КИТАЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ ЭПОХИ ЛЮЧАО
Века разобщения страны оцениваются китайской историографической традицией крайне негативно. Падение империи сопровождалось мятежами, разорением городов, варварскими завоеваниями, которые несли гибель и лишения миллионам людей.
Ho те, кто исследует китайскую культуру, иногда называют этот период «Блестящие Темные века».Если взглянуть на эпоху Лючао с точки зрения ее влияния на позднейшую культуру Китая, то выясняется, что при неизменном почитании наследия древности деятели «кисти и тушечницы» последующих веков чаще обращались к авторам, творившим именно в это неспокойное время. Культура Лючао представляется прежде всего периодом энциклопедий, сводов и комментариев, решавших важнейшую задачу сохранения, систематизации и передачи наследия древней культуры. Приведем лишь некоторые примеры. B энциклопедии северокитайского ученого начала VI в. Цзя Сысе «Необходимое искусство для простого народа» содержались не только сведения из 180 агрономических трактатов, но и привносилось немало нового, порожденного сельскохозяйственными экспериментами северных правителей и достижениями агротехники на Юге. «Записки о развитии природных данных и продлении жизни» Tao Хунцина (452^36) обобщают весь опыт китайской медицины. Его семитомная фармакопея описывает 720 видов лекарств.
Еще в конце ханьской эпохи был создан классический словарь китайского языка, содержащий свыше 9 тыс. иероглифов. Ho в IV в. он был существенно дополнен словарем «Лес письмен» (Цзылин), насчитывающим почти 13 тыс. иероглифов, а словарь «Яшмовая книга» (Юйпянь), составленный в 543 r., включал в себя уже почти 17 тыс. знаков. Царевич из династии Лян Сяо Тун (501-531) прославился как составитель антологии «Литературный изборник», собрания всего лучшего, что было создано китайской изящной словесностью в предыдущие века.
Чрезвычайно популярным в Китае было и остается творение Го Пу (287- 324).
Именно в его редакции дошла до потомков знаменитая «Книга гор и морей». Го Пу был блестящим поэтом, астрономом, математиком, ботаником, зоологом и географом. Ho «Книга гор и морей» сообщала в основном сведения о воображаемом мире, отчасти выполняя роль бестиария или пособия по демонологии.Ho, пожалуй, самым популярным сочинением являлось «Новое изложение рассказов, в свете ходящих», составленное Лю Ицзинем (434 r.). Сборник остроумных изречений и забавных историй из жизни кумиров ученой элиты того времени: философов, художников, каллиграфов, поэтов - играл роль своеобразного путеводителя по художественной жизни, в увлекательной форме приобщая читателя к культурному универсуму эпохи.
K наследию культуры времен Лючао обращались в последующие эпохи не только за справочным материалом. Традиционная китайская культура и ее конфуцианские идеалы невысоко ставили воинов, отсюда и поговорка: «Хорошее железо не идет на гвозди, хороший человек не идет в солдаты». Самостоятельного сословия благородных воинов, обладающих особым это- сом, здесь так и не сложилось. Ho время от времени те, кто воспевал борьбу против завоевателей, или подвиги тех, кто поднимался против несправедливости, нуждались в литературных образцах. И тогда они черпали вдохновение все в той же смутной эпохе.
He случайно великая китайская средневековая эпопея называется «Трое- царствие». Цао Цао, усмиритель восстания «Желтых повязок», сам прославился как литератор и поэт. Ему принадлежит не только популярный трактат о военном искусстве, но и цикл стихов, повествующих о тяготах солдатской жизни. Позже о нем говорили, что он «писал стихи в седле с копьем наперевес». C его легкой руки развитый в Китае жанр юэфу — подражаний народным песням, начал претерпевать изменения. Если на Юге «юэфу» сохраняли характер либо любовных призывов, либо элегий, то на Севере они все чаще воспевали ратные подвиги и любовь к родной земле. Исследователи отмечают влияние на северные «юэфу» фольклора кочевников, чье прославление воинской доблести не укладывалось в нормы конфуцианства.
