сходными, так и несходными с обычными глаголами, однако только на основании значения их невозможно выделить с достаточной четкостью. Выделение этих двух частных категорий возможно только лишь на основании тех синтаксических форм, которые отличают их от конструкций, в которых принимают участие обычные глаголы. Таким образом, при исследовании грамматики мы исходим не из логики и семантики, а из соединения синтаксического значения и формы» (Чжунго Кэсюэюань юйянь яньцзюсо сяньдай ханьюй сяоцзу. Юйянь яньцзю шан яоцю цзяцян сецзо (В лингвистических исследованиях требуется усилить сотрудничество). - «Чжунго юйвэнь», 1959, № 3, с. 142).
стр. 91. А. А. Драгунов в целом склонялся к мысли о том, что одно и то же слово китайского языка в зависимости от окружения может выступать в функции соответствующей части речи. Так, например, в предложении та на нянь шу дан ицзянь чжунъяоды шицин ‘Он считает чтение книг весьма важным делом’ А. А. Драгунов рассматривает словосочетание нянь шу ‘читать’, букв, ‘читать книги’ как отглагольное имя. При этом он подчеркивает, что сам по себе глагол нянь ‘читать’ не может в данном случае выступить в качестве отглагольного имени, он должен сочетаться с дополнением шу ‘книги’ чтобы образовать своего рода финитную форму (Драгунов А.А. Цит. соч., с. 112). В сущности, к тому же выводу приходят Ди Цзиньси и Лю Шижу.
Взгляды Ли Цзиньси и Лю Шижу на грамматические категории современного китайского языка основываются на представлении, что класс существительных и класс глаголов противостоят друг другу не абсолютно, между ними имеется промежуточный класс, состоящий из слов, которые могут себя вести в одних случаях как существительные, в других - как глаголы. Нечто подобное в 50-е гг. предлагал Дж. Кеннеди для древнекитайского языка (Kennedy Georges A. Word-classes in classical Chinese. Selected Works of G. Kennedy. New Haven, 1964, p. 323 - 433).
Семантическая интерпретация этих трех лексико-грамматических категорий проделана М.4С. Пари. В ее концепции для нашего восприятия мира существенное значение имеют две категории: пространство и время, которые составляют основу того, чему в языке соответствует противопоставление категорий имени и глагола, и того, что, возможно, соответствует их нейтрализации. В первом приближении можно расположить пространство и время на двух полюсах, которые в языке проявляются как существительное и глагол. Эти полюса не образуют антиномии, они образуют, скорее, последовательные ступени нарастания этих признаков: существительное, существительное-глагол, глагол (Paris М.-С. Nom et verbe en chinois: ressemblances et differences. - «Modeles linguistiques», 1984, v. II, pt. 2., p. 101-112). Наибольшей сложностью при отнесении к части речи характеризуются двусложные слова, которые не всегда требуют дополнительного оформления для того, чтобы выступить в функции той или иной части речи. Именно поэтому Ли Цзиньси и Лю Шижу говорят об отдельных прилагательных и глаголах, которые могут переходить в существительные, добавляя, что в этих случаях может иметь место совмещение частей речи. Это означает, что такие слова входят одновременно в два класса. Иначе говоря, наряду с классами глаголов, прилагательных, существительных должны существовать классы слов двойного грамматического значения типа глагол-прилагательное, глагол-существительное и т.п.
стр. 92. В частную категорию существительных, содержащих в себе идею места или времени, А. А. Драгунов включает все географические названия, географическую номенклатуру, связанную с названиями разного рода мест, названия частей света, а также серию слов типа литоу, лимянь, либянь ‘внутри’, ишнтоу, шанмянъ, шанбянь ‘наверху’ и т.п., которые он называет наречными существительными. Ли Цзиньси и Лю Шижу к категории слов с пространственным значением относят только слова этой серии. Их отличие от обычных существительных состоит в том, что они характеризуются некоторыми чертами предикативности, о которых также упоминал и А. А. Драгунов (Драгунов А.А. Цит. соч., с. 69-74). Важной особенностью слов с пространственным значением является их способность сочетаться с морфемами бянь ‘сторона’, мянь ‘лицо’, а также с суффиксом -тоу. При этом между односложными и двусложными словами с пространственным значением существует разделение грамматических функций. Двусложные слова обычно представляют собой независимые лексические единицы: ишнтоу ‘верх’, лимянь ‘внутренняя часть’ и т.п., между тем как односложные слова употребляются преимущественно в служебной функции послелогов. Ли Цзиньси и Лю Шижу их называют даже суффиксами. На различие между односложными и двусложными вариантами слов с пространственным значением влияют также соображения речевого ритма. Так, например, в выражении цянь ю шань, хоу ю шуй ‘Впереди гора, позади река’ морфема типа бянь ‘сторона’ отсутствует только для того, чтобы выдержать трехсложный размер этого выражения. Поэтому границы лексико-грамматической категории слов с пространственным значением могут быть проведены достаточно четко.
стр. 93. А.А. Драгунов в своих «Исследованиях по грамматике современного китайского языка» выделял частные лексико-грамматические категории единиц измерения, которые соответствуют измеряющим счетным словам, и счетных слов, которые соответствуют сопровождающим счетным словам Ли Цзиньси и Лю Шижу (Драгунов А.А. Цит. соч., с. 43-48). Существительные, обозначающие единицы измерения, непосредственно сочетаются с числительным. Все остальные существительные могут сочетаться с числительным только через единицу измерения ИЛИ СЧЄТ- ное слово. Класс единиц измерения открыт: в него может войти любое существительное, которое, в принципе, можно использовать в качестве единицы измерения типа вань ‘чашка’, сян ‘ящик’, коудай ‘мешок’ и т.п. Более того, непосредственное сочетание числительного с существительным означает, что это существительное используется в функции единицы измерения. Класс счетных слов закрыт: во всех диалектах китайского языка имеется свой набор счетных слов, каждое из которых может сочетаться только с существительными определенной семантики.
Чжан Чжигун. Теоретическое и прикладное значение грамматических исследований
стр. 98. В статье Чжан Чжигуна «Теоретическое и прикладное значение грамматических исследований» излагается его выступление на всекитайском совещании по проблемам нормализации китайского языка в июле 1956 г. Чжан Чжигун имеет в виду грамматическую концепцию Jly Чживэя. Jly Чживэй исходил из того, что все слова китайского языка можно без остатка распределить по грамматическим категориям. Основанием для такого деления является синтаксическая функция слова в предложении. Если одно и то же слово может выступать в различных синтаксических функциях, и в каждой из них имеет разное значение, то, скорее всего, мы имеем дело с соответствующим числом омонимов. Например, бай ‘белый’ и его омоним бай ‘пренебрегать’ (J1 у Чживэй. Бэйцзин хуа даньиньцы цыхуй. (Словарь односложных слов пекинского диалекта). Бэйцзин, 1956, с. 27-36; Гуревич И.С. Категория состояния в китайском языке. - «Ученые записки ЛГУ», № 236. Серия востоковедческих наук, вып. 6, с. 150-152). Однако наряду с основным грамматическим значением каждое слово китайского языка может выступать в предложении в нескольких синтаксических функциях. Соответственно в составе предложения одно и то же слово в зависимости от синтаксической позиции теоретически может выступить в функции любой части речи.
стр. 99. Примером сходной точки зрения является концепция Ван Ли, которую он изложил в предисловии к изданию 1957 г. «Теория грамматики китайского языка» уже после совещания, на котором выступил Чжан Чжигун. Ван Ли исходил из того, что каждое слово китайского языка употребляется преимущественно в одной или нескольких определенных синтаксических функциях, которые дают основания для отнесения его к определенной грамматической категории: «... что же касается слов типа пипин ‘критика, критиковать’, то коль скоро их можно использовать в функции предикатива (та пипин во ‘он критикует меня’) и в функции дополнения (цзешоу пипин, канцюй пипин ‘принять критику, отвергнуть критику’), и при этом оба случая одинаково типичны, то такие слова в словаре можно относить одновременно как и к глаголам,так и к существительным. Однако если слово встречается в двух функциях, но лишь одна из них является типичной, то уже нельзя считать, что оно принадлежит одновременно двум категориям. Так, например, слова да ‘большой’ и сяо ‘маленький’ должны быть признаны прилагательными, потому что они обычно выступают в функции определения к существительным (да фанцзы ‘большой дом’, сяо дунси ‘маленькая вещь’); что же касается таких примеров, как да чи и дунь ‘сильно наелся’ и сяо кань та ‘презирает его’, то здесь да ‘большой’ и сяо ‘маленький’ можно лишь признать ’’прилагательными в функции наречия”, но нельзя в словаре сделать при них помету, что эти слова являются также еще и наречиями» (Ван Ли. Чжунго юйфа лилунь (Теория грамматики китайского языка). Бэйцзин, 1957, с. 22-24).
