Поход Ксеркса

а) Поход через Геллеспонт, Фракию и Македонию (489—481 гг. до Р.Х.)

Дарий не мог перенести позора своего войска в Греции. Он ре­шил с еше большими силами напасть на афинян. С этой целью он разослал воззвания по всему своему государству, приказал строить корабли и собирать запасы.

Ксеркс прежде всего усмирил восстание в Египте, который должен был искупить свое отпадение еше более тягостной зависимостью. Между тем проживавшие в Сузе изгнанный из Спарты царь Демарат и сын Гиппия Пизистрат, а в Лариссе Але вады, потомки фессалий­ских царей, и наконец зять самого Ксеркса Мардоний, который желал владычествовать над Грецией, подстрекали царя к войне с Элладой.

Начались приготовления. Ксеркс желал выставить такие вооружен­ные силы, каких не видел еще мир. Все необозримое государство при­шло в движение: более пятидесяти племен, различных по языку, нра­вам, оружию и одежде, должны были выставить войска. Все примор­ские народы от Египта до Геллеспонта обязаны были снарядить корабли и собрать огромные запасы в прибрежных городах Фракии для прибывавшего туда войска. Для безопасности флота перешеек между Афонским мысом и материком был прорыт и сооружен канал, в кото­ром могли разойтись два корабля.

Осенью 481 года многочисленные войска собрались в Криталлу, в Каппадокии, в укрепленном сборном пункте, и затем были отведены Ксерксом к Сардам.

¹Рассказывают при этом об одной черте, которая характеризует как Аристида, так и афинян. Во время собирания голосов по вопросу об изгнании Аристида к нему подо­шел один гражданин, который совсем не знал его и просил написать на своем черепке его имя. «Что сделал тебе Аристид?» — спросил последний. «Ничего, — отвечал тот, — но меня сердит то, что его одного называют справедливым». Аристид написал свое имя на черепке.

ков в греческие города, за исключением Афин и Спарты, требовать «земли и воды». Решив провести войско в Европу сухим путем, Ксеркс приказал навести через Геллеспонт близ Сеста два моста на судах. Ког­да же буря разорвала мосты, Ксеркс велел, говорят, строителя их каз­нить, а морю дать триста ударов и бросить в него кандалы. По исправ­лении обоих мостов царь выступил с войском из Сард и направился к северо-западу от Геллеспонта. В реке Скамандре, к которой подошло войско, по рассказу Геродота, не достало воды, чтобы напоить все это бесчисленное множество людей и животных. Ксеркс посетил город Приама — Перга м, к юго-востоку от города Трои, чтобы осмотреть местность, где впервые сразились между собой Греция и Азия.

Через несколько дней войско достигло последнего азиатского горо­да—Абидоса. Здесь Ксеркс пожелал сделать общий смотр. Для этой цели абидосцы должны были построить возвышенное место из белых камней, с которого он мог обозреть все свое бесчисленное сухопутное войско и флот, расположившийся в открытом море. По его желанию было дано примерное морское сражение, в котором сидоняне одержа­ли победу. Сначала Ксеркс смотрел на бесчисленную громаду людей с радостным изумлением, но потом с грустью и слезами. «Ему пришло на мысль, — говорит Геродот, — что, может быть, из всех этих миллио­нов людей ни один не доживет до ста лет».

Вплоть до Геллеспонта путь был усеян миртовыми ветвями, а на мо­сту были сожжены благовония. Ксеркс сам совершил в честь восходя­щего солнца жертвенное возлияние из золотой чаши, помолился и бросил в море чашу, золотой кубок и персидскую саблю.

Удивительно было смешение различных одежд и оружий отдельных племен. Тут можно было видеть персов в так называемых тиарах, цвет­ных, узких кафтанах с рукавами, длинных шароварах, с копьями, лука­ми, стрелами и кинжалами; ассирийцев в шлемах с палицами, окован­ными железом; индийцев в одежде из бумажной материи, с луками и стрелами из тростника; каспийцев в шубах; сарангов в высоких сапо­гах; эфиоплян в львиных и барсовых шкурах, с обнаженным телом, расписанным наполовину черной и наполовину белой красками; фра­

кийцев в лисьих шапках и т. д. Таким образом Геродот описывает 56 племен, принимавших участие в походе. Не меньшее разнообразие представляли корабли, число которых простиралось до 1200: фини­кийцы с сирийцами выставили 300 кораблей, египтяне 200, киприоты 150, киликийцы 100 и т. д. Во главе пяти карийских кораблей находи­лась женщина — царица Артемизия. На каждом корабле экипаж состоял из персов, мидян и саков. Знатные персы предводительствова­ли отрядами, составленными из отдельных народов.

От Геллеспонта войско направилось через Фракию к Стримону, че­рез который по приказанию Ксеркса также был наведен мост. У Аканта сухопутное войско соединилось с флотом.

б) Фермопилы, Артемизия и Соломин (481e.∂oP.X.)

Геродот замечает, что если бы нашествие варваров погубило Афи­ны, то та же участь постигла бы и всю Грецию. Правда, Спарта могла бы достославно пасть за ее независимость, но спасителями Греции должно признавать одних афинян. Между ними самой выдающейся личностью был Фемистокл, и он действительно доставил эту славу Афинам. Его заслуга состояла в сооружении кораблей, которые впо­следствии, в сражении при Саламине, явились единственным спасе­нием Эллады. Своей решительностью и мужеством он сумел воодуше­вить твердых, укрепить слабых и вселить в сограждан единодушие.

Не все, однако, разделяли смелую надежду Фемистокла спасти греческий народ и его свободу от могущества персов; даже сами боги через Дельфийского оракула объявили всякое сопротивление безрас­судным. Но и после этого афиняне умоляли оракула до тех пор, пока жрица не объявила, что их могут спасти только одни деревянные стены. Фемистокл, объяснив, что под деревянными стенами следу­ет понимать корабли, воспользовался изречением оракула для усиле­ния флота.