B начале VI в. уже упомянутый «Литературный изборник» Сяо Туна включает анонимную поэму «Хуа Мулань», о девушке, которая, несмотря на строжайший конфуцианский запрет для женщин браться за оружие, отправилась защищать отчий край. Этот сюжет получит дальнейшее развитие в XII в., когда на Китай вновь обрушатся северные племена.Важной чертой этой эпохи была ее замкнутость на себе самой и проистекающий из этого эстетический аристократизм. Деятели культуры были ориентированы на духовную коммуникативность, создавая поле взаимных оценок. He случайно в это время рождается новый жанр литературной критики (наиболее характерный пример - сочинение конца V в. «Резной дракон литературной мысли»). Поэты, философы и художники творили в основном в окружении друзей, и потомки ценили не только их идеи, HO и стиль общения. Славу эпохи Вэй составили «семь поэтов», делившихся друг с другом своими стихами, пользуясь покровительством поэта-правителя Цао Цао и его сына - императора Цао Пи (220-226), также поэта и автора трактата о пользе словесности для управления государством.
B следующем поколении прославилась другая плеяда - «семь мудрецов из бамбуковой рощи». Входившие в нее поэты-философы предпочитали церемонной придворной жизни свободные дружеские беседы в лесу. Образы ничем не стеснявших себя, веселившихся от души мудрецов стали живым воплощением новых идеалов аристократии. Один из них, Цзи Кан (223-262), остроумно и едко обличал лицемерие традиционной морали, используемой власть имущими, и эпатировал строгих конфуцианцев своим поведением.
У его не менее эксцентричного друга Жуань Цзи (210-263) критика конфуцианской морали носила философский характер. Под влиянием даосизма он подчеркивал бессилие человеческого разума перед совершенством великого Дао, предел которого «смешение всего в одно». Постигнувший это всеединство становится «совершенным человеком» и обретает бессмертие, но для тех, кто лишь «утверждает себя», вечность недостижима, а конфуцианский ханжеский идеал «благородного мужа» ввергает Поднебесную в ужас мятежей и гибели. Ho философ осуждает и тщеславное отшельничество, тогда как подлинное отшельничество - духовного свойства, странствия его духа в поисках пустоты (сюй) не могут быть поняты суетным миром.
Возможно, «мудрецы из бамбуковой рощи» предвидели крах старого конфуцианского государства. Как бы там ни было, но их философский опыт и стиль общения вскоре оказались востребованы. Пафос новой не государственной, но аристократической культуры заключался в преодолении «мира пыли и грязи» земной жизни ради вершин чистого творчества. Излюбленным занятием элиты на Юге становятся «чистые беседы» - свободные дискуссии, в которых красноречие сочетается с метафизическими построениями. B спорах об именах и сущностях вещей, о природе первоосновы мира особо ценились художественные достоинства речи. Риторика «чистых бесед» ориентировалась также на идеал «безмолвного постижения» при помощи жеста
или интуиции, что соответствовало буддистской проповеди «благородного молчания».
Тон в «новом изложении» задают непринужденная шутка, острое словцо, красивый афоризм, все - чуждое резонерства и нравоучительности. Выразителем этого стиля в живописи может считаться живший в конце IV в. художник Гу Кайчжи. Иллюстрируя классический трактат «Наставления старшей придворной дамы», он не только отказался от традиции давать размеры фигур в соответствии с их статусом, но и перенес смысловой центр с дидактического на эстетический уровень, противореча нравоучительному тону текста. Сентенция: «Мужчина и женщина знают, как украсить свое лицо, но не знают, как украсить свой характер», - содержала критицизм и давала строгие советы, однако художник концентрировался лишь на первой части фразы, изобразив элегантную придворную даму, смотрящуюся в зеркало, и другую даму рядом, длинные волосы которой служанка укладывает в прическу.
