ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ ЛИНГВИСТИКИ В СОВРЕМЕННОМ ЯЗЫКОЗНАНИИ

Интерес к языку как явлению социальному — одна из отличительных черт языкознания XX столетия. Критикуя концепцию младограмматиков, А. Мейе, один из основопо­ложников социологического направления в науке о языке, предсказывал приближение времени, «когда нельзя будет ссылаться на явления психической ассоциации, не подчи­ненной никакому общему принципу», и уже в начале века сделал вывод, что понять язык «можно лишь с учетом его социальной природы» ¹.

Успехи в исследовании социальной природы языка, достигнутые с тех пор, настолько значительны, что в нас­тоящее время можно, по-видимому, различать две, относи­тельно самостоятельные лингвистики как составные части науки о языке — лингвистику структурную и лингвистику социальную. Предметом первой является изучение внутрен­них сущностей структуры языка как специфической системы в их функционировании и развитии ², предметом второй — изучение форм существования языка в их социальной обус­ловленности, общественных функций и связей языка с со­циальными процессами, зависимости языка от них и отра­жения их в его членении и структуре.

Необходимость социологического подхода к языку осоз­нана в науке уже давно, но вплоть до конца XIX столетия социальная характеристика языка давалась обычно в тер­минах философии, психологии и социологии. Четкое разли­чение социального и структурного аспектов языка является

¹ А. М е й е. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. Русский перевод. М.—Л., 1938, стр. 471. Первое издание вышло в 1903 г.

² Ср. «Общее языкознание. Внутренняя структура языка». Под редакцией Б. А. Серебренникова. М., «Наука», 1972, стр. б.

© Издательство «Прогресс», 1976.

достижением науки XX века. Сформулированное впервые Ферд. де Соссюром в виде антиномии внешней и внутрен­ней лингвистики, оно расширило проблематику лингвисти­ческой науки, стимулировало дальнейшее развитие теории языка и уточнило место языкознания в кругу наук о чело­веке и обществе.

Имея дело с одним и тем же объектом, социальный и структурный аспекты языкознания характеризуются каж­дый своим специфическим подходом к материалу, специфи­ческой проблематикой и методикой. Даже такие узловые понятия, как модель языка или типология языка, для каж­дого из этих аспектов обладают своим специфическим со­держанием. Вместе с тем обе части науки о языке составляют органическое единство, вне которого понять язык как це­лое, как важнейшее, по известному определению В. И. Ле­нина, средство человеческого общения действительно нельзя.

Лингвистический интерес к социальной природе языка раньше всего и наиболее определенно обозначился во Фран­ции. Работа Поля Лафарга «Язык и революция» (1894), написанная под влиянием идей марксизма, была для своего времени выдающимся явлением. Это было первое лингвис­тическое исследование, в котором различие социальных вариантов французского литературного языка на рубеже XVIII—XIX столетий — «классовых», по терминологии Лафарга, языков аристократического Версаля и буржуаз­ного Парижа,— было не только зафиксировано, но и объяс­нено как следствие и отражение общественных противоре­чий эпохи французской буржуазной революции.

Заслуга французской социологической школы в языко­знании, созданной Антуаном Мейе и его учениками, состояла в том, что социальный аспект изучения языка впервые был введен в науку как существенный и необходимый. Выдвинув тезис о социальной природе языка, А. Мейе, ученик Ф. де Соссюра, убедительно показал, что конечной причиной изменения значения слов являются не внутрен­ние сдвиги в контексте и не психологические процессы как таковые, а стоящие за ними социальные факторы, в одних случаях такие, как изменение реалий, обозначаемых словом, или исторических условий употребления слова, в других — употребление слова в более широких или в более узких кругах общества. А. Мейе показана была также связь меж­ду развитием цивилизации и изменениями в составе слова­ря, между интеллектуальным прогрессом и переосмысле­нием или возникновением новых грамматических форм и категорий, примером чего может служить развитие семан­тики грамматического рода или редукция флексий и упро­щение морфологической структуры слова в истории запад­ных европейских языков.

В конце 20-х—начале 30-х годов социальную лингвистику обогатила теория литературного языка Пражской лингвис­тической школы. Сформулированная, главным образом, в трудах Б. Гавранека, а также в ряде программных доку­ментов Пражского лингвистического кружка ^[2], эта теория отразила принципиально новое понимание литературного языка как формы существования языка, вызванной к жизни определенными общественными потребностями.

Характеризуя европейскую лингвистику в период между двумя мировыми войнами, Р. О. Якобсон ^[3] подчеркивал, что пражцев отличает «стремление к созданию целевой модели языка», вытекающее из взгляда на язык как на сред­ство коммуникации, как на инструмент, служащий для выполнения определенных общественных задач. Целевой, иначе функциональный, подход был распространен праж­цами и на понятие литературного языка.

Проблемы чешского литературного языка Пражской школы в разное время ставились и разрешались по-разно­му ^[4]. Первоначально литературный язык отождествлялся с письменным книжным языком, противопоставленным язы­ку народному. Главным его отличительным признаком приз­навалась консервативность норм. Позднее понятие литера­турного языка получило новую интерпретацию, и он стал рассматриваться как сложная стилистическая структура в ее письменной и устной разновидностях, полифункцио- нальное образование, противопоставленное монофункцио­нальному народному языку, служащему лишь целям взаимо­понимания.

Менялся взгляд пражцев и на зависимость между эволю­цией языка и эволюцией общества. Авторы «Тезисов Праж­ского лингвистического кружка» (1929 г.), в которых проб­леме литературного языка посвящен специальный раздел^[5], не осознавали еще четко связи между литературным язы­ком и общественным процессом, полагая, что политические, социальные, экономические и религиозные условия явля­ются лишь внешними факторами, которые помогают объяс­нить, почему данный язык возник из определенного диалек­та и в определенную эпоху, но «не объясняют, чем и почему этот литературный язык отличается от языка народного»^[6].