Хотя благодаря стараниям Фемистокла спартанцы и вступили в со­глашение с афинянами, зато остальные греки присоединялись к ним весьма неохотно. Там, где господствовало единовластие или государ-

ственное устройство приближалось к монархическому образу правле­ния, как например в Беотии и Фессалии, лица, стоявшие во главе прав­ления, надеялись при помощи неограниченно управляемых варваров утвердить или распространить свою собственную власть.

Тщетно Фемистокл, узнав, что Ксеркс находится еще в Сардах, ста­рался собрать на Истмийском перешейке всю Грецию против общего врага. Едва ему удалось заключить мир между Эгиной и Афинами. Хотя жители острова Керкиры (Корцира, Корфу) обещали прислать шестьдесят кораблей, но умышленно запоздали с ними, ибо желали выждать, чем кончится война. Ге л о н, тиран сиракузский, на пригла­шение оказать помощь хотя и изъявил свое согласие, но только подтем условием, чтобы ему было предоставлено главное начальство. На этом и прервались переговоры. Впрочем, в это самое время Гелону при­шлось отражать нападение карфагенского флота.

Таким образом, при двусмысленных намерениях многих греков то­лько самая незначительная часть Греции отважилась на сопротивле­ние. Ксеркс так был уверен в победе, что не только освободил грече­ских лазутчиков, прибывших в Сарды и приговоренных военачальни­ками к смертной казни, но и приказал провести их по всему лагерю, полагая, что ближайшее знакомство с его силами приведет греков к скорейшей покорности. Он также освободил два греческих корабля, захваченных в плен на пути в Геллеспонт, куда они направлялись для сбора хлеба. В этом случае Ксеркс поступил так потому, что корабли эти везли хлеб именно туда, где он сам рассчитывал быть в скором вре­мени и где он сам должен был в нем нуждаться.

Так как македоняне и фессалийцы добровольно покорились пер­сам, то войско пелопоннесцев и афинян, состоявшее из 10 000 гопли­тов, при котором находился и Фемистокл, не могло удержаться в Тем- пейской долине, где оно первоначально расположилось, и вынуждено было отступить. Вследствие этого Ксеркс с сухопутным войском втор­гнулся из Ферм в Пенейскую долину и подошел к горе Эте и к Фермо­пильскому ущелью.

лопоннеса и с этой целью хотели даже построить стену на Истмийском перешейке.

Войско при Фермопилах состояло из 7200 человек. В числе их на­ходились 4000 пелопоннесцев и около 300 спартанцев, от 700 до 1000 лакедемонских периеков, 400 фиванцев, выставленных по принуж­дению, 700 феспийцев, затем локрийцы, доряне, фокейцы. Предво­дителем этого маленького войска, которому предстояло совершить неслыханный военный подвиг — преградить дорогу персидскому царю, был бесстрашный спартанский царь Л е о н и д, отличавшийся необыкновенной любовью к отечеству. Флот, для которого Афины.

Фермопильское ущелье.

Эгина, Спарта, Мсгара, Коринф и другие пелопоннесские примор­ские города доставили все вместе 271 корабль, поплыл к Артемизии, северо-восточному мысу Эвбеи, под предводительством спартанца Эврибиада. Так как афиняне выставили для этого флота военных кораблей больше, чем все остальные греки вместе, то они потребо­вали для себя главного предводительства на море. Но спартанцы, считавшие себя главными предводителями всей Эллады, настаива­ли на том, чтобы им было оставлено начальство и над флотом, и Фе- мистокл посоветовал афинянам согласиться на это ради обшей на­рода всего пользы.

Вскоре после прибытия к Фермопилам, когда эллинское войско получило более точные сведения о громадном числе неприятеля, пело­поннесцы захотели отступить к Истмийскому перешейку. Но фокейцы и локрийиы воспротивились этому, заботясь о находившемся побли­зости своем отечестве, и были поддержаны втом Леонидом и спартан-

цами. Спартанцы заплели свои волосы и устроили военные игры, как они обыкновенно делали это перед битвой. В этих занятиях нечаянно застал их персидский лазутчик и известием об этом привел царя Ксер­кса в величайшее изумление. Когда царь Демарат, сопровождавший персидского царя в походе, уверял его, что спартанцы готовы к бою, Ксеркс принял за безумие желание сопротивляться его войску с столь слабыми силами. В полной надежде на превосходство своих войск он ждал четыре дня добровольного отступления греков'. Наконец, на пя­тый день, видя, что они упорствуют в своем безрассудстве, как выража­ется Геродот словами Ксеркса, он дал приказ к нападению.

Боевое расположение греков было чрезвычайно выгодно, так как неприятель не мог пользоваться ни всей своей массой, ни многочис­ленной своей конницей. Мидяне и киссийцы (из Сузы), напавшие первыми, были отброшены эллинами назад, «и царь должен был убе­диться, — говорит Геродот, — что у него много людей, но мало вои­нов». Настоящими воинами приходилось показать себя отборному персидскому отряду, 10 000 так называемых бессмертных. Но как стре­мительно они напали, так же поспешно пришлось отступить им перед спартанской храбростью. Ксеркс, сидя на высоком троне и следя изда­ли за сражением, несколько раз вскакивал от негодования. На следую­щий день по его приказанию происходили новые нападения, но также безуспешно.

В то время как царь был в затруднении, что следовало предпринять против этих непобедимых воинов, алчность одного грека доставила ему выход из такого затруднительного положения. Один малиец по имени Эфиальт^[48][49] вызвался показать персам тропинку через гору Эту. Ксеркс принял предложение и приказал Гидарну следовать со своими людьми за проводником. Персы выступили ночью, достигли рано ут­ром вершины горы, обратили в бегство стоявших там на страже фокей- цев и спустились с горы, чтобы напасть на воинов Леонида с тыла в то время, как главное персидское войско нападет на них с фронта.

