Глава 6. Главный социально-экономический феномен обеспечения рыночного реформирования России

Исследование процесса рыночного реформирования в первое деся­тилетие, по крайней мере, дало ответ на один важный для совре­менной России вопрос: уповать на привычную ведущую роль госу­дарства в решении задачи перехода страны к рынку не стоит.

Однако сразу же возникает вопрос: может ли предприниматель­ство олицетворять весь рыночный механизм экономики? И да и нет. Но именно в нашем положении, когда рынка не было еще вообще или он еще не стал исторической реальностью, думается, что может, так как именно возникновение самого предпринимательства и есть

156 //. Собственность как социальная технология

начало рыночного реформирования.

Что же касается роли государства в обновлении страны, то и ее вряд ли стоит «сбрасывать со счетов», как бы это ни казалось на первый взгляд. В силу того что в России процесс рыночного становления экономики (в рамках которого только и возможно существование предпринимательства вообще) еще не закончился, при партнерских отношениях всех субъектов предпринимательства можно выделить главный - государство. И раньше, и сегодня государство как главный субъект предпринимательства призвано реализовывать свое конкрет­ное участие в становлении нового производства в России путем осу­ществления рыночных реформ, внося тем самым свой вклад в соз­дание новых производственных отношений и структур.

Могло ли существовать государство как субъект предприниматель­ства раньше - в советский период? Ответ может быть только один -нет, не могло. В таком «амплуа» государство формируется в самом процессе осуществления реформ и является сегодня главным дви­гателем этого процесса. Существовало ли государство как субъект предпринимательства до Октябрьской революции? На этот вопрос ответить однозначно трудно.

До настоящего времени в нашей литературе переход к рыночной экономике считался как бы «возвращением к утраченному»', «третьим пришествием предпринимательства»2. Среди более умеренных пози­ций, связывающих возникновение предпринимательства с именем Петра I, политикой Александра II и т. п., встречаются и такие край­ние, в которых возврат предпринимательства исчисляется чуть ли

1 Павлюк Н.Я.

2 Галаган А. А. История предпринимательства российского. От купца до бан­кира. М., 1997. С. 4.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 157

ни с момента образования Российского государства1. Но как могло «вписываться» свободное предпринимательство в рамки крепостни­ческой России, если она характеризуется политической раздроблен­ностью, частным правом и натуральным хозяйством, основанным на несвободной рабочей силе? О какой роли государства могла идти речь, если само понятие о государстве как о чем-то отличном от мо­нарха и стоящем выше его возникло в России в XVII веке при Петре I?

Самого Петра I в области реформирования России вполне можно сравнить с Лениным периода НЭПа. Как и Ленин, который старался внедрить в социалистическую внеэкономическую систему хозяйство­вания экономические элементы, так и Петр I стремился пересадить западные новшества в существовавший при нем организм вотчин­ного строя. «Нам нужна Европа, - доверительно говорил он своим соратникам, - на несколько десятков лет, а потом мы и к ней должны повернуться задом»2. Это ли не образчик аналогичных высказыва­ний Ленина о том, что мы при помощи «капиталистических» методов наладим экономику, а потом откажемся от них?

Да, Петр I, по оценкам С.М. Соловьева и В. О. Ключевского, совершил великие, многосторонние преобразования, сопровождав­шиеся «столь великими последствиями как для внутренней жизни народа, так и для его значения в общей жизни народов во всемирной истории»3. Реформы его нанесли вотчинному порядку непоправи­мый удар. Но изменил ли он саму суть государственности, и могло ли государство в петровскую эпоху выступать «крупнейшим предпри­нимателем», как утверждают отдельные авторы?4 В условиях вот­чинного строя, то есть феодальной земельной собственности и свя­занных с нею прав на феодально-зависимых крестьян, на этот вопрос может быть только один ответ - нет, не могло. И совершенно прав Ленин, который писал, что «горнопромышленники были и помещи­ками, и заводчиками, основывали свое господство не на капитале и конкуренции, а на монополии и на своем владельческом праве»5.

1 См.: 1000 лет русского предпринимательства. Из истории купеческих родов / сост. Д. Платонов. М., 1995. С. 3.

2Цит. по: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 152. 3Ключевский В.О. Русская история. Т. 3. С. 54.

Кузмичев А. Д., Шапкин И. Н. Отечественное предпринимательство: очерки истории. М., 1995. С. 42.

5Ленин В. И. Развитие капитализма в России // Ленин В. И. Поли. собр. с°ч. Т. 3. С. 485-486.

