Единство и монополия
Если жертва просто-напросто сбегает, либерализм заканчивается: без участников нет рынка, нет либеральной демократии и нет интернета. Все тексты об интернете объединяет одно: слово «интернет» всегда пишется в единственном числе. Так же, как почти всегда — слово «киберпространство». Объединить все коммуникационные сети, все коммуникации — намерение, обычно высказываемое в явном виде. В терминах экономики интернет есть монополия по определению.
Как в западной, так и в не западной мысли существует долгая история Единства как значимого принципа, Единства как конца всех вещей. Его современные варианты (философские предшественники идеи киберпространства) часто основываются на трудах Тейяра де Шардена. Эти эволюционно-холистические идеи пропитывают все нью-эйджевские движения; через эти движения они оказывают влияние на холистические видения киберпространства и особенно на идею глобального мозга.
Другой старый (уже менее абстрактный) принцип — это принцип политического единства. Он тоже связан с претензией либерализма на монополию. Именно здесь становятся очевидными такие понятия, как дигитальное гражданство, дигитальная демократия и дигитальный полис.
Рынок усиливает нации: взаимодействуя, граждане влияют друг на друга, и это благоприятствует процессу конвергенции.
Хорошо известна роль продуктов массового потребления и средств массовой информации в деле образования европейских наций в XIX веке. Увеличение объема взаимодействий интенсифицирует этот процесс — и это то, что так ценит сетизм. Интенсификация конвергентного политического участия ведет к усилению положения элит. Поэтому в среде защитников Сети мы находим смешение таких форм либеральной мысли, как органицизм, пан-органицизм и различные формы ультракоммунитаризма. Общим для всех этих идеологий является упор на единство, на невозможность выхода и невозможность отсоединения: один глобальный рынок, одно (глобальное) сообщество, один глобальный мозг, ведущий к одному космическому сознанию.Представляется, что игнорирование защитниками дигитальной демократии этой скрытой проблемы непоследовательности само по себе является частью сетевой идеологии. Рассуждая логически, никто не может сначала доказывать, что Сеть объединяет мир, а затем призвать к электронному голосованию в каждом национальном государстве. Тем не менее в текстах киберидеологов эти противоречивые взгляды стоят бок о бок. Выбор, который делают сетиагы сейчас, достаточно ясен: в реальности киберлибералы, как и проже либералы, выбирают национальное государство. И на этом уровне Интернет прочно укоренен в XIX веке: осуществляясь на практике, гражданство и polis организуются по этно-национальному принципу. Никто из дигитальных демократов (во всяком случае, пока) не выдвинул идеи о том, чтобы позволить 600 млн. африканцев выиграть референдум о миграционной политике у 250 млн. граждан США.
Историческое вето
Исторически выбор Сети — это выбор прошлого. Его никак нельзя обосновать историческими аргументами о развитии технологии. Лишь небольшая часть физической инфраструктуры Сети имеет отношение к связыванию удаленных точек между собой, что и превращает ее в интернет. Если убрать эти связи, реальный технологический уровень остающейся инфраструктуры практически не изменится. Политика рассредоточения каналов, «немультиплицирование» является настолько же осуществимой, как и единая глобальная Сеть. Это вопрос политики, а не технологии. Именно интернет накладывает политическое и социальное ограничение — идеал единства — на коммуникационные технологии.
Сеть — это неизбежная монополия, это выбор прошлого — историческое вето. Никакая группа, элита, движение или идеология не имеют права налагать это вето на мир. Поэтому решение отключиться от Сети вполне законно в политическом и этическом смысле.
Перевод Евг. Горного
Paul Treanor. Internet as Hyper-liberalism (оригинальный текст)
web.inter.nl.net/users/Paul.Treanor/net.hyperliberal.html
Опубликовано: Русский Журнал, 1998 russ@russ.ru