Когда Леонид получил от бежавших часовых известие, что его обо­шли, он решил остаться на своем посту до конца, так как оракул объя­вил, что или Лакедемон будет разрушен, или падет один из его двух ца­рей. Большую часть союзников Леонид уволил от предстоящей битвы; только фивян вернул он назад, как заложников за изменнические на­мерения их государства; феспийцы с твердостью отказались удалиться. Сверх того остались 300 спартанцев и состоявшие при них периеки и илоты. Всего собралось 1200 человек, которые решились идти навстре­чу верной смерти.

На следующее утро Леонид выступил вперед, решив как можно до­роже продать жизнь свою и своих воинов. Бесчисленное множество персидских воинов, которых приходилось гнать в бой бичами, погибло или под ударами мечей, или в море. Леонид, сражаясь во главе храб­рейших, пал в числе первых, но его отряд продолжал мужественно сра­жаться до тех пор, пока пробравшиеся через ущелье персы не показа­лись у него в тылу.

Вероломные беотийцы хотели воспользоваться этим мгновением для своего спасения; они с мольбой протягивали руки и уверяли в при­вязанности своей к персам, что подтвердили и фессалийцы. Несмотря на это многие из беотийцев погибли в первой свалке, остальные были спасены, ибо Ксеркс велел их пощадить. Остатки спартанцев и фес- пийцев отступили на один холм и защищались до тех пор, пока не по­гибли все под ударами мечей.

Двое из спартанцев, Эврит и Аристодем, за несколько дней перед битвой по случаю болезни глаз были отправлены Леонидом на­зад, вАльпеной. Но когда до них дошла весть об измене Эфиал ьта, Эврит потребовал свое оружие, отправился в Фермопилы и умер там со своими товарищами. Аристодем же не был проникнут таким пат­риотизмом, он один вернулся в Спарту. Но здесь он был встречен со стыдом и позором. Никто не говорил с ним, ни один спартиат не до­пускал его к своему домашнему очагу, и он получил прозвище Труса- Ариствдема. Еще один спартанец, по имени Пантит, посланный в Фессалию и не имевший поэтому возможности участвовать в сраже­нии, увидав, что к нему относятся в Спарте презрительно, повесился от отчаяния.

В высшей степени завидным представлялся грекам жребий павших защитников отечества. Хвала им еще долгое время спустя была на устах всех, и Геродот, совершавший почти через тридцать лет после этого свое путешествие, слышал, как называли всех их поименно. На холме, на котором погибла последняя горсть спартанцев, он нашел надгроб­ный памятник, воздвигнутый Леониду, состоявший из каменного льва, и вокруг множество других с надписями, сооруженных частью Амфиктионами, частью частными лицами. Памятник в честь первого большого отряда, который сражался здесь ранее, чем Леонид отослал союзников, гласил следующее:

«Против три тысячи раз тысячи сражались здесь четыре тысячи из Пелопоннеса».

На памятнике в честь последних трехсот спартанцев находилось следующее сочиненное Симонидом двустишие:

«Путник, иди и возвести народу Лакедемона, Что мы лежим здесь, верные законам его».

Но Ксеркс распалился на Леонида таким гневом, что, совершенно вопреки персидскому обычаю, который предписывал и в неприятелях уважать храбрость, приказал отрубить у трупа Леонида голову и вот­кнуть ее на кол, «в знак того, — как говорит сам Геродот, — что он ни против кого на свете не был раздражен так, как против него».

Задержанный было Леонидом, как могучей плотиной яростный поток, неприятель устремился теперь через узкое ущелье с удвоен­ным неистовством и наводнил Грецию. Ведомые фессалийцами, варвары двинулись через союзную им Дориду в Фокиду, кото­рой фессалийцы хотели отомстить за постоянную вражду, и персы желали наказать ее за привязанность к делу греков. Но кинутые го­рода были обращены в груды пепла, храмы разграблены. Большин­ство жителей бежало в Амфиссу (Локриду), остальные скрылись на вершинах Парнаса.

В Панопее войско разделилось; главная часть его с Ксерксом по­шла в дружественную Беотию, остальная в Дельфы, чтобы разгра­бить тамошние сокровища. Обстоятельства, послужившие к спасе­нию Дельф, полны таинственности. По рассказам Геродота, в небе заблистала молния и загремел гром, из храма Афины раздался бран­ный клич, а с вершины Парнаса низринулись громадные глыбы камней и раздробили неприятелей. Исполненные священного ужа­са, варвары обратились в бегство, и дельфийцы преследовали бежав­ших. Насколько во всем этом было правды, осталось неисследован­ным, но боги явили тут свое покровительство и силу, по мнению благочестивых греков^[50].

Греческие корабли, предводимые спартанцем Эврибиадом, распо­ложились у мыса Артемизии. Весть о приближении неприятельского флота и о захвате нескольких греческих судов повергла их в такой ужас, что они пустились в обратный путь, пока не достигли Халкиды — самого узкого места в проливе. В то время, когда персидский флот на­ходился у мыса С е п и а с а, свирепствовавшая три дня буря уничтожи­ла четыреста больших персидских кораблей. Тогда греки вновь вооду­шевились мужеством и снова вернулись к Артемизии. Однако и тут персидский флот, несмотря на свою потерю, показался таким огром­ным и могущественным, что пелопоннесцы, и в особенности сам Эв- рибиад, не отважились на открытое сражение, а предпочитали напра­виться к берегам Пелопоннеса. Чтобы воспрепятствовать такому на­мерению, жители Эвбеи, страшившиеся опустошения своего острова, предложили Фемистоклу 30 талантов (около 50 000 рублей). Феми- стокл послал пять из них Эврибиаду, три начальнику коринфских ко­раблей и этим убедил их остаться у Артемизии. Остальные деньги Фе- мистокл оставил у себя для будущих надобностей.