стр. 100. Чжан Чжигун имеет в виду трактовку, которую дала предложениям этого типа группа грамматики Института языкознания АН КНР. Предложение нагэ шицин во бу гуай та ‘За это дело я не виню его’ эта группа рассматривает как состоящее из подлежащего указательной природы нагэ шицин ‘(За) это дело’и группы сказуемого, которая состоит в свою очередь также из подлежащего во ‘я’ и группы сказуемого бу гуай та ‘не виню его’ (Чжунго кэсюэюань юйянь яньцзюсо юйфа сяоцзу. Юйфа цзянхуа (Лекции по грамматике). Отд. отт. Бэйцзин, 1953, с. 24). Как инверсированное дополнение слова нагэ шицин трактовались в больших грамматиках Люй Шусяна, Ван Ли, Ли Цзиньси. Сам Чжан Чжигун склоняется к первой трактовке. В его «Основах грамматики китайского языка» предложения подобного типа анализируются как предложения с подлежащим на первом месте, однако в отличие от авторов, входящих в группу грамматики, он рассматривает это подлежащее как «видоизмененное» (Чжан Чжигун. Ханьюй юйфа чанши (Основы грамматики китайского языка). Бэйцзин, 1955, с. 50). Синтаксический разбор в трудах китайских лингвистов, как правило, не учитывал просодию предложений с различным порядком слов. Как показал М.К. Румянцев (см. выше), дополнение, стоящее на месте подлежащего в предложении китайского языка, бывает отделено от последующих членов предложения паузой, длительность которой по меньшей мере вдвое превышает паузу между словами в предложении. Паузой такой длины обычно отделяются друг от друга предложения. Поэтому с точки зрения интонационного выделения дополнение, стоящее на месте подлежащего, можно рассматривать как отдельное предложение.
стр. 101. Речь идет о глаголах-предлогах, которые могут употребляться в двух функциях - знаменательной и служебной. А.А. Драгунов отмечает тенденцию превращения некоторых глаголов этого типа в служебные слова и указывает два основных этапа этого процесса. Первый этап характеризуется способностью глагола употребляться как в знаменательной, так и служебной функции. Большинство глаголов-предлогов, указывающих направление движения, которые упоминает Чжан Чжигун, относятся к глаголам-предлогам и находятся на этом этапе развития. На втором этап§ развития глагол-предлог переходит в состав группы служебных слов. Такой глагол, как правило, не допускает грамматического оформления, не имеет индивидуального тона, допускает изменения в своем фонемном составе. Примером является предлог прямого дополнения ба (Д р а г у н о в А. А. Цит. соч., с. 124-126).
стр. 103. Чжан Чжигун здесь имеет в виду мнения участников дискуссии по проблеме подлежащего и дополнения в китайском синтаксисе. Большинство участников дискуссии склонялось к мысли, что в этом предложении подлежащим является цяншан ‘на стене’. Однако сторонник последовательно семантического подхода к анализу предложения Юнь Чуань считал, что источник действия всегда является подлежащим, а объект действия - дополнением. Поэтому подлежащим этого предложения он счел бы и чжан хуа ‘картина’ (в действительности он разбирал другой пример: тайшан цзочжэ чжуситуань ‘на сцене сидит президиум’). «Некоторые считают, - писал он, - что предложения подобного рода следует рассматривать как предложения с обычным порядком слов, - это неверно. В силу того, что слова со значением времени и места в функции подлежащего должны представлять собой только предмет повествованйя, но тай шан ‘на сцене’ не является предметом повествования и потому не может быть подлежащим. Член предложения, следующий после сказуемого, обозначает источник действия, т.е. субъект действия, выраженного сказуемым, поэтому утверждение, что подлежащее может стоять после сказуемого, представляется вполне обоснованным» (Юнь Чуань. Чжуюй биныойды вэйч- жи вэньти (Проблема грамматической позиции подлежащего и дополнения). - «Юйвэнь сюэси», 1955, № 8, с. 33). Гао Минкай анализировал предложение китайского языка с точки зрения связей между грамматикой и логикой. Он исходил из того, что грамматический субъект и грамматический объект составляют проблему грамматики, а не логики, однако, отмечал он, это не обязывает нас считать любой член предложения, стоящий в начале его, в качестве подлежащего, но обязывает рассмотреть его логическую природу. Когда на первом месте в предложении находятся слова с пространственным или временным значением, они выполняют функцию определения, но могут и указывать субъект — источник действия (так как они тоже обозначают некоторые предметы), поэтому некоторые считают, что цяншан *на стене’ в нашем примере является подлежащим. Гао Минкай не согласен с этой трактовкой. Он считает, что для слова со значение места или времени возможность быть подлежащим определяется тем, указывает ли субъект, вызывающий процесс или действие, место или время возникновения процесса или действия. Поэтому он рассматривает эти предложения только как предложения без подлежащего (Гао Минкай. Цун юйфа хэ лоцзи ды гуаньси шодао чжуюй биныой (Подлежащее и дополнения с точки зрения отношений между грамматикой и логикой). - «Юйвэнь сюэси», 1956, № 1, с. 25-29).
А.А. Драгунов в своем анализе этого предложения акцентирует его коммуникативную структуру. Если дело идет о простой констатации факта, то говорят цян- шан гуачжэ и чжан хуа, а если дело идет о логическом выделении предиката сообщения, используется форма цяншан гуады ши ичжан хуа ‘на стене висит картина’ (Драгунов А.А. Цит. соч., с. 106).
Фу Цзыдун. Разграничение и распознавание частей речи
стр. 111. Статья «Разграничение и распознавание частей речи» является выступлением Фу Цзыдуна на дискуссии о частях речи в китайском языке. Высказывание относительно общности грамматической структуры современного и древнекитайского языка является данью филологической традиции, которая всегда стремилась к единому языку письменных текстов. Справедливо в этом утверждении только то, что современный китайский язык развился из древнекитайского. Он унаследовал от древнекитайского языка основную лексику и основные правила синтаксиса. Правила порядка слов не подверглись сколько-нибудь существенным изменениям на протяжении истории китайского языка. Во всех остальных частях грамматической структуры китайского языка произошли огромные изменения. Поэтому требование последовательного соблюдения диахронии и синхронии в лингвистических исследованиях полностью относится также и к китайскому языку.
стр. 112. Это место из статьи Люй Шусяна, которое было полностью процитировано в вводной статье, является важной теоретической установкой многих китайских лингвистов - распределить слова китайского языка на конечное число лексико-грамматических категорий. Такой подход к проблеме частей речи в китайском языке Н.Н. Коротков называет классификационным (Коротков Н.Н. Основные особенности морфологического строя китайского языка. М.: Наука, 1968, с. 185-197). Недостаток этого подхода состоит в том, что он плохо учитывает различные переходные и промежуточные случаи, а также классы слов. Они оказываются вне классификации по обычным частям речи, потому что обладают непривычным набором грамматических свойств.
стр. 114. Подход Фу Цзыдуна к проблеме частей речи в китайском языке является последовательно семантическим, а та грамматика, которую он при этом строит, является грамматикой говорящего. Она противоположна но своей основной установке грамматике слушающего, который анализирует речь, обращенную к нему на основе формальных элементов грамматики. Таким образом, синтез речи на основании заданного смысла и ее анализ с целью установления заложенного в ней смысла представляют собой различные задачи, которые должны решаться собственными методами. Традиционная грамматика представляет собой грамматику аналитическую, которая опирается прежде всего на грамматическую форму. В последние десятилетия быстрыми темпами развивается лингвистическая семантика, целью которой является моделирование процесса порождения человеческой речи на определенном языке. Трактовка Фу Цзыдуна проблем грамматики китайского языка основана на интуитивном подходе к фактам китайского языка с позиции говорящего.
стр. 115. Здесь Фу Цзыдун затрагивает острейшую проблему китайского языкознания. Традиционное решение проблемы грамматического значения китайского слова сводилось к следующему. Слово китайского языка само по себе имеет некоторое лексическое значение, но при этом не имеет грамматического значения, т.е. не принадлежит ни к одной лексико-грамматической категории. С точки зрения грамматики это означает, что китайское слово одновременно принадлежит всем лексико-грамматическим категориям. Его грамматическое значение определяется лишь в составе предложения. При этом в составе одного предложения слово может принадлежать одной лексико-грамматической категории, а в составе другого предложения - другой, что зависит от его грамматической функции в данном предложении. Такова, в целом, грамматическая концепция Ли Цзиньси. с которой здесь полемизирует Фу Цзыдун. Для Фу Цзыдуна существенно только значение слова. В каждом слове заключено как лексическое, так и грамматическое значение. Подобно тому, как слова могут иметь несколько знаменательных значений, они могут иметь также и несколько грамматических значений. Фу Цзыдун называет их грамматическими свойствами, заключенными в значении слова.
стр. 117. Примыкающее дополнение — специфический термин Фу Цзыдуна, означающий именную часть именного составного сказуемого.
