Соборный дух.

              Невозможно начинать с формального определения Церкви. Ибо строго говоря нет такого определения, которое могло бы претендовать на вероучебную авторитетность. У отцов мы его не находим.

              В наше время нужно превзойти современные богословские споры, чтобы снова достичь более широкой исторической перспективы, восстановить истинный “соборный дух,” охватывающий весь исторический опыт Церкви в ее странствии в веках. Из школьного класса надо вернуться к поклоняющейся Церкви и, может быть, заменить школьный диалект нашего богословствования образным и метафорическим языком Писания. Самая природа Церкви может быть скорее изображена и описана, нежели собственно определена.

Новая реальность.

              Греческое наименование Экклезиа,[cxvi] принятое первыми христианами для обозначения той новой реальности, к которой они сознавали себя причастными, предполагает и указывает на очень определенное понятие того, что Церковь действительно есть. Воспринятое под очевидным влиянием употребления его в Септуагинте, слово это подчеркивало прежде всего органическое преемство двух Заветов. Бытие христиан понималось в священной перспективе мессианского подготовления и осуществления (Евр.1:1-2). Этим подразумевалось очень определенное богословие истории. Церковь — истинный Израиль, новый избранный Народ Божий, “род избран, язык свят, люди обновления” (1Пет.2:9). Или, скорее, это верный остаток, избранный из древнего, непокорившегося народа[*]. И все народы земли, эллины и варвары, должны были призванием Божиим быть собраны и привиты к этому новому народу Божию (это главная тема Посланий ап. Павла к Римлянам и Галатам, ср. Еф.2).

              Уже в Ветхом Завете слово экклезиа (греческий перевод еврейского gahal[cxvii])предполагало определенный акцент на основном единстве избранного народа, понимаемого как единое священное целое, и единство это коренилось скорее в тайне божественного избрания, чем в каких-либо “естественных” чертах. Этот акцент мог быть естественно подтвержден только эллинистическим употреблением слова экклезия, обычно означавшим собрание суверенного народа в городе, всех его полноправных граждан. В применении к новой христианской жизни слово это сохранило свое традиционное значение. Церковь есть одновременно и народ, и град. Особенно подчеркивалось органическое единство христиан.

              Христианство существовало с самого начала как реальность корпоративная, как община. Быть христианином значило принадлежать этой общине. Никто не мог быть христианином сам по себе, как отъединенная индивидуальность, но только вместе с “братьями,” в совместности с ними.

              Христианство означает “общую жизнь,” жизнь сообща. Христиане должны считать себя “братьями” (это в действительности и было одним из первых их наименований), членами единой корпорации, тесно связанными между собой. Отсюда первым признаком и доказательством, так же как знаком солидарности, должна была быть любовь. Мы имеем право сказать: христианство есть община, корпорация, содружество, братство, сообщество, coetus fidelium. И конечно для первого, приблизительного определения, такое его описание может быть полезным. Но оно очевидно нуждается в дальнейшем уточнении, и в нем недостает чего-то основного. Нужно спросить, в чем именно коренится и на чем основано это единство и совместность многих? Какова та сила, которая объединяет многих и соединяет их друг с другом? Есть ли это просто социальный инстинкт, некая сила социальной согласованности, стремление к взаимной привязанности, или какое-либо другое естественное тяготение? Короче говоря, является ли христианская община, Церковь, только человеческим обществом, обществом людей? Явственное свидетельство Нового Завета, конечно, уводит нас гораздо дальше этого чисто человеческого уровня.

              Более того, сам Христос входит в эту общину как ее Глава, а не только как Господь или Учитель. Христос не над Церковью и не вне ее. Церковь — в Нем. Она не только община, состоящая из верующих во Христа и идущих Его путем, соблюдающих Его заповеди. Она есть община тех, кто пребывает и обитает в Нем, и в ней Сам Он обитает и пребывает Духом Святым. Христиане выделены, возрождены и воссозданы; им дан не только новый образ жизни, но, скорее, новый принцип ее: новая жизнь в Господе Духом Святым. Они “народ отдельный,” достояние самого Бога. Основное состоит в том, что христианская община, экклезиа, есть община сакраментальная: общение в таинствах, “содружество в святыне,” т.е. в Духе Святом, или даже община святых (святых понимаемое в среднем роде, а не в мужском; может быть это и было первоначальным значением фразы соттипiо sanctorит). Единство Церкви осуществляется в таинствах: Крещение и Евхаристия — два “социальных” таинства Церкви и в них непрерывно раскрывается и запечатлевается истинное значение христианской “совместности.” И можно сказать выразительнее: таинства и составляют Церковь.

