<<
>>

Иллюзия покоя и умиротворения

От чтения классиков всегда становится спокойно. С чем это связано? Особенно русских: Чехов, Толстой, Достоевский, да и Гоголь. Особенно каких-нибудь записок, писем, дневников.

Кажется, пообщался с умным человеком. И не было ему надобности показушничать, умничать, красоваться. Может быть, это благодаря их авторитету? Как знать. А может, просто из-за неторопливости и обстоятельности тогдашней жизни. Уносят куда-то их записки и, хоть и к нынешним мыслям весьма современны, дают отдохновение душе и думе. Да, жаль, что более не прочесть у них ничего новенького.

Люблю я всякое подробное чтение, как то – книжка о земледелии у римлян или вот хотя бы «Остров Сахалин» Чехова. Особенно увлеченно я читал описание отхожих мест в острогах на Сахалине. Что-то приковывает мое внимание к эдаким скрупулезным подробностям.

Всяческое постепенное, накопительное, рутинное действие чрезвычайно эффективно. Пожалуй, бульшая часть вещей в природе имеет именно такую форму – постепенную, накопительную. Мне следует препоручать эти действия другим. Я очень страдаю от необходимости делать что-то повторяющееся, последовательное, накопительное. Действительно приходится делать насилие над собой.

Существует лишь иллюзия покоя и умиротворения. Эта иллюзия часто связана, как неким символом, с временами, местами, определенными людьми, образами или судьбами. Увы, стоит приглядеться получше, вникнуть в мелочи, подробности, и открывается та же унылая картина страхов, недобрых предчувствий, реальных и тайных опасностей… Каким бы привлекательным в своем успокоении сей символ ни был, стоит вглядеться – и не только никакого спокойствия не увидишь, а напротив, сплошные бедствия и неистовства судеб и духа. Вот Л. Толстой почему-то мне служил всегда символом неторопливой обстоятельности, вдумчивого спокойствия, непоколебимого общественного авторитета и уважения.

Однако стоило мне вникнуть в подробности гонений и неприятия этого человека окружавшим его при жизни миром, – и след сей иллюзии спокойного созерцания растворился в тот же час.

Нет такого, видимо, чтобы мало-мальски активный, действующий или, во всяком случае, постоянно вынуждаемый действовать человек мог вполне насладиться длительным и надежным состоянием покоя, защищенности и созерцания. Нет таких обстоятельств, которые не угрожали бы ежечасно, не томили бы дурными хлопотами реальный ум. Один путь найти спасение от этих беспокойств, отвлекающих от мыслей о главном или, во всяком случае, о кажущемся главным. И путь сей – внутреннего воспитания своего духа в презрении к мирским опасностям, неприятию окружающими и жестокости собственного характера, мучающего самого себя ежечасно.

Нет, единственный путь освободиться от этого собственного гнета – изучить самого себя. Найти, что вызывает сии беспокойные мысли и что в действительности значат они для тебя.

Сенека тут может стать верным средством. И меньше действий, ибо для меня, человека скорее действующего, чем не действующего, именно действия и порождают по большей части основную долю проблем и горестей. Поменьше действий, побольше спокойного размышления и восприятия истин отвлеченных, а посему наиболее полезных для восприятия настоящего момента в его истинной, чаще всего весьма ничтожной величине.

Читал Набокова «Другие берега». На обоих языках. Всё-таки насколько мысли разных мыслящих людей сходятся на одном и том же. В некоторые моменты казалось, что я читаю то, что сам написал. Тюрьма времени, пробуждение сознания в детстве – как всё это знакомо.

Расстройство настроения возникает нередко не из-за каких-то внешних факторов, а из-за какой-то неясной внутренней причины. Это пугает и кажется нерациональным. Поэтому начинаешь мучительно искать некую внешнюю причину. И что же? Всегда находишь. А не находишь – так спишешь всё на дурное предчувствие, что и того хуже. Отчего раз и навсегда не заявить, что не имеет это всё никакого значения, что воля твоя решает весьма мало и часто просто вслепую несется с мутными потоками паводков? Нет влияния твоего в большой мере на многие вещи, хотя и иллюзия такого влияния постоянно присутствует.

Но малу оно, гораздо меньше, чем это кажется. Для таких людей бездействие есть благо.

Всё-таки безделье может само по себе представлять собой проблему, поскольку, возможно, будучи полезным для дела в какой-то момент, оно скверно сказывается на духе. Приводит к его неизбежному упадку и унынию. Не случайно полководцы опасались оставлять армию в бездействии, ибо это подрывало боевой дух.

Однако занятия во имя занятий вряд ли надолго могут отвлечь мающееся сознание.

