Регулярная неоднозначность

Термин «лексическая единица» может вызвать ошибоч­ное представление, будто каждая лексическая единица обя­зательно должна фиксироваться в словаре данного языка. Это вовсе не так.

(13) This coat is warm. ‘Это пальто теплое.’

неоднозначна: она значит либо что само пальто имеет доста­точно высокую температуру, либо что оно обеспечивает то­му, кто его носит, ощущение достаточно высокой темпера­туры. Точно такая же неоднозначность присуща и венгер­ской фразе

(14) Ez a kabat meleg. ‘Это пальто теплое.’

Поэтому я предлагаю считать, что, хотя в английском языке имеются две лексические единицы warm, однако в словарь надо помещать только одну из них, поскольку вторая мо­жет быть получена из первой в соответствии со следующим правилом: для всякого прилагательного, обозначающего некоторую температуру, имеется другое прилагательное, относящееся к одежде и означающее ‘каузирующий ощу* щение, которое соответствует температуре, обозначенной первым прилагательным’*. Заметим, что, хотя в толкование второго прилагательного входит элемент ‘каузация’, оно не может быть получено из первого посредством обычной каузативной трансформации, во-первых, потому, что эта трансформация не обеспечивает появления сочетаемостного ограничения «относится только к одежде» ^а, и, во-вторых, потому, что в результате каузативной трансформации полу­чаются предложения, в которых глубинное подлежащее «исходной» лексической единицы выступает как дополнение к «производной» единице (так, John opened the door.

Приведем еще один пример того, как наличие некоторой лексической единицы в языке может быть предсказано по наличию в нем другой лексической единицы: мы имеем в виду процесс, который Дж. Лакофф назвал «овеществле­нием» (reification).

Сравним смысловые различия между вхождениями сло­ва score ‘партитура’ в (15) и (16):

(15) John has memorized the score of the Ninth Symphony. ‘Джон выучил наизусть партитуру 9-й симфонии.’

(16) The score of the Ninth Symphony is lying on the piano.

‘Партитура 9-й симфонии лежит на рояле.’

Аналогично обстоит дело с John’s dissertation ‘диссер­тация Джона’ в (17) и (18):

(17) John’s dissertation deals with premarital sex among the Incas.

‘Диссертация Джона посвящена добрачной половой жизни у инков.’

(18) John’s dissertation weighs five pounds.

‘Диссертация Джона весит 5 фунтов.’

В (15) и (17) речь идет соответственно об эстетическом и информационном объекте, а в (16) и (18) — об их физичес­ких воплощениях. Заметим в связи с этим, что (19) — впол­не нормальная фраза, а (20) — нет:

(19) I am halfway finished with writing my dissertation, which deals with premarital sex among the Incas. ‘Я наполовину уже написал свою диссертацию, ко­торая посвящена добрачной половой жизни у ин­ков.’

(20) *1 am halfway finished with writing my dissertation, which weighs five pounds.

‘Я наполовину уже написал свою диссертацию, ко­торая весит 5 фунтов.’

Еще один случай овеществления указан в W і е г z b і с- k а, 1967а; это различие между значениями собственного имени в (21) и (22):

(21) John thinks that the world is flat,

‘Джон думает, что земля плоская.’

(22) John weighs 200 pounds. ‘Джон весит 200 фунтов/

В (21) John — некое лицо, в (22) — тело этого лица.

Данное различие иллюстрируется и известным примером Лакоффа (L а к о f f, 1968):

(23) * James Bond broke the window with himself. ‘Джеймз Бонд разбил окно собой.’,

из которого ясно, что словосочетание James Bond, обозна­чающее лицо, и словосочетание James Bond, обозначающее тело этого лица, не являются идентичными с точки зрения правил введения возвратных местоимений в английском языке ^[95]. Здесь также мы видим, что каждая лексическая единица, обозначающая человека, имплицирует существо­вание «физически» идентичной лексической единицы, обо­значающей тело этого человека; поэтому в словарь доста­точно включать только лексические единицы первого типа. Рассматривая проблему метафоры, У. Вейнрейх (Wein­reich; 1966а, разд. 3,5) предлагает правила (=construal rules; см. наст, сб., с. 147—162), опирающиеся на аналогич­ные соображения. Это правила, которые «создают» новую лексическую единицу, изменяя семантическое представле­ние некоторой уже имеющейся в словаре лексической еди­ницы таким образом, чтобы оно стало совместимым с семан­тическим представлением фразы, в которой исходная лекси­ческая единица оказалась бы аномальной. Впрочем, пра­вила Вейнрейха, создающие только «аномальные» (в том или ином отношении) лексические единицы для использо­вания их исключительно в специальных, поэтических целях, необходимо строго отграничивать от правил получения производных лексических единиц типа warm (обеспечиваю­щий достаточную температуру), dissertation (материальный предмет) и John (тело Джона); эти последние правила соз­дают лексические единицы, ничуть не более аномальные, чем исходные.