стр. 118. Здесь Фу Цзыдун излагает свое понимание процесса реализации тех граматических значений, которые заложены в семантике слова. Для того чтобы слово выступило в той или иной свойственной ему функции, требуются некоторые внешние знаки, с помощью которых можно узнавать его соответствующее значение. Для Фу Цзыдуна таким знаком является грамматическая позиция слова в предложении. В грамматической позиции внутри предложения происходит реализация грамматического значения. Например, существительное в позиции подлежащего реализует синтаксическое содержание субъекта действия. Но, если это существительное обладает несколькими грамматическими значениями, оно на этом месте может реализовать только свое предметное значение, но никак не предикативное. В функции знаков, выявляющих грамматическое значение слова, могут выступать также и служебные слова, но Фу Цзыдун их не упоминает.
стр. 119. Грамматическая позиция не является постоянной величиной грамматики китайского языка. Подлежащее может занимать позицию как перед глаголом, так в отдельных случаях и после него. Прямое дополнение тоже может стоять после глагола, но иногда и перед ним. Эти более редкие позициии считаются измененными. Для обозначения этих измененных позиций существуют формальные средства, которые в данном случае Фу Цзыдуна не интересуют. Смысл его утверждения сводится к тому, что какой бы ни была позиция слова - основной или видоизмененной - отношения между словами реализуются в результате взаимодействия значений слов, поставленных в грамматическую зависимость друг от друга.
Люй Шусян. О „свободных” и „связанных”
стр. 126. Статья Люй Шусяна «О ..свободных” и „связанных”» относится ко времени освоения в китайском языкознании основных идей дескриптивной лингвистики. Впервые идея деления морфем китайского языка на «свободные» и «связанные» была реализована Чжао и Яном в 40-х гг. в США. Однако обсуждение этой проблемы в Китае началось в конце 50-гг. Морфема китайского языка редко употребляется в изолированной позиции на правах неполного предложения. А.А. Драгунов видит причину ограничения самостоятельности китайской односложной морфемы в одной особенности фонологической структуры китайского языка: значительное количество одинаково звучащих слоговых морфем. Объединение слоговых морфем в двуслоги или биномы сокращает число омонимов. Двуслог понятен на слух и может выступать в изолированной позиции как отдельное двусложное слово, словосочетание или предложение. В содержательном отношении двуслог представляет собой тот необходимый и достаточный речевой количественный минимум, внутри которого могут проявиться синтаксические и ритмико-акцентуационные отношения между слоговыми морфемами китайского языка (Драгунов А.А. Грамматическая система современного китайского разговорного языка. J1.: Изд-во ЛГУ, 1962, с. 44-49). Непосредственной аналогией описанной выше ситуации может служить морфология любого флективного языка. Знаменательные морфемы в этих языках, как правило, не часто выступают в предложении как самостоятельные единицы речи. Для того чтобы выступить в этой функции, они должны сочетаться с какими-нибудь служебными или знаменательными морфемами.
Наряду со структурными единицами количественного порядка - однослогом и двуслогом - в китайском языке различаются также структурные единицы качественного порядка - словосочетание, слово, часть слова. В китайском языке качественные структурные единицы непосредственно связаны с количественными. Существо этой связи состоит в том, что качественные единицы китайского языка укладываются в структуру единиц количественного порядка, т.е. число слогов из которых состоят устойчивые качественные единицы китайского языка, должно быть равно одному или двум. Сочетание однослога и двуслога создает устойчивую трехсложную количественную единицу, сочетание двух двусложных единиц - четырехсложную. При этом существенно, что однослоги - это всегда слова или части слова, двуслоги и трехслоги - это слова или словосочетания, а четырех- слоги - всегда словосочетания.
Взаимодействие количественных и качественных единиц китайского языка можно наблюдать при образовании сочетаний из слов разного количественного состава. Так, например, односложный глагол требует обычно односложного дополнения, поэтому говорят не тоу циньци ‘обратиться к родне*, а просто тоу цинь. То же самое можно сказать относительно односложного прилагательного в функции определения: юань кэ, но не юань кэжэнь ‘далекий гость*, юаньдун, но не юань дунфан ‘Дальний Восток*, юаньцинь, но не юань циньци ‘дальние родственники* и т.п. Поэтому слово, которое самостоятельно выступает в предложении как двуслог, при сочетании с другим словом, может выступить в этом новом сочетании в качестве однослога.
стр. 127. Метод подстановки был разработан проф. Лу Чживэем в 30-х гг. и использован им при составлении словаря односложных слов пекинского диалекта. Существо этого метода состоит в том, что задается некоторое короткое предложение типа во чи фань букв, ‘я ем еду*, которое используется как заместительная рама, в составе которой заменяются ее члены (X э м п Э. Словарь американской лингвистической терминологии. М.: Прогресс, 1964, с. 73). Так, наряду с приведенным выше примером возможны также та чи мянь ‘он ест лапшу’, хоур чи хуашэн ‘обезьяна ест арахисовые орехи’ и т.п. В этих примерах неизменным остается глагол чи ‘есть’, и меняются члены, стоящие перед ним и после него. В заместительной раме можно зафиксировать также члены, стоящие перед глаголом и после него: во шэн фань ‘накладываю пищу’, во чжу фань ‘я варю пищу’ и т.п. Очевидно, что каждая замещающая единица, при которой будет образовано граматически правильное высказывание, представляет собой некоторую самостоятельную единицу языка. Jly Чживэй первоначально считал, что таким путем он выделяет слова китайского языка. В дальнейшем в связи с критикой его концепции в 50-хгг.он признал, что с помощью описанной выше процедуры можно выделить морфемы, но не слова (J1 у Чживэй. Бэйцзин хуа даньиньцы цыхуй (Словарь односложных слов пекинского диалекта). Бэйцзин, 1956, с. 6-9).
стр. 133. В китайской традиционной филологии исследования грамматики выросли из лексикографии. Грамматика китайского языка излагалась в форме словаря служебных морфем. Первый известный словарь такого рода - это «Чжу юй цы» (Слова, помогающие речи), изданный Лу Ивэем в 1592 г. Этот небольшой по объему словарь содержал только 116 служебных слов. Словарь «Чжу цзы бянь- люэ» (Краткое руководство к различению служебных сло>), изданный Лю Ци в 1711 г., содержал 476 слов. За столетие до Ма Цзяньчжуна в 1798 г. Ван Иньчжи издал «Цзин чжуань ши цы» (Объяснения служебных слов из канонических книг и комментариев к ним). Эта работа является завершением многолетних исследований текстов классических произведений, которые были начаты еще его отцом - известным филологом Ван Няньсунем. Предмет иссделования Ван Иньчжи был строго ограничен текстами канонических произведений, поэтому и число служебных слов, рассматриваемых Ван Иньчжи, составляет всего 160. Служебные слова в этом словаре были расположены по их произношению.
Ли Жун. Классификация диалектов гуаньхуа
стр. 203. В качестве признаков диалектов китайская диалектология использует их синхронные и диахронные черты. В основе исследования и сравнения фонетики диалектов современного китайского языка лежит система Цеюня - фонетического словаря начала VII в. и примыкающих к нему фонетических таблицX- XI вв. Эту систему удобно представить как исходную для всех нынешних диалектов китайского языка. Фонетика большинства из них хорошо описывается в терминах системы Цеюня и фонетических таблиц, благодаря чему существенно облегчается процедура их сравнения между собой. Но дело не только в этом - она позволяет исследовать фонологию диалектов по большему числу показателей, чем это было бы возможно, исходя из их современного состояния.
В языке Цеюня каждый из четырех среднекитайских тонов произносился в определенном регистровом варианте, который зависел от начального согласного слога: слоги с глухим начальным согласным произносились в верхнем регистре соответствующего тона, слоги со звонкими начальными согласными — в нижнем. Диалекты группы гуаньхуа отличаются от остальных тем, что утратили противопоставление глухих начальных согласных звонким. С утратой этого противопоставления исчезла основа для различения регистровых вариантов. Диалекты группы гуаньхуа отличаются от остальных, в частности, и тем, что утратили конечные смычные -р, -Г, -к. С отпадением конечного согласного из просодической структуры среднекитайского языка выбыл входящий тон, свойственный слогам с конечными смычными согласными.
На эти перемены в фонологической и просодической системе среднекитайского языка, произошедшие в X-XI вв., диалекты группы гуаньхуа ответили существенной перестройкой своих как фонологических, так и просодических систем. При этом каждая из подгрупп перестраивала их по-своему. Наиболее типичной для диалектов группы гуаньхуа является такая перестройка, при которой регистровые варианты ровного тона превращаются в самостоятельные тоны, а входящий тон исчезает вместе с конечными согласными. Таким путем формировалась весьма типичная для диалектов этой группы система тонов пекинского диалекта с четырьмя хорошо известными тонами: верхним ровным, нижним ровным, восходящим и уходящим. Однако такой путь преобразования системы тонов не был единственным. В северо-западных диалектах китайского языка регистровые варианты исторического ровного тона не сохранились. Для таких диалектов типична система из трех тонов: ровного, восходящего, уходящего. В диалектах провинции Шаньси, расположенных в центре области диалектов группы гуаньхуа, несмотря на отпадение конечных согласных, сохранился входящий тон, а иногда и два его регистровых варианта, преобразовавшиеся в особые контурные тона.