В более поздних работах пражцев противопоставление внешней и внутренней лингвистики отходит на задний план. Наоборот, подчеркивается, что понимание эволюции языка как имманентного развития, при котором изменение языко­вой структуры рассматривается только как следствие пос­тоянных внутренних реакций на свое собственное состоя­ние, представляет собой заблуждение. «Языку приписыва­ется то, что происходит в сознании говорящих во время его употребления»,— писал по этому поводу один из чешских лингвистов^[7]. Зависимость между эволюцией языка и эволюци­ей общества, как утверждали пражцы, опосредована струк­турой языка и выражается в распространении тех или иных явлений языка в результате образования языковых единств в связи с такими экстр ал ингвистическими факторами, как установление политических границ, возникновение терри­ториальных, религиозных и др. объединений, и в от­боре и закреплении языковых средств в системе литератур­ного языка. Однако отдельные уровни языка неодинаково отражают связь языка с социальными процессами. В наи­большей степени эта связь характерна для лексики, непос­редственно связанной с обозначением реалий, понятий и с областью идеологии. Выражение этой связи возможно и в фонологии ^[8].

В тезисах Пражского лингвистического кружка к VI Международному конгрессу лингвистов (1948 г.) связь меж­ду эволюцией языка и эволюцией культуры была охаракте­ризована как диалектическая, так как факты языка и факты культуры нельзя «рассматривать как два параллельных ряда, связанные раз и навсегда установленными стандарт­ными отношениями», из которых вытекает прямая причин­но-следственная зависимость одного ряда от другого ^[9].

Особый характер литературного языка, как это было сформулировано уже в «Тезисах» 1929 г., определен в тео­рии пражцев той общественной ролью, которую он играет в социальном процессе, выполняя иные, более высокие по сравнению с народным языком функции и отражая в себе культурную жизнь и цивилизацию («ход и результаты на­учной, философской и религиозной мысли, политической и социальной, юридической и административной деятельнос­ти») ^[10].

Потребность говорить об абстрактных понятиях и выра­жать мысль точно и систематично, характерная для обра­зованных слоев общества, носителей литературного языка, способствует расширению и интеллектуализации словаря литературного языка, возникновению слов-понятий. Бла­годаря особой функции литературного языка его граммати­ческая структура также становится более сложной и харак­теризуется сложными и стройными конструкциями, разви­тием более точных, более однозначных и более специализи­рованных средств.

Общественная роль литературного языка объясняет, по мнению пражцев, и две основные тенденции его разви­тия: тенденцию к распространению, стремлению играть роль койне и тенденцию «занять монопольное положение и быть отличительной чертой господствующего класса» ^[11].

Выдающимся, по определению А. Едлички, достижением пражской теории литературного языка является выработка понятия нормы, под которой пражцы понимают совокуп­ность грамматических средств, находящихся в коллектив­ном употреблении и стремящихся к стабилизации ³⁴, и его отграничение от понятия кодификации как результата сознательной деятельности лингвистов-теоретиков, направ­ленной на то, чтобы литературный язык как можно лучше отвечал своему назначению.

Существенный вклад в теорию социальной лингвистики внесла немецкая историческая диалектография, представ­ленная начиная с 20-х годов работами Теодора Фрингса и его лейпцигской школы.

Переворот, который совершил Т. Фрингс в немецкой ди­алектологии, лучше всего охарактеризовал он сам в рецен­зии на «Франкский диалект» Ф.

Принципы социально-исторического подхода к языку, которые легли в основу концепции Т. Фрингса, были сфор­мулированы им в начале 20-х годов в программной статье «Немецкое языкознание и немецкая диалектология» ^[14]. Ис­ходя из идеи Ферд. Вреде о зависимости расхождений линий современных немецких диалектов от территориальной гео­графии позднего феодального средневековья, обусловлен­ной в свою очередь политическими, экономическими, рели­гиозными и другими границами, т. е. факторами обществен­ного порядка, Фрингс указывает в этой статье на связь ис­тории звуков, флексий, словообразования, строя предложе­ния «со всеми движениями частной и общественной жизни» и на необходимость вслед за диалектологами-романистами смены вертикального рассмотрения языка горизонтальным. Раскрытие географических и хронологических связей и процессов развития языковых явлений и тех исторических и культурно-исторических сил, которые вызвали эти явле­ния к жизни и определили их дальнейшую судьбу, он рас­сматривает как главную задачу лингвистической географии или диалектографии, так как только это, по его мнению, может вывести немецкое языкознание из тупика.

Последующие исследования Т. Фрингса отчетливо пока­зали плодотворность новых установок. Была обнаружена, например, несостоятельность традиционных представлений об отражении в ступенях и границах распространения верх­ненемецкого передвижения согласных племенного члене­ния древних германцев. Реликты непередвинутых форм, сохранившиеся вдоль границы с Францией и в горных райо­нах, находящихся в стороне от торговых путей, доказывают, что процесс передвижения являлся одним из фактов «оверх- ненемечивания» среднефранкских диалектов на Рейне, этом великом торговом пути средневековья, и расширял свои границы в северном направлении вместе с общим культур­ным влиянием немецкого юга на северные районы Германии. Современные границы распространения передвижения сог­ласных устанавливались в течение ряда столетий и оконча­тельно определились лишь к 1500 г. В распространении отдельных явлений передвижения, например противопос­тавления ich и ik, противопоставления dafi и dat и др., нашли отражение границы старых феодальных территорий. Так, линия Бенрата, т.е. линия противопоставления ich — ik, совпадает с северной границей Кёльнских земель около 1200 г., линия Урдингена отражает северную границу Кёльн­ского курфюршества в XIII — XV вв. и т. д.^[15].

Коллективная работа Т. Фрингса, историка Г. Обэна и фольклориста-краеведа И. Мюллера «Культурные течения и культурные провинции в Рейнской области. История, язык, этнография» ^[16] показала, что границы распространения на Рейне явлений языка и фольклора удивительно совпадают и что таким образом можно установить не только общность «морфологии культуры», но и связь всего комплекса явле­ний духовной жизни, в том числе и языка, с историей об­щественного развития края ^[17].

Опубликованная в 1936 г. Т. Фрингсом и другими двух­томная работа по географии, истории, истории культуры и языку восточных областей Средней Германии, т. е. областей, где первоначально обитали славянские племена, а немецкое население появилось в результате колонизации этого края в XII — XIV вв., важна в другом отношении. Развитие немецкого языка и его диалектов в этом ареале определя­лось не границами феодальных территорий, а особеннос­тями диалектов колонизационных потоков и их последую­щего смешения. В результате в границах Мейсенского кур­фюршества, в состав которого в XV в. вошли Саксония и Тюрингия, образовался смешанный общий язык, который и послужил, по мнению Фрингса, базой для современного литературного немецкого языка ^[18].