Сочетаемостные ограничения

Обратимся теперь к сочетаемостным ограничениям (СО). В большинстве работ по трансформационной грамматике они относятся к базовому компоненту грамматики. Так, в соответствии cChomsky, 1965, базовый компонент вклю­чает правила, приписывающие каждому субстантивному узлу «внутренне присущие» ему признаки, например: 1+ одуш(евленное)] или (— одуш], 1+ человек] или [— че­ловек]; кроме того, имеются правила, приписывающие гла­гольному узлу признаки [одушевленное подлежащее]; [подлежащее не-человек1 и т.

Вообще вопросу о том, какие СО необходимы — только синтаксические СО, или только семантические СО, или же и те и другие,— уделялось до сих пор удивительно мало внимания. Н. Хомский, бегло упомянув об этом вопросе (Chomsky, 1965, р. 153—154), отказывается от его серь­езного рассмотрения, как будто дело полностью сводится к выбору формы записи. В действительности, однако, раз­ные ответы на этот вопрос влекут существенно различные следствия на уровне описания фактов. Мне хотелось бы привести аргумент в пользу той точки зрения, что сочетае­мость вполне адекватно описывается в терминах семанти­ческих СО (типа предложенных в Katz — Fodor, 1963) и что для синтаксических СО Хомского, а также для использования громоздкого аппарата «сложных символов» (предполагаемых синтаксическими СО) достаточных осно­ваний нет.

Рассмотрим сначала следующий вопрос: пусть имеется глагол или прилагательное, снабженное некоторым СО; спрашивается, к чему именно относится это СО — ко всей именной группе, выступающей в роли подлежащего, допол­нения, определяемого и т.

(25) [97]Му buxom neighbor is the father of two.

‘Моя полногрудая соседка — отец двоих детей.’* нарушено то же самое СО, что и в (26):

(26) *Му sister is the father of two.

‘Моя сестра — отец двоих детей.’

Это нарушение связано в (25) со всей группой подлежащего в целом, но вовсе не с ее вершиной: фраза

(27) My neighbor is the father of two.

*Мой сосед — отец двоих детей.’

не нарушает никаких СО.

Кроме того, неизвестны случаи, когда глагол, при кото­ром некоторая лексическая единица в роли вершины группы подлежащего невозможна, допускал бы в этой роли имен­ную группу, где смысл данной лексической единицы был бы распределен между определяемым и определением (напри­мер, не существует глагола, при котором в роли подлежаще­го была бы допустима группа an unmarried man ‘неженатый мужчина’, но не было бы допустимо существительное a ba­chelor ‘холостяк’)^[98].

Из сказанного следует, что, если мы хотим знать, удов­летворяет ли некоторая составляющая данному СО, мы должны рассматривать семантическое представление этой составляющей в целом, а не представление одной лексичес­кой единицы — ее вершины. Зададимся теперь вопросом, какова в точности та информация об этой составляющей, которая необходима для определения ее соответствия неко­торому СО. Я утверждаю, во-первых, что любая информа­ция, фигурирующая в семантическом представлении какой- либо единицы, может фигурировать и в соответствующих СО и, во-вторых, что никакой другой информации в СО не требуется. В доказательство первого утверждения достаточ­но сослаться на то, что на каждой странице любого большо­го словаря можно найти слова, которые предполагают не­вероятно специфичные СО, опирающиеся на практически неограниченное множество семантических свойств. Напри­мер, глагол diagonalize ‘приводить к диагональному виду* требует в качестве прямого дополнения именную группу, обозначающую матрицу (в математическом смысле), глагол devein ‘вынимать внутренности’—дополнения, обозна­чающего какой-либо из видов креветок, а прилагательное benign ‘доброкачественный’ требует определяемого, обо­значающего ‘опухоль’.

Что же касается моего второго утверждения (о том, что СО связаны исключительно с семантической информацией),

то нетрудно показать следующее: различные несемантичес­кие признаки, обычно приписываемые существительным, например собственное/нарицательное, грамматический род, грамматическое число и т. д., не играют с точки зрения СО никакой роли. Во всех примерах, которые приводят в ка­честве довода против этого положения, ограничения на сочетаемость основываются в конечном счете на семантике. Так, может показаться, будто глагол name ‘называть’ свя­зан с СО, ссылающимся на признак [собственное]:

(28) They named their son John.

‘Они назвали своего сына Джоном.’, но не

(29) *They named their son that boy.

‘Они назвали своего сына этим мальчиком.*

Однако существуют абсолютно нормальные фразы, где в качестве соответствующего дополнения глагола name вы­ступает вовсе не имя собственное:

(30) They named their son something outlandish.