Переход среднекитайских звонких в глухие сопровождался появлением при- дыхательности в слогах ровного тона и отсутствием придыхательности в слогах остальных трех этимологических тонов. Такого рода переход наиболее типичен для диалектов группы гуаньхуа. В южных диалектах исторические звонкие перешли в глухие придыхательные или в глухие непридыхательные независимо от тона. В диалектах группы Юэ этот переход произошел по более сложному правилу, а в диалектах группы Минь среднекитайским звонким нерегулярно соответствуют как придыхательные, так и непридыхательные.
К числу важных фонетических признаков диалектов китайского языка относятся следующие особенности анлаута слога: различение сонантов п- и /-, различение шумных шипящих и свистящих, различение цзяньинь (непалатализованных свистящих) и туаньинь (палатализованных свистящих), из которых согласный цзяньинь восходят к историческим свистящим, а туаньинь - к историческим палатализованным заднеязычным.
На развитие системы финалей современного китайского языка решающее влияние оказало отпадение конечных смычных. В одной части диалектов группы гуаньхуа в таких финалях развились дифтонги на месте старых слогообразующих гласных, в другой - простые слогообразующие гласные сохранились. Процесс отпадения конечных согласных частично затронул и носовые сонанты. В части диалектов конечные носовые сонанты -п и -ng отпали полностью, а в части - они отпали с сохранением назализации слогообразующего гласного. Наряду с этим имеются также диалекты, где эти конечные сонанты сохраняются.
стр. 205. Ли Жун выделяет диалекты группы гуаньхуа на основании единственного синхронного признака — отсутствия входящего тона. Соответственно, диалекты провинции Шаньси, где входящий тон присутствует, выделяются в отдельную группу. Такой принцип выделения диалектов группы гуаньхуа вызвал возражения Пэн Сяочуаня, который высказал соображение, которое, в целом, сводится к следующему. Признаки диалектов находятся в иерархической зависимости друг от друга. Поэтому выделение диалектов Цзинь или диалектов провинции Шаньси на основании такого признака как наличие входящего тона ставит их на тот же ранг в иерархии диалектов китайского языка, что и группы диалектов У,
Гань, Юэ и т.п. Этот вывод ему представляется неверным, потому что, как видно, южные диалекты отличаются от диалектов гуаньхуа значительно больше, чем диалекты Цзинь. Поэтому он считает, что членение диалектов на группы должно проводиться на основании типичных признаков. Его требования к типичному признаку формулируются следующим образом: он должен обособлять данный диалект или группу диалектов от всех остальных и должен быть последовательным внутри фонетической системы соответствующего диалекта (или их группы). (Пэн Сяочуань. Шилунь ханьюй фанъянь фэньцюйды дяньсинсин вэньти (Опыт исследования проблемы типичности в диалектном членении китайского языка). - «Цзинань дасюэ сюэ- бао», 1987, № 2, с. 108-113). Однако практически найти такой признак оказывается нелегко, поэтому Пэн Сяочуань ограничивает свою задачу критикой существующих классификаций диалектов. Эта статья еще раз свидетельствует о том, насколько трудно членить диалекты китайского языка на основании какого-либо одного признака.
Диалекты группы гуаньхуа, как и диалекты других больших групп диалектов китайского языка было бы лучше характеризовать комплексом фонетических, грамматических, лексических признаков. Этот комплекс еше далеко не устоялся, по мере дальнейшего исследования диалектов китайского языка он, несомненно, будет изменен и дополнен. Единственное его назначение в настоящее время состоит в том, чтобы показать возможности членения диалектов китайского языка на основе комплекса признаков.
Наиболее общими фонетическими признаками диалектов группы гуаньхуа являются различение инициал ей п- и /-, шипящих и свистящих, тип системы носовых финалей, отражение исторического входящего тона в современной системе тонов и в системе вокализма современных диалектов. Территориальное распределение этих фонетических признаков позволяет выделить в ареале диалектов группы гуаньхуа две диалектные зоны, простирающиеся с запада на восток. Северная проходит вдоль северной границы распространения китайского языка. В нее входят диалекты бассейна реки Хуанхэ, провинций Ганьсу и Цинхай. Внутри этой зоны диалекты среднего и нижнего течения Хуанхэ обнаруживают тесное единство с диалектами ее западного притока Фэньхэ. На этом основании диалекты бассейна Фэньхэ выделяются в особую группу диалектов в Цзинь. Южная зона располагается вдоль северного берега Янцзы, но в некоторых местах выходит на южный. Диалекты южной зоны подразделяются на диалекты междуречья Цзян - Хуай, диалекты Чу в провинции Хубэй, диалекты гуаньхуа провинции Хунань, юго-западные диалекты провинций Сычуань, Юньнань, Гуйчжоу.
Определительная форма существительных и местоимений в диалектах группы гуаньхуа образуется с помощью трех определительно-именных суффиксов -ды/-дэ, -ниі-ли, -гэ. Суффиксы -ды и -ни сходны по своему фонемному составу и, вероятно, восходят к общему источнику. Однако, даже если дело обстоит именно таким образом, они разошлись в своем развитии достаточно давно, поэтому в настоящее время их можно рассматривать как независимый грамматический признак диалектов. Ареалы их распространения неравны по своей величине. Областью распространения суффикса -ни/-ли является территория от южной границы провинции Шаньси до долины Хуайхэ с севера на юг и от отрогов Циньлина до Великого Канала с запада на Восток. Другой областью распространения определительно-именного суффикса -ни является провинция Сычуань и некоторые диалекты провинции Юньнань.
———— Границы между диалектными группами Границы между подгруппами
Область распространения Гуаньхуа
Область распространения определительно-именного суффикса -гэ - междуречье Цзян—Хуай и диалекты Чу в восточном углу провинции Хубэй. В остальных областях диалектов гуаньхуа распространен определительно-именной суффикс -ды и его фонетические варианты. Область его распространения на западе уходит далеко на юг провинции Хунань. В отдельных местах она достигает южных границ провинции Хунань и в отдельных метах - Гуйчжоу и Гуанси.
Характеристики грамматических категорий диалектов группы гуаньхуа также варьируют от одного к другому. В национальном языке путунхуа и в большинстве диалектов группы гуаньхуа форму множественного числа могут иметь местоимения и существительные, обозначающие лиц. В северо-западных диалектах провинции Ганьсу и Цинхай форму множественного числа имеют все существительные. Примечательно, что эта же особенность отмечается в диалекте Гаочэна провинции Хэбэй, не имеющего никаких контактов с указанными ареалами. Грамматическая категория числа в том риде, в котором она существует в диалекте Гаочэна, не представлена в других диалектах провинции Хэбэй и в диалектах соседней провинции Шаньси.
Наиболее общими признаками лексики диалектов группы гуаньхуа являются некоторые особенности местоимений первого и третьего лица. Для любого диалекта этой группы важным признаком является различение эксклюзивного и инклюзивного местоимений первого лица. Южная граница различения инклюзивных и эксклюзивных местоимений первого лица проходит по реке Хуайхэ и далее на запад по отрогам Циньлина и через Гуаньчжун - к северной границе распространения китайского языка.
В диалектах группы гуаньхуа имеются три морфемы, используемые в качестве местоимений третьего лица. Морфема гэ ‘он’ и ее фонетические варианты встречаются в диалектах междуречья Цзэн-Хуай и в диалектах Чу, непосредственно примыкающих к ним с запада. Морфема на/м ‘он’ встречается в диалектах провинций Ганьсу, Цинхай, западной части провинции Сычуань и в отдельных диалектах провинций Шаньси и Шэньси. Во всех остальных частях ареала гуаньхуа встречается местоимение третьего лица та ‘он’.
Границы распространения грамматических и лексических признаков, лишь приблизительно намеченные на основании весьма неполных данных по лексике и грамматике диалектов этой группы, тем не менее обнаруживают сходство с границами распространения фонетических явлений, полученных на основании более полных данных. Особого внимания заслуживает сходство линии раздела южной и северной зоны группы диалектов гуаньхуа, проходящей по линиям различения сонантов п-fl-, шипящих и свистящих с линиями раздела между диалектами с определительно-именным суффиксом -ды и диалектами с определительно-именным суффиксом -ниГли, и линией раздела между диалектами, различающими эксклюзивное и инклюзивное местоимения первого лица.
