ГРЕЧЕСКИЙ И ЛАТИНСКИЙ: ЯЗЫКИ, СЛУЖИВШИЕ СРЕДСТВОМ ПЕРЕДАЧИ МЕСТНЫХ ТРАДИЦИЙ И ОРУДИЕМ КОЛОНИЗАЦИИ В ЗАПАДНОМ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ

Языковой облик европейского Средизем­номорья повсеместно и многократно менялся вслед­ствие инородных проникновений и колонизаций и проходил через различные фазы и формы двуязычия и многоязычия.

Например, движение арийских и семит­ских народов в бассейн Средиземно­морья представляет собой начало длительного языко­вого процесса приспособления и обновления, которому было суждено, совершаясь постепенно, шаг за шагом, привести к медленному разложению местных средизем­номорских наречий, но не к полному их исчезновению. Поэтому нет ничего удивительного в том, что лингвисти­ческие исследования в последние десятилетия с особенным предпочтением и с неожиданным успехом были обращены на изучение форм и степеней многоязычия, возникшего в результате столкновения между местными традициями средиземноморской культуры и культурными традициями пришельцев. Иначе говоря, в какой степени и при каких

Глава из книги: Vittorio Bertol di, Colonizzazioni nell’an- tico mediterraneo occidentale alia luce degli aspetti Iinguistici, Napoli, 1950.

условиях можно говорить, что исторически засвидетель­ствованные или ныне существующие в Средиземноморье языки несут на себе следы общего субстрата? Будучи ограничена рамками тирренско-апеннинской и эгейско- анатолийской областей, проблема уточняется до следую­щей: выявить те инновации, которые пришлось претерпеть таким двум языкам, как латинский и грече­ский, вследствие необходимости соблюдать некоторые культурные прерогативы, принадлежавшие местному насе­лению Средиземноморья.

Проведя более тщательный анализ слов, обозначающих железо в греческом и латинском, мы, возможно, будем в состоянии ответить на этот вопрос. Что касается слова спбт]єрод, то факты указывают в направлении Малой Азии и более точно — Фригии ^[96] или Ликии, если видеть в ликий- ском топониме Stfirjpoug собирательное от сгібєрод, т. е. страну, в которой железо добывалось или из которой оно вывозилось в Элладу. Если учесть к тому же то, что в кав­казских диалектах ^[97] сохранилось слово zido «железо», то можно предположить, что первыми дали имя металлу жители богатых железом горных районов Малой Азии, и, таким образом, считать спбцрод греческой адаптацией анатолийского термина.

В Западной Европе средиземноморской традиции, отра­зившейся в ferrum, противостоит континентальная тради- ция, проявившаяся в галльском *isarnos «железо» ^[98]. Архе­ологические исследования и находки, согласно которым родиной добычи железа на Апеннинском полуострове, по-видимому, была Этрурия, дают основание видеть в ferrum технический термин, пришедший в латынь через посредство этрусского языка. Если это так, то имя ferrum присоединяется к ряду слов, начинающихся на f- и появив­шихся в латыни из того же источника. Известно, что этрус­ско-латинская традиция изобилует именами с начальным f-. Вспомним, например, имена населенных пунктов в древ­ней Этрурии и по соседству с ней, такие, как Felsina, Faesulae, Fescennia, Fregenae и т. д., или собственные имена и имена родов, как Faesonius, Fulfennius, Ferennius и т. д., а также имя богини Feronia «mater nympha Campaniae» («нимфа — мать Кампании») (С е р в и й, ad Aen. VIII, стр. 564), которая в этрусско-кампанском культе считалась «dea agrorum sive inferorum» («богиней полей или подземно­го мира»): «Circaeumque iugum: circa hunc tractum Campaniae colebatur... Iuno virgo, quae Feronia dicebatur» («Киркей- ский холм: в этой части Кампании почиталась... дева Юнона, называвшаяся Ферония») (С е р в и й, ad Аеп., VII, стр. 799). В особенности же латинский словарь богат такими именами, как fala, falarica, faecenia (vitis), fescen- nini versus, fenestra и т. д., которые все начинаются с f- и связаны, как о том свидетельствуют различные источни­ки, с культурой Этрурии; языком, через который они про­никли в латынь, был, по-видимому, этрусский.