букв. ‘Они назвали своего сына чем-то диковин­ным.*

Ясно, что СО для глагола name должно требовать, чтобы его второе дополнение обозначало то, что может быть именем; при этом неважно, будет вершина этого дополнения именем собственным или нет.

Точно так же обстоит дело с грамматическим числом. На первый взгляд глаголы типа count ‘считать, пересчиты­вать’ требуют дополнения во множественном числе:

(31) I counted the boys. ‘Я пересчитал мальчиков.’, но не

(32) *1 counted the boy. ‘Я пересчитал мальчика.’

Тем не менее возможны фразы типа (33):

(33) I counted the crowd. ‘Я пересчитал толпу.’,

где count имеет дополнение в единственном числе. Поэтому СО к глаголу count должно требовать дополнения, называю­щего совокупность, а вовсе не просто дополнения во множе­ственном числе. Аналогичным образом в английском языке нет глаголов, которые допускали бы в качестве подлежащих только те именные группы, которые могут заменяться место­имением she, то есть обозначением существ женского пола, кораблей и стран *.

Все сказанное и заставляет полагать, что все СО следует формулировать исключительно в терминах семантических свойств и что для проверки соблюдения того или иного СО требуется обращаться только к семантическому представле­нию интересующей нас составляющей и ни к чему больше. Тогда, если в базовый компонент грамматики вводится спе­циальный аппарат отсеивания структур, нарушающих те или иные СО, этот аппарат будет лишь дублировать то, что и без него выполняется семантическими проекционными пра­вилами. Поэтому СО необходимо устранить из базового компонента, каковой должен быть устройством, порож­дающим множество глубинных структур, безотноси­тельно к тому, нарушают эти структуры какие-либо СО или нет.

Прежде чем завершить обсуждение СО, я хотел бы ко­снуться одного типа случаев, которые могут показаться аргументом против развиваемой здесь точки зрения на СО. В таких языках, как японский и корейский, некоторые лек­семы, выступающие во фразах различных уровней вежли­вости, характеризуются сочетаемостными ограничениями, которые на первый взгляд представляются связанными с не-семантическими признаками лексических единиц, а не с семантическими признаками более крупных составляю­щих. Например, японские глаголы aru и gozaru оба значат ‘иметься, быть у’, но второй употребляется только в ситуа­циях, требующих особо почтительного стиля высказыва­ний. В таких ситуациях должны употребляться и место­имения соответствующего стиля, поэтому

(34) Watakusi-wa zidoosya-ga gozaimasu.

‘У-меня автомобиль есть.’ [watakusi ‘я’ — место- имение почтительного стиля] — совершенно правильная фраза.

(35) Ore-wa zidoosya-ga aru.

‘У-меня автомобиль есть.’—

тоже правильная фраза, однако допустимая только в ситуа­ции, где возможен в высшей степени разговорный, нефор­мальный стиль общения [ore ‘я’ — местоимение разговор­ного стиля].

Находиться одновременно в одном предложении местои­мение ore и глагол gozaru не могут:

(36) *Ore-wa zidoosya-ga gozaimasu.

Заметим, что подобные ограничения на совместную встре­чаемость существенно отличаются в целом ряде отношений от того, что обычно понимают под «сочетаемостными огра­ничениями». Во-первых, по-видимому, нет непроизвольного способа решить, который из двух рассматриваемых эле­ментов определяет выбор другого. Во-вторых, ограничение здесь накладывается не на пару конкретных составляющих, скажем на глагол и его дополнение, а глобально на все вы­сказывание: наличие почтительного глагола типа gozaru исключает появление разговорных и просторечных место­имений типа ore, boku или kimi где бы то ни было в данном предложении и вообще во всем тексте. В-третьих, все СО, обсуждавшиеся до сих пор, не зависят от того, где именно фигурируют соответствующие составляющие — в главном или в придаточном предложении; в отличие от них ограни­чения на совместную встречаемость, относящиеся к уров­ням вежливости, применяются по-разному в независимых и придаточных предложениях. Например, морфема -mas — показатель вежливости — присоединяется к глаголам толь­ко в независимых предложениях; в придаточных она не употребляется, независимо от стиля речи, то есть от того, какие местоимения фигурируют в этих придаточных К Отсюда следует, что данное явление имеет иную формальную природу, нежели ограничения, описываемые очерченной выше теорией семантических СО или теорией синтаксичес­ких СО, выдвинутой Н. Хомским (Chomsky, 1965). Я склонен полагать, что выбор и глаголов и местоимений зависит здесь от признаков, приписываемых всему тексту в целом, а не отдельным лексическим единицам: в частно­сти, морфема вежливости -mas присоединяется специальным правилом к подходящему глаголу, когда подобные призна­ки имеют место.

