Шарль Леконт де Лиль

Эстетизация безобразного, создающая явный контраст с высоким, духовным и прекрасным, давала возможность дистанцироваться от реальности, часто гиперболизируя отвратительное и отталкивающее в материальном мире, чтобы на этом фоне также гиперболизировать прекрасное в духовном.

Особенно показательно стихотворение Леконта де Лиля «Смерть Вальмики»(La mort de Valmiki, 1852). Первая строка стихотворения воспринимается как своеобразная экспозиция всего дальнейшего его содержания: «Valmiki, le poete immortel, est tres vieux». В переводе М. Лозинского эмоционально-метафорически усиливается характеристика Вальмики как лучшего из поэтов: «Вальмики, царь певцов, бессмертный, очень стар». Вальмики, автор «Рамаяны», решает достойно встретить свой конец: он поднимается на вершину Гимавата, откуда виден ему дорогой и воспетый им мир. Здесь он встречает свою смерть.

Поэту важно показать вечность духовного и бренность материального грубого мира. Именно поэтому он создает отвратительную картину уничтожения земной оболочки Вальмики:

Et les longues fourmis, tramant leur Большие муравьи, влача седые ventre bleme, Ondulent vers leur proie inerte,

s’amassant Circulant, s’affaissant, s’enflant et

bruissant Comme Г ascension d’une ecume

marine.

брюха,

Волнами близятся к замершему,

киша,

Спадая, шевелясь, вздымаясь и

шурша,

Как накипание встающей в море

пены.

sapoitrine, все члены,

Mordent, rongent la chair, penetrent Кусают, гложут плоть, в глазах

par les yeux ища проход

Dans la concavite du crane spacieux, Туда, где черепа изогнут мощный

свод,

S’engouffrent dans la bouche ouverte Толпами лезут в рот, разверстый

et violette... и лиловый...

Стихотворение завершается своего рода гимном великому «царю певцов» Вальмики. Причем интересно, что в русском переводе стихотворения эстетизация прекрасного достигает большей силы, чем во французском оригинале:

Et de se corps vivant font un roide И вот на высоте стоит костяк

squelette суровый,

Plante sur l’Himavat comme un Dieu Над дольной мглой, как Бог над

sur l’autel, ладаном жрецов,

Et qui fut Valmiki, le poete immortel, Тот, кто был некогда Вальмики,

Dont Гате harmonieuse emplit царь певцов,

ГотЬге ой nous sommes Чья звучная душа живит земные

Et ne se taira plus sur les levres des тени

hommes. И будет вечно петь устами

поколений.

(Перевод М. Лозинского)

В заключительной части стихотворения французского подлинника специально выделенный нами курсивом глагол font («дела-ют») относится к муравьям, невольно приобщая эти мерзкие существа к созданию памятника бессмертному Вальмики. Лозинский же в своем переводе в тональности высокой торжественности описывает этот памятник, никак не связывая его возникновение со всем, что сказано выше.

Стихотворение «Гибнет мир»(Solvet seclum, 1862—1878) по своему содержанию связано с эсхатологией, религиозным учением о гибели мира и человека.

Почти полвека назад (в 1816 г.) в английской поэзии появилось стихотворение Байрона «Тьма» (Darkness), идейно-тематически очень близкое к стихотворению французского поэта. Леконт де Лиль, безусловно, хорошо знал это произведение. Однако, несмотря на общность их эсхатологической направленности, образные средства произведений очень различны.

Эсхатологическая тематика в стихотворении Леконта де Лиля «Гибнет мир» разрабатывается с помощью совсем иных картин: наша планета Земля сорвалась со своей орбиты и с необычайной скоростью несется в просторах Вселенной. Гибель всего живого на Земле наступает мгновенно. Картина гибели мира отнесена к будущему, но это страшное будущее неотвратимо.

Tutetairas, б voix sinistre des vivants! Ты смолкнешь, темный гул, о

голос бытия!

Blasphemes furieux qui roulez par les Кощунства, черные, как стая

vents, воронья,

Cris d’epouvante, crisdehaine, crisde Стенанья ужаса, и бешенства, и

rage, мщенья,

Effroyables clameur de Tetemel Тысячеустый вопль извечного

naufrage, крушенья,

Tourments, crimes, remords, sanglots Мученья, злоба, скорбь, плач

desesperes, боли и стыда,

Esprit et chair de l’homme, un jour И дух, и плоть людей умолкнут

vous vous tairez! навсегда!