Чтобы отрезать путь к отступлению, персы послали 200 кораблей на южную сторону Эвбеи. По совету Фемистокла греки воспользовались таким разделением неприятельских сил, быстро напали на персидский флот и взяли 30 кораблей. В следующую ночь разразилась новая буря и не только уничтожила множество судов неприятельского флота, но истребила и все корабли, посланные в Эвбею. Известие об этом ист­реблении было получено греками одновременно с подкреплением из 53 афинских кораблей и настолько ободрило их, что они решились ве­чером следующего дня произвести новое нападение, следствием кото­рого было уничтожение киликийских кораблей.

Эта смелость греков и боязнь подвергнуться гневу Ксеркса побуди­ли на третий день предводителя персидского флота Ахеменеса произвести общее нападение на соединенный греческий флот. Обе стороны дрались с большим мужеством, в особенности египтяне со стороны персов и афиняне со стороны греков; между афинянами боль­ше всех отличился К л и н и й, отец Алкивиада, начальствовавший над построенным и вооруженным за его же счет кораблем. Обе стороны значительно пострадали, и греки стали серьезно помышлять об от­ступлении. В этом решении они укрепились еще более, получив изве­стие об исходе происходившего в то же время сражения при Фермопи­лах и о дальнейшем вторжении персидского царя.

Фемистокл поспешил с легкими гребными судами вперед и напи­сал на пристанях, где имели обыкновение запасаться водой, и на ска­лах воззвание к ионянам перейти на сторону греков, их соотечествен­ников, а если это невозможно, вернуться домой или по крайней мере не проявлять в сражении особого рвения.

Затем греческий флот направился обратно к острову Саламину. Благодаря вновь подошедшим подкреплениям он возрос до 390 ко­раблей. Эта морская сила была спасением Греции. Между тем Ксеркс через Беотию, в которой Феспия и Платея были разрушены за приверженность свою к делу Греции, приближался к беззащитным и опустевшим Афинам, главной цели своего мщения. Единственное спасение для своих сограждан Фемистокл видел в том, чтобы они, оставив город, перешли на корабли. Однако убедить в этом народ было делом далеко не легким, ибо он крепко держался за свои жили­ща и храмы, за художественные произведения и за могилы своих предков.

На помощь красноречию Фемистокла явилось религиозное верова­ние. Огромная змея, содержавшаяся в крепости как божественная хра­нительница храма Афины и получавшая ежемесячно жертвенную пищу, на этот раз не приняла ее как бы в знак того, что сама богиня оставила город. Тогда народ сам торопился уйти из города. Печально было смотреть на безутешные семьи, покидающие свои дома и свою родину. Всякий уносил с собой все, что было для него самого дорогого и необходимого. Матери смотрели на своих детей глазами, полными слез, и время от времени оглядывались на знакомые кровли покидає-

мого города, которому суждено было сделаться скоро добычей разру­шения. Вплоть до самой гавани провожали своих хозяев оставляемые в городе верные домашние собаки и поднимали жалобный вой, когда корабли отваливали от берега.

Собака афинянина Ксантиппа бросилась в море и поплыла за кораблем своего хозяина. Но слишком долгое напряжение истощило силы верного животного, и оно, достигнув берега Саламина, издохло. На этом месте острова был воздвигнут небольшой памятник, сохра­нявший долгое время воспоминание о верном животном. Дети, жен­щины и старики бежали в Трезены в Арголиде, которые приняли их необыкновенно радушно, на Саламин, на Эгину. Неприятелю остав­лены одни камни и стены. Все способные носить оружие, в которых собственно и заключался настоящий город, обратили, по выражению Фемистокла, в свой город «200 хорошо вооруженных кораблей, сделав из них и величайший город всей Греции». В Афинах остались только казначей храма да несколько старцев.

Теперь Фемистокл видел спасение всей Греции единственно в мор­ском сражении и именно при Саламине, где теснота места снова пре­доставляла грекам преимущества над стесненным персидским фло­том, но мнение это не разделялось прочими предводителями. Когда пришло известие о том, что персы овладели Афинами, что местная крепость занята, город и крепость преданы пламени, а вся Аттика опу­стошена, то большинство начальников потребовало, чтобы флот во­шел в Кенхрейскую гавань (Коринф) и таким образом, в случае пора­жения, мог иметь поддержку в войске, расположенном на Истмийском перешейке. Но непреклонный Фемистокл помышлял не о поражении, а о победе, и возможность и вероятность ее, если сразятся именно здесь, доказывал в собрании предводителей со всем жаром глубокого убеждения.

Коринфянин А д и м а н т, обратившись к нему, воскликнул с запа­льчивостью: «На играх бьют тех, которые встают прежде времени». — «Да, — отвечал Фемистокл, — но запоздалые никогда не получают на­град». Когда же Адимант возразил ему, что он, как не имеющий более отечества, не имеет права участвовать в их совещании, то Фемистокл произнес следующие многозначительные и угрожающие слова: «Прав­да, жалкий человек, мы покинули наши дома и стены потому, что не хотели, ради мертвых камней, сделаться рабами; но вот эти наши 200 хорошо вооруженных кораблей составляют наш город, и величайший город во всей Греции, и если вы желаете еще спастись, то теперь он мо­жет помочь вам в этом. — Обратившись затем к Эврибиаду, он продол­жал: — Если пойдешь к Истму, то погубишь Элладу. И тогда мы, афи­няне, заберем к себе на корабли наших жен и детей, уйдем в Италию и выстроим там новый город. Но вы, прежде чем лишиться таких союз­ников, как мы, обдумайте мои слова».