Если принять изложенную точку зрения на СО, то дис­куссия по проблемам «утоньшения» синтаксической клас­сификации, которая ведется уже довольно давно, оказы­вается явно беспредметной. Словарная статья каждой лексической единицы должна содержать всю семантиче­скую информацию, необходимую для исчерпывающего описания значения этой единицы; кроме того, в ней должны быть указаны и все трансформации, неприме­нимые к данной единице. Сверх же этого не требуется ничего.

Теперь я коснусь вопроса о так называемых референ- ционных индексах. Хомский указывает (Chomsky, 1965, р. 145), что трансформации, предполагающие иден­тичность двух именных групп, требуют не только физичес­кой тождественности самих этих групп, но и тождествен­ности их денотатов, или референтов (referents). Так, во фразе

(37) A man killed a man. ‘Человек убил человека’, говорящий имеет в виду двух разных людей, а во фразе

(38) A man killed himself. ‘Человек убил себя.*

— одного и того же человека.

Хомский предлагает учесть это обстоятельство следую­щим образом: базовый компонент грамматики должен при­писывать каждой именной группе^[99] некий «индекс», обо­значающий референт-денотат этой группы; тогда идентич­ность составляющих должна пониматься как идентичность всего, включая индексы. Так, глубинные структуры фраз

(37) и (38) различаются только тем, что оба вхождения имен­ной группы a man ^[100] имеют в (37) разные индексы, а в (38) — одинаковые:

kill a man

A man killed a man

к II a man

A man killed himself

(Глагольное время в структурах не показано.)

Поскольку (37) и (38) различаются не только синтакси­чески, но и по смыслу, различие в индексах должно отра­жаться не только в синтаксических, но и в семантических представлениях фраз (37) и (38). В этой связи кажется целе­сообразным, чтобы семантическое представление фразы со­стояло не просто из признаков в смысле Катца — Фодора (Katz — Fodor, 1963), а из предикатов (в логическом смысле термина) и референционных индексов. Тогда основ­ное значение слова man ‘мужчина’ будет представляться не набором признаков {человек, мужской пол, взрослый}, а выражением

‘человек (х) Д мужской пол (я) Д взрослый (х)’, где х — переменная. Проекционное правило, строящее семан­тическое представление для именной группы, содержащей слово man, будет подставлять вместо переменной х референ- ционный индекс этой группы. Подобное правило формали­зует такое представление об именных группах типа that man ‘тот мужчина’, в соответствии с которым свойства ‘быть человеком’, ‘быть мужского пола’ и ‘быть взрослым’ и т. п. не просто упоминаются, а предицируются отно­сительно индивидуума, обозначаемого данной именной группой.

Прежде чем двинуться дальше, необходимо дать некото­рые разъяснения относительно статуса референционных

нимает меня здесь, не зависит от того, как представляются артикли в глубинной структуре. Поэтому я буду писать просто a man, имея в виду именную группу, которая может быть реализована на поверх­ности как a man, и не вдаваясь в сложный вопрос, должен ли артикль присутствовать в данном случае в глубинной структуре.

Индексов и содержания термина «обозначать» (=англ, refer). В настоящей статье термин «обозначать» использует­ся применительно к предполагаемому говорящим референту именной группы, а не к ее реальному референту; иначе го­воря, референционные индексы соответствуют мыслительной картине мира, складывающейся в мозгу говорящего ^[101], а не реальным вещам в реальном мире. Такой подход к индек­сам необходим, если семантическая теория должна описы­вать и высказывания о воображаемых объектах, а также вы­сказывания, отражающие ошибочные представления о фак­тах. С точки зрения лингвистики совершенно не важно, истинно ли мнение говорящего относительно того, о чем он говорит; так, лингвисту вовсе не обязательно знать, суще­ствуют ли ангелы-хранители и небеса, для того, чтобы при­писать фразе

(39) My guardian angel is helping me to get to heaven. ‘Мой ангел-хранитель помогает мне попасть на не­беса.’

соответствующее семантическое представление. При таком понимании выражения «предполагаемый (говорящим) ре­ферент» можно говорить, что индекс не просто представляет референт, но прямо является предполагаемым рефе­рентом; в мышлении говорящего обязательно должны при­сутствовать определенные единицы, которые он (правильно или ошибочно) соотносит с индивидуальными сущностями реального мира; именно эти единицы обозначаются терми­ном «предполагаемый референт» и выступают в качестве референционных индексов в семантическом представлении тех фраз, которые произносит говорящий. Отсюда следует, в частности, что когда говорящий узнает новое собственное имя, то усваиваемая им семантическая информация является индексом, то есть мыслительной единицей, соответствующей тому реальному индивидууму, который носит данное имя. Усвоение собственных имен — это, по-видимому, явление того же порядка, что и усвоение большого количества не­языковой информации: когда говорящий видит кого-либо в первый раз, он добавляет к своему концептуальному ре­пертуару новую единицу, а к своему запасу сведений и мне-

ний — набор возможных утверждений об этой единице, соответствующий тем фактам относительно нового знакомо­го, которые говорящий наблюдал в действительности или якобы наблюдал; узнав чье-либо имя, говорящий просто добавил к своим познаниям о данном лице еще один факт. Таким образом, референционные индексы — это неязыко­вые единицы, используемые наряду с языковыми единицами в представлениях высказываний.