Социально-исторический подход к анализу языка опре­делил и выдвинутую Фрингсом концепцию истории немец­кого языка ". «Мы сделали чреватый последствиями шаг,— писал он по этому поводу.— Прежде всего мы отказыва­емся от теории племен и в связи с этим — от романтических представлений; мы отказываемся от преувеличенных пред­ставлений о физиологии звуков и тем самым от теории младо­грамматиков. Мы привели языковой процесс в непосредст­венную связь с политическим и культурно-историческим...»²® В результате лингвистическая география оказалась тесно связанной с культурной и политической географией. Зано­во в связи с этим была пересмотрена хронология образова­ния и развития языковых явлений. Линия ich — ik, пере­секающая с запада на восток всю территорию немецкого языка, по традиции рассматривалась как племенная гра­ница, отделяющая саксов, салических и рипуарских фран­ков. Образование ее относили к 500 году н. э. Разыскания Фрингса и других диалектологов, о чем уже упоминалось выше, показали, что здесь произошло смещение чуть ли не на 1000 лет, так как реально эта важнейшая в истории немец­кого языка диалектная граница установилась только меж­ду 1200 и 1500 гг. Далекий от учения марксизма об общест­венных формациях, Т. Фрингс, однако, стихийно верно сформулировал зависимость исторических форм существова­ния языка от общественно-экономических условий и форм общности людей. Характеризуя основные линии процесса исторического формирования немецкой языковой террито­рии, Фрингс отмечает, что племена лишь в очень древнюю эпоху определяли языковые области и особенности немец­кого языка. Уже после 500 года, когда образовалось Меро- вингское государство, племена на старой территории не­мецкого ареала перемешались. В X — XI вв. формирующей силой в процессе развития становятся герцогства. Границы алеманнской языковой территории и посейчас, замечает Фрингс, обнаруживают сходство с очертаниями швабского герцогства. Позднее формирующей силой немецких языко­вых областей становятся государства позднего средневеко­вья, территории. «Тем самым,— заключает Т. Фрингс,— мы получаем для Германии такую последовательность фор­мирования языковых районов: племя, герцогство, террито­рия. .. .лингвистико-географические наблюдения привели нас к политической истории» (подчеркнуто Фрингсом)^[19].

Социологический аспект изучения языка и в современ­ном немецком языкознании, как в ГДР, так и в ФРГ, при­влекает внимание специалистов и по национальной тради­ции связан преимущественно с диалектологией ^[20]. В методо­логическом плане особый интерес представляют работы языковедов ГДР, учеников Т. Фрингса, посвященные ис­следованию современных диалектов Саксонии и Тюрингии. Для этих работ характерен интерес к социальной диффе­ренциации языка и к анализу функций разных форм его существования: как диалекта в традиционном понимании этого термина, как обиходно-разговорной формы речи (Um- gangssprache) и, наконец, как литературного языка. Таким образом, наряду с изучением языка в пространстве и времени возникло третье его измерение (dritte Dimension), которое становится, в дополнение к первым двум, непременным мето­дологическим принципом исследования.

Типичным примером такого рода работ по социальной лингвистике может служить (представленное для публика­ции еще Т. Фрингсом) социологическое исследование языка Тюрингии Г. Розенкранца и К. Шпангенберга²⁶, очень характерное для нового периода в развитии немецкой диа­лектологии с особым вниманием к динамическим процессам, происходящим в народной речи, к ее социальному расслое­нию, с отказом от изучения преимущественно архаизмов, сохраняющихся в речи представителей старшего поколения.

Исследованный в этой работе ареал неоднократно опи­сывался в разные годы, и это дало возможность установить и проследить формирование здесь разных типов лингвисти­ческой общности, их эволюцию, соотношение и их зависи­мость от демографических и социальных процессов. Как и во всей Германии начиная чуть ли не с XVI столетия, и во всяком случае в XVII и XVIII вв., здесь наметилось противопоставление деревенского диалекта, городского прос­торечия и литературного языка. Равновесие, которое дли­тельное время сохранялось между языком деревни и язы­ком крупных городов и дворянских поместий, было нару­шено в начале XX столетия; этот процесс особенно энергич­но идет с 50-х годов, когда успешное строительство социа­лизма в ГДР создало благоприятные условия для быстрого повышения культурного уровня населения. Уже в начале нашего века диалектологи, например в Мансфельде, отме­чали ряд слоев в местном языке: старый говор коренных манс- фельдцев, нивелированный язык приезжих из Гарца, Гол- штинии, австрийского Тироля и других районов, городское просторечие и обиходно-разговорный язык образованных кругов, испытавший большое влияние литературного языка. Индустриализация района привела к тому, что «загородники» быстро становились двуязычными, пользуясь в семье диалек­том, а на предприятии обиходно-разговорной формой речи. Когда во время второй мировой войны в производство были вовлечены и женщины, процесс вытеснения диалектной речи стал еще более интенсивным. Демографические изменения, связанные с войной (эвакуация, переселение и т. д.), также способствовали этому процессу. В результате в ряде мест, например в Альтенбурге, диалектная речь оказалась пол­ностью вытесненной. Важно отметить, что процёсс вытесне­ния и разрушения диалектной речи характеризуется не только сужением географических границ ее распростране­ния за счет распространения городского просторечия, но и изменением соотношения «диалект — общий обиходно- разговорный язык — литературный язык» внутри опреде­ленных социальных групп, например семьи.

Более углубленное изучение лингвистами как ГДР, так и ФРГ соотношения этих форм существования языка с со­циальным членением общества показало нечеткость парал­лелизма между разными типами диалектной речи, литера­турной речью и общественными группами. При социальной характеристике языка в современном обществе существен­ным оказывается не столько это разграничение, сколько использование одним и тем же говорящим разных форм су­ществования языка в зависимости от ситуации, социальной принадлежности участников общения и др. факторов ^[21].