              Церковь в целом есть община священная (или освященная), этим отличающаяся от “мира (житейского).” Она — Святая Церковь. Апостол Павел явственно употребляет термины “Церковь” и “святые” как однозначащие, как синонимы. Отметим, что в Новом Завете наименование “святой” употребляется почти исключительно в множественном числе, так как святость по существу своему имеет значение социальное. Слово это относится не к какому-либо человеческому подвигу, а к дару, к освящению. Святость дается Единым Святым, т.е. только Богом. Для человека быть святым значит участвовать в божественной жизни. Святость доступна отдельным лицам только в общине, или, скорее, в “содружестве Духа Святого.” Выражение “общение святых” является плеоназмом.

              Строго говоря, мессианская община, собранная Иисусом Христом, еще не была Церковью до Его страсти и воскресения, до того, как “обетование Отче” было ниспослано на нее и она “облеклась силою свыше,” была “крещена Духом Святым” (ср. Лк.24:49 и Деян. 1:4-5) в таинстве Пятидесятницы. До победы Креста, раскрывшейся в преславном воскресении, она еще была sub umbraculo legis [под сенью закона]. Она была еще накануне свершения. И Пятидесятница совершилась для того, чтобы свидетельствовать и запечатлеть победу Креста. “Власть свыше” вошла в историю. Был раскрыт и начался “новый век.” И сакраментальная жизнь Церкви и есть продолжение Пятидесятницы.

              Сошествие Духа было высшим Откровением. В “страшном и неведомом таинстве” Дух Утешитель раз и навсегда входит в мир, в котором Он еще не присутствовал таким образом, каким Он теперь начинает пребывать и жить. В этот день обильный источник воды живой открывается на земле, в мире, уже искупленном и примиренном с Богом распятым и воскресшим Господом. Приходит Царствие, ибо Дух Святый и есть Царствие[*]. Но “пришествие” Духа зависит от “отшествия” Сына (Ин.16:7). “Иной Учитель” сходит, чтобы свидетельствовать о Сыне, открыть Его славу и запечатлеть Его победу (15:26; 16:7; 14). Действительно, в Духе Святом сам прославленный Господь снова приходит или возвращается к Своему стаду, чтобы пребывать в нем всегда (15:18, 28)... Пятидесятница была таинственным священием, крещением всей Церкви (Деян.1:5). Это огненное крещение было преподано Господом: ибо Он “крещает Духом Святым и огнем” (Мф.3:11 и Лк.3:16). Он послал Духа от Отца как залог в наши сердца. Дух Святой есть дух восстановления во Христе Иисусе, “власть Христова” (2 Кор.12:9). Духом мы признаем и свидетельствуем, что Иисус есть Господь (1Кор.12:3). Дело Духа и верующих именно в их включение во Христа, их крещение в единое тело (12:13), именно Тело Христово. Как сказал св. Афанасий, “получив питание от Духа, мы пьем Христа,” ибо “камень же бе Христос.”[*]

              Духом Святым христиане соединяются со Христом и в Нем объединяются в Его Тело. Единое Тело — Тело Христово, — эта прекрасная аналогия употребляется ап. Павлом в разных контекстах для описания тайны христианского бытия и в то же время лучшее свидетельство внутреннего опыта апостольской Церкви. Это никак не является случайным образом: здесь, скорее, краткое изложение веры и опыта. У св. Павла основной акцент всегда лежит на тесном единстве верующих с Господом, на их причастии к Его полноте. Как показал св. Иоанн Златоуст в комментарии на Кол.3:4, апостол Павел во всех своих писаниях стремился доказать, что верующие “причастны Ему во всем” и именно чтобы показать эту причастность, “он говорит о Главе и Теле.”[*] Очень вероятно, термин этот был навеян евхаристическим опытом (ср. 1Кор.10:17) и сознательно употреблялся для выражения сакраментального контекста. В Евхаристии Церковь Христова едина потому, что Евхаристия и есть сам Христос и Он в таинствах пребывает в Церкви, которая есть Его Тело. Ибо Церковь действительно есть тело, организм гораздо более, нежели общество или корпорация. И может быть термин “организм” есть наилучшая современная передача слова soma в том смысле, в каком употреблял его апостол Павел.

              Более того, Церковь есть Тело Христово и Его “исполнение.” Тело и исполнение (to soma и to pleroma, т.е. полнота) — эти два термина взаимосоотносятся и тесно связаны между собой в представлении ап. Павла, одно поясняет другое: “иже есть Тело Его, исполнение Исполняющего всяческая во всех” (Еф.1:23). Церковь есть Тело Христово потому, что она есть Его дополнение. В этом же самом смысле комментирует Павлову мысль и св. Иоанн Златоуст. “Церковь есть дополнение Христа таким же образом, как голова дополняет тело, и тело дополняется головой.” Христос не один. “Он подготовил весь род, чтобы сообща последовал Ему, сопровождал Его.” Златоуст настаивает: “Заметь, как он (т.е. ап. Павел) представляет Его как бы имеющего нужду во всех Своих членах. Это значит, что Глава только тогда придет к полноте, когда Тело станет совершенным, когда все мы сообща будем со-единены и связаны вместе”[*]. Другими словами, Церковь есть продолжение и “исполнение” (полнота) святого Боговоплощения, или скорее воплощенной жизни Сына, “со всем тем, что ради нас случилось, Крест, гроб, тридневное Воскресение, на небеса восхождение одесную Отца седение” (Литургия св. Иоанна Златоуста. Молитва при освящении Даров).