Поскольку в английском языке многие собственные име­на даются и мальчикам и девочкам и вообще любое англий­ское имя может в принципе принадлежать не только чело­веку любого пола, но даже лошади или кораблю, то фраза

(40) Gwendolyn hurt himself. ‘Гвендолин ушибся.’

сама по себе не должна считаться аномальной *, хотя ее использование по отношению к любому из лиц, ре­ально носящих имя Гвендолин, может казаться странным; однако использование фразы (40) столь же странно, сколь странно употребление применительно к женщине абсолют­но правильной фразы My neighbor hurt himself. ‘Мой сосед ушибся.’

В японском языке мы встречаемся с несколько иной ситуацией. Там большинство имен может быть дано либо только мальчику, либо только девочке; более того, многие имена могут быть даны только первому сыну, только вто­рому сыну и т. п. ^[102] Поэтому в японском в отличие от англий­ского языка следует приписывать личным именам семанти­ческие представления, включающие такие компоненты, как ‘мужской пол’ и ‘перворожденный’ (=‘первенец’).

Референционные индексы и связанная с ними информа­ция играют определенную роль при выборе местоименных форм. В английском языке выбор между he, she и it или между who и which определяется общими сведениями о ре­ференте замещаемой именной группы, а не конкретной лек­семой, выступающей в качестве ее вершины. Ср. фразы

(41) - (43):

(41) Fafnir, who plays third base on the Little League team, is a fine boy.

‘Фафнир, который играет на третьей линии в команде Малой лиги, хороший парень.’

(42) They called their son Fafnir, which is a ridiculous name. букв. ‘Они назвали своего сына Фафниром, что является смешным именем.’, но не

(43) *They called their son Fafnir, who is a ridiculous name.

Различие в выборе относительных местоимений связано с различиями референционных индексов при соответствую­щих именных группах: в (41) именная группа Fafnir обоз­начает человека, а в (42) и (43) — имя. Аналогично, в

(44) My neighbor hurt himself. ‘Мой сосед ушибся/

и

(45) My neighbor hurt herself. Букв. ‘Мой сосед ушиблась/

возвратное местоимение выбирается по-разному, в зависи­мости от того, известен ли говорящему пол соседа, о кото­ром идет речь.

Иное описание фраз (44) — (45) предложено Хомским (см. Chomsky, 1965). В соответствии с трактовкой Хом­ского базовый компонент грамматики приписывает каждо­му существительному полный набор признаков, фигу­рирующих в синтаксических и морфологических правилах (в частности, в правилах выбора местоимений). Тогда глу­бинные структуры фраз (44) и (45) будут различаться за счет того, что существительное neighbor будет иметь в одной структуре признак [+ мужской пол], а в другой — [— муж­ской пол]. Однако такое решение неубедительно, посколь­ку оно требует признать фразу типа

(46) My neighbor is tall.

‘Мой сосед/соседка высок/высока (ростом)/

неоднозначной: ведь ей отвечают две разные глубинные структуры (в одной neighbor имеет признак [+ мужской пол], в другой — [— мужской пол]). Более того, трансфор­мация, строящая фразы типа

(47) The neighbors are respectively male and female, букв. ‘Соседи являются соответственно мужчиной и женщиной/,

должна будет игнорировать признаки [+ мужской пол] и [—мужской пол], приписанные двум вхождениям суще­ствительного neighbor в глубинной структуре (47'), к кото­рой применяется эта трансформация:

Учитывая эти недостатки единственного известного мне альтернативного описания фраз типа (44) — (45), я прихо­жу к выводу, что различие между (44) и (45) отвечает не различию в их глубинных структурах, а различию ситуа­ций, соответствующих разным употреблениям одной фразы с одной и той же глубинной структурой. Вот еще один воз­можный довод в пользу такого решения. Фраза

(48) My neighbor is a woman and has suffered an injury. ‘Мой сосед — женщина, и она получила телесное повреждение.’