158

//. Собственность как социальная технология

Даже сам факт отмены крепостного права в России в 1861 году не создал условий для возникновения в стране предприниматель­ства. И далеко не случайно, что многие годы в российском произ­водстве после эпохи Петра I наблюдался застой. Освоив в XVII веке основы мануфактурного производства и горного дела, по свидетель­ству Р. Пайпса, россияне жили этим богатством два столетия'.

Но и новый бурный рывок русского промышленного производ­ства в 90-х годах XIX столетия, как и предыдущий - Петра I, также стал не естественным результатом хозяйственного развития России, а следствием пересадки в нее западных капиталов, техники, привле­ченных западных организаторов производства. И хотя в этот период уже появились отдельные русские предприниматели (среди русских капиталистов были весьма богатые люди), но само предприниматель­ство как система не могло сложиться и в этот период. В первую оче­редь потому, что в этой системе не было такого главного ее элемента как государство. Оно все еще продолжало «обслуживать» самодер­жавие, а та немногочисленная часть населения России, которую можно было бы причислить не к предпринимателям, а к буржуа­зии, в большей степени тяготела к монархии. (Точно так же и совет­ские кооператоры тяготели к командной экономике, существование которой только и позволяло им осуществлять свои «конкурентные действия» в окружающем экономическом пространстве не ориенти­рованного на потребности населения производства).

Иного и не могло быть, ибо данные первой всеобщей переписи насе­ления, «произведенной» в заключительный год (1897 г.) реализации проекта С.

Мы видим, что в общей численности населения страны удельный вес купцов (если считать предпринимателями всех членов их семей) просто ничтожен - 0,22 %. И это при том, что в 1897 г. в России про­живало около 126 млн человек. Крупная буржуазия в данной пере­писи специально не выделялась, а шла вместе с «помещиками, выс­шими чинами и пр». В целом таковых было 3 млн человек2.

1 Пайпс Р. Указ. соч. С. 289 (примечания). 2Там же. С. 221.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 159

Таблица 1*

* См.: Россия: 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 219.

На основе данных Книг о лицах, получивших гильдейские и про­мысловые свидетельства, можно получить некоторое представление о социальной структуре самих предпринимателей «образца 1913 г.» по Москве и Петербургу, а также их распределение по производ­ственным занятиям'.

В социально-структурном отношении данные в обоих городах почти идентичны: на первом месте купцы (в Москве - 36,2 %, в Петербурге -46,3 %), на втором - крестьяне (25,8 % и 22,8 % соответственно), на третьем - мещане (16,7 % и 10,3 % соответственно). Среди других категорий населения такой идентичности уже не наблюдается: ино­странцы (6 % и 5 %), интеллигенция (5, 7 % и 4, 3 %)2, почетные граждане (4,7 % и 6,2 %), дворяне (2,6 % и 2,5 %), чиновники (0,8 %

|,Там же. С. 224-225.

Для Петербурга вместо графы «Интеллигенция» есть графа «Лица свобод-НЬ|х профессий».

160

//. Собственность как социальная технология

и 1,1 %). Всего предпринимателей насчитывалось в Москве - 5490, в Петербурге - 4160 человек.

Среди «производственных занятий» у представителей всех соци­альных групп на первом месте стоит торговля, на втором - сфера обслуживания, на третьем - финансы.

Следует отметить, что и вышеприведенные данные, и данные таблицы 1 относятся к периоду подъема экономики. Хотя в то же время нужно учитывать, что в России накануне Первой мировой войны бла­гоприятные для экономики моменты только наметились, а не достигли какого-то высокого уровня. Как отмечалось в «Докладной записке Совета съездов представителей промышленности и торговли о мерах и развитии производительных сил России и улучшению торгового баланса», представленной Правительству 12 июля 1914 г., «страна пере­живает в настоящее время переходное состояние. В сельском хозяй­стве, в самой системе землепользования начался громадный переворот, результаты которого пока еще только намечаются, но не поддаются учету. В промышленности после целого ряда лет кризиса и застоя начался сильный подъем и оживление. Но в то же время выяснилось, что этот подъем недостаточен, что спрос на продукты промышленно­сти в целом ряде отраслей растет быстрее предложения, и, неудов­летворенный внутренним производством, покрывается иностранным ввозом»'. В этой же «Записке...» говорилось о ввозе в Россию хлопка, шерсти, сала, шелка, о начале ввоза металлических изделий, камен­ного угля, нефти и т. д., о том, что «только в годы высоких урожаев и высоких цен на хлеб, главный продукт нашего вывоза, страна обе­спечена торговым балансом в нашу пользу», о «громадной загранич­ной задолженности», о том, что «торговый баланс наш хотя и сводился в годовом итоге в нашу сторону, но абсолютная цифра его с каждым годом становилась меньше: так, с 430 млн в 