              Воплощение дополняется Церковью. И в известном смысле Церковь есть сам Христос в Его всеохватывающей полноте (ср. 1Кор.12:12). Это отождествление предложил и отстаивал бл. Августин: “Non solum nos Christianos factos esse, sed Christum” [чтобы сделать нас не только христианами, но Христом]. Ибо если Он Глава, то мы члены; целый человек, это Он и мы — “totus homo, ille et nos — Christus et Ecclesia.” И еще: “Ибо Христос не просто во главе и в теле (только), но Христос всецел и в главе, и в теле” — “non епiт Christus iп capite et поп in corpore, sed Christus totus in capite et in corpore.”[*]Термин этот totus Christus[*]вновь и вновь встречается у Августина, это его основная и любимая идея, навеянная, очевидно, св. Павлом. “Когда я говорю о христианах во множественном числе, Я имею в виду единого в едином Христе. Вас и много, и все же вы один” — “сит plures Christianos appello, in uno Christo unum intelligo”[*]. “Ибо Господь наш Иисус не только в Себе самом, но и в нас также” — “Dominus enim Jesus поп solum iп se, sed et in nobis”[*]“Единый Человек до самого конца веков” — “Unus homo usque ad finem saeculi extenditur.[*]

              Основное во всех этих высказываниях очевидно. Христиане включены во Христа, и Христос пребывает в них. Это тесное единение и составляет тайну Церкви. Церковь — это как бы место и образ, каким воскресший Христос спасительно присутствует в искупленном Им мире. “Тело Христово есть сам Христос. Церковь есть Христос, каким Он был по Воскресении. Он присутствует среди нас и встречает нас здесь, на земле”[*]. И в этом смысле можно сказать: Христос есть Церковь. “Ipse епiт est Ecclesia, per sacramentum corporis sui in se... eaт сопtinens.”[*][Ибо Сам Он есть Церковь, Он содержит ее в Себе через таинство Своего Тела] Или, как выразился Карл Адам: “Христос Господь есть собственное Я Церкви.”[*]

              Церковь есть единство харизматической жизни. Источник этого единства сокрыт в Таинстве Вечери Господней и в тайне Пятидесятницы. Пятидесятница же продолжается и становится постоянной в Церкви через апостольское преемство. Здесь не просто своего рода канонический костяк Церкви. Священство (или “иерархия”) есть само в первую очередь принцип харизматический, “совершение Таинств” или “божественного домостроительства.” Священство не является лишь каноническим поручением, оно принадлежит не только институционному строению Церкви; оно — необходимая, органическая или структурная черта ровно постольку, поскольку Церковь есть тело, организм. Священнослужители не своего рода “должностные лица,” получившие поручение от общины, они не только вожди или делегаты “народного множества” или “конгреции.” Они действительно не только in persona ecclesiae,[cxx] но прежде всего in persona Christi[cxxi]. Они “представители” самого Христа, а не верующих, и в них и через них Глава Тела, единый Первосвященник Нового Завета, совершает, продолжает и осуществляет Его вечное пастырское и священническое служение. Он сам есть единый истинный Священнослужитель Церкви. Все остальные — управители Его Таинств. Они за Него, предстоят перед общиной и именно потому, что Тело едино только в Главе, оно собирается и объединяется Им и в Нем; священство в Церкви есть прежде всего служение единства. В священстве органическое единство Церкви не только представлено или показано; оно в нем коренится, нисколько не нарушая “равенство” верующих, так же как “равенство” клеточек организма не упраздняется их структурным различием: все клеточки как таковые равны между собой, и однако различаются по своим функциям, различие же это в свою очередь служит единству, дает ему возможность быть более всеобъемлющим и более тесным. Единство каждой поместной общины происходит от единства евхаристической трапезы. И именно в качестве совершителя Евхаристии священник является служителем и строителем церковного единства.