Попытку охарактеризовать в марксистском плане со­циологический аспект изучения языка мы находим в ра­боте языковедов ГДР Р. Гроссе и А. Нойберта^[22]. Исход­ным моментом при изучении проблемы языка и общества является соотношение «знак — человек». В качестве ос­новной задачи социологической лингвистики выдвигается регистрация общественно значимых вариантов языко­вых знаков или их комплексов (а также фонем, консти­туирующих знаки) как элементов диасистемы и исследо­вание употребления этих вариантов в социологически реле­вантных группах, в определенных ситуациях и при опреде­ленной целевой направленности речевой коммуникации. Социологическая лингвистика изучает, таким образом, не индивидуальные отклонения от норм литературного языка или другой языковой системы, а варианты, типичные для речи социальных групп или определенных ситуаций речевого общения, характеризующие профессиональную или политическую деятельность, идеологическую позицию говорящих и т. д. Единицей изучения при этом будет социо­лект, т. е. язык социальной группы, профессиональный язык, жаргон, специфика которого проявляется прежде всего на фонологическом и семантическом уровнях. Идеи Гроссе и Нойберта несомненно заслуживают внимания, в частности понятие социолекта, как единицы языковой общ­ности, противопоставленной понятию диалекта и выделяемой в соответствии с третьим измерением языка, о котором мы говорили выше.

Внимание советских языковедов вопросы социальной лингвистики привлекли уже во второй половине 20-х годов и особенно в 30-е годы ⁸⁹. Основная практическая и теорети­ческая направленность работы языковедов оказалась тесно связанной с культурной революцией, сопутствующей новым социальным, политическим и национальным отношениям. Под влиянием работ Маркса, Энгельса, Ленина, в которых вопросы языка получили освещение в связи с проблемами диалектического и исторического материализма, а также ра* бот И. В. Сталина по национальному вопросу все большее значение приобретало общественно-историческое понимание языка, которое в известной степени подчеркивалось и ос­новными направлениями дореволюционного языкознания в России — школой Фортунатова и Покровского в Москве и школой Бодуэна де Куртенэ в Казани и Петербурге.

Сложным и трудным был путь поисков в советском язы­кознании марксистско-ленинского решения методологичес­ких проблем науки о языке. Однако в опубликованных в эти годы работах Р. О. Шор, Е. Д. Поливанова, К. Н. Держа­вина, Б. А. Ларина, М. В. Сергиевского, М. Н. Петерсона, Л. Я. Якубинского, Н. М. Каринского, В. М. Жирмунско­го, А. М. Селищева, В. В. Виноградова и других основные задачи и проблемы социальной лингвистики были намечены и частично даже исследованы на материале разных языков. Многое, что в современных зарубежных работах по языко­знанию рассматривается как новое и творческое, было в советском языкознании сформулировано и с той или иной степенью полноты освещено уже в публикациях 20-х и 30-х годов.

В книге Р. О. Шор «Язык и общество» (1926) на обшир­ном материале была поставлена проблема социальной обус­ловленности языка. В статьях Е. Д. Поливанова подчерки­валось, что лингвистика должна быть наукой не только ес­тественно-исторической, но и социологической. «Револю­ционный сдвиг в сторону марксистской методологии,— писал он,— должен осуществляться здесь не в виде похо­ронного шествия за гробом естественно-исторического языко­знания и добытой им конкретной истории языков, а в пост­роении новых отделов — языкознания социологического, которое сольет в стройное прагматическое целое конкретные факты языковой эволюции с эволюцией (т. е. историей) общественных форм и конкретных общественных организ­мов» ^[23].

Широкая программа построения социологического языко­знания, так ярко сформулированная Поливановым в 1928 г., нашла свое воплощение в ряде теоретических работ и кон­кретных исследований уже в первый период развития со­ветского языкознания. Из этих работ в первую очередь (как по времени публикации, так и по важности для науки затронутых вопросов) нужно назвать статьи Б. А. Ларина, относящиеся к 1926, 1928 и к началу 30-х гг., в которых впер­вые в отечественном языкознании была выдвинута пробле­ма изучения языка города, как особого явления, характери­зующегося чертами, отличающими его как от литературного языка, так и от деревенских диалектов ^[24]. Выдвигая эту проблему, как стоящую «на очереди работ по социальной лингвистике», Б. А. Ларин имел в виду «городской фольк­лор, неканонизированные виды письменного языка, разго­ворную речь разных групп городского населения», т. е. все те пласты городской речи, которые в современном социо­логическом языкознании принято называть городским прос­торечием и без изучения которых нельзя понять особенности развития литературного языка. В. М. Жирмунский в своей оценке этих работ Б. А. Ларина отмечает, что «язык города» в них еще отождествляется с различными городскими жар­гонами и арго, но научную инициативу автора таких работ, как «О лингвистическом изучении города», нельзя переоце­нить.

Начало 30-х годов ознаменовалось также публикацией «Очерков по языку» А. М. Иванова и Л. П. Якубинского, сыгравших огромную роль в дальнейшем развитии социаль­ной лингвистики в советском языкознании ^[25]. В этой книге впервые в науке — правда, схематично и слишком прямо­линейно, без учета исторических вариаций,— был по-марк­систски сформулирован вопрос о соответствии между фор­мами социальной общности и формами речевого общения, иначе говоря, о специфических закономерностях развития языка, характерных для разных общественно-экономичес­ких формаций. Л. П. Якубинскому принадлежит ставшая классической мысль об образовании общенационального языка из территориальных диалектов эпохи феодализма.

В диалектологии подход к изучению языка деревни в социологическом плане был намечен в эти годы Н. М. Ка- ринским в его «Очерках языка русских крестьян»^[26]. Н. М. Каринский, исследовавший язык подмосковной дерев­ни Ванилово в начале века, в патриархальных условиях дореволюционной эпохи, и в 1932 г., дал характеристику диалекта в социальном плане. Он показал, что диалект этой деревни социально дифференцирован и в нем можно обна­ружить несколько пластов, связанных с имущественным расслоением, с участием в отхожих промыслах, с различия­ми по роду занятий, образованию, полу, возрасту и т. д. Изучение динамики изменений в диалекте Ванилова за 30 лет, в течение которых население пережило первую миро­вую войну, эпоху социалистической революции и после­дующую индустриализацию района, выявило тот факт, что архаические черты сохранились лишь у представителей старшего поколения, а наиболее активная часть населения говорит на «передовом», как его называет автор, говоре, для которого характерно сближение с литературным язы­ком.