Речь Фемистокла достигла своей цели. Эврибиад опасался, что афиняне могут навсегда покинуть Грецию и переселиться в Италию, и

должен был сознаться, что это была бы громадная потеря. Однако вскоре после этого, когда персидский флот прошел Эврип и занял все пространство от Суния до Фалерна, а персидское сухопутное войско приблизилось к Пелопоннесу, то между союзниками вновь воцари­лось неудовольствие на то, что они, по их мнению, должны на этом ме­сте сражаться ради Афин, и поэтому потребовали отступить к Истмий- скому перешейку. Только афиняне, эгинцы и мегаряне требовали

Афиняне покидают свой город

остаться у Саламина, все же остальные высказались за отступление. Тогда Фемистокл тайно покинул собрание, задумав одним решитель­ным поступком способствовать исполнению своего плана. Он скрыт­но отправил на лодке своего верного слугу Сииинна к Ксерксу, кото­рый как раз на собранном также в это время военном совете решил на­пасть на следующий день на греков на море. Под видом дружеского доброжелательства Фемистокл приказал сказать Ксерксу, «что греки несогласны между собой и хотят ускользнуть; что если царь тотчас на­падет на них, то они не окажут никакого сопротивления, причем пре­данные персам будут сражаться с их противниками. Фемистокл посы­лает ему этот совет, ибо желает победы персам».

Совет понравился Ксерксу, и он приказал в ту же ночь занять мале­нький остров Пситталею, лежащий между Саламином и матери­ком, а персидским кораблям — окружить полукругом сам остров Сала- мин вместе с греческим флотом. Аристид, вызванный по предложению самого Фемистокла Народным собранием из изгнания и намеревав­шийся в ту же ночь отправиться из Эгины к греческому флоту, первый заметил движение неприятеля. Забыв в эту минуту личную вражду, он поспешил к противнику своему Фемистоклу. «Теперь, — обратился он к нему, — между нами не должно существовать никакого другого спо­ра, кроме того, кто из нас может лучше послужить отечеству». Затем он предложил сообщить военному совету, что греческий флот окружен и что никакое отступление больше невозможно. Фемистокл поблагода­рил Аристида и в то же время объяснил, что такое стечение обстоя­тельств не есть случайное, но подготовлено им умышленно, и просил его лично сообщить о том собранию. Аристид исполнил его просьбу, но большая часть предводителей не верила до тех пор, пока начальник одного неприятельского корабля, перешедшего к грекам, не подтвер­дил этого показания.

Теперь предложение Фемистокла смело вступить в бой было при­нято всеми, и все бросились на корабли, чтобы идти навстречу прибли­жавшемуся неприятельскому флоту. Он надвигался в виде громадного полукруга. На одном крыле его находились финикияне, которые, как храбрейшие, должны были действовать против искусных афинян. Дру­гое крыло занимали ионяне для того, чтобы они, ввиду недоверия к ним царя, встретились не со своими соплеменниками, а с лакедемоня­нами, эгинцами и другими. Ксеркс, полагая, что поражение при Арте- мизии произошло вследствие его отсутствия, хотел на этот раз сам сле­дить с высокой горы на берегу за ходом сражения и ободрять войска своим присутствием.

На рассвете сошлись оба флота, и завязался общий бой. В начале персидский флот сражался храбро. Но скоро сражение окончилось по­ражением персов. Сама многочисленность их флота в узком простран­стве сделалась для них стеснительной. Передние корабли их, будучи теснимы, привели в расстройство стоявшие сзади, а эти последние, порываясь вперед, чтобы принять участие в битве, мешали стоящимв- переди. Напротив того, греческие и в особенности афинские корабли, более легкие и подвижные, чем громадные персидские и энергично на­падали на них. Греческие матросы взбирались на неприятельские суда, опрокидывали экипаж, пускали их ко дну и истребляли вместе с ними и большую часть их защитников.

Смятение в неприятельском флоте вскоре сделалось всеобщим. Афиняне и эгинцы, самые лучшие моряки из всех греков, одинаково отличались в этом сражении. Между тем Аристид перевез тяжело во­оруженных афинян на остров Пситталею и уничтожил находивших­ся там персов. Таким образом персы потеряли много людей и кораб-

Фемистокл получает награду за благоразумие.

лей, из которых лишь немногие смогли спастись у Фалера под зашитой сухопутного войска. На одном из таких кораблей находилась царица Артемизия Галикарнасская, которая не советовала Ксерксу вступать в морское сражение. Греки обещали большую денежную награду тому, кто захватит се живой в плен. Они считали себя очень оскорбленными, что против них сражалась женщина. Артемизия чуть было уже не была взята в плен одним из преследовавших ее афинских кораблей, но она пустила ко дну плывший перед нею персидский корабль, и преследо­ватель ее, полагая, что ее корабль — или афинский, или неприятель­ский, перешедший к грекам, прекратил преследование. Ксеркс, дово­льный действиями Артемизии, воскликнул: «Женщины стали мужчи­нами, а мужчины женщинами».

Потеряв в морском сражении при Саламине (20 сентября 480 г.) 200 кораблей, Ксеркс по совету Мардония решил вернуться с боль­шей частью своего войска в Азию, а его с почти 300 000 воинов оста­вить в Элладе. К этому Ксеркса побудило главным образом опасе­ние, что греки могут уничтожить мосты через Геллеспонт и возбу­дить к восстанию малоазиатские колонии. В следующую же ночь Ксеркс приказал своим кораблям двинуться к Геллеспонту. Грече­ский флот следовал за ним до острова Андроса, где предводители стали совещаться о том, должны ли они воспрепятствовать или со­действовать отступлению царя. Последнее было признано за более

334

полезное. Для того, чтобы это наверное было исполнено, Феми- стокл снова послал того же своего верного слугу к царю и велел пере­дать ему, что он отговорил греков от преследования персидского флота и от разрушения моста через Геллеспонт и что Ксеркс может спокойно и безопасно продолжать свой обратный путь.

Уезжая, Ксеркс оставил, однако, в Фессалии под начальством Мар- дония около 250 000 человек, большей частью персов, мидян, саков, бактриян и индийцев, чтобы в следующем году возобновить войну. С остальными войсками царь направился через Фракию и Македонию к Геллеспонту. Но недостаток съестных припасов и болезни истребили большую часть войска, и лишь немногие добрались до Геллеспонта. Мосты были уничтожены бурями, но флот стоял наготове, чтобы пере­везти войска и царя. Ксеркс поспешил в Сарды, куда следовали и остатки войска. Для отражения нападения со стороны эллинов и на случай восстания ионян царь оставил флот у Самоса и Киме, а 60 000 человек расположил в Милете.

