Образцовый аргументатор как приверженец истины

Классический образ идеального аргументатора пред­полагает в качестве его необходимой характеристики приверженность истине, а в качестве антипода - того, кто готов поступиться истиной ради каких-либо иных интересов.

Начиная с древности ориентация на истину рассмат­ривалась как стержневая характеристика человека, ар­гументирующего должным образом (т.е. в соответствии с нормой), все же остальные требования, предъявляе­мые к аргументатору, являлись производными от нее. Платон в своих диалогах создал образ идеального аргу­ментатора, олицетворением которого выступает главное действующее лицо диалогов - Сократ. B Древней Гре­ции искусство аргументирования высоко ценилось, ибо помогало человеку достичь успеха в политике, выиграть дело в суде, произвести благоприятное впечатление на окружающих. При этом на первый план выдвигались различные, нередко корыстные, побуждения.

Нечестным, корыстным аргументаторам, легко по­ступающимся истиной ради выгоды, Платон противо­поставил Сократа, заявляющего: «...красноречие должно употреблять соответственно - дабы оно всегда служило справедливости» (100,527 e), справедливость же неразрывно связана с истиной. Главное правило ар­гументации Сократа - честность и последовательность в своих утверждениях, «согласие с самим собой». «Пусть лучше лира у меня скверно настроена и звучит не в лад, - говорит Сократ, - пусть нестройно поет хор, который я снаряжу, пусть большинство людей со мной не соглашается и спорит, лишь бы только не вступить в разногласие и в спор с одним человеком - с собою са­мим» (100 482b-el00,482 b-c). Соблюдения этого пра­вила он требует и от своих собеседников, только при этом условии они могут «исследовать существо дела» вместе с Сократом.

Ориентация на истину, приоритет исследовательс­ких целей определяют линию поведения Сократа как образцового аргументатора, существенным образом влияют на эмоциональный строй его личности.

За верность своим принципам ведения аргумента­ции Сократ заплатил жизнью. Ha суде, где решался вопрос о его вине и наказании, он не пытался разжало­бить тех, от кого зависела его жизнь, говорить то, что суду хотелось бы услышать. Вместо этого Сократ стре­мится разобраться в существе выдвинутых против него обвинений, явно понимая опасность такого поведения. «Возможно, кто-нибудь из вас рассердится, - говорит Сократ афинянам, - вспомнив, как сам он, когда судил­ся в суде и не по такому важному делу, как мое, упра­шивал и умолял судей с обильными слезами, и, чтобы разжалобить их как можно больше, приводил сюда сво­их детей и множество других родных и друзей, а вот я ничего такого делать не намерен, хотя дело мое может, как я понимаю, принять опасный оборот. Быть может, подумав об этом, кто-нибудь не захочет меня щадить и, рассердившись, подаст свой голос в сердцах» (Аполо­гия Сократа, 34 с). Тем не менее Сократ твердо придер­живается мнения, что «.. .неправильно умолять судью и просьбами вызволять себя вместо того, чтобы разъяс­нять дело и убеждать» (там же, 35e).

B целом для платоновского варианта образцового ар­гументатора характерен гносеологизм. Образцовый ар­гументатор - человек, постоянно ищущий истину, бес­корыстно преданный ей, и потому в ходе аргументации он заботится о предмете речи, а не о том, какое впечат­ление произведет на слушателей. B согласии с гносеоло­гической установкой находятся этические и психологи­ческие характеристики идеального аргументатора. Он убеждает только честными средствами, самоутвержде­ние для него - в обнаружении истины, а не в победе над оппонентом.

Далее, Сократ требует, чтобы аргументатор опирал­ся лишь на те утверждения, которые признает истин­ными его собеседник, и это - условие участия в сокра­тическом диалоге. Кроме того, следует говорить так, чтобы твоя аргументация могла быть понята и подверг­нута оценке реципиентом. Ведь субъектом познания выступает не только аргументатор, но и реципиент, и соблюдение упомянутых условий необходимо для того, чтобы последний мог выполнять свои познавательные функции.

Очевидно сходство гносеологических установок об­раза идеального аргументатора Платона и образа иде­ального аргументатора, создаваемого Аристотелем. Идеальный аргументатор Аристотеля, как и идеальный аргументатор Платона, стремится к истине. Однако, согласно Аристотелю, не во всех сферах возможно уста­новление истины - построение доказательств из «ис­тинных и первых» положений или производных OT них. Bo многих случаях люди могут рассуждать на ос­новании лишь правдоподобных положений. Так или иначе, аргументатор ставит перед собой познаватель­ные цели - получение истинного знания там, где это возможно, и получение знания вероятностного там, где истину строго установить невозможно.