Таким образом, уже во второй половине 20-х и в пер­вой половине 30-х годов в советском языкознании был очерчен круг основных вопросов, характеризующих содер­жание нового, социологического направления в науке о языке. Однако конкретные работы этого направления оказа­лись несвободны от вульгарно-социологического подхода к анализу связи между лингвистическими и социальными про­цессами. Об этом нельзя, в частности, не упомянуть при оценке замечательной для своего времени книги В. М. Жир­мунского «Национальный язык и социальные диалекты» ^[27], в которой на материале русского и многих европейских язы­ков, особенно немецкого, были в методологическом плане как бы подведены итоги поисков советских языковедов в области социальной лингвистики за предшествующее деся­тилетие.

«Книга эта,— писал в предисловии к ней В. М. Жирмун­ский,— посвящена проблеме классовой дифференциации в языке буржуазного общества... Моя концепция образова­ния национальных языков в связи с развитием капитализ­ма и отношения между национальным языком и диалекта­ми,— продолжает он,— в основном совпадает с положе­ниями, выдвинутыми Л. П. Якубинским» ^[28]. Как показали дальнейшие исследования и самого В. М. Жирмунского, и его учеников, соотношение между социальной дифферен­циацией языка, языком господствующего класса и классо­выми отношениями и классовой борьбой эпохи капитализ­ма было понято слишком прямолинейно и интерпретиро­вано без достаточного учета культурных традиций и дру­гих факторов. Однако как первый обобщающий труд, в ко­тором учение марксизма-ленинизма об образовании нацио­нальных языков было изложено с привлечением обширного материала, характеризующего закономерности развития языка как в предшествующий исторический период, так и в эпоху капитализма, когда складываются буржуазные нации, книга В. М. Жирмунского сыграла огромную роль в утверждении в советском языкознании марксистских принципов социальной лингвистики.

Другим основополагающим трудом второй половины 30-х годов в области социальной лингвистики в советском языкознании явились очерки В. В. Виноградова по истории русского литературного языка ³⁶. Значение книги В. В. Ви­ноградова, правда, в силу научного стиля эпохи, также не­свободной от вульгарно-социологических характеристик, было двоякое. В ней впервые история русского литератур­ного языка была исследована как «органическая часть ист тории культуры русского народа», а смена литературных стилей и борьба между ними, сложный процесс закрепле­ния национально-демократических основ русского литера­турного языка были поняты в конечном счете как отраже­ние классовых противоречий в развитии русского общества. Блестящая работа В. В. Виноградова показала, что проб­лема литературного языка является не только особой, са­мостоятельной областью языкознания, но и важнейшим вопросом социальной лингвистики.

Социологическая характеристика явлений языка, изу­чение закономерностей в функционировании языка, воз­никших под влиянием общественных условий, связь исто­рии языка с эволюцией общественного процесса продолжа­ют оставаться центральными проблемами советского языко­знания и в 50—60-е годы. Но характер и направленность исследований стали иными. Со всей ясностью была осозна­на ошибочность вульгарно-материалистической концепции

Н. Я. Марра о полном изоморфизме процессов эволюции языка и общества. С другой стороны, в связи с учетом сис­темного характера языка произошли изменения и в мето­дике лингвистических исследований.

Серьезным вкладом в разработку проблем социальной лингвистики явились исследования, относящиеся к исто­рико-социологической характеристике диалекта в связи с закономерностями доклассовой и феодальной обществен­но-экономических формаций, а также работы, теоретически обобщающие лингвистический опыт в области языкового строительства. Получила значительное углубление проб­лематика, связанная с понятием национально-литератур­ного языка. Четко были сформулированы принципы соци­ологического изучения языка в применении к русскому язы­ку советской эпохи.

В последние годы среди советских лингвистов вновь пробудился интерес к проблеме социальной обусловленнос­ти форм существования языка. Как показал Ф. Энгельс (в цикле работ 80-х годов), процессы дифференциации и интеграции языка были специфическими для каждой исто­рической эпохи и определялись характером общественных связей — родовыми связями в доклассовом обществе и тер­риториальными связями в последующие эпохи ^[29]. В буржу­азную эпоху, как сформулировал В. И. Ленин, в связи с процессом складывания наций возникают национальные языки. В общей форме процессы образования племенных диалектов, территориальных диалектов и национальных языков были охарактеризованы уже в работах Л. П. Яку- бинского и В. М. Жирмунского. Однако более детальное исследование языковой обстановки, сложившейся в Запад­ной и Восточной Европе и в некоторых других ареалах, показало, что процесс образования диалектных различий был сложным и определялся конкретными историческими обстоятельствами. Вместе с тем уже на очень ранней ступе­ни общественного развития возникали наддиалектные формы языка, сохранявшие свое значение как наследие культур­ных традиций вплоть до эпохи развитой письменности и осуществления литературного единства.

Так, А. В. Десницкая, определяя историческое содержа­ние понятия «диалект», намечает возможность образования разных типов диалектных отношений, характерных для ранних стадий общественного развития ^[30]. В одних случаях, например в условиях Северной Америки, Новой Гвинеи, на Памире, в горах Алтая, в силу географической изоляции определяющим для развития языка был процесс диалект­ного дробления, в других случаях, например в Древней Греции и Риме, большое значение имели процессы языковой унификации, приводившие на завоеванных территориях к новым языковым обособлениям. Для развитого феода­лизма при наличии устойчивых экономических, религиоз­ных и политических границ характерно образование тер­риториальных диалектов разного масштаба. Ранняя кон­центрация земель в условиях абсолютных монархий, нао­борот, создавала предпосылки для стирания диалектных различий.

С другой стороны, на этой же общественной ступени наряду с диалектной дифференциацией можно наблюдать противоположную тенденцию — стремление к наддиалект- ным обобщенным формам речевого общения при заключе­нии межплеменных договоров, в выступлениях на племен­ных собраниях, при исполнении культовых обрядов, в пе­сенном творчестве и т. д.^[31]

Накопление подобного рода и других наблюдений поз­волит выявить определенные закономерные отношения меж­ду социальным типом языка и типом социальной структуры общества и поставить на повестку дня вопрос о создании со­циально-типологической классификации языков.