Греки радовались своей победе и не боялись вновь подымавшейся грозы. Их флот, отказавшись от преследования неприятеля, наказал острова, принявшие сторону персов, причем Фемистокл тщетно осаж­дал Андрос. По возвращении домой начались совещания о жертвопри­ношениях, которые следовало принести богам. Скоро все пришли к единодушному решению принести в дар Дельфийскому храму три фи­никийских военных корабля, взятые при мысе Сунио, Саламине и Истме и поставить в Дельфах колоссальную статую с корабельным но­сом в руке. Происходившее в Истме собрание для решения подачей го­лосов на алтарь Посейдона вопроса, кому из предводителей следовало присудить первую и вторую награды, разошлось, не постановив окон­чательного решения, потому что всякий рассчитывал получить первую награду и только Фемистоклу соглашались все предоставить вторую. Но и этой награды Фемистокл не был удостоен, так как большинство государств было исполнено зависти к Афинам, и только вскоре после того, когда Фемистокл прибыл в Спарту, ему возданы были там боль­шие почести.

Спартанцы дали одинаковую награду, масличную ветвь, Эврибиа- ду за храбрость, а Фемистоклу — за благоразумие и искусство. Но Фе­мистоклу они, кроме того, подарили лучшую колесницу, какую толь­ко можно было найти в Спарте, и на обратном пути его провожало до границы страны 300 спартанских мужей, которые назывались всад­никами и составляли на войне почетную стражу царей. «Такая по­честь, — говорит Геродот, — еще никому до тех пор не оказывалась спартанцами». Но самую приятную награду получил Фемистокл, по собственному его призванию, несколько лет спустя во время празд­нования Олимпийских игр. Когда он явился здесь среди греков с мас­личной ветвью, то возбудил к себе такое внимание, что все, забыв об играх и состязаниях, смотрели и указывали друг другу только на него одного.

в) Платея и Микале

(479г.доР.Х.)

Следующий год вызвал греков к новым битвам, ибо Мардоний на­ходился все еще в Фессалии. Чтобы вернее достигнуть своей цели — подчинить Грецию, он всего более старался склонить на свою сторо­ну афинян. Ббльшая часть их после отступления Ксеркса от Трезена и Саламина возвратилась в прежнее отечество и занялась восстановле­нием храмов и жилищ. Мардоний послал в Афины македонского царя Александра в качестве посредника. Вследствие изъявлен­ной им покорности Ксерксу и родства с одной из знатнейших персид­ских фамилий он был совершенно предан персидским интересам и в то же время пользовался правом гостеприимства в Афинах; поэтому он казался как нельзя более подходящим для передачи персидских предложений. Предложения эти заключались в том, что Мардоний от имени Ксеркса обещал афинянам забвение всех их проступков, утверждение прежней свободы, восстановление их разрушенных хра­мов и наконец расширение их владений, если они согласятся заклю­чить союз с персами. Александр не упустил случая, в добавок к этим блестящим обещаниям, указать на великую силу Персидской монар­хии, чтобы надеждой и страхом подействовать на афинян и побудить их принять предложения.

Возможность такого решения в особенности устрашала спартан­цев. При первом же известии о переговорах они тотчас же отправили послов, прибывших в Афины как раз в то самое время, когда только что открылось собрание, в котором Александр должен был получить ответ. Афиняне, ожидая прибытия спартанских послов, намеренно затянули переговоры, чтобы дать и им возможность открыто высказать свое мнение. Лакедемонские послы поднялись тотчас же после речи Алек­сандра. Они заклинали афинян не оставлять Грецию, на которую они первые навлекли гнев варваров, и не верить обещаниям, передавае­мым одним тираном (Александром) от имени другого (Ксеркса). Вмес­те с тем они выразили свое сожаление о разрушении Афин и о потере двух жатв и обещали афинянам от имени союзных греков заботиться о содержании их жен и детей во время войны.

После этого афиняне по предложению Аристида дали Мардонию через Александра следующий ответ: пока солнце будет совершать свое обычное течение, до тех пор афиняне никогда не заключат союза с Ксерксом. Александру же они заявили, чтобы он никогда не являлся с подобными предложениями, ибо это может повести с их стороны к невольным оскорблениям его, их гостя и друга. Лакедемонским же послам афиняне выразили свое удивление, что они мало знают афи­нян, если могли опасаться такого постыдного поступка с их стороны. Никакое золото, ни прелести какой бы то ни было страны не изменят их образа мыслей; Афиняне потребовали от спартанцев лишь одной помощи — присылки их войск для того, чтобы действовать общими

силами против Мардония в Беотии, откуда этот последний, узнав об отказе, вероятно, немедленно откроет неприятельские действия про­тив Аттики.

Предположения афинян насчет действий со стороны Мардония действительно оправдались; надежды же их на обещания спартанцев не исполнились. Спартанцы занялись завершением сооружения обо­ронительного вала на Истмийском перешейке, оставили там гарнизон, а остальные войска отправили домой. Мардоний же, доведя свои вой­ска подкреплениями из Азии, Северной и Средней Греции свыше

Платейская равнина с Геликоном. (На заднем плане Парнас).

300 000 человек, направился в Аттику. Тогда афиняне отправили к спартанцам посольство, которое напомнило им, как искренне дейст­вуют Афины относительно Греции и как, напротив того, коварно по­ступает Спарта по отношению к ним, и потребовало возможно скорей­шей присылки войска их в Аттику.