должна быть признана синонимичной с (45) ^А, то есть пери­фразой для (45), если в глубинной структуре фразы (45) neighbor имеет признак [— мужской пол]. Однако это про­тиворечит интуитивному представлению о перифразах. Обе фразы — и (45) и (48) — передают информацию о том, что некий индивидуум, называемый my neighbor, получил телесное повреждение; однако именно фраза (48), но не

(45) будет выбрана говорящим, если он хочет сообщить, что этот индивидуум — женщина. Фразу (45) употребят тогда, когда нужно просто сообщить, что данное лицо получило телесное повреждение, причем можно предполагать, что слушающему многое об этом лице известно заранее, в част­ности то, что это женщина. Информация в (45) и (48) переда­ется по-разиому; эту разницу можно выразить в терминах «смысл» (meaning) и «пресуппозиция» (presupposition): ин­формация о том, что данное лицо получило телесное повре­ждение, входит в смысл как фразы (45), так и фразы (48), однако информация о том, что это лицо — женщина, входит в смысл только фразы (48); во фразе (45) эта информация относится к пресуппозициям.

В действительности выбор местоимения-заменителя в английском языке не полностью определяется пресуппо­зициями. В самом деле, такой грамматический признак местоимения, как число, зависит не только от информации о референте замещаемой группы. Благодаря наличию plurala tantum одна и та же вещь может быть обозна­чена именной группой и в единственном, и во множест­венном числе; местоимение-заменитель должно иметь то же грамматическое число, что и выбранная именная группа:

(49) John gave me the scissors; I am using them now. ‘Джон дал мне ножницы; я ими сейчас пользуюсь.¹,

но не

(50) *John gave me the scissors; I am using it now. *‘Джон дал мне ножницы; я им сейчас пользуюсь.’

(51) John gave me the two-bladed cutting instrument; I am using it now.

‘Джон дал мне режущий инструмент с двумя лез­виями; я им сейчас пользуюсь.’,

но не

(52) *John gave me the two-bladed cutting instrument; I am using them now.

*‘Джон дал мне режущий инструмент с двумя лез­виями; я ими [=инструментом] сейчас пользуюсь.’.

В языках, имеющих грамматический род, местоимения- заменители обычно согласуются в роде с существительным, которое является вершиной группы-антецедента. В неко­торых языках (например, в немецком) местоимение-заме­нитель всегда согласуется в роде с существительным — вер­шиной группы антецедента, тогда как в других языках (например, в идиш и во французском) оно согласуется в ро­де с этим существительным не всегда, а только если оно не обозначает лицо; если же оно обозначает лицо, форма место­имения зависит от пола данного лица, но не от рода соот­ветствующего существительного. Для местоимений в дей- ктическом (то есть неанафорическом) употреблении выбор рода всегда делается на основе пресуппозиций относитель­но референта: когда в комнату входит девушка, человек может спросить по-немецки у своего соседа Wie heiBt sie? ‘Как ее зовут?’, хотя позже в разговоре он будет обозначать ту же самую девушку das Madchen и употреблять в качестве анафорического местоимения es. Правила выбора местои­мений в немецком, французском и английском языках имеют следующую общую особенность: именной группе приписы­ваются некоторые грамматические признаки, присущие су­ществительному — вершине данной группы (во французском это верно лишь для групп, которые не обозначают лиц). Прономинализация, то есть введение местоимений, состоит в элиминации именной группы при сохранении референ- ционного индекса и указанных грамматических признаков; форма замещающего местоимения определяется на основе этих признаков и пресуппозиций, относящихся к референ­ту группы (референт же задается индексом). При введении местоимения в дейктической функции именной группе не приписаны признаки числа и рода, так что выбор местоиме­ния делается исключительно на основе информации о ре­ференте*.

Однородные члены, сочинительное сокращение и множественное число

До сих пор я говорил о референционных индексах как о таких определенных единицах в концептуальном аппарате говорящего, каждая из которых осознается как соотнося­щаяся с индивидуальным объектом. Это действительно так в случае именных групп единственного числа (ИГ,_г)Л Одна­ко именная группа множественного числа обозначает не объект, а множество объектов. При этом именная группа множественного числа №Т_р1 также должна иметь референционные индексы: точно так же, как ИГ^, любая ИТрі может удовлетворять или не удовлетворять условиям тождественности — в зависимости от ее референта. Посколь­ку \\Т_р1 обычно обозначает множество, ее референционный индекс должен вести себя как множество; и в самом деле, существуют синтаксические явления, свидетельствующие о том, что над индексами, по-видимому, возможны теоретико­множественные операции и что синтаксические правила должны предусматривать использование результатов этих операций.

Рассмотрим однородные (=сочиненные) определенйя в выражениях следующего типа:

(53) the male and female employees ‘служащие мужского и женского пола’;

(54) new and used books

‘новые и подержанные книги’;

(55) the string quartets of Prokofiev and Ravel ‘струнные квартеты Прокофьева и Равеля’,

Заметим, что в (53) имеются в виду вовсе не служащие, которые принадлежат одновременно и мужскому и жен­скому полу, а совокупность служащих мужского и слу­жащих женского пола. Поэтому (53) можно перефразиро­вать как

(56) the male employees and the female employees ‘служащие мужского пола и служащие женского пола’.