              Но есть еще и другое, более высокое служение: осуществлять всемирное и соборное единство Церкви в пространстве и времени. Что служение и эта функция — епископские. С одной стороны, епископ имеет власть рукополагать, и это опять-таки не есть только юрисдикционная привилегия, а именно власть сакраментального действия, превосходящая ту, которой обладает священник. Так епископ в своем качестве “рукополагателя” есть строитель церковного единства в более широком объеме. Тайная Вечеря и Пятидесятница неразрывно связаны друг с другом. Дух Утешитель сходит тогда, когда Христос уже прославлен в Своей смерти и воскресении. И тем не менее два таинства (или две тайны) не могут слиться одно с другим. Таким же образом отличаются одно от другого священство и епископство. В епископстве Пятидесятница становится всемирной и непрерывной; пространственное единство обеспечивается нераздельным епископатом Церкви (episcopatus unus св. Киприана). С другой стороны, через епископа, или, скорее, в своем епископе, каждая отдельная поместная Церковь включается в соборную полноту Церкви, связывается с прошлым и со всеми веками. В своем епископе каждая отдельная Церковь превосходит или выходит за пределы своих собственных границ и органически связывается с другими. Апостольское преемство есть не столько каноническая, сколько мистическая основа церковного единства. Здесь нечто другое, чем гарантия исторической последовательности или административного согласия. Это высший способ сохранения мистической тождественности Тела в веках. Но конечно священство никогда не может быть отделено от Тела. Оно пребывает в Теле и входит в его структуру. Дары священства преподаются внутри Церкви (ср. 1Кор.12).

              Понимание апостолом Павлом Церкви как Тела Христова было воспринято и по-разному комментировано отцами как на Востоке, так и на Западе, а затем было несколько забыто[*]. Теперь давно пора вернуться к этому опыту ранней Церкви, который может дать нам твердое основание для современного богословского синтеза. И у апостола Павла, и в других местах Нового Завета встречается употребление некоторых других сравнений и метафор, но все с той же целью и намерением: подчеркнуть тесное и органическое единство между Христом и теми, кто Христов. Но среди этих различных образов образ Тела наиболее всеобъемлющ и выразителен: он являет наиболее яркое выражение основного видения[*]. Конечно, никакую аналогию не следует заводить слишком далеко или чрезмерно подчеркивать. Идея организма в применении к Церкви имеет свои границы. С одной стороны, Церковь состоит из человеческих личностей, которые никогда не могут рассматриваться лишь как элементы целого, потому что каждая из них непосредственно связана со Христом и Его Отцом. Личностное начало не должно приноситься в жертву или расплываться в корпоративном, христианская совместная жизнь не должна вырождаться в имперсонализм. Идея организма должна дополняться идеей симфонии личностей, в которой отражается тайна Святой Троицы (ср. Ин.17:21,23) и здесь самая суть понятия соборности (кафоличности)[*]. По этой причине нам следует в богословии Церкви предпочитать христологическую ориентацию пневматологической[*]. Ибо, с другой стороны, Церковь в целом имеет свой личный центр только во Христе; она не есть воплощение Святого Духа и не только духоносная община, но именно Тело Христа, воплощенного Господа. Это спасает нас от имперсонализма, не позволяя впадать в гуманистическое олицетворение. Христос Господь есть только Глава и единый ее Руководитель. “О Нем же всяко создание составляемо, растет в Церковь святую о Господе: О нем же и вы созидаетеся в жилище Божие Духом” (Еф.2:21-22).

              Церковная христология не уводит нас в туманные облака праздных спекуляций или мечтательного мистицизма. Наоборот, она дает нам единственную твердую и положительную почву для правильного богословского исследования. Тем самым учение Церкви обретает собственно и органически принадлежащее ему место в общем плане божественного домостроительства спасения. Ибо нам действительно нужно еще исследование, чтобы найти всестороннее видение тайны нашего спасения, спасения мира.

              Следует сделать еще одно уточнение. Церковь еще находится от statu viае[cxxii]и вместе с тем она уже in statu patriae[cxxiii]. Жизнь ее как бы двойная, одновременно и на небе и на земле[*]. Церковь есть видимое историческое общество, но она в то же время и Тело Христово. Она одновременно и Церковь уже искупленных, и Церковь убогих грешников — то и другое вместе. На историческом уровне никакой окончательной цели еще не достигнуто. Однако конечная реальность раскрыта и явлена. Эта конечная реальность здесь, она действительно достижима, несмотря на историческое несовершенство, однако лишь в предварительных формах. Ибо Церковь есть общество сакраментальное. Сакраментальное же означает не менее чем “эсхатологическое.” Первоначально to eschaton не означено конечный во временной серии событий; это слово скорее означает предельный (решающий); и это предельное осуществляется внутри процесса исторических происшествий и событий. То, что “не от мира сего,” находится здесь, в “этом мире,” не упраздняя этот мир, но придавая ему новое значение и новую ценность, как бы “переоценивая” мир. Конечно, это пока еще только предвосхищение, только “задаток” конечного свершения. Однако Дух пребывает в Церкви. В этом заключается ее тайна: видимое “общество,” состоящее из бренных людей, есть организм Божественной благодати.[*]