Спартанцы десять дней не давали решительного ответа и объясняли такую задержку празднеством Гиацинтий (чествования Гиацинта). На это афинские послы возразили: «Спартанцы должны спокойно справ­лять свое празднество и предавать своих союзников; в таком случае афиняне заключат мир с персами и последуют за ними туда, куда они

их поведут, и тогда спартанцы увидят, что из этого произойдет для них». Это подействовало на спартанцев тем более, что один уважаемый гражданин из Тегеи обратил их внимание на то, что если афиняне всту­пят в союз с персами, то всякая стена на Истмийском перешейке будет для спартанцев бесполезна, ибо персы с помощью афинского флота всюду могут высадиться в Пелопоннесе. Тогда спартанцы в ту же ночь отправили 5000 гоплитов и тысячу илотов, а на следующий день объя­вили послам, что войска эти выступили уже в поход и что вслед за ними будет послано такое же число периеков.

Гоплит.

Между тем Мардоний подошел к Афинам, и жители должны были вторично покинуть их и искать убежища на острове Саламине. Мардо­ний отправил в Афины послов повторить свои предложения. Но афи­няне упорствовали в своем отказе. Только один член совета высказался за заключение союза с персами. Народ побил его каменьями, а раздра­женные женщины подвергли той же участи его жену и детей. После этого Мардоний вновь превратил в пепел Афины и опустошил Аттику, но когда гонец из Аргоса сообщил ему о наступлении спартанцев, он отступил в Беотию. Обширные равнины этой области представляли свободный простор его коннице, и, кроме того, в ней были собраны большие запасы для его войска. Между рекой Азопом и Теймеской горной цепью расположил Мардоний свое войско и приказал устроить на одной высокой горе укрепленный стан для себя и своих военачаль-

ников. На противоположном берегу Азопа, на северном склоне гор Киферона, расположились греки. Наконец и спартанцы, промешкав так долго на Истмийском перешейке и пройдя через Элевзин, явились в Беотию с 30 000 гоплитов и таким же числом легко вооруженных бо­льшей частью илотов и подкрепили состоявших под начальством Ари­стида афинских гоплитов и дружины платейцев и феспийцев. Главным начальником всего этого сильного 110-тысчного войска был назначен Павзаний, опекун и дядя малолетнего еще спартанского царя Пле- истарха, сына Леонида.

Обе стороны долго не приступали к решительным действиям, так как каждая из них желала воспользоваться выгодами своего располо­жения. И теперь перевес сил был на стороне персов, поэтому Мардо- ний старался утвердиться на обширных равнинах по эту сторону Азо­па. Напротив того, греки занимали позицию между Азопом и горами (Киферона), где они на тесном и гористом пространстве могли выгод­но действовать против неприятеля и получать из Пелопоннеса необхо­димые припасы и новые подкрепления. Может быть, именно ввиду этого находившиеся в обоих войсках греческие жрецы, согласно с пра­вилами военного искусства, обещали победу той стороне, которая бу­дет защищаться, а не нападать.

Мардоний выставил против греков свою конницу и предпринял не­сколько удачных нападений. Сперва ее мужественно отражали мегаря- не, а под конец 300 отборных афинян, которые одни из всего войска добровольно сменили утомленных и опрокинутых мегарян. Афинянам удалось убить предводителя персидской конницы Масистия и тем привести ее в совершенное расстройство и обратить в бегство.

После этой стычки греки ввиду недостатка воды переменили свою позицию и отошли далее к П л а т е е. Здесь обе стороны опять простояли долгое время спокойно друг против друга. Мардоний все еще не отваживался на решительное нападение и заботился лишь так расположить свою позицию, чтобы во время нападения персы сражались с лакедемонянами, а преданные персам греки — с афийя- нами. По старинному обычаю, спартанцы занимали правое, а афи­няне левое крыло.

Наконец, через одиннадцать дней Мардоний, наскучив бездейст­вием, решил вступить с греками в решительное сражение. Греки не­медленно были об этом извещены. В ту же ночь Александр, царь маке­донский, прискакал к афинянам и объявил им о намерении Мардония. Он убеждал их приготовиться на всякий случай к нападению и, если б даже сражение почему-либо было необходимо, по возможности отсро­чить его, потому что у персов оставалось лишь на несколько дней жиз­ненных припасов. Затем Александр просил афинян в случае, если ис­ход войны будет благоприятен для греков, не забыть и о нем. После та­кого извещения греки сделали соответствующие распоряжения.

Осторожный Павзаний, ввиду этих обстоятельств и опасаясь, что от нападения персов греки могут значительно пострадать, в особенности

если те запрудят единственный их источник, решил переменить свою позицию на новую и отступил еще ближе к Платее. Отступление прои­зошло ночью, но не в совершенном порядке. Все греческое войско, разделившись на три части, находилось уже в движении к своему ново­му месторасположению, когда Мардоний на рассвете узнал об отступ­лении греков. Приняв это за бегство, он немедленно послал конницу в погоню, а сам с пехотой поспешно двинулся через Азоп.

Прежде всего Мардоний напал на лакедемонян и тегейцев. Павза- ний немедленно послал к афинянам, чтобы они как можно скорее по-

Саркофаг на месте Платеи.

спешила к нему на помощь. Но афиняне уже вступили в жаркий бой с македонянами, фессалийцами и другими союзными персам греками, и лакедемонянам и тсгейнам пришлось одним выдерживать сражение с главными персидскими силами. Вначале многие из них были пораже­ны персидскими стрелами. Павзаний, обратив взоры на храм Геры в Платее, в отчаянии взывал к богине о помощи. Но туг тегейцы броси­лись в персидские ряды и прорвали их; за ними, получив наконец от жрецов благоприятное предзнаменование, бросился и Павзаний с ла­кедемонянами. Возгорелась жаркая битва, в которой персы сражались с большим мужеством и энергией, но эллины превосходили их своей физической силой и ловкостью и лучшим вооружением (у них были Длинные копья).