Идеальный аргументатор, действующий в сфере правдоподобного - диалектик, - противопоставляется

Аристотелем другим типам аргументатора. Это прежде всего тип эристического аргументатора, стремящегося победить любой ценой, и тип софистического аргумен­татора, стремящегося показаться мудрым. Среди реко­мендаций Аристотеля по поводу ведения аргументации значителен вес замечаний логического характера. Собственно логическое учение Аристотеля выросло из рефлексии над правилами аргументации. Главная ло­гическая задача аргументатора - не допускать противо­речий в собственных утверждениях. B «Топике» Арис­тотель ставит задачу «...найти способ, при помощи ко­торого мы в состоянии будем из правдоподобного делать заключение о всякой предлагаемой проблеме и не впа­дать в противоречие, когда мы сами отстаиваем какое- нибудь положение» (100в18-20).

Черты образцового аргументатора, выведенного в текстах Платона и Аристотеля, во многом определили классический идеал аргументации.

B разные эпохи в тех или иных сообществах сущест­вовали различные формы реализации и детализации классического идеала аргументации, однако основные характерные для него установки обнаружили удиви­тельную устойчивость. Черты этого идеала нашли вы­ражение в ценностях и нормах академической дискус­сии, предполагающей приверженность истине, логи­ческую последовательность и добросовестность, сочета­ние критицизма с уважением к собеседнику.

Выдающаяся роль науки в культуре обусловила по­явление и утверждение в сознании сообществ градаций, в рамках которых аргументация, присущая бескорыст­ному исследовательскому диалогу, рассматривается как высшая форма аргументации вообще, а все прочие формы диалога «порождаются» ослаблением ее строгих требований и признанием в качестве допустимых дру­гих целей, кроме бескорыстного поиска истины.

Пример подобной градации, относящийся к первым десятилетиям XX века, представлен в работах русского философа С.И.Поварнина, посвященных теории и практике спора.

B яркой, популярно написанной и в то же время со­держащей глубокие замечания книге С.И.Поварнина «Спор. 0 теории и пратике спора» выделены различные типы аргументаторов, увиденные автором в насыщен­ной дискуссиями жизни конца 10-х - начала 20-х годов XX века. Среди них просматривается и образ идеально­го аргументатора, являющийся в значительной степени продолжением платоновско-аристотелевской тради­ции. Предмет описания С.И.Поварнина - спор и спосо­бы его ведения, а поскольку спор складывается из ар­гументационных монологов его участников и в логичес­ком аспекте может быть рассмотрен как система аргу­ментационных конструкций, всякий спорщик высту­пает как аргументатор.

Итак, каковы же цели, которыми руководствуется идеальный аргументатор? Ответ на этот вопрос можно найти в классификации типов спора, проводимой С.И.Поварниным. Различая спор, ведущийся для разъ­яснения истины, спор для убеждения противника в уже известной нам истине, спор ради победы, спор ради спо­ра и спор-упражнение, ученый считает «высшей фор­мой спора, самой благородной и самой прекрасной» именно первый из перечисленных типов спора.

Целью идеального аргументатора, таким образом, является поиск истины, проверка тезиса, испытание его обоснованности. Выполнение идеальным аргумен- татором этой своей функции предполагает и идеального реципиента, который также имеет в качестве своей це­ли поиск истины. Этим определяется и характер обсуж­дения, возникающего вследствие разногласий между аргументатором и реципиентом. «Если сойдутся два та­ких человека, - пишет С.И.Поварнин, - и для обоих их данная мысль не кажется уже совершенно готовой и припечатанной истиной, и оба они смотрят на спор, как на средство проверки, то спор получает особый харак­тер какой-то красоты. Он доставляет, кроме несомнен­ной пользы, истинное наслаждение и удовлетворение, является поистине «умственным пиром». Тут и созна­ние расширения кругозора на данный предмет, и созна­ние, что выяснение истины продвинулось вперед, и тон­кое, спокойное возбуждение умственной борьбы, и ка- кое-то особое, эстетическое, интеллектуальное наслаж­дение. После такого спора чувствуешь себя настроен­ным выше и лучше, чем до него, даже если нам прихо­дится «сдать позицию», отказаться от защищемой мыс­ли и т.д., некоторое неприятное сознание этого совер­шенно может отойти на задний план по сравнению с другими впечатлениями» (106, с. 23).

