Судьба любви ;

Любовь связана с половым влечением, но не исчерпывается им44; она ищет удовольствий, но выливается иногда в страдание; она наце­лена на вечную связь, но переживает свою временность. В своей воле к большей жизни она разрушает границы индивида и касается смер­ти.

Что приключается с человеком в любви и как понимать это пере­живание — относится к вызывающим беспокойство и постоянно возоб­новляемым антропологическим вопросам. Любовь становится темой в мифе Платона о человеке как рассеченной половине шара, в тол­ковании Сократом любви как потребности в бессмертии, в ранних текстах о конетитуировании субъекта. Начиная с христианства лю­бовь трактуют с точки зрения ее институционализации в браке. В ка­честве страстной любви она противится этим попыткам и настаивает на своем судьбоносном характере. Страстное чувство возникает не в соединении влюбленных, а в разлуке. Ее предпосылки — свободоволие и исключительность. Страстная любовь в принципе неутолима. Эта форма любви была открыта и вообще обрела риторику, узакониваю­щую ее, в придворном мире XII века. Ее воздействие сохраняется по сей день. В центре такой любви находится не столько конкретное Ты, сколько воображаемый Другой, выступающий выражением недости­жимого единства. Поэтому сущность любви проявляется в том, что о ней рассказывают. То, как о ней говорят, определяет вид и способ, ка­ким ее переживают. Так же как и сама любовь, речь о ней нескончаема. Речь одновременно скрывает и — тем самым — сохраняет любовь; она в непрерывном поиске тайны любви, будучи не в состоянии постигнуть

Глава 5. Историческая антропология

103

ее или отступиться, и соблазняет своими обещаниями, не имея возмож­ности их исполнить; она указывает на пустоту, которой она вместе с тем обязана.

Любовь — результат определенных культурных условий; она зави­сит от мифов и риторических форм сообщества и социально контро­лируется. Тесно связанная с половым влечением она служит воле к продолжению жизни. Она является продуктивной силой, сделавшей из человека то, что он есть. Половой инстинкт, с которым она от­части пересекается, должен быть социально канализирован. Любовь интегрируется в обширную систему экономического обмена, не опре­деляясь, однако, до конца исключительно процессами общественного обмена. Любая страсть имеет асоциальную сторону, не подчиняющу­юся обществу. В рамках современной организации семьи любовь опре­деляется свободой выбора. Человек избирает себе любовного партнера и супруга. Даже в повседневности любви решающую роль играет же­лание освободиться с помощью Другого от своей индивидуальности и связанного с ней принуждения к разобщенности. Становятся действен­ными желания спасения и выживания, связывающие индивидуальные переживания в коллективные мифы. Мифологизация любовных отно­шений неизбежна. В ней смешиваются религиозные, этические и эсте­тические элементы, которые хотя и осознаются критикой мифа, но не могут быть упразднены. Быть может искомое в страстной любви оча­рование можно понять как попытку экстатического опыта, бывшего в архаическом сообществе институционализированным.

История любви имеет много таинственных страниц. Поэтому нуж­но рассказать также другую историю любви, связанную с безумием, с мечтой, с «духом тяжести», с путешествием вовнутрь, историю воз­вращения без конца. Одиссей и Христос, оба, еще возвращаются на родину; не окончательно ли утеряно сегодня это место возвращения? Нарциссизм проясняет это: субъект стирается, поскольку он не может себя достичь.

В такой ситуации едва ли оправданно говорить о чувстве любви; скорее уместна речь о многих совершенно противоречивых ощущени­ях. Хотя в зависимости от исторической эпохи и социального простран­ства «любовь» обозначает различные чувства, но введение понятия «любви» сводит на нет все многообразие ощущений. С самого начала истории «любовь» становится темой речи как нехватка и как полно­та. В ходе истории возникают различные «риторики» любви, которые формируют чувства людей. Любовная литература — важное место, в котором язык и желание обретают все новые и новые формы.

104

Парадигмы антропологии