Тогда Мардоний бросился на белом коне во главе своих конных те­лохранителей на неприятеля. Раненный в голову камнем, брошенным

спартанцем Эимнестом, он упал с лошади и погиб в свалке. Вместе с ним пали и его всадники. Пехота, ряды которой были расстроены, не могла более держаться. Бегство сделалось всеобщим. Артабаз с 40- тысячным войском отступил в беспорядке в Фокиду, а оттуда пошел к Геллеспонту. Один отряд пелопоннесцев, вышедший из храма Геры на равнину, подвергся нападению фиванской конницы и был ею частью побит, частью рассеян. Часть войска, сражавшегося под начальством Мардония, бежала в укрепленный стан и защищалась против осадив­ших их спартанцев до тех пор, пока афиняне, которые также разбили персидских союзников и преследовали фиванцев до их главного горо­да, не соединились с Павзанием. Афиняне первые взобрались на укрепления лагеря и затем открыли путь остальным грекам к огром­ным сокровищам, собранным здесь со всей персидской роскошью и изобилием. Находившиеся в стане неприятельские воины были почти все перебиты. Более 100 000 неприятелей пало в лагере и в сражении. Со стороны греков было убито 1360 гоплитов, в том числе 91 спарта­нец, 16 тегейцев и 52 афинянина; число павших илотов было значите­льно больше. Павзаний приказал илотам собрать все сокровища. Пло­ты многое оставили себе и продали много золота, которое они приняли за дурную медь, эгинцам, через что эти последние сильно обогатились. Великолепная золотая и серебряная посуда Мардония также досталась в добычу. Павзаний приказал взятым в плен поварам приготовить точ­но такой же обед, какой приготовлялся для Мардония, но вместе с тем велел своим собственным служителям изготовить обед в спартанском духе. Между обоими обедами оказалась, конечно, величайшая разни­ца. Павзаний смеялся над глупостью мидянина, который, пользуясь сам подобным роскошным столом, дошел до того, что лишил обеда своих бедняков.

Одна десятая часть добычи была отделена богам, одна назначена в дар Павзанию; остальное было разделено между прочими государства­ми пропорционально численности выставленных ими войск. О награ­де за храбрость едва не возник между спартанцами и афинянами серь­езный спор, но он был прекращен тем, что награда эта была присужде­на платейцам за то, что область их была местом достославной битвы за свободу Греции. В числе спартанцев Аристодем, один оставшийся в живых из тех, которые сражались при Фермопилах, чтобы смыть тяго­тевший на нем позор, бился с чрезвычайным мужеством. Однако он не получил награды, потому что сражался «с отчаяния».

После того как храбрые получили почести и награды, было при- ступлено к наказанию виновных. Через одиннадцать дней после сра­жения победоносное войско явилось перед Фивами и потребовало вы­дачи главных и знатнейших приверженцев персов. Фиванцы отказы­вали в этой выдаче до тех пор, пока не были принуждены к тому опустошением их области и осадой их города. Выданные были отведе­ны Павзанием в Истм и там казнены.

Случилось замечательное совпадение обстоятельств: в самый день битвы при Платее персидский флот был уничтожен греками при мысе М и кал е. Произошло именно то, чего опасался Ксеркс. Уже весной греческий флот из 110 гребных судов под начальством спартанского царя Леотихида (афинянин Ксантипп командовал афинскими кораб­лями) перешел от Эгины к Делосу и даже здесь, из страха перед числен­ным превосходством персидских кораблей, не считал себя безопас­ным. Так оставался союзный флот некоторое время у Делоса, пока по­слы из Самоса и беглецы с Хиоса не убедили его начальников, что они могут освободить малоазиатских греков от власти варваров. С этой це­лью греческий флот отправился к Самосу. Предводитель расположен­ного там персидского флота Мандант, не принял предложенного ему греками морского сражения, а перешел к Микале, где находилось су­хопутное войско, предназначенное для удержания ионян, вытащил ко­рабли на берег и приказал воздвигнуть вокруг их укрепления. Фини­кийские же корабли, в верности которых он сомневался, он отослал с Самоса домой.

Узнав об этом, греки решились на нападение. Но предварительно, чтоб ослабить и разделить неприятеля, Леотихид употребил ту же во­енную хитрость, к которой прибег Фемистокл при Артемизии: он прошел на корабле вдоль берега и послал вестника объявить ионя- нам, чтобы они во время сражения вспомнили о своей свободе. Лео­тихид также достиг своей цели. Персы, узнав об этом, сделались еще недоверчивее к ионянам и обезоружили самосцев, которые еще и до этого времени казались им подозрительными; милетцев же они уда­лили под тем предлогом, что они во время сражения должны занять горный проход.

Между тем греки высадились на берег и подступили к персам, «что­бы, — как говорит Геродот, — сразиться с ними за обладание Геллес­понтом и островами». Такая добыча вполне заслуживала с обеих сто­рон напряжения всевозможных усилий. Мужество греков увеличива­лось еще слухом о поражении Мардония в Беотии; все же усилия персов были ослаблены содействием, оказанным в сражении ионяна- ми своим соплеменникам. Поэтому победа, несмотря на мужествен­ное сопротивление, оказанное в особенности персами при входе в их укрепление, склонилась на сторону греков. Греки нанесли серьезное поражение неприятелям, сожгли корабли и оборонительные построй­ки варваров и вторично захватили значительную добычу. Затем эллин­ский флот вернулся к Самосу.

Но лучше всякой добычи для греков, благодаря победе при Микале, было освобождение ионян. Самосцы, лесбосцы, хиосцы и жители дру­гих островов были немедленно приняты в союз греков; предложение же пелопоннесцев оставить Азию варварам, а ионян переселить в соб­ственную Элладу, в города и владения тех греков, которые оказались приверженцами персов, было отвергнуто афинянами, не желавшими оставить во власти персов прекрасные приморские берега с их богаты­

ми городами, столь выгодно расположенные для расширения торговли и для дальнейших завоеваний. В то время как Леотихид возвращался домой с пелопоннесцами, афиняне завоевали остров Сеет, овладели Херсонесом Фракийским вместе с островами Лемносом и Имбросом и возвратились затем в свое отечество с богатой добычей.

6.