Я полагаю, что цепочки однородных определений данного типа имеют глубинную структуру типа (56') (указания о времени глаголов опущены).

Здесь оба вхождения существительного employees, под­чиненные узлу S [строка 2], имеют разные референционные индексы, например А и В. Определительное предложе­ние, относящееся к NP the employees [строка 21, удовлет­воряет условиям трансформации с respectively; ее примене­нием (56') дает (57'):

157') NP

Поддерево дерева (57') с вершиной S описывает недопус­тимое в английском языке предложение:

(57) *The employees and the employees are male and female respectively.

Однако к (57 ) должна быть применена обязательная трансформация, сокращающая конъюнктивно сочиненную группу подлежащего the employees and the employees в the employees. (Эта сокращающая трансформация необходима в грамматике английского языка ради получения таких фраз, как

(58) These boys ate respectively Polish and Irish. ‘Эти мальчики являются соответственно поляками и ир­ландцами.’,

поскольку конструкция с respectively невозможна при формально идентичных сочиненных подлежащих.) В резуль­тате получается структура (58'):

К этой структуре применяется трансформация реляти­визации, превращающая вхождение the employees во вло­женном предложении в относительное местоимение. В ре­зультате получается структура (59') [см. с, 263], которая может быть реализована как

(59) the employees who are male and female respectively ‘служащие, которые являются мужчинами и жен­щинами соответственно’.

Слово respectively, а также относительное местоимение вместе со связкой могут элиминироваться (факультативно); в этом случае цепочка однородных предикатов male and female обязательно ставится перед существительным — с с помощью общеизвестного правила препозиции определе­ний (Smith, 1964; L а к о f f, 1965), так что получается

(63).

В результате применения трансформации с respectively образуется именная группа, содержащая цепочку однород­ных определений; эта ИГ должна иметь референционный индекс, поскольку она участвует в трансформациях, тре­бующих совпадения индексов; например, эта ИГ может иметь при себе описательное (но не ограничительное) при­даточное определительное. Я предлагаю считать референ- ционным индексом подобной ИГ теоретико-множественное объединение индексов ее компонентов. Тогда в (57') ИГ the employees and the employees получает индекс А и В; этот индекс останется и после применения сокращающего правила (то есть в (58')).

Поскольку к (53) можно присоединить описательное при­даточное, например:

(60) The male and female employees, who say they are dissatisfied, are actually very well paid.

‘Служащие мужского и женского пола, которые заявляют, что они не удовлетворены, в действитель­ности оплачиваются очень хорошо.’,

и поскольку соответствующее правило требует совпа­дения референционных индексов, необходимо иметь воз­можность убедиться, что индекс у ИГ в присоединяемом придаточном равен A U В.

Решение иметь для ИГ с конъюнктивным сочинением в качестве ее референционного индекса теоретико-множествен­ное объединение индексов ее компонентов позволяет объяс­нить некоторые интересные факты, связанные с сочинением и множественным числом. Только на основе неязыковых сведений я знаю, что правильной перифразой для (55) яв­ляется (61):

(61) the string quartets of Prokofiev and the string quar­tet of Ravel ‘струнные квартеты Прокофьева и струнный квартет Равеля’.

Однако, если бы мне предъявили совершенно аналогич­ное выражение, включающее имена не известных мне компо­зиторов, например:

(62) the string quartets of Eierkopf and Misthaufen ‘струнные квартеты Эйеркопфа и Мистхауфена’,

я не мог бы сказать, какая из четырех возможных перифраз является правильной*:

(63) the quartet of Eierkopf and the quartet of Misthaufen ‘квартет Эйеркопфа и квартет Мистхауфена’;

(64) the quartets of Eierkopf and the quartet of Misthaufen ‘квартеты Эйеркопфа и квартет Мистхауфена’;

(65) the quartet of Eierkopf and the quartets of Misthaufen ‘квартет Эйеркопфа и квартеты Мистхауфена’;

(66) the quartets of Eierkopf and the quartets of Misthaufen ‘квартеты Эйеркопфа и квартеты Мистхауфена’.

При этом существенно, что, какова ни была бы правиль­ная перифраза — у Эйеркопфа и Мистхауфена по одному квартету, у обоих по нескольку квартетов, у одного один квартет, а у другого несколько,— все равно в (62) необхо­димо множественное число quartets. Это доказывает, что морфема множественного числа не должна выступать в глу­бинной структуре; она может вводиться специальным пра­вилом в зависимости от того, имеет ли данная именная группа множественный индекс. Точнее, морфема множе­ственного числа присоединяется к любому существитель­ному, которое непосредственно подчиняется узлу «именная группа», имеющему множественный индекс.