Настроение – очень изменчивая и неверная субстанция.

Как достигнуть состояния устойчивого довольства собой и окружающим, легкого, веселого, но не утомляющего чрезмерной веселостью состояния духа, а особенно состояния уютного созерцательного размышления? Спокойствия не минутного, а глубинного, устойчивого, как устойчиво сейчас чувство беспокойства, лишь обостряющееся от попытки отвлечения или одиночества; действительно глубинного спокойствия. Хорошо, если всё, по большей части, является иллюзией, то почему бы не заиметь иную иллюзию – спокойного и мирного с собой и миром существования?

Почему не бывает уютного чтения, просто приятного уютного чтения? Для меня это всегда был Джером К. Джером, и особенно Диккенс, «Пиквикский клуб». Но там, если вдуматься, не так уж много уютного.

Вот поэтому для меня справочник по квантовой физике, пожалуй, – самая уютная книга. Мало ассоциаций между кварками и мирскими напастями…

Я понял, почему чтение «Острова Сахалин» Чехова меня так успокаивает. Это средство от страха в некоторой мере. Если люди на каторге кое-как живут всю жизнь, и ничего, это их жизнь. И она «нормальная», кажется нормальной… Ну чего еще бояться? Либо жизнь невозможна – и тогда нам дарят смерть, либо жизнь возможна, то тогда она возможна. Я не говорю об острых унижениях и страданиях. Тогда человек так ими поглощен, что нечего его отвлекать на философские переживания. Нахождение под властью чужих людей освобождает от необходимости принимать решения за самого себя. Власть чужих людей может быть ужасна, но подобные обстоятельства освобождают от ответственности за свою свободу.

Вот в чем может быть выход: перестать требовать от себя быть лучше всех, или хуже всех, или иначе всех.

Я – гордый потомок сине-зеленой водоросли, и мне ничегошеньки не надо.

Иногда просто хочется неторопливо поводить черной ручкой по плотной бумаге.

Надо признать, что всё-таки я был отчасти неправ, осуждая людей, живущих бесцельно и смакующих само течение жизни. Смысл жизни не в результате, а в самом процессе. Процесс и является сам по себе результатом. А то, что я всегда считал результатом, – таковым вовсе не является. Это, скорее, побочный продукт. Эпизодисты, которых я так всегда презрительно высмеивал, и есть те самые люди, которые понимают и ценят истинный смысл жизни. Результаты достижения цели – это, безусловно, нелепые иллюзии, дающие крайне мало удовлетворения по их достижении, и поэтому практически всегда ведущие к разочарованию.

Мне всегда были неприятны эпизодисты, живущие без особой направленности, цели или идеи. Но со временем я стал приходить к выводу, что в этом-то и есть смысл существования. Если отбросить «время» как фактор, что остается? У бегуна нет финиша, и он не важен, есть только бег, холодный освежающий ветер и упругость дорожки. Жить «бесцельно» очень трудно научиться, если всю жизнь гнался за результатом и лелеял его. Однако окончательный результат цветения – гниение, трапезы – испражнение, жизни – смерть.

Именно поэтому придание большого значения результатам неверно и пагубно. Вне ожидания результата нет ни страха поражения, ни горячечной страсти, ни страха неведомого возмездия. Природа позаботилась о наших результатах… нам же остается сам процесс… Процесс, который следует научиться ценить и, по мере возможности, делать приятным.

Как же отучиться преследовать результат? Как же научиться ценить эпизоды жизни? Не гнать время вперед, радуясь сгорающей жизни, а ценить если не каждое мгновение, то хотя бы каждый час или, по крайней мере, каждый день?

Как прекратить всё время ждать? Ждать, что вот будет это, будет то, и всё станет по-другому. Сколько нужно раз наступать на одни и те же грабли, чтобы понять, что по-другому не будет? Что многие вещи не имеют того значения, которое мы им придаем?

Как тяжело бороться с наследием четырех миллиардов лет эволюции! Мало того, что мы вынуждены всё время пожирать кого-то, чтобы оставаться жить, так мы еще всё время должны это делать в страхе – в страхе, выпестованном в нас мириадами поколений естественного отбора.

Любовь есть цель развития Вселенной.

Прежде я дошел до того, что звезды горят для того, чтобы производить тяжелые элементы, из которых состоим мы. Я считал, что мы существуем, чтобы отражать в себе Вселенную. Но сегодня мне пришла такая простая мысль – что есть любовь? Любовь есть искренний интерес к предмету своей любви. А чем более может проявляться интерес, как не отражением в себе своего предмета любви? Итак, Вселенная действительно существует, чтобы производить любовь.