Фонетические изолинии меньшей протяженности также коррелируют с изолиниями грамматических и лексических признаков. Так, например, выделение по фонетическим признакам диалектов бассейна реки Фэньхэ в особую группу диалектов Цзинь находит соответствие в таком характерном грамматическом признаке, как префикс гэ- в диалектах этого ареала. В дополнение к линиям разграничения, проведенным на основании фонетических признаков, линии, намеченные на основании грамматических признаков, делят северный ареал диалектов гуаньхуа на восточную и западную части примерно по хребту Тайханшань, указывают на прочные связи диалектов Шаньси и Хэнань, делят диалекты Центральной Равнины и прилегающих областей на ареалы Хэнань-Аньхуэй и Хэбэй-Шаньдун. Они выделяют также западный ареал диалектов провинций Ганьсу и Цинхай и показывают его глубокие связи с диалектами провинций Сычуань и Юньнань. Однако при наличных сведениях о грамматике и лексике этих диалектов провести точные линии разграничения этих ареалов пока невозможно.
Фонетические, лексические, грамматические признаки диалектов образуют иерархическую последовательность. Признаки высоких рангов свойственны наибольшему числу диалектов группы гуаньхуа или любой другой группы. По мере снижения ранга они становятся свойственными все меньшему числу диалектов. Признаками низшего ранга являются идиолектные характеристики отдельного лица.
По коммуникативным функциям признаки высоких рангов следует охарактеризовать как интегрирующие, а признаки низких рангов - как дифференцирующие. Как сами признаки диалектов, так и их ранг играют большую роль в процессе функционирования системы диалектов китайского языка. Лингвистическое разнообразие Китая исключительно велико. Население соседних уездов, а иногда и соседних деревень говорит на разных диалектах, которые могут характеризоваться в одних случаях незначительными отличиями, а в других - существенными трудностями понимания при общении без специальной подготовки или без опыта предшествующего общения. Поэтому для лингвистической ситуации Китая следует признать характерным то, что каждый член китайского языкового сообщества четко осознает, что он говорит на одном из многих диалектов и что он должен предпринимать определенные усилия для того, чтобы понимать собеседника и быть понятным самому.
стр. 211. Диалектология была составной частью китайской традиционной науки. В сущности, первым словарем китайского языка был Фанъянь «Диалекты», составленный Ян Сюном на рубеже новой эры из специфических слов диалектов китайского языка. В конце XVI - начале XVII в. была сделана первая попытка классификации диалектов китайского языка. В XVIII и XIX вв. также создавались словари диалектной лексики по образцу Фанъяня. Однако китайская традиционная филология не уделяла должного внимания диалектам.
Исследование диалектов китайского языка на основе современного языкознания началось в 20-е гг. К этому времени относится начало диалектологической деятельности Чжао Юаньжэня и его сотрудников, которые за 20 лет с 1925 по 1945 г. провели полевые исследования диалектов провинций Цзянсу-Чжэцзян, Хубэй, Хунань, Юньнань, Сычуань. Результаты этих исследований опубликованы полностью или частично.
В центре внимания китайской диалектологии с самого начала находилось исследование произношения отдельных иероглифов, включенных в состав анкеты, на основании которой проводились полевые исследования. Первые анкеты были составлены еще в 20-х гг. и использовались в исследованиях 20-40-х гг. Главное внимание в них было уделено фонетике, но в них уже тогда были небольшие разделы по грамматике и лексике.
Еще в 20-е гг. Чжао Юаньжэнь предложил считать наиболее яркими чертами грамматики диалектов гуаньхуа местоимения во ‘я’, ни ‘ты’, та ‘он’, суффикс -мэнь для образования их множественного числа, указательные местоимения чжэ ‘это’ и на ‘то’, определительно-именной суффикс -ды, видо-временной суффикс -ла и т.п. (С h а о Y. R. A Phonograph course in the Chinese national language. Introduction, p. XII). За пределами диалектов группы гуаньхуа эти знаменательные и служебные морфемы не встречаются. В каждой из остальных шести групп диалектов их функции выполняют другие морфемы, В настоящее время активно исследуется грамматика южных диалектов китайского языка, но, вероятно, пройдет еще немало лет прежде, чем можно будет представить себе их грамматические системы в основных чертах. О лексике диалектов группы гуаньхуа там же было сказано, что она в целом находится ближе к лексике национального языка, чем лексика южных диалектов,и в них содержится меньше слов, для которых отсутствуют иероглифы.
По распоряжению Госсовета КНР в 1956-1959 гг. диалекты китайского языка были исследованы в масштабе всей страны. На материалах этих полевых исследований был опубликован ряд монографических описаний и значительное число статей. В настоящее время известны монографии по диалектам провинций Хэбэй, Сычуань, Цзянсу, Аньхуэй.
Анкеты, по которым проводились исследования диалектов китайского языка в конце 50-х гг., продолжали традицию, заложенную еще в 20-х гг. Стандартная анкета для этого исследования была разработана проф. Ли Жуном. Главное внимание в ней было уделено фонетическим признакам и несколько меньшее - лексическими грамматическим. Лексика диалектов современного китайского языка исследуется на основе стандартного словника, содержащего свыше двухсот слов, распределенных по предметным классам. В опубликованных описаниях диалектов переводы этих слов на соответствующий диалект выступают в качестве раздела о его лексике. Грамматика диалектов исследуется на основании стандартных фраз, в которых встречаются грамматические явления, интересующие автора анкеты. Переводы этих фраз на соответствующий диалект часто составляют раздел грамматики в описании соответствующего диалекта.
Первое обобщение результатов исследования диалектов конца 50-х гг. было проведено профессором Пекинского университета Юань Цзяхуа. В 1960 г. он опубликовал первый очерк диалектов китайского языка, где 17 представительных диалектов были рассмотрены со стороны фонетики, грамматики, лексики. Краткое изложение его очерка было опубликовано в Советском Союзе в переводе на русский язык (Юань Цзяхуа. Ханьюй фанъянь гайяо (Очерк диалектов китайского языка). Бэйцзин, 1960; Юань Цзяхуа. Диалекты китайского языка. М.; ИВ Л, 1965). В 1962 г. он опубликовал словарь односложных морфем тех же 17 диалектов китайского языка с диалектными чтениями по материалам проведенного исследования. В 1964 г. им же был опубликован словарь лексики 18 диалектов как по материалам исследований конца 50-х гг., так и по собвственным записям. Состав лексики, в целом, соответствует анкете (Юань Цзяхуа. Ханьюй фанъинь цзыхуй (Словарь морфем китайского языка с диалектными произношениями). Бэйцзин, 1962; Юань Цзяхуа. Ханьюй фанъянь цыхуй (Словарь лексики диалектов китайского языка). Бэйцзин, 1964).
Наряду с обобщающими работами проф. Юань Цзяхуа в конце 50-х - начале 60-х гг. появились статьи, в которых содержались напоминания о необходимости большего внимания к лексике диалектов китайского языка и предлагалась идея создания диалектных словарей различных типов (Чжань Бохуй. Шоуцзи хэ чжэнли ханьюй фанъянь цзыхуй (Сбор и обработка диалектной лексики китайского языка) - «Чжунго юйвэнь», 1965, № 10, с. 211—223).
В 70-х и 80-х гг. появились исследования по лексике и грамматике диалектов китайского языка. С начала 80-х гг. подход китайских лингвистов к проблеме диалектов становится более разнообразным. Появились исследования по микродиалектологии населенных пунктов, среди которых следует выделить работу Ту Гуан- лу по городским и пригородным диалектам Гуйяна (Т у Гуанлу. Гуйян чэнцюй юй цзяоцюйды юйинь чабе. (Фонетические различия в черте города Гуйлиня и его окрестностях) - «Гуйчжоу дасюэ сюэбао», 1983, № 2, с. 178-197).
С начала 1985 г. журнал «Фанъянь» (Диалект) приступил к публикации среди статей по проблемам диалектного районирования китайского языка. Серия открывалась статьей Ли Жуна о членении диалектов группы гуаньхуа, помещенной в настоящем сборнике.
Ло Чанпэй, Чжоу Цзумо. Фонетика диалектов эпохи Хань
стр. 235. Словарь «Фанъянь» не является словарем диалектов китайского языка в современном смысле этого слова. Он представляет собой скорее собрание специфических слов разных диалектов периода западной династии Хань, значение которых объяснялось с помощью слов общего языка того времени. Помимо истолкования значения диалектных слов словарная статья «Фанъяня» содержала также описание ареала их распространения. Для обозначения этих ареалов Ян Сюн пользовался географической терминологией трех видов: названиями китайских царств эпохи Чжаньго - последнего периода династии Чжоу, названиями административных областей, существовавших в эпоху Цинь и Хань, названиями гор, рек, горных проходов.