Особую задачу социальной лингвистики в нашем языко­знании составляет обобщение опыта советского языкового строительства, т. е. целенаправленного, как сейчас опреде­ляют это понятие, вмешательства общества, представлен­ного в данном случае учеными-языковедами, в стихийный процесс языкового развития и организованное руководство этим процессом ^[32]. Такое вмешательство само по себе яв­ляется одним из влиятельных социальных факторов, воз­действующих на направление и темпы языковых процессов. После закрепления письменности как постоянного фактора общественной жизни проблема «языкового планирования» (language planning) постоянно возникает в истории от­дельных стран, особенно в переходные периоды становле­ния национальных языков.

Опыт языкового «планирования» в нашей стране пред­ставляется особенно поучительным, так как речь идет о закономерностях развития языков в многонациональном государстве в условиях строительства социализма и ком­мунизма. Социалистическое общество обеспечивает расцвет каждого языка, независимо от удельного веса говорящей на нем нации, но вместе с тем не может не иметь языка-пос- редника, выполняющего роль межнационального средства общения. В данном конкретном случае речь идет о русском языке. Характеризуя функционирование языков в этих условиях, нельзя не учитывать и того обстоятельства, что независимо от структурно-типологических различий все языки Советского Союза в плане содержания представляют общность, выражая единство идеологии и образа жизни советских людей. В связи с изложенным перед социальной лингвистикой в наших условиях встают такие проблемы, как рациональный отбор графической основы письменнос­тей, отбор диалектов как основы литературных языков мла­дописьменных народов, изучение процессов сближения ли­тературных языков с народной речью, процессов нормирова­ния и кодификации литературных языков, создания и уни­фикации общественно-политической и научно-технической терминологии, проблемы, связанные с расширением общест­венных функций языков, формами их взаимодействия, осо­бенно с русским языком, двуязычие, приобретающее в на­циональных районах все более широкое распространение и т. д.^[33].

Проблемы, связанные с понятиями литературного языка, национального языка, нормы литературного языка, остались и в послевоенные годы актуальными для советского языко­знания. Плодотворным было обсуждение вопроса об отли­чительных признаках национального языка, которое в на­чале 50-х годов, после лингвистической дискуссии, велось на страницах журнала «Вопросы языкознания». Существен­ным вкладом явились работы по истории отдельных нацио­нальных языков^[34]. Значительную роль сыграла монография «Вопросы формирования и развития национальных язы­ков» ^[35], в которой на материале языков Советского Союза (армянского, узбекского, башкирского) и ряда зарубежных языков (китайского, японского, нидерландского, английско­го, итальянского, французского, немецкого, языков араб­ских стран и Латинской Америки) была сделана попытка определить соотношение письменно-литературной и народ­но-разговорной разновидностей языка, наметить процессы становления общенациональной литературной нормы и ус­тановить общие закономерности формирования националь­но-литературных языков. Был поставлен вопрос о социаль­ной основе литературного языка ^[36] и об изменениях в соот­ношении литературного языка и других форм существова­ния языка в зависимости от социальной структуры общества.

В этой связи возник вопрос о сферах применения ли­тературного языка и его месте в системе форм существова­ния языка в разные эпохи общественного развития.Функцио­нальное ограничение литературного языка и его противо­поставление устному языку, характерное для феодальной эпохи, постепенно сходит на нет. Различие между письмен­ной и устной нормой в эпоху капитализма и особенно в эпоху социализма стирается. Этот процесс связан с разли­чиями в социальной прослойке, которая в разные периоды общественного развития пользуется литературным языком. Демократизация письменного литературного языка при­водит к взаимодействию его с разговорной речью народных масс, лексика, фразеология и синтаксис которой широким потоком вливается в литературный язык. Этот процесс ин­тенсивно проходил, в частности, в русском литературном языке эпохи социалистической революции ^[37]. Точно так же постепенно сокращается и разрыв между стилями письменно­литературного языка и устно-разговорной речи ⁴⁶. Многооб­разие форм, которое наблюдается в соотношении литера­турных языков и народной речи в разных странах, а также различия в единстве литературных языков и их функцио­нальной нагрузке дают основание для их типологической характеристики и попыток создания социально-типологи­ческой классификации литературных языков ^[38].

Значимость проблемы соотношения структурной и со­циальной лингвистики в истории советского языкознания оценивалась по-разному. Для Н. Я. Марра, игнорировав­шего внутренние факторы развития языка, сама постановка вопроса о двух аспектах в лингвистике была невозможна; концепция «нового учения о языке» строилась на предпо­сылке, что и содержательная и морфологическая стороны языка непосредственно обусловлены социально-экономи­ческими факторами. Эта вульгарно-материалистическая постановка проблемы, естественно, оказалась несостоятель­ной и была отвергнута ходом развития науки. Совершенно неубедительной представляется и другая крайняя точка зрения, которая признает только структурный подход к изучению языка.

Значительным достижением в разработке основ социаль­ной лингвистики в советском языкознании явились коллек­тивные «Принципы социологического изучения русского языка советской эпохи», предпосланные социолого-лингвис- тическому исследованию «Русский язык и советское об­щество» ^[39]. Составители «Принципов» заявляют, что взаи­модействие внутренних и внешних закономерностей разви­тия языка является главной проблемой социологического языкознания. Интерес лингвиста-социолога должен быть сосредоточен, по их мнению, на трех основных вопросах: формах отражения в языке общественного развития, фор­мах порождения определенных черт речи, а затем структуры языка, вызванных общественным процессом, и выяснении закономерностей в изменении языка под влиянием общества.

Как подчеркнуто в «Принципах», специфической осо­бенностью процесса взаимодействия внешних и внутренних факторов развития языка является то, что противоречия («антиномии») структуры языка, являющиеся источниками ее видоизменения и развития, имеют свой социальный ас­пект, который стимулирует развитие в том или ином направ­лении ^[40]. Так, в обществе с развитыми публичными формами языкового общения больший удельный вес получает уста­новка на слушателя; в одни эпохи в языке побеждает норма, регламентация, и новшества пробиваются с трудом, в дру­гие эпохи, наоборот, побеждает живое употребление и на его основе стремление к разрушению грамматических форм, лексических традиций и т. п.

В качестве социальных факторов развития языка авторы «Принципов» называют изменение круга носителей языка, распространение просвещения, территориальные переме­щения народных масс, создание новой государственности, развитие науки. Вероятно, к этому списку следовало бы добавить также различные в разные эпохи общественного развития типы общности и типы связей^которые определя­ют разные типы диалектов и наддиалектных языковых обра­зований, степень функциональных потенций языков, воз­никновение национальных языков и т. п.