Отмеченный тип спора, как признает и сам С.И.По­варнин, встречается редко. Более близок к реальности образ аргументатора, названного «хорошим спорщи­ком». Целью хорошего аргументатора может быть как поиск истины, так и распространение истин, которыми он уже обладает, убеждение в них других людей.

Влияние классического идеала сохраняется в совре­менных работах по теории аргументации, критическо­му мышлению и неформальной логике. Так, Д.Вэльтон предлагает типологизацию аргументативных диалогов исходя из того, что каждый диалог имеет цель и требу­ет определенной кооперации участников для достиже­ния этой цели. Он различает диалог-убеждение и диа­лог-исследование .

Цель участника диалога-убеждения (или критичес­кой дискуссии) состоит в том, чтобы убедить другую сторону принять тезис (вывод, точку зрения) данного участника, а метод, который для этого используется, - доказательство тезиса. При этом речь идет прежде все­го о «внутреннем доказательстве», которое состоит в выведении тезиса из положений, принятых собеседни­ком, хотя возможно и использование «внешнего дока­зательства» - которое основывается на данных науки, мнениях экспертов или иной третьей стороны. Если по­сылки «внешнего доказательства» принимаются собе­седником, они могут затем использоваться как основа­ния «внутреннего доказательства». Обязательство до­казывать свой тезис на основе утверждений, принимае­мых собеседником, - это первое обязательство участни­ка такого рода диалога. Второе обязательство заключа­ется в том, чтобы сотрудничать с другим участником в доказательстве его тезиса. Для этого требуется давать полезные и честные ответы на вопросы собеседника, а такие ответы могут впоследствии использоваться в ка­честве посылок его аргументов.

Основное отличие диалога-исследования от диалога- убеждения в трактовке Д.Вэльтона характеризуется следующим образом. Если в диалоге-убеждении важ­ную роль играет признание собеседником того или ино­го положения (а подобное признание является, в прин­ципе, делом его свободного выбора), то в диалоге-иссле­довании основаниями доказательства могут служить только истинные положения, надежность которых ус­тановлена и не может ставиться под сомнение ни одной из участвующих в диалоге сторон. B качестве примера диалога-исследования Д.Вэльтон приводит доклад офи­циальной комиссии о смерти Джона Кеннеди, а в каче­стве примера диалога-убеждения - дискуссию на тему «Какая форма государственного управления является наилучшей?». От участников диалога-исследования требуется максимально возможная беспристрастность в поиске объективной истины.

Описанные выше трактовки диалога-исследования и диалога-убеждения в значительной степени соответ­ствуют аристотелевскому различению аргументации в сфере достоверного и в сфере правдоподобного. Д.Вэль­тон пишет: «С точки зрения критической аргумента­ции, приоритетной для данной книги, диалог-убежде- ние (или критическая дискуссия) является наиболее важным типом диалога. Он представляет идеальную, или нормативную, модель диалога... Тем не менее важ­но уметь различать и другие типы диалога... поскольку диалогическое (диалектическое) перемещение от одно­го типа диалога к другому чревато значительными ошибками и недоразумениями» (186, р. 9).

Ha философские трактовки гносеологически ориен­тированной аргументации существенно влияет измене­ние представлений о возможных результатах позна­ния, об истине и ее критериях. Перемещение внимания на способы получения и оценки результатов познания сопровождается смещением акцентов в исследовании аргументации на ее процедурные аспекты. B таких ус­ловиях основной характеристикой идеального аргумен­татора становится соблюдение им определенных пра­вил коммуникации.

Показателен в этом отношении образ аргументатора, создаваемый В.Брокриди. Идеальный аргументатор ха­рактеризуется им как «ограниченный приверженец». Это означает, что, во-первых, идеальный аргументатор чувствует столь сильную приверженность высказывае­мым им мыслям, что, осуществляя аргументацию (т.е. допуская непринятие реципиентом этих мыслей), OH рискует в известном смысле собой. Во-вторых, идеаль­ный аргументатор чувствует столь сильное обязатель­ство по отношению к методу аргументации, что добро­вольно принимает соответствующие ограничения (155, р. 55). Одним из таких ограничений, внутренне прису­щих аргументации, В.Брокриди считает критичность. Идеальный аргументатор критичен в отношении своих собственных аргументов и в отношении аргументов сво­их соаргументаторов (т.е. реципиентов, которые осуще­ствляют контраргументацию). Другое ограничение со­стоит в том, что аргументатор действует в рамках про- цедУР» обеспечивающих совместное исследование, ког­да окончательные суждения и решения откладываются до тех пор, пока обе стороны не получат возможность представить свои лучшие аргументы и поставить под сомнение лучшие аргументы оппонента.