Если б можно было изучить себя так, чтобы знать все обычные повороты мысли и поведения… Насколько жизнь была бы спокойнее. А то каждый раз забываешь: а как же я обычно поступаю в подобной ситуации? С трудом приходится вспоминать и чаще всего не помнишь. Зная себя хорошо, можно сильно не напрягаться и не расстраиваться. Ускользают многие подробности былых событий. Хотя возможно, это хорошо, ибо как бы каждый раз заново предоставляется шанс свободы выбора. Каждый раз ты заново можешь сверить ситуацию и свои побуждения с твоей совестью.

Читал про Марко Поло, прочие сношения с Востоком в те времена. Интересно, что европейцы (папа римский) делали несколько попыток наладить отношения с татаро-монголами, но их посольства не вызывали ничего у монголов, кроме равнодушия (папа хотел союзников в Палестину).

Казалось бы, истории искусственно не перемешиваются, а оказывается, даже будучи частями одного времени и мира, разные исторические яви не желают пересекаться, и даже если такие попытки предпринимаются – разные рукава истории взаимоотталкиваются.

Я думаю, монголы так же были бы равнодушны, приди к ним с посольством инопланетяне.

Люди, народы, целые эпохи как бы уперты в одном направлении и смотрят на всё выходящее за рамки этого направления равнодушным, стеклянным взглядом.

Тут пересекается моя мысль с мыслью о решающих точках судьбы на индивидуальном уровне. Она нередко будоражит, напоминая лотерею. Но всё же люди со своими судьбами скорее напоминают упрямых букашек-муравьишек, упорно ползущих в одном направлении.

Ты можешь их раздавить, можешь сдвинуть с пути, но они, обойдя препятствие, отправятся в том же заданном самими собой или неведомой силой судьбы, в одном направлении. Раздавить – и они, кажется, на том свете, в другой вселенной всё будут ползти в том же марионеточном направлении, абсолютно бессмысленном на их самих и наблюдателя уровне. Может, Бог всемогущий только ведает, куда они ползут.

Это мне напоминает то, как бывает с людьми, которым я, по воле Божьей, предоставляю различные шансы. Я могу лишь на время сместить их, как тех муравьишек, с их упрямой дорожки. Но, увы, только на время. Рано или поздно они обойдут меня, как препятствие, и отправятся в свой бессмысленный, кажущийся скучным и жалким путь.

Те, кто всё же следуют за мной, мне кажется, рано или поздно вернутся в свою колею, пусть даже и с запозданием на годы.

Я и сам явно следую по одному и тому же пути, и мало что сворачивает меня с него…

Так что не сидеть на одной книжной страничке учебника истории папам римским и татаро-монголам, сколько ты к ним посольств ни посылай…

Чувство защищенного уюта. Почему оно мне достается с таким трудом? Да, в Норвегии мне это удалось. Положения, как обычно, повторяются. Здесь появилось немало людей, которых я пытался свернуть с их дебильных дорожек. Зависть и ненависть, к которым по отношению к себе я столь чувствителен, дают себя знать. Стоит попытаться усмирить одного дракона, как появляется следующий.

Итак, иллюзия покоя и защищенности. Надо как-то изловчиться ее достигать и, возможно, менее дорогостоящими методами, чем бегство на край земли от собственного соседа.

Вопрос меня вновь занял о том, насколько могут быть разными значения образа, обозначенного в нашем понимании одним и тем же словом. Я обычно привожу в пример Иерусалим. Это один город, которым я его представлял до того, как увидел, это другой город, в котором я жил, и это совсем третий город, которым он мне видится сейчас. Это разноречие мне пришло на память, когда я читал сегодня предисловие к биографии Байрона, написанной А. Моруа. Там сказано, что есть три Байрона: один – презираемый соотечественниками, другой – ублажаемый восторгами остальной Европы, и третий – русский, Байрон Пушкина и Лермонтова.

О, для меня есть тоже несколько Байронов: с одной стороны, странный, неприятный молодой человек, рожденный лордом, а сам мающийся дурью и умерщвленный где-то черноокими греками за свободу Греции! (это очевидно, за чью еще «свободу» нужно было сложить свою голову английскому лорду); с другой стороны – тонкие, завораживающие своей музыкой строки: “It is the hour… ’Tis done, I saw it in my dream…”; с третьей стороны – нудные и нечитаемые вирши; и, наконец, последний Байрон в восхитительном переводе Лермонтова.

Так уж оно сложилось, что у всякой вещи, имени или воспоминания есть так же много лиц, как и у нас самих.

<< | >>
Источник: Борис Кригер. Кухонная философия. Трактат о правильном жизнепроведении. 2005

Еще по теме Иллюзия покоя и умиротворения: