Аргументация и истина
Развиваемое в данной работе понимание аргументации не предполагает непременной логической правильности рассуждения, реализуемого в аргументационном тексте. Более того, как тезис, так и основания аргументации могут оказаться ложными.
При этом и ложность предложений, утверждаемых в ходе аргументации, и логическая неправильность рассуждения могут быть как результатом ошибки аргументатора, так и результатом его сознательного стремления ввести реципиента в заблуждение. Таким образом, мы говорим о честной или нечестной, правильной или неправильной, истинной или ложной, действенной или недейственной аргументации.Столь широкое понимание аргументации является достаточнораспространенным(см., например: 162;184), однако не общепризнанным. Существует влиятельный подход, наделяющий статусом аргументации лишь такие способы воздействия на взгляды и поведение человека, которые осуществляются путем логически правильного рассуждения, имеющего истинные посылки и тезис. Предполагается также, что аргументатор честен (он не выдает за истину то, что считает ложью) и что деятельность его успешна (см.: 23; 25). Нужно признать, что подход этот имеет свои основания. Прежде всего, он соответствует ситуациям повседневного употребления слова «аргументация» и родственных с ним слов. Когда человек приводит веские, убедительные доводы в поддержку своей позиции, мы говорим: «Это аргументация», «Это аргументы», имея в виду, что человек этот логичен, последователен и опирается на положения, которые представляются нам истинными. B противоположной ситуации, когда доводы оцениваются нами как ложные или неприемлемые, манера рассуждения - как логически непоследовательная, когда мы не верим в честность и добросовестность говорящего, мы заявляем: «Это не аргументация», «Это не аргумент».
Положительная эмоционально-ценностная нагру- женность термина «аргументация» в русском языке определяется традиционными представлениями о том, что честный, ставящий перед собой благородные цели, интеллектуально развитый человек стремится к истинности и логической правильности своей аргументации.
Стремление это оправданно как в моральном отношении, так и в конечном счете прагматически. Вместе с тем понять норму, задание, идеал как минимальную характеристику реальной аргументации - значит стереть различие между онтологией и деонтологией. Подобный шаг неправомерен теоретически и несет в себе некоторые опасности на практике. Нельзя не учитывать, что абсолютная честность, истинность, правильность и успешность - это черты идеала аргументации, к которому можно стремиться, но которому далеко не всегда соответствует реальная аргументация. Требования истинности, правильности, честности не выполняются по разным причинам, например в силу способности человека ошибаться, добросовестного заблуждения или преднамеренного обмана. Трактовка аргументации как безусловно «положительного» феномена влечет за собой отказ в праве называться аргументацией построениям, которые ошибочны или представляют собой попытки сознательно ввести реципиента в заблуждение. Такого рода случаи иногда называют ложной риторикой, софистикой, эклектикой, противопоставляя их аргументации, которая всегда истинна, честна и логически правильна.Представляется все же предпочтительной более широкая трактовка аргументации, когда истинность и ложность, честность и обман, приемлемость и неприемлемость рассматриваются не как характеристики двух разных феноменов - аргументации и не-аргументации, а как характеристики одного и того же - аргументации. Это дает возможность исследовать разновидности аргументации (приближающиеся к идеалу или противоречащие ему) как проявления одной фундаментальной способности человека к воздействию на другого человека (или на себя самого) с использованием рассуждений.
B «Начертании логики» А.С.Лубкина, написанном в начале XIX века, идеал аргументации как «способа co- общать познание истины другим» задает соответствующую «методу», излагаемую автором в следующих выражениях: «Итак, намеревающийся убедить другого, или, что будет то же, научить, должен: 1) тщательно обдумать свою материю, собрать все относящиеся к ней мысли и испытать порознь силу доводов; 2) сообразить все сие, расположить и привести в пристойный порядок, смотря по надобности обстоятельств и по личным свойствам того, кого убедить намерен, ибо благоразумие требует, чтоб людям различных характеров различным образом и предлагаема была истина; 3) во время самого действия иметь возможную терпеливость, выслушивать вопросы другого, кому предлагает, и давать на них обдуманные и удовлетворительные ответы, смотреть, чтоб он все предлагаемое понимал ясно и чтоб более сам собою по поводу его слов научался, нежели от него был научаем; 4) соблюдать возможную скромность, дабы не воспрепятствовать вниманию слушающего, почему избегать всех колких выражений, которые могут привести в замешательство, стыд и огорчение слушающего, а по сей причине иногда и непрямые доказательства распоряжать так, чтоб слушающий сам собою при его руководстве делал заключения оных» (76, с.
115-116).Два века спустя в работе Л.А.Бобровой «Рекламоподобная аргументация» обобщаются характеристики современной практики аргументации, ориентированной на широкую аудиторию, противоречащие классическим идеалам и логическим нормам. «Вместо честного обсуждения проблемы, выявления и учета всех мнений, - пишет Л.А.Боброва, - вместо ориентации на общественную пользу ставится одна цель - навязать определенное мнение. Как правило, это мнение «работает» в пользу некоторой группы, о которой общественность ничего не знает. Более того, очень часто это мнение даже во вред самой общественности» (21, с. 382). Л.А.Боброва обращает внимание на такие приемы «рекламоподобной» аргументации, как тенденциозный подбор доводов для «продвигаемого» тезиса, ограничение информации о мнениях, несовпадающих с этим тезисом, атака на несогласных, стремление их дискредитировать или объявить разногласия несущественными, не заслуживающими внимания.
Проникновение рыночных ценностей в различные сферы жизни не только меняет реальный эпистемичес- кий статус обсуждений, формально ориентированных на выяснение истины, но и усиливает культурную значимость принципиально иного типа диалога - переговоров.
Д.Вэльтон выделяет переговоры в качестве одного из фундаментальных типов диалога (наряду с убеждением и исследованием). Это принципиально иной тип диалога, практически иррелевантный классическому идеалу аргументации. Переговоры понимаются как диалог, где целью выступает корыстный интерес участников, а методом - заключение соглашения-сделки. He удивительно, что заключение соглашения-сделки не претендует на выяснение сути дела. Переговоры не предполагают приверженности истине или строгим логическим доказательствам. Этот тип диалога основывается на соображениях выгоды, и от его участников не следует ожидать нейтральности и объективности, равно как и ориентации на исследование истины. «В переговорах на карту ставятся не мнения о том, что является истинным, и не уверенность относительно того, что является вероятным, - хороший переговорщик может даже пренебречь подобными вещами.
Согласие с какими-либо утверждениями, высказанное в процессе заключения сделки, не влечет за собой обязательств в смысле, характерном для диалога-убеждения, но является предметом обмена, которым можно пожертвовать ради выгоды» (186, р. 8). B ситуации переговоров выигрыш одного участника может означать проигрыш другого. Вообще же этот тип диалога правомерно рассматривать как форму «торговли уступками» к удовлетворению всех участвующих сторон.Подобная трактовка переговоров как особого аргументационного диалога является свидетельством (и отнюдь не единственным) признания на теоретическом уровне «рыночного» подхода к практике аргументации и в рефлексии над этой практикой. «Рыночный» подход к аргументации, развивавшийся на протяжении XX века и особенно интенсивно в последние его десятилетия, сегодня составляет серьезную конкуренцию классическим трактовкам аргументации. Приверженцы такого подхода, как правило, не пытаются опровергать правомерность классических норм аргументации в общем виде. Они просто утверждают неприменимость таких норм к диалогу типа переговоров или вовсе оставляют их без внимания.
Примечательно, что некоторые авторы склонны рассматривать элементы гносеологического подхода к аргументации как признак «отсталости» переговорщика, которая со временем должна быть преодолена. Яркий пример подобной позиции представлен в описании «русского стиля переговоров» Х.Кимурой. Характеризуя различие в понимании феномена «согласия в принципе» между западными и российскими участниками международных переговоров, Х.Кимура отмечает, что если для первых «согласие в принципе» означает готовность к рассмотрению деталей, то для вторых оно может быть не связано с практическими действиями вообще, но означает лишь некую общую точку зрения, из которой, в зависимости OT меняющихся условий, могут быть сделаны совершенно противоположные выводы (см.: 169, р. 79-80). Можно допустить, что есть основания рассматривать высказывания об истинности или вероятности общих положений, безотносительные к практическим целям участников диалога (и вполне соответствующие классическому идеалу аргументации), как роскошь, неуместную в переговорном процессе.
Показательно все же, что японский автор квалифицирует такие высказывания именно как проявления дефектов ментальности, несовместимых с «западными» стандартами ведения переговоров.Следует признать обоснованной позицию тех авторов, которые ставят проблему рассмотрения правил аргументации и правил переговоров как частных случаев более общих норм человеческого взаимодействия. K числу таких исследователей относится К.Провис (182), подчеркивающий, что, в отличие от аргументации, необходимость в которой возникает, когда обнаруживаются противоположные мнения, переговоры имеют дело с противоположными целями и интересами. B процессе переговоров или заключения сделки происходит обмен уступками и тактическое использование силы, что считается недопустимым в процессе убеждения путем аргументации. Вместе с тем К.Провис обращает внимание на ситуации, когда трудно провести четкое разграничение между аргументацией и сделкой - например, если цель переговоров связана с публичным одобрением или принятием.
2.4.3.