Примером словарной статьи «Фанъяня» может служить статья, открывающая словарь: «Дан, сяо, чжэ - это чжи ‘знать*. В царстве Чу говорят дан или сяо, в царствах Ци и Сун говорят чжэ». При этом подразумевается, что слово чжи ‘знать*, с помощью которого истолковывается значение диалектных слов, принадлежит общему языку, известному во всем Китае. Указания на ареалы, сделанные при толкованиях слов, позволяют выделить диалектные ареалы различного уровня подчинения. Первым опытом определения диалектных ареалов китайского языка эпохи западной династии Хань была классификация Линь Юйтана, который нашел 14 диалектных ареалов (Линь Юйтан. Юйяньсюэ луньцун (Труды по языкознанию). Тайбэй, 1967, с. 36—37). Используя методы современной лингвистической географии, П. Серройс определил приблизительные границы диалектов китайского языкатого времени и выделил следующие шесть крупных диалектных ареалов.
I. Западные диалекты: царства Цинь и Цзинь, административные области Лянчжоу и Ичжоу - современный северо-запад и запад Китая.
II. Центральные диалекты, которые Ян Сюн обобщенно называл диалектами к востоку от заставы Ханьгугуань. В свою очередь они делились на западную группу: домен Чжоу и царство Чжэн, долины рек Лошуй и Ханьшуй - западная часть современной провинции Хэнань и северная часть современной провинции Хубэй, и восточную: царства Сун, Вэй, Лу, Ци, Вэй II — восточная часть современной провинции Хэнань и западная часть современной провинции Шаньдун.
III. Северные и северо-восточные диалекты: царства Янь и Чжао, административная область Дайцзюнь, территории на полуострове Ляодун и в современной се-
верной Корее - северная часть современных провинций Шэньси, Шаньси, Хэбэй, провинция Ляонин полностью.
IV. Восточные диалекты: царство Восточное Ци, административные области Хайдай и Сюйчжоу, долина реки Хуайхэ - восточная часть современной провинции Шаньдун, северная часть современной провинции Цзянсу, восточная часть современной провинции Аньхуэй.
V. Юго-восточные диалекты: царства У, Юэ, административная область Ян- чжоу, долина реки Оуцзян - южная часть современной провинции Цзянсу, современная провинция Чзэцзян, северная часть современной провинции Фуцзянь.
VI. Южные диалекты - это царство Чу, которое в свою очередь делилось на три диалектных ареала: (а) северная часть царства Чу, царство Чэнь, долины рек Жушуй и Иншуй - восточная часть современной провинции Хубэй и южная часть провинции Хэнань, (б) долина реки Хуанхэ и междуречье Янцзы-Хуайхэ - южная часть современной провинции Аньхуэй, (в) южная часть царства Чу - административная область Цзинчжоу, долины рек Янцзы, Сянцзян, Юаньцзян, Лицзян - северная часть современной провинции Хунань. (S е г г и у s P. The Chinese dialects of Han time according to Fang Yen. Berkeley and Los Angeles, 1959, p. 98-99.)
Ареал распространения китайского языка в период западной династии Хань, описанный в словаре Ян Сюна, состоит из трех областей, где китайский был единственным языком общения - Запад, Восток, Центр, области недавнего заселения - Север и Юг, где наряду с китайским говорили также на языках других народов, области китайских поселений в Корее, в царствах У и Юэ и в долине реки Оуцзян, где преобладающим языком общения был язык местного населения.
Исследования географического распределения лексики диалектов китайского языка периода западной династии Хань приводят к выявлению весьма примечательной структуры диалектов того времени. Основная лингвистическая граница, которая делила всю область распространения китайского языка на две части, проходила по долине реки Фэньхэ и далее на юг до пересечения ее с Янцзы. Таким образом, основная линия членения диалектов китайского языка, описанных в словаре Фанъянь, делила их на западную и восточную группы.
При составлении своего словаря Ян Сюн отдавал себе отчет в том, что слова, встречающиеся в диалектах китайского языка, характеризуются различной сферой распространения. Он различал слова, встречающиеся в сравнительно узком географическом ареале, слова, встречающиеся в достаточно широком географическом ареале, но не по всей территории страны, слова, встречающиеся повсеместно. Повсеместно встречающиеся слова имели специальное название тунъюй или фань тунъюй ‘повсеместно распространенное слово’. Некоторые исследователи склонны считать, что термины тунъюй и фаньюй являются названием общего языка, который существовал в эпоху династии Хань. Не отрицая существования своего рода общего языка в эту эпоху, все же следует сказать, что слово юй в этих глоссах следует понимать не как сам по себе разговорный язык, а лишь слова разговорного языка, которые могут иметь разные сферы распространения. Это становится очевидным при сопоставлении данных социолингвистических терминов с чисто лингвистическими терминами, которые также встречаются в этом словаре. Например, гуай ‘устаревшее слово’, цзиньюй *новое слово’, чжуаньюй ‘производное слово’, которое использовалось для характеристики диалектных слов - диалектных вариантов общего языка.
Смысл работы Ян Сюна состоял в том, чтобы истолковать малоизвестные и вообще неизвестные диалектные слова современного ему китайского языка с помощью таких слов, которые, по его мнению, были заведомо известны всем, кто мог прочесть словарь.
Сравнение лексики общего языка с диалектной, которая засвидетельствована в этом словаре, показывает довольно сложные связи между ними. Общий язык формируется на основании диалектов, иначе говоря, в общем языке нет ни одного слова, которого нельзя встретить в каком-либо диалекте. Те диалекты китайского языка, периода династии Хань, лексика которых была наиболее широко представлена в общем языке, можно считать основными диалектами, послужившими базой, на которой формировался общий язык того времени. П. Серройс различает два вида сходства лексики диалектов и общего языка: идентичные слова, обозначенные одним и тем же иероглифом, и фонетически сходные синонимы, обозначенные разными иероглифами. Степень сходства может быть различной - от весьма близкого до полного отсутствия общих черт. В последнем случае П. Серройс говорит о нулевой ступени фонетического сходства между синонимами (там же, с. 188).
При рассмотрении диалектных слов, совпадающих со словами общего языка, обнаруживается, что по абсолютному числу совпадений диалектные ареалы выстраиваются в следующей нисходящей последовательности: 1) западный ареал «к западу от заставы Ханьгугуань» в целом, 2) ареал царств Цинь и Цзинь, 3) царство Чу, 4) восточный ареал «к востоку от заставы Ханьгугуань», включая домен Чжоу и царства Чжэн, 5) царство Чжао и Вэй, 6) царства Чэнь, Ци, Восточное Ци, 7) царство У. При этом существенно отметить, что по абсолютному числу диалектных слов, лишь незначительно отличающихся от соответствующих слов общего языка, диалектные ареалы выстраиваются в почти той же последовательности. Слова общего языка, совпадающие со словами живых диалектов китайского языка периода династии Хань, составляют примерно треть обще китайской лексики. Остальные две трети представляют собой слова в большей или меньшей степени сходные с общей лексикой. По абсолютному числу сходных слов, обнаруживаемых в разных диалектах, они располагаются в следующей нисходящей последовательности: 1) царство Чу, Южное Чу, 2) царства Цинь и Цзинь, 3) ареал «к востоку от заставы Ханьгугуань», 7) восточное Ци, 8) царство У, 9) царство Чжао, 10) ареал Хай-Дай, 11) долина реки Хуайхэ, 12) царства Ян и Юэ (там же, с. 190-191).
При всем несовершенстве этой статистики приведенные данные показывают, что в лексике общего языка явственно различаются два пласта, из которых один состоит из слов западных диалектов, другой - из слов, обнаруживающих сходство со словами восточных диалектов китайского языка. Слова западных диалектов явно представляют собой новый слой лексики общего языка, появление которой вызвано широко известными событиями истории Китая - объединением страны и той ролью, которую сыграло в этом объединении царство Цинь. Их появление связано с политическим возвышением западных царств, перемещением столицы в Сиань, ростом значения выходцев из западных царств в сфере управления и культуры. Однако эти слова западного происхождения не создали новый общий язык, а лишь присоединились к тому общему языку, который существовал в конце эпохи Чжоу и в эпоху Цинь. Этот более старый пласт лексики общего языка хранит явные связи с лексикой царств долины Хуанхэ и междуречья Хуанхэ-Янцзы.
Небольшое число прямых совпадений лексики восточных царств со словами общего языка объясняется снижением их политической роли в эпоху Цинь и Хань, но значительное число сходных слов свидетельствует о старых и прочных связях общего языка с диалектами восточных царств (там же, с. 218-220).
стр. 236. Китайская филология с самого начала своего существования интересовалась как значением слова, так и его происхождения ем. Наиболее ранние примеры попыток отыскать истинное значение слова через его этимон можно найти в трудах древних философов Китая. Одним из наиболее известных примеров такого рода является знаменитое высказывание Конфуция: «Управление - от слова "правильный"». Этимологии в трудах китайских филологов не всегда основаны на словах, происходящих из одного корня. Основная масса этимологий явно искусственна.