Эсхатологические мотивы в равной степени выразительно представлены и в оригинале, и в переводе стихотворения, но есть и

лексические расхождения. В первой строке в оригинале поэт в боль

шей мере обращает внимание на приближающуюся и неизбежную гибель всего живого (буквально: «Ты замолчишь, / смолкнешь, о мрачный голос живущих!»). В переводе делается акцент на полном прекращении материального бытия нашего мира.

Леконт де Лиль, используя столь характерный для парнасцев прием эстетизации безобразного, дает понять, что при столкновении в глубинах Вселенной отвратительного мертвого мира нашей Земли и какого-то другого, неведомого нам и тоже погибшего мира, могут родиться миры новые и прекрасные.

Et, laissant ruisseler, par mille trous И, проливая в ночь из неиссчетных

beants, ран

Sa flamme interieure avec ses oceants, Воды и пламени кипящий океан,

Ira fertiliser de ses restes immondes Своею мерзостью в пустотах

безыменных

Les sillons de Tespace ou fermentent Вспоит незримые зародыши

les mondes вселенных.

(Перевод М.

Леконт де Лиль был не только поэтом-философом, но и талантливым поэтом-анималистом. «Слоны»(Leselephants, 1862), прекрасная анималистическая зарисовка Африки, относятся к числу лучших произведений поэта. Повсюду царит невероятная жара, и животный мир по-своему приспосабливается к ней: сытые львы спят в отдаленных пещерах, а жирафа пьет у ручья под финиковы-

ми пальмами. Ее изображению предшествует первая строфа, рисующая пылающую от зноя и совершенно безлюдную часть Африки: Le sable rouge est comme une mer

sans limite, Et qui flambe, muette, affaissee en

son lit.

Une ondulation immobile remplit L’horizon aux vapeurs de ciuvre ou

rhomme habite.

Краснеющий песок, пылающий

от века,

Как мертвый океан, на древнем ложе спит;

Волнообразными извивами закрыт Медяный горизонт: там область

Человека.

(Перевод В. Брюсова) Обратим особое внимание на специфику организации рифмы и ритма в первом четверостишии, поскольку во всех остальных десяти четверостишиях эта специфика сохраняется, придавая всему стихотворению особую музыкальность. Рифмующиеся строки рас-положены одинаково во всем стихотворении: a-bb-a. При этом в оригинале (в связи с фонетической спецификой языка) рифмы только мужские: a (m) — b (m) b (т) — а (т). В переводе мужские и женские рифмы могут соответственно попарно чередоваться. Такая ритмическая организация стиха, состоящего из 11 строф (в особенности в связи с наличием во французском тексте только мужских рифм), создает впечатление довольно однообразного по-вторения, которое может имитировать, например, повторяющиеся размеренные движения — в данном случае неторопливое, спокойное передвижение слонов по раскаленным от солнца почти безжизненным просторам. Образ этих неторопливых странников, бредущих к родной стороне, появляется во второй части четвертого четверостишия и завершается последним (одиннадцатым).

В заключение остановимся на нескольких четверостишиях, по-зволяющих понять высокое мастерство поэта и переводчика.

Mais, tandis que tout dort aux momes

solitudes, Les elephants rugueux, voyageurs

lents et nides, Vont au pays natal a travers les deserts.

Celui, qui tient la tete est un vieux

chef. Son corps Est gerce comme un tronc que le temps ronge et mine; Sa tete est comme un roc, et Tare de

son echine

Se voiite puissamment a ses moindres

efforts.

Но вот, пока все спит под твердью

огневой,

В глухой пустынности, — пески, холмы, овраги, —

Громадные слоны, неспешные

бродяги,

Бредут среди песков к своей стране

родной.

Вожак испытанный идет вперед.

Как ствол

Столетний дерева, его в морщинах

кожа;

Его спина на склон большой горы

похожа,

Его спокойный шаг неспешен и

тяжел. Создаваемые поэтами образы близки, но не адекватны. Полной адекватности практически нельзя достигнуть в творческом переводе. «Tel l’espace enflamme brule sous les cieux clairs» (буквально: «Пламенно-разгоряченное пространство горит под ясными небесами») — перевод: «...все спит под твердью огневою»; «Son corps / Est gerce comme un tronc que le temps ronge et mine» (буквально: «Его тело покрыто трещинами как ствол, который время грызет и подтачивает» — у Брюсова мы находим очень сходный образ, построенный также на сравнении: «Как ствол / Столетний дерева, его в морщинах кожа». Спокойно-однообразный ритм стихотворения в оригинале и переводе прекрасно передает медленно-величественное движение слонов в просторах покоящегося в разгоряченном воздухе дня.

Творчество Леконта де Лиля многогранно и совершенно в художественном отношении, не случайно в свое время по опросам читателей его выбирали королем поэтов.