Процедурные ограничения, отмечает В.Брокриди, особенно важны там, где чувство приверженности «вы­соко мотивировано», т.е. у человека имеется сильная заинтересованность в обсуждаемых вопросах и потреб­ность в их решении настоятельна (155, р. 57). Еще одно ограничение в деятельности идеального аргументатора формулируется так: идеальный аргументатор свободен от тех искажений в процессе коммуникации, которые могут быть привнесены болезненными психофизиоло­гическими состояниями индивида или «коллективны­ми идеологиями». Эта свобода достигается путем транс­формации поведения приверженца в рефлексивную де­ятельность (когда аргументатору удается «встать над ситуацией»). В.Брокриди обращает внимание на то об­стоятельство, что подобная трансформация связана с большими или меньшими трудностями в зависимости от того, в какой сфере происходит аргументация. «Ког­да аргументация касается философских положений, те­оретических парадигм и методологических процедур, - пишет он, - рефлексивность достигается относительно легко. Критическая позиция принята у философов и математиков, которые имеют время и удовольствие рассуждать об абстрактных вопросах. Аргументаторы, которые участвуют в выработке конкретных решений по насущным вопросам - в законодательной ассамблее или в зале судебного заседания, - должны приложить большие усилия, чтобы ограничить свою привержен­ность и приблизиться к освобождению от внешних и внутренних искажений» (155, р. 58). Идеальные отно­шения между аргументатором и реципиентом (В.Брок- риди называет последнего соаргументатором) - это от­ношения между ограниченными приверженцами, кото­рые стремятся к установлению паритета сил и отноше­нию равенства. Разумеется, отмечает В.Брокриди, в дескриптивном смысле никакие два человека не могут быть равны в силе или в чем-нибудь еще, но участники процесса аргументации равны в идеальном отношении как личности.

Таким образом, цель идеального аргументатора со­стоит не в достижении истины в классической ее трак­товке, а в достижении лучшего понимания предложе­ний, которые избраны для обсуждения и которые в луч­шем случае получают статус оправданной утверждае- мости. Идея оправданной утверждаемости основывает­ся на консенсусной теории истины, прежде всего в том ее варианте, который представлен в работах Ю.Хабер- маса (163). Согласно этой теории, истинность некоторо­го утверждения устанавливается в диалоге, удовлетво­ряющем так называемым «требованиям симметричнос­ти» . Эти требования предполагают равенство партнеров в диалоге, в выражении ими своих позиций, чувств и намерений, в осуществлении регулятивных речевых актов, неограниченную взаимозаменяемость диалого­вых ролей, равные права инициировать рассуждения и продолжать их. Истинное утверждение, согласно кон­сенсусной теории, - не то, которое принимается всеми или простым большинством людей, а то, которое при­нимается в результате определенной процедуры.

Проблема истины в том виде, в каком она существу­ет в современной философии, так или иначе преломля­ется в современных исследованиях по теории аргумен­тации. Представления о том, что такое истина и каковы ее критерии, влияют на представления о подлинном предназначении аргументации, о целях и характере де­ятельности образцового аргументатора.

Когда трудностей, связанных с трактовкой истин­ности как отношения между мыслью и объектом, пыта­ются избежать, рассматривая истинность как отноше­ние между мыслью и процедурой ее обсуждения (что и делается в рамках консенсусной теории истины), то на­личие в образе идеального аргументатора такой харак­теристики, как стремление к истине, становится из­лишним: характеристика эта полностью растворяется в требовании соблюдения определенных процедур обсуж­дения. Показательна в этом отношении трактовка исти­ны и аргументации, представленная С.Ерли: «...реше­ние об истинности в каждом отдельном случае привяза­но к институтам аргументационной оценки для всех случаев того класса, к которому принадлежит рассмат­риваемый случай. Истина есть результат процесса обос­нования» (191, р. 353). Поскольку истинность не рас­сматривается больше как свойство отдельных мнений (beliefs), это значительно уменьшает трудности, с кото­рыми сталкивается социология знания, и внимание этой дисциплины может быть теперь сосредоточено на процессе научного обсуждения (191, р. 358).