Во многих из этих случаев мы находим в этрусском языке f- в тех словах, которые вне Этрурии засвидетель­ствованы с начальным р- или Ь-. Так, этрусско-латинское имя Fursius (этрусск. (purse) сопоставляется с собственным именем Porsenna. Имя этрусского божеётва Feronia сопо­ставляется с Регеппа в имени божества Anna Perenna; точно так же родовому имени Perennius соответствует этрусско-латинское Ferennius.

Многие полезные соответствия обнаруживаются, как обычно, в лексике. Этрусско-латинское falae «dictae ab altitudine» («называемые так из-за их высоты») (Ф е с т, 88) имеет соответствия за пределами Этрурии в существитель­ном pala «возвышенность»; деривату faladum «quod apud Etruscos significat caelum» («что у этрусков означает небо») (Ф е с т, 88) соответствует «caeli palatum», которое засви­детельствовано Эннием со значением «небесный свод» ^[99]. Одно из важнейших соответствий — этрусское слово cpersu, относящееся к изображению человека в маске на могиле авгуров в Тарквиниях, что навело Скутша (S k u t s с h) на счастливую мысль сблизить это слово с латинским persona, первоначальное, техническое значение которого — «театральная маска» ^[100].

В свете этих соответствий имя ferrum может быть интер­претировано в связи с традицией восточного происхожде­ния, к которой относятся слова одного и того же значения типа *parzu и, между прочим, ассирийское parzillu «желе­зо» и финикийское barzel; промежуточной формой было *fersom, из которой ferrum образовалось по ассимиляции. Таким способом удается восстановить, в полном согласии с данными исторических и археологических источников, еще одно большое течение в средиземно- морской культуре: с востока на запад, из Месо­потамии в тибрско-тирренскую область; это течение свя­зано с открытием и использованием железа, название которого — ferrum указывает на то, что путь этого течения проходил через горнодобывающий район Этрурии.

Термины для понятия «железо», находимые в латин­ском и греческом языках, представляют собой лишь один из многих примеров функционирования этих двух языков в общей для них обоих исторической роли посредников между двумя разными формами цивилизации, вошедшими в контакт: цивилизацией автохтонных племен Средизем­номорья и цивилизацией народов пришлых, эллинистиче­ских и италийских.

Несмотря на тесные узы родства, связывавшие два великих языка культуры — греческий и латынь,— и несмо­тря на то, что им обоим суждено было расцвести в культур­ной атмосфере Средиземноморья, их история представляет значительные расхождения как в плане их роли посредни­ков между различными сторонами и формами средиземно- морской цивилизации, так и в отношении их экспансии в страны восточного Средиземноморья в качестве колони­заторских языков.

Различными были прежде всего взаимоотношения меж­ду устной и письменной традициями. Поэтому различен и вклад отдельных областей в литературный язык.

В тибрско-тирренской области — полное подавление диалектов единым языковым типом Лациума, который в силу ассимилирующего и экспансионистского влияния Рима становится языком всего полуострова, а затем и всех провинций империи.

В районе Эллады, напротив,— многочисленность и раз­нообразие факторов, способствующих превращению языка в литературный. В Элладе каждая область, каждый круп­ный городской центр имел собственный диалект, на кото­ром и составлялись общественные и частные документы; каждому литературному жанру соответствовала особая разновидность языка; и каждый писатель по-своему реа­гировал на ту его разновидность, которой ему приходилось пользоваться в своем творчестве. В Греции существовала весьма сложная языковая ситуация.

Если в Италии имелись особые диалекты Умбрии, Кам­пании, Сабины, диалекты Фал ер, Пренесте и др., все в большей или меньшей степени втянутые в орбиту языка Рима и Лациума, то в Греции был не только диалект Афин и Аттики, ставший языком великих трагиков, и не только ионийские и эолийские говоры, наложившие отпечаток на сложный по своему типу язык гомеровских поэм, но и особый диалект острова Лесбос, с которым связана поэзия Сафо и Алкея, дорийские говоры, лежащие в основе тех­нической традиции хоральной поэзии, наконец, говоры Беотии, на которых сложилась поэзия Коринны.

Таким образом, процесс эволюции от диалекта к языку как орудию искусства совершается вновь и вновь в раз­ных областях Эллады, и региональный вклад в историю общего языка оказывается достаточно богатым и разно­образным для подтверждения того взгляда, что история греческой культуры есть, в сущности говоря, история эллинской колонизации.

Различным было в греческом и латыни и направление ассимиляции общесредиземноморского материала. Заим­ствуя сельскохозяйственные и ритуальные термины среди­земноморского происхождения, латинский язык удовлет­ворял потребности религиозной жизни и сельского хозяй­ства.

И в историческом функционировании двух языков ко­лонизации, греческого и латыни, имеются существенные различия. В латинском наблюдается максимальная асси­милирующая сила, в греческом — минимальная. История греческого как колониального языка коротка, а его влия­ние пространственно ограниченно. Действительно, грече­скому языку удавалось завоевать лишь прибрежные зоны;

он не проникал во внутренние районы колонизируемых стран.

В качестве колониального языка греческий предстает лишь как язык моряков и вообще людей, связанных с морем.

Напротив, история латинского языка как языка коло­низации оказалась долгой, а его влияние распространи­лось очень далеко. Победа латинского языка в провинциях знаменует и освящает территориальное завоевание всей колонизованной страны. Например, Галлия в результате римского завоевания изменила и свой языковой облик. Из галльской она постепенно превратилась в латинскую, пройдя ряд этапов галльско-латинского двуязычия. Даже если верить Сульпицию Северу (Dial., I, 27) в том, что галльский в какой-то мере был живым языком в сель­ских местностях вплоть до V века, его быстрое исчезнове­ние и вытеснение латынью было предрешено уже несколь­кими столетиями ранее в городских центрах Галлии и среди высших классов галльского общества. В деле романизации завоеванной территории участвовали, впрочем, все классы общества: легионеры, колоны, купцы, учителя и т. д.

То же самое в Иберии. Правда, здесь процесс упадка и исчезновения местных говоров, вытесняемых латынью, был, по-видимому, более замедленным, если судить по эдикту, изданному императором Веспасианом, который счел нужным разрешить употребление иберийских диалек­тов в частных отношениях и документах. Кроме того, латинский язык встретил стойкое противодействие в баск­ских диалектах Пиренеев, этой маленькой языковой кре­пости, не сдающейся до сего дня.

Как и в Галлии, в Иберии решающие этапы упадка диа­лектной традиции, вытесняемой языком колонизаторов, ознаменованы триумфом латыни в сельских местностях. Ускорению этого процесса, как всегда, способствовало начало установления родственных связей между колони­заторами и колонизируемыми; появление смешанных сель­ских семей привело к возникновению двуязычной среды, чрезвычайно благоприятной для решительного изменения языка. Это та среда, о которой говорит Геродот, повествуя об ионийско-греческой колонизации Малой Азии. Геродот рассказывает, что ионийские завоеватели, истребив значи­тельную часть исконных жителей Карии, взяли в жены их дочерей. Многочисленные термины родства карийского происхождения, встречаемые в ионийских надписях, сви­детельствуют о той стадии двуязычия, которая предшествует полной победе языка колонизаторов.

Из эпиграфических источников мы узнаем о существо­вании в Северной Африке, Мавритании и Нумидии анало­гичной двуязычной среды, возникшей вследствие римского завоевания.

Тот факт, что находимые в романо-африканской эпигра­фике собственные имена ливийского и пунического про­исхождения обычно относятся к старшим членам семьи, позволяет нам как бы быть свидетелями своеобразного конфликта в лоне одной и той же семьи, конфликта, при котором латинский язык оказывается достоянием младше­го поколения.

Мы видим, что как на территории греческих колоний в Анатолии и других частях восточного Средиземноморья, так и в районах, захваченных римлянами в западном Сре­диземноморье— в Галлии, Иберии и Ливии, следует исходить из колеблющегося и богатого оттенками много­образия явлений двуязычия, развертывающегося на фоне самых разнообразных социальных ситуаций.

Более того, латинскому языку Иберии в том виде, какой он постепенно принял в Испании и Португалии, суждено было еще раз стать языком колонизации и распространить­ся на вновь открытые континенты. К европейским и афри­канским территориям, вошедшим в сферу действия латин­ского языка в античную эпоху, прибавились страны южно­американского континента, завоеванные испанским и португальским языками в новое время. Этой огромной территории, подпавшей под влияние латыни в результате нескольких колонизаций, в истории греческого языка про­тивостоит лишь небольшая часть Балканского полуострова, занимаемая нынешней Грецией, где до сих пор звучит в новогреческой форме эллинская речь. Вся остальная территория, на которой в свое время победил греческий язык, давно потеряна для него: в Марселе, Сиракузах и Неаполе говорят ныне на неолатинских диалектах.