Этимологическое толкование слова носит название шэнсюнь ‘звуковое толкование*. Его существо состоит в том, что происхождение какого-нибудь слова китайского языка выводится из другого слова, современного толкователю китайского языка с одинаковым или сходным произношением. Так, например, древнекитайские филологи считали, что слово цзин ‘пейзаж, вид* происходит от слова цзин ‘граница*, потому что вид — это то, «что видно»; глазу доступно то, «что освещено солнцем», а места, освещенные солнцем, имеют границу с тенью. Китайские филологи искали этимологии прежде всего слов с сакральным смыслом. Пример этимологии политического термина в трудах Конфуция был приведен выше. Однако чаще всего этимологии такого рода можно было встретить в трудах последователей школы натуральной философии инъянцзя. Основным предметом их толкования были циклические знаки и названия основных триграмм. Несколько этимологических толкований можно найти в первых словарях китайского языка «Эръя» и «Шовэнь цзецзы». Однако и здесь они встречаются главным образом для истолкования сакральных терминов.
Первая попытка отыскать этимологии всех слов китайского языка была предпринята Лю Си. Свой словарь он назвал «Шимин» (Толкование слов) и издал около 200 г. н.э. . «Каждое слово в мире имеет свое значение, - пишет он в предисловии, - эти слова люди произносят каждый день, но не понимают, откуда произошло их значение, поэтому я описал происхождение слов, обозначающих небо и землю, темное и светлое начала, времена года, государства, города, повозки и одежду, похороны и поминовения, утварь, которой простой народ пользуется каждый день, распределив их по категориям. Книгу свою я назвал „Шимин" (Толкование слов) ». По своим принципам исследование Лю Си ничем не отличается от опытов его предшественников.
стр. 240. По составу и способности рифмоваться друг с другом исследователи фонетики Шицзина делили слоги китайского языка на два типа. В один из них входили открытые слоги и слоги с исходом на исторический шумный смычный согласный. Этот тип слогов назывался ИНЬ - темные слоги. В другой - закрытые слоги с исходом на носовые сонанты. Этот тип слогов назывался ЯН - светлые слоги. Каждый из этих типов делился на классы бу, которые формировались из слогов, рифмующихся между собой.
Каждый из классов бу состоял из слогов, принадлежащих нескольким рифмам «Цеюня». При этом слоги одних рифм этого словаря входят в классы рифмующихся слогов бу целиком, а слоги других распределяются по нескольким. Рас- пред ел ен ие слогов рифм «Цеюня» по классам бу зависело от их начальных согласных, тона, медиали и других признаков. Соотношение между составом класса бу и рифм «Цеюня» указывает на изменения в вокализме слогов китайского языка, которые произошли между началом I тысячелетия до н.э., к которому относится формирование «Шицзина» как поэтического памятника и VI в. н.э., когда был составлен словарь «Цеюнь».
Слоги, принадлежащие определенным рифмам Цеюня, образуют подклассы в классах бу рифм «Шицзина». Очень часто эти подклассы совпадают с реальными группами рифмующихся слогов «Шицзина», которые формируются как на основании прямой рифмовки в этом поэтическом памятнике, так и косвенным путем - включением в нее всех слогов, обозначенных иероглифами с теми же фонетическими частями, которые содержатся в иероглифах слогов, рифмующихся непосредственно.
Рифмы поэзии эпохи династии Хань III в. до н.э. - III в. н.э. еще вполне сходны с рифмами «Шицзина». Поэтому Ло Чанпэй и Чжоу Цзумо описывают рифмы хань- ской поэзии в терминах классов Шицзина, а не рифм Цеюня. Однако при этом Ло Чанпэй и Чжоу Цзумо внесли в традиционную систему рифм «Шицзина» некоторые изменения. Ниже приводится их система рифм «Шицзина» с реконструированными чтениями Б. Карлгрена в трактовке Ван Ли (Ван Ли. Ханьюй иньюньсюэ (Фонология китайского языка). Бэйцзин, 1957, с. 430-440).
Тип ИНЬ
Класс I (52) чжи. Рифмы: (52) чжи -і*д. (123) хуэй -w^g, (124) хай-э& (109), ю -iug. (89) хоу -ag, (58) чжи -iweg, цзе -эг, (41) чжэнь Лгп - один слог.
Класс II (46) ю. Рифмы: (116) хао-og, (117) сяо-og, (118) сяо-iog, (109) ю-
iog, (46) ю-iog, (89) хоу- g, (47) сяо- iog, (58) чжи-iweg - три слога.
Класс III (47) сяо. Рифмы: (116) хао-og, (117) сяо-og, (118) сяо-iog, (47) сяо-iog.
Класс IV (88) юй. Рифмы: (88) юн-іо, (62) ма- , мо-о, юи-iwo.
Класс V (33) гэ. Рифмы: (33) гэ-а (119), гэ-wa, (57) чжи-іа, (62) .ш-а (58)
чжи-і г - один слог.
Класс VI (57) чжи. Рифмы: ци-ЇЗі, цзя-еg, (57), чжи-ieg.
Класс VII. (58) чжи. Рифмы: (58) чжи-iffr, цзе-ф, ци-і&г, (57) чжи-ieg.
Класс VIII (91) вэй. Рифмы: (91) взи-і*г, (58) чжи-i*r, (124) хай-Qg, (123) хуэи-wag, цзе-ізг, (57) чжи-ieg (119) гэ-wa - три знака.
Класс IX (83) цзи. Рифмы: (83) цзи-iad, тай-ad, гуай-ad, дбэи-iad, гуай-ad, цзи-
iad.
Тип ЯН
Класс X (85) чжэн. Рифмы: дэн-ang, (85) чжэн-i^ng, (50) гэи-ng, (84) dyw-ung.
Класс XI (84) дун. Рифмы: (84) dyw-ung, чж.уи-ung, цзян-ung.
Класс XII (87) дун. Рифмы: (87) dyw-ong (84) dyw-ung, цзян-ung.
Класс XIII (49) ян. Рифмы: (49) яи-iang, raw-ang, (210) гэн-ang, iang.
Класс XIV (50) гэн. Рифмы: цин-ieng, цин-ieng, (210) гэи-ang, -ung, (50) гэи-eng.
Класс XV (41) чжэнь. Рифмы: сяиь-іеп, (41) чжэиь-ien, чжэнъЛдъ, чжунь-iwen.
Класс XVI (42) вэнь. Рифмы: (120) хэнь-aп, (121) хунь-ч/$п, инь-ipn, (42), вэнь-iw*n, (41) чжэнь-ian, чжунь-iwan, чжэньЛэл, сянь-іт, (113) шань-ъп, (114) сянь- ian.
Класс XVII (40) юань. Рифмы: хань-ап, хуань-v/an, шань-ап, (113) июнь-ап, (40) юань-ian, (114) сяиь-іап, сянь-ian.
Класс XVIII (80) цинь. Рифмы: тань-^т, (80) цинь-iam, сянь-эт, фань-iam, (86) гдиь-дт, (84) дун-ung - один слог.
Класс XIX (86) тань. Рифмы: тань-iam, (86) тань -am, янь-iam, сюдиь-іат, сюдиь -am, сянь-ат.
Тип ЖУ
Класс XX (102) чжи. Рифмы: дэ- к, (102) чжи-і к, (104) y-iuk, май- к.
Класс XXI (104) у. Рифмы: (104) .y-iuk, чжу-iuk, цзяо-ик.
Класс XXII (115) во. Рифмы: (115) во-ок, (104) .y-iuk, цзяо-uk, (105) c«-iok. Класс XXIII (112) яо. Рифмы: (103) до-ак, (112) яо-іак, (115) во-ок, цзяо-ик, (105) сн-іок.
Класс XXIV (103) до. Рифмы: (103) до-ак, (112) яо-іак, .мо-ak, іак, си-іак, мдй-ек.
Класс XXV (105) сн. Рифмы: (105) сн-іек, сн-іек, л*дй-ек.
Класс XXVI (92) чжи. Рифмы: сяо-iet, (92) чжи-iet, (93) шу-iwet, цзе-і t, цзе- t, (102) чжи-і к.
Класс XXVII (93) шу. Рифмы: мо-w9t, (93) шу-teat, (92) чжн-iet, ци-tet, y-te*t. Класс XXVIII (106) юэ. Рифмы: гэ-at, мо-wat, ся-at, цзе-at, сюэ-iat, cc-iat, (106) юэ-iat.
Класс XXIX (107) хэ. Рифмы: (107) хэ-ар, с-іар, с-іар, я-ар, ця-ар, фа-
iwap.
Класс XXX (108) ци. Рифмы: хэ-ар, (108) ц и-іар, ця-&р, те-ізр.