Рассмотрение образов идеального аргументатора, создаваемых в различные эпохи, различными филосо­фами, показывает, что в образе идеального аргу­ментатора так или иначе присутствуют в качестве ос­новных как гносеологический, так и этический компо­ненты. Удельный вес логико-процедурных характе­ристик в рассмотренных концепциях неодинаков. B од­них - например, в образе идеального аргументатора Платона - им уделяется незначительное внимание, в других - образ идеального аргументатора В.Брокриди - процедурные характеристики играют основополагаю­щую роль, будучи при этом тесно связаны с этическим компонентом.

Соотношение перечисленных компонентов в образе идеального аргументатора является существенным для философии аргументации. Для многих современных западных теоретиков аргументации характерно рас­смотрение в качестве сущностных характеристик аргу­ментации ее этических и процедурных принципов, ре­гулирующих межличностные отношения. Гносеологи­ческие аспекты трактуются в этом случае как производ­ные от коммуникации. Примером такого подхода мо­жет служить охарактеризованная выше концепция идеального аргументатора и идеальной аргументации В.Брокриди. Концепции В.Брокриди и С.Ерли, осно­ванные, по существу, на консенсусной теории истины, оказываются близки в этом отношении распространен­ным на Западе исследованиям аргументации, выбираю­щим за основу ее юридическую модель, как это делают, например, Х.Перельман и С.Тулмин.

Такой подход имеет серьезное общекультурное осно­вание, связанное с той значительной ролью, которую иг­рает в западных обществах судебно-правовая система, система договоров и соглашений и способов контроля за их выполнением. По-видимому, жизненная значимость этой системы для человека побуждает его распростра­нять некоторые характерные ее черты и принципы на те области, где применимость их выглядит спорной.

Возможно, эта особенность в конструировании моде­ли аргументации также связана с весьма древними и глубокими традициями. B этом контексте заслуживает внимания проведенное П.А.Флоренским сравнение по­нимания истины в различных языках и культурах - по­нимания русского, эллинского, латинского и иудейско­го. П.А.Флоренский подчеркивает, что понятие истины в латинской культуре имело «морально-юридическое происхождение» и было тесно связано с областью пра­ва. Эллинское же понимание истины - гносеологичес­кого характера, истина здесь «есть ценность, достойная вечного памятования и способная к нему» (130, с. 19). Истолковывая истину «в русском ее разумении» как «пребывающее существование», П.Флоренский под­черкивает сходство русского и греческого истолкова­ния истины в противовес латинскому и иудейскому: «...термин русский и греческий - характера философс­кого, тогда как латинский и еврейский - социологичес­кого. Я хочу сказать этим, что в понимании русского и эллина Истина имеет непосредственное отношение к каждой личности, тогда как для римлянина и еврея она опосредствована обществом» (130, с. 22).

Характеристики образцового аргументатора неиз­бежно обусловлены его отношением к реальности, «о ко­торой ведется речь», т.е. утверждается нечто в процессе аргументации. Процедурные концепции заменяют «собственно реальность» реальностью коммуникатив­ной, и установка аргументатора в таком случае состоит в стремлении к «оправдываемой утверждаемости», дости­гаемой в диалоге определенного типа. Истинность ут­верждения при этом понимается в лучшем случае как его приемлемость в диалоге. Между тем серьезным побу­дительным мотивом для человека выдвигать и отстаи­вать свою точку зрения в ходе обсуждения выступает представление о соответствии содержания аргументаци­онной конструкции реальности. Глубинный источник приверженности аргументатора некоторой мысли - не надежда на то, что эта мысль будет принята, пусть даже в диалоге хабермасовского типа, а представление о соот­ветствии этой мысли действительности. Привержен­ность такого рода дает человеку силы отстаивать мысль даже тогда, когда она не принимается окружающими.

Идеал аргументатора, ставящего перед собой позна­вательные цели, так или иначе влияет на теоретичес­кие исследования аргументации и практические руко­водства по ее ведению. При этом характеристики образ­цового аргументатора могут выглядеть по-разному в зависимости от философских, общественно-политичес­ких и иных взглядов автора, а также от социокультур­ного контекста эпохи.

2.4.2.