Статистический баланс между двумя языками, грече­ским и латинским, как орудиями колонизации всецело в пользу латинского — как по размерам территории, так и по числу говорящих.

Однако престиж языка не измеряется лишь квадратными километрами или миллионами говорящих на этом языке.

В самом деле, судьба отдельных греческих слов — символов культуры — в Европе и во всем мире оказалась совсем иной. Вся гражданская жизнь Европы пронизана греческими заимствованиями. Известно, что наука, тех­ника, философия, искусство достигли выразительности и точности благодаря греческой терминологии. Традиция, связанная с латинским словом ferrum, по существу, не вышла за пределы латинского мира; грецизм же siderurgia стал техническим термином, используемым во всем мире.

По сравнению с латынью восприимчивость греческого языка почти равняется нулю. По сравнению с греческим восприимчивость латинского языка огромна.

И поскольку восприимчивость означает гибкость латыни и ее способность к приспособлению и реакции, то пробле­мы, возникающие в связи с грецизмами в латинском языке, многообразны и сложны. В самом деле, различия в реакции латыни на греческие термины зависят не только от того, в какую эпоху греческие слова проникли на италийскую почву от древнейших времен, когда грецизмы ионийского происхождения проникали через порт Кумы ®, до более поздней эпохи, но прежде всего от различных культурных и социальных условий, в которых греческим словам сужде­но было войти в употребление в латыни.

Например, латинское слово gubernare «управлять кораб­лем», отражающее мореходный термин xuPepvav, по всей вероятности, было передано эгейскими моряками через посредство ионийских моряков кумским морякам.

Латинский язык восприимчиво реагирует также на гре­цизмы, распространившиеся вдоль береговой полосы запад­ного Средиземноморья в результате фокийской колони­зации. В колеблющейся форме слова circius или cercius (греческое название ветра: xtpxrog) видна реакция крестьян Галлии или Иберии на слово, занесенное массалийскими моряками. Другой морской термин греческого происхо­ждения (греч. pvpovtatdg), пришедший в западносредизем-

⁶ В связи с этой темой сошлюсь на фундаментальный труд

G. Р а s q и а 1 i, Preistoria della poesia romana, Firenze, 1936, в особенности на главу под названием «Культура архаического Рима» (La cultura di Roma arcaica), стр. 59—74; глава, полная, как всегда, фактов и оригинальных, острых наблюдений. Ср. также

В. Friedmann, Die ionischen und attischen Worter im Altlatein, Helsingfors, 1937; G. D e v о t о, I primi grecismi nella storia della lingua latina, «Melanges Boisacq», Bruxelles, 1937, 1, стр. 327—332.

номорские порты из того же массалийского источника, хорошо приспособился к латыни и вошел в ней в употреб­ление, но зато получил новую форму remulcum, подсказан­ную ассоциацией с remus «весло». В случае со словом durata — западнолатинским диалектизмом, обозначающим разновидность ванны, называемую греками броїтт], реак­ция выразилась в том, что в начальную группу согласных был вставлен гласный. Если происхождение слова и в этом случае несомненно греческое, а само слово было внесено в латинский язык Иберии массалийскими колонизаторами, то эту адаптацию слова следует приписывать оскам; во всяком случае, ее легко можно объяснить, если исходить из оскско-латинского двуязычия завоевателей Иберии.

Это лишь немногие примеры, но из них явствует, что каждое греческое заимствование в латинском языке ставит проблему одновременно эллинской и латинской культур, так как за перипетиями языка, как обычно, стоит история культуры, причем не только греческого народа, который «дает», но и латинского, который «принимает», а также культуры того народа, который сыграл роль посредника в контактах между греками и римлянами.

Из примеров становится ясно, кроме того, что грече­ская культура в большой степени распространялась рим­лянами.

Эллинизированные римляне сами стали одной из самых действенных сил в распространении греческой культуры. Христианство в своем победном шествии с востока на запад принимает по большей части греческое языковое обличье. Христианская церковнообрядовая терминология насыще­на грецизмами. Огромная масса греческих слов во все эпо­хи была источником обогащения ученой лексики Европы и всего мира.

С этой точки зрения баланс получается, несомненно, в пользу греческого языка. Graecia capta ferum cepit victo- rem!

Понимаемая таким образом история языка всегда сво­дится к истории культуры ¹⁵.