В начале 60-х годов широкий интерес к социологическим исследованиям в области языка возникает и в языкознании США, которые, как особое направление, получили название социолингвистики ^[41]. Статьи, собранные в настоящем вы­пуске серии «Новое в лингвистике», дадут достаточно ясное, как мы надеемся, представление о методологии и исследова­тельской практике этого направления, которое У. Брайт в предисловии к сборнику докладов на конференции в Лос- Анджелесе назвал младшей сестрой этнолингвистики и пси­холингвистики, а Д. Хаймс в докладе на социолингвисти­ческом конгрессе в Риме (1969 г.) охарактеризовал как сочетание европейской целевой модели языка (means — ends model) и концепции Эдуарда Сэпира.

Что же нового внесла социолингвистика США в развитие социальной лингвистики и в практику социологических исследований языка?

Обзор социологического языкознания в XX веке, кото­рый был дан выше, показывает, что, несмотря на расхожде­ния философского порядка и различия в тематике иссле­дований, в развитии социальной лингвистики во всех стра­нах наблюдается известный параллелизм, свидетельст­вующий о некоем единстве в разработке этого аспекта язы­кознания. Это единство можно усмотреть, в частности, в стремлении показать, что саморазвитие языка, на котором настаивают многие языковеды, является только кажущимся, в интересе к принципам и методам исследования в области социальной (по определению В. М. Жирмунского) диалекто­логии и т. д. Подобный параллелизм идей и конкретных наблюдений мы можем встретить и в нашем сборнике, на­пример в работе Джона Гамперца о диалекте норвежского поселка Хемнесбергет или в работе Рейвена И. Макдэвида мл., исследовавшего языковую ситуацию в Гринвилле и Чикаго. Эти работы по своим конечным задачам могут быть сопоставлены с социально-диалектологическими описания­ми Н. М. Каринского или Г. Розенкранца и К. Шпанген- берга, о которых говорилось выше. В известном смысле можно также сопоставить интердисциплинарный подход Д. Хаймса, рассматривающего явления языка на широком фоне этнографических данных, с параллельным сопоставле­нием Т. Фрингсом явлений рейнских и восточных средне­немецких диалектов с данными фольклора, истории и гео­графии. Но эти параллели ни в коей мере не умаляют за­слуги социолингвистики США в своеобразной постановке вопроса и анализе соотношения «язык — общество», в уг­лубленной характеристике социальных функций, а также в исследовании конкретных различий в языке в связи с социальным контекстом.

Социолингвистика США, как легко может заметить чи­татель, неоднородна в своих теоретических концепциях, но в ней, как ни в одном из направлений современного язы­кознания, единодушно и резко подчеркивается необходи­мость строго различать структурный и социальный аспекты изучения явлений языка. Линия структурализма в ней про­должается, но в отличие от дескриптивного языкознания, предметом которого является язык — единообразная, го­могенная и монолитная структура, она изучает, по опреде­лению У. Брайта, речь с ее свободным варьированием, кор- релирующимся определенным образом с социальными раз­личиями в обществе. Язык, пишет У. Лабов,— это органи­зованный набор социальных норм, и если в прошлом эти нормы было принято считать инвариантами, присущими всем членам языкового коллектива, то новая точка зрения заключается в том, что их необходимо рассматривать как переменные величины, подверженные систематическому варьированию, отражающему не только изменения языка во времени, но и влияние экстралингвистических социаль­ных процессов. Изменяется в связи с такой установкой взгляд на членение языка, так как диалект, как вариант языка, возникает при наличии не только географических, но и социальных барьеров и образуется в том или ином языко­вом коллективе благодаря действию определенных общест­венных сил (Рейвен И. Макдэвид). Поэтому, как подчерки­вает Д. Хаймс, термины диалект, вариант языка, стиль языка нельзя определить, исходя только из языковых приз­наков: необходимо учитывать и социокультурное измере­ние. По этой же причине ошибочным является традицион­ное утверждение о невозможности различить по сложнос­ти языки племенных групп и языки цивилизованных город­ских обществ. В действительности их различает наличие в языке современного города кодифицированных, стандарт­ных, иными словами, литературных языков, отличных от повседневной непринужденной речи,— противопоставление, которое является главным языковым признаком городской культуры.

В этих определениях верно подмечен ряд особенностей развития языка и сделаны необходимые выводы о его связи с социальными процессами. Однако высказанное в них по­нимание изоморфизма, существующего между структурой общества и структурой языка, требует более четкого истол­кования. Как показал исследовательский опыт советского языкознания, отношение «общество — язык» является ти­пичным примером отношения «причина — следствие», в ко­тором общественные процессы являются определяющим фак­тором. С другой стороны, нельзя игнорировать традиции языка, наследуемые от поколения к поколению и обеспе­чивающие непрерывность человеческой культуры. Но тем самым связь языковых процессов с общественными процес­сами может быть истолкована только как опосредованная. При этом нельзя не отметить ошибочность одного положе­ния У. Лабова, который, правильно определив социолинг­вистику как изучение языков и диалектов в их функции средства общения во взаимодействии с массовыми социаль­ными факторами, готов считать самый термин «социолинг­вистика» избыточным, поскольку он, по его мнению, охва­тывает все содержание языка как формы общественного по­ведения и, следовательно, совпадает с понятием лингвис­тики в целом. Подобная недооценка внутреннего, структур­ного аспекта науки о языке была характерна и для некото­рых советских языковедов, но этот крен в советской науке уже преодолен.

Работы, включенные в настоящий сборник, неоднородны по своим задачам, теоретическим установкам и методике анализа языкового материала. В целом их можно условно разделить на две основные группы, демонстрирующие раз­ные пути, по которым идет развитие социолингвистики США. Для одной из них, представленной работами У. Лабова и Дж. Гамперца, отправным моментом исследования явля­ется сам язык. Это направление можно было бы обозначить как лингвистическое. Так, интересы У. Лабова, автора един­ственной в своем роде в американском языкознании фунда­ментальной монографии о социальной стратификации анг­лийского языка в Нью-Йорке ^[42], сосредоточены на изуче­нии реальной картины повседневного речевого общения и характеристике на основе собранного фактического мате­риала социальной вариативности речи. Абстрактный линг­вистический анализ, который господствовал в американ-. ском языкознании в течение последних десятилетий, иск­лючал, по мнению Лабова, исследование речи как формы социального поведения и механизма ее изменений. Парадокс Соссюра заключался в том, что социальный аспект речевой деятельности — язык — изучается путем наблюдения над речью отдельного лица, а индивидуальный аспект — речь — только путем наблюдения над языком в его социальном кон­тексте. Наука о parole так и не возникла. Методической основой такой науки должно быть, по Лабову, прямое наб­людение в рамках определенных правил полевого исследо­вания. Уделив преимущественное внимание проблеме ме­ханизма изменений речи, Лабов пришел к выводу, что из­менение может быть объяснено лишь как результат систе­матического взаимодействия отношений внутри языковой системы и внешних социолингвистических отношений.