Ли Жун. Лу Фаянь и его „Цеюнь" «
(Комментарий С.А. Старостина)
стр. 269. В статье Ли Жуна не приводятся реконструированные среднекитайские чтения многочисленных разбираемых в ней знаков, что весьма затрудняет понимание неиероглифического текста перевода. Поэтому мы снабдили каждый иероглиф, среднекитайское чтение которого существенно для понимания текста статьи, его реконструированным чтением эпохи «Цеюня» (обоснование нашей среднекитайской фонетической реконструкции см. в работе С.А. Старостина «Древнекитайская фонология», в печати). Следует пояснить основные особенности используемой нами среднекитайской транскрипции:
а) аффрикаты (кроме придыхательных) имеют однобуквенные обозначения (с, з);
б) придыхательные согласные имеют двухбуквенные обозначения (с добавлением h к основной букве): ph, th, kh, ch и т.д.;
в) палатальные согласные маркируются посредством диакритикиf(с, ch, z, s,z, Л); ^
г) точка под буквой обозначает ретрофлексность гласного или согласного;
д) знак h обозначает звонкий ларингальный спирант;
е) ровный и входящий тоны не маркируются (автоматическим показателем входящего тона является наличие в слоге конечного шумного согласного -p,-t,-k); восходящий тон маркируется диакритикой над гласным, а уходящий тон - диакритикой .
В тексте перевода мы используем только реконструированные чтения эпохи «Цеюня» (начало 7 в. н.э.). Следует учитывать, что реальные чтения иероглифов в более ранние и более поздние эпохи имели свои фонетические особенности, которые мы здесь для единообразия опускаем (кроме нескольких специальных случаев, которые мы особо оговариваем).
Современные пекинские чтения иероглифов приводятся в обычной транскрипции на русской основе. Для диалектных чтений китайских иероглифов используется транскрипция МФА, принятая в оригинале статьи.
стр. 270. Речь в данной цитате идет, конечно, только о совпадении чтений соответствующих знаков в диалектах, но не в канонической системе «Цеюня» (см. подробные в полном тексте «Предисловия» на стр. 272). Отметим, что в большинстве современных диалектов действительно совпали ср.-кит. финали -е и -і (данное противопоставление сохранилось только в некоторых диалектах группы Минь), -ien и -jen соответственно; во многих диалектах совпадают также ср.-кит. финали -б и -й, -#w и -aw соответственно. Таким образом, данная информация Лу Фаяня весьма ценна для китайской исторической диалектологии. Интересно утверждение о совпадении инициалей у знаков (27) и taw (28) в каком-то среднекитайском диалекте: все современные диалекты имеют здесь разные рефлексы.
стр. 270. В традиционной китайской фонологии (дэнъиньсюэ) все слоги подразделяются на четыре раздела (дэн (358)). К 1-му дэну относятся слоги с заднерядными гласными; ко 2-му - с ретрофлексными гласными (а, а); к 3-му - с переднерядными и среднерядными гласными; к 4-му - слоги с медиалью -і- (в составе дифтонга -іе-) и -j-. Каждый дэн в среднекитайском характеризовался определенной дистрибуцией инициалей и финалей: в частности, с финалями 2-го дэна сочетались только лабиальные, велярные и ретрофлексные инициали, но не сочетались дентальные (неретрофлексные), свистящие и палатальные инициали.
стр. 278. Судя по комментариям к подзаголовкам рифм в «Каньмю буцюэ цеюнь», система Люй Цзина была наиболее близка к системе рифм Ханьской поэзии (об этой системе см. Л о Чанпэй, Чжоу Цзумо. Хань Вэй Цзинь Нань Бэй чао юньбу яньбянь яньцзю, т. 1. Бэйцзин, , 1958), в которой ср,-кит. финали ~*п соответствовало-йП, финали -in - -(j)an, а финали -iin - -w^n. В системе Ян Сючжи и Ду Тайцина уже отражен характерный для среднекитайского переход -(j)' n > -in, а система Сяхоу Юна в целом уже достаточно близка к системе «Цеюня». Отметим, что рифма сіп (61) представляет собой просто фонетический вариант рифмы сіп (57) при ретрофлексных инициалях. Гласный і в этой позиции имел, вероятно, особый аллофон, фонетически близкий К 45 что и позволило Сяхоу Юну объединить рифмы сіп (61) и *4п (64). С фононологической точки зрения наиболее правильным является объединение рифм сіп (61) и сіп. (57), представленное в системах Люй Цзина, Ян Сючжи и Ду Тайцина.
стр. 278. Указание на объединение в одну рифму слов (др.-кит. v/щ,
поздне-др.-кит. wfg) (69) и tAj} (др.-кит. tag) (35), а также разделение по разным рифмам слов 7jek (др.-кит. ?ек, поздне-др.-кит. 7iek -eg > ср.-кит. -aig и -iak > -(j)ek). Что касается объединения в одну рифму слов" jeg (67) и nig (68), а также разделения по разным рифмам слов we (70) и ke (71), то они, вероятно, отражают какие-то специфические диалектные особенности (не отраженные в известных нам системах древнекитайской поэтической рифмовки).
стр. 282. Добавление новых рифм g?m (79) и дэт (83) в «Каньмю буцюэ цеюнь» и в «Гуанъюне» не свидетельствует о фонетических изменениях, происшедших в китайском языке непосредственно после составления «Цеюня»: финаль -ш в среднекитайском вообще сравнительно редка, и отсутствие в «Цеюне» ее коррелятов с восходящим и уходящим тонами объясняется просто малой распространенностью в среднекитайском соответствующих слогов. Напротив, расщепление рифм сіп (57), cm (85), сіп (87) и cit (89) в «Гуанъюне» (в начале XI в. н.э.), по-видимому, значимо и указывает на переход -win > -iun, произошедший к этому времени.
Что касается прочих рифм, разделенных в «Гуанъюне» (тап (91), уап (95), mwat (97), ka (99), ka (101) и ka (103)), то вряд ли они указывают на изменение гласного а после лабиальной медиали -w- к 11-му вл.э. (в большинстве современных диалектных систем такого изменения не произошло и по сей день; в рифмах тайской и суйской поэзии подобного разделения также не наблюдается). Скорее всего, лабиализованные корреляты соответствующих рифм были выделены в отдельные рифмы просто по аналогии с разделением рифм (57), (85), (87) и (89), которое само по себе имело фонологическую базу (см. выше).
стр. 286. Фонетическая интерпретация среднекитайских фонологических оппозиций была впервые осуществлена шведским синологом Б. Карлгреном (см. Karlgren В. Etudes sur la phonologie chinoise, fasc. 1-3, Leyde - Stockholm, 1915-1919). Существенный вклад в реконструкцию фонетики «Цеюня» внес и сам Ли Жун (см. Ли Жун. Цеюнь иньси. Бэйцзин, 1952), хотя в данной статье он подробно не рассматривает эту проблематику.
стр. 286. Имеются в виду финали -ад и -wag; финали -a, -wa и -а (в рифме та (142) объединены финали 2-го и 3-го дэнов); финали -aig, -waig, -aig и -waig (в рифме kaig (143) также объединены финали 2-го и 3-го дэнов).
стр. 287. Термин «входящий тон» (жушэн) в китайской фонологической традиции обозначает тон, присущий слогам с конечными шумными -p,-t,-k. В некоторых современных китайских диалектах (в частности, в пекинском) эти согласные отпали; в результате входящий тон либо выделился в отдельную тональную категорию, уже не связанную с конечными согласными (напр., в вэньчжоуском диалекте), либо совпал с какими-либо другими тонами (напр., в пекинском диалекте).
Пекинские инициали б, д, г, цз, чж, восходят либо к среднекитайским глухим (непридыхательным) инициалям, либо к среднекитайским звонким ини- циалям при восходящем и уходящем тонах (оба эти тона в данном случае, т.е. при старых звонких инициалях, дают в пекинском уходящий тон, т.е. 4-й тон). Таким образом, с любым тоном, кроме уходящего, эти пекинские инициали могут восходить только к среднекитайским глухим. Однако «светлый ровный» тон (т.е. 2-й тон) в пекинском нормально восходит к среднекитайскому ровному тону при звонких инициалях (которые в таком случае отражаются в пекинском как придыхательные) . Таким образом, сочетание инициалей б, д, г, цз, чж, со светлым ровным тоном имеет вторичный характер и возникло в результате сравнительно позднего совпадения рефлексов входящего тона с рефлексами ровного тона при звонких инициалях.
стр. 287. Данное обстоятельство объясняется именно тем, что «входящий» тон в среднекитайском характеризовал только слоги с конечными -p,-t,-k, но не -ш, -п, -д (см. выше, коммент. 11).
стр. 288. Рассматриваемое здесь явление объясняется тем, что в древнекитайском языке 1-й половины 1-го тысячелетия до н.э. на месте среднекитайских финалей -ug и -bug были представлены финали *-од и *-од соответственно, а на месте среднекитайских финалей -од и -йд - финали *-ид и *-un соответственно (см. Старостин С.А. Древнекитайская фонология, в печати). Приводимые на с. 288-289 пары иероглифов фонетической категории в древнекитайском читались следующим образом: drog (210): dog7(211);kl6g (212): lhog (213); tug (208): tug (111);