Вся сцена пронизана таким спокойствием и очарованием, которое не вяжется с морализаторством писателя. Ho не всегда Гу Кайчжи противоречил тексту. Его шедевром считается свиток «Фея реки Ло», на тему известной поэмы Цао Чжи (опального брата вэйского поэта-императора Цао Пи), посвященный неожиданной встрече поэта с прекрасной нимфой и печали расставания с призрачной женщиной-мечтой.
Передавая настроение поэмы, художник переводит образы поэта, воспевающие красавицу (лебеди, драконы, хризантемы, сосны) в образы изобразительные. Вплетенные в пейзаж, они воспринимаются как метафоры физического присутствия нимфы.Новым были и роль пейзажа, и то, что темой стала не женщина как таковая, но ее красота как предмет поэтического вдохновения. Прославился Гу Кайчжи и как автор трактата о сущности художественного творчества, и как каллиграф, и как остроумный человек, для которого игра тонкими оттенками смыслов слов являлась любимым развлечением. Ho главное, что фиксирует в своем сборнике Лю Инцинь, - это чудачества художника, служившие объектом насмешек друзей: «Кайчжи превзошел всех в трех отношениях: как остроумный человек, как художник и как чудак». Эпатажные проявления культуры, трансформированные в разновидность тонкого эстетства - характерная черта «людей ветра и потока» (фэнлю). Этот стиль поведения, продиктованный отчасти вызовом конфуцианству, отчасти философскими принципами буддистов и даосов, станет атрибутом «творческой богемы», но не только ее.
Стремление новых аристократов духа «пребывать вне вещей» не ограничивалось их внутренним миром, но имело и зримые признаки - демонстративное пренебрежение повседневными заботами и обязанностями, вплоть до нарочитой небрежности в одежде, отрешенность от житейской суеты. Ha Юге Китая такой стиль поведения был воспринят как недовольной аристократией, так и теми, кто ей подражал. Поскольку правители Юга покровительствовали словесности, здесь процветала литература придворного стиля, главным для которой становилось отлитое в изящную форму изображение мира аристократии - «стонов без причин», «беспредметных бесед» и «ощущений прояснившегося духа» после принятия возбуждающих напитков и снадобий.
B этом утонченном мире «чистых бесед» и манерного поведения диссонансом звучало творчество Tao Юаньмина (365-427). Мелкий чиновник, лишь в 29 лет получивший первую должность, тяготился службой, предпочитая общаться с друзьями, любоваться природой, прогуливаться с женой и детьми.
He желая унижаться перед присланным ревизором - «прогибаться ради пяти пудов риса» (таково было натуральное жалованье уездного чиновника), он вышел в отставку в 41 год и остаток жизни жил своим трудом, пребывая в бедности, но продолжая воспевать сельскую жизнь. Ничего примечательного в его жизни не произошло. Ho его влияние на всю дальнейшую литературу оказалось огромным. Его цикл стихов «За вином» считается одной из вершин китайской поэзии:Я поставил свой дом B самой гуще людских жилищ,
Ho минует его
Стук повозок и топот коней.
Вы хотите узнать,
Отчего это может быть?
Вдаль умчишься душой,
И земля отойдет сама.
Хризантему сорвал
Под восточной оградой в саду,
И мой взор в вышине Встретил склоны Южной горы.
Очертанья горы
Так прекрасны в закатный час,
Когда птицы над ней Чередою летят домой!
B этом всем для меня Заключен настоящий смысл.
Я хочу рассказать,
Ho уже я забыл слова...
(Пер. Л. Эйдлина)
Несмотря на то что придворные поэты считали Tao Юаньмина деревенщиной, к нему пришла посмертная слава. Его идиллические стихи соответствовали стремлению к тому «невысокомерному отшельничеству», O котором говорили еще «мудрецы из бамбуковой рощи». Даже если поэт не принадлежал к даосам или буддистам, его успех был подготовлен мощным влиянием на культуру этих двух учений.