Изучению социально обусловленного распределения ва­риативности языковых форм уделяется основное внимание и в работах Дж. Гамперца, исходными теоретическими пос­тулатами для которого являются теория малых групп, тео­рия социального взаимодействия и теория ролей, выдвину­тые современной американской социологией и социальной психологией. Дж. Гамперц различает две формы языковой дистрибуции — диалектальное (межличностное) варьиро­вание, которое происходит между группами, различающи­мися в социальном или территориальном отношении, и наслаивающееся, или внутриличностное, варьирование, ко­торое определяется ситуацией общения и получает свое выражение в том, что один и тот же говорящий в зависимости от обстановки переходит от диалектных норм к нормам оби­ходно-разговорного языка или даже к нормам литератур­ного языка и, следовательно, является носителем разных социальных и функциональных стилей внутри данного язы­кового сообщества. Описываемая Гамперцем ситуация рече­вого общения, которую он зафиксировал в Хемнесбергете, очень убедительно доказывает научную значимость такого подхода к социальной дифференциации речевого поведения, хотя сам по себе этот подход для языкознания не является новым и в других терминах уже раньше был сформулиро­ван в немецком и особенно в советском языкознании, в част­ности в работах Н. М. Каринского и Н. П. Гринковой ^[43]. Таким образом, для Гамперца язык или диалект существует не как единое монолитное целое, а как система взаимосвя­занных подсистем, которые характеризуют как языковый код не только микросоциальные группы (например, друзей, родственников, сослуживцев, одноклассников и т. п.), но и отдельных личностей, выступающих в коммуникативной

системе общества в определенной роли, например священ­ника, учителя и т. п. Каждая роль характеризуется опре­деленным речевым кодом или субкодом, который как бы предопределяет речевое поведение его носителя. В своей совокупности речевые роли, присущие данному обществу, составляют матрицу общения, свойственную обществен­ному коллективу. Матрицы общения отдельных обществен­ных коллективов могут не совпадать: например, употребле­ние английского языка в Индии характерно для городских языковых коллективов, санскрита для индуистских общин и т. п. Описываемый подход к установлению социальной диф­ференциации в языке должен быть воспринят критически в общесоциологическом плане, так как он не учитывает многих существенных моментов, в частности классового расслоения общества. Однако как практический прием изу­чения дифференциации языковых явлений он, несомненно, заслуживает внимания.

Другое направление в социолингвистике США — его можно было бы назвать этнографическим — представлено в настоящем сборнике прежде всего работами Д. Хаймса. В концепции Хаймса особенно значительными для теории и практики социолингвистики представляются два момента: понимание относительности языка, т. е. его социальной обус­ловленности, и попытка обосновать необходимость в разра­ботке нового аспекта в лингвистике — этнографии речи.

Понимание относительности языка у Хаймса является, несомненно, идеалистическим. Правда, он отвергает идею Уорфа о первичности языка как источника, причины, фак­тора, независимой переменной величины, обусловливающей матрицу общественного поведения и все остальные аспек­ты культуры. Для Хаймса первична культура, определяю­щая типы употребления языка. Он упоминает, что существу­ет и другое понимание соотношения языка и культуры, со­гласно которому ни язык, ни остальная часть культуры не первичны: и то и другое определяется фактором, лежащим в их основе. Однако, конкретизируя эту третью точку зре­ния, он ссылается лишь на идеалистические концепции: «взгляд на мир», народный дух, национальный характер, т. е. не идет дальше гумбольтианской постановки вопро­са, характерной для современного неогумбольтианства, и не подозревает о том, что проблема «фактора, лежащего в основе и культуры и языка», довольно давно уже решена в историко-материалистической концепции марксизма-ле­нинизма и с успехом конкретизируется в советском языко­знании.

Вместе с тем Хаймс прав, когда он пишет о том, что при характеристике тех или иных форм речи — диалекта, языка или стиля —нельзя ограничиваться описанием естественных коммуникативных возможностей и формальных языковых признаков. Необходимо учитывать также социокультурное измерение, которое определяет типы и модели употребле­ния языка и характеризует с социальной точки зрения его познавательное и эмоциональное значение. Поэтому наряду с грамматикой, описывающей структуру языка, должна быть создана этнография речи — недостающее зве­но между формально-грамматическим подходом к языку и этнографическим описанием культуры говорящего на этом языке человеческого коллектива. Таким образом, идея строгого различения двух аспектов науки о языке, которая была высказана уже давно, получила в концепции Хаймса практическое решение, как противопоставление граммати­ки и этнографии речи.

Хаймс подчеркивает, что каждая из этих научных дис­циплин обладает своей системой понятий и своими метода­ми изучения материала. Лингвистический детерминизм грам­матики и лингвистическая относительность этнографии речи являются независимыми друг от друга. Задача этно­графии речи заключается в изучении ситуаций, в которых происходит коммуникативный процесс, и в установлении и исследовании функций и моделей говорения, иначе говоря, в определении этнографического контекста речи. Методика раскрытия этого контекста и разработка в связи с этим целого ряда понятий — акта речи, функции речи, языковой роли — являются, несомненно, ценным вкладом в совре­менную социальную лингвистику.

Обзор, который мы дали, характеризуя развитие соци­альной лингвистики в современном языкознании, показыва­ет, что успехи этого многообещающего направления в науке о языке принадлежат мировому языкознанию и достигнуты в результате усилий языковедов многих стран, в частности и тех, о которых за недостатком места не было упомяну­то, например Италии. Социолингвистика США внесла боль­шой вклад в общее дело мирового развития науки о языке.