Заметим, что понятие множества, как оно используется здесь применительно к английскому синтаксису и семан­тике, отличается от математического понятия множества. В математике допускаются одноэлементные множества и даже пустое множество, тогда как для правил, интересую­щих нас здесь, существуют только не менее чем двухэле­ментные множества. Наша «теория множеств» игнорирует различие между элементом и одноэлементным множеством и допускает объединение элементов: XiUx₂={xi, х₂}. Подобная трактовка элементов и множеств делает возмож­ным единообразное описание разных случаев грамматиче­ского согласования в числе. В работах по трансформацион­ной грамматике (например, Lees, 1960, р. 44) согласование в числе между сказуемым и подлежащим описывается по­средством правила, которое ставит сказуемое во множествен­ном числе, либо если подлежащее содержит морфему мно­жественного числа, либо если имеется ряд однородных под­лежащих. Ясно, однако, что множественное число сказуе­мого определяется не столько морфемой множественного числа при подлежащем, сколько «множественностью» всей группы подлежащего. Эта множественность в общем соот­ветствует различию между множеством (в оговоренном выше, то есть нематематическом, смысле) и элементом, хотя данное соответствие и не является вполне точным; его на­рушают pluralia tantum типа scissors ‘ножницы’, требую­щие сказуемого во множественном числе, даже если они имеют индивидуальный индекс.

Для обеспечения согласования в числе необходимы сле­дующие упорядоченные правила.

а) Приписать узлу «именная группа» признак [+ plu­ral], если он имеет множественный индекс, и признак [— plu­ral] в противном случае.

б) Приписать узлу «именная группа» признак [+ plu­ral], если он непосредственно подчиняет существительное с пометой «pluralia tantum».

в) Приписать сказуемому признак [+ plural] или [— plural] в зависимости от того, какой признак — ([+ plu­ral] или [— plural]) — имеет подлежащее.

Множественный индекс необходим для обеспечения правильного согласования в;

Здесь оба глагола стоят во множественном числе, хотя семантически каждый из них связан с подлежащим в един­ственном числе: сочиненное подлежащее, возникшее в ре­зультате применения трансформации с respectively тре­бует согласования по множественному числу, так что (69) грамматически недопустимо:

(69) *John and Harry likes the play and is disappointed by it respectively,

Из этих примеров следует, что правило, обеспечивающее согласование сказуемого с подлежащим, не может быть представлено формулой того типа, какими обычно поль­зуются для изображения трансформаций: это правило должно приписывать согласовательный признак числа не просто одному глаголу, а сразу всем однородным глаголам в составе сочиненного сказуемого (трансформация, создаю­щая грамматическую множественность, то есть сочиненное подлежащее, в то же время создает и сочиненное сказуе­мое).

Выше рассматривались сочиненные именные группы (ИГ), возникшие в результате применения трансформации с respectively. Как же обстоит дело с другими конъюнктивно сочиненными ИГ? Н. Хомский (Chomsky, 1957, р. 35— 37) предложил считать, что все сочиненные группы полу­чаются из множеств простых предложений; тогда, например, предложение

(70) John and Harry are erudite, ‘Джон и Гарри эру­диты.’

представляет собой результат применения сочинительной трансформации к структурам предложений John is erudite. ‘Джон эрудит.’ и Harry is erudite. ‘Гарри эрудит’. Эта же идея выступает в слегка измененной форме в С h о m s к у, 1965, р. 225; там (все?) сочиненные группы трактуются как выводимые из сочиненных предложений, так что (70) полу­чается посредством трансформации сочинительного сокра­щения (conjunction reduction) из структуры, которая реа­лизуется в виде

(71) John is erudite and Harry is erudite.

‘Джон эрудит и Гарри эрудит.¹

Известно, однако, что некоторые сочиненные группы не могут быть выведены из сочиненных предложений, напри­мер:

(72) John and Harry are similar. ‘Джон и Гарри похожи/

или

(73) John and Mary embraced, ‘Джон и Мэри обнялись/. Отметим, что предложение

(74) *John is similar.

является неправильным; оно допустимо лишь как результат эллипсиса в случаях типа

(75) Max is a fool; John is similar.

букв. ‘Макс дурак; Джон таков же/

Выражения типа

(76) *John embraced. ‘Джон обнялся/

абсолютно недопустимы.

Лакофф и Питерс предложили считать, что (70) имеет в качестве глубинной структуры конъюнкцию предложений, тогда как глубинной структурой для (72) является простое предложение с конъюнкцией подлежащих (L а к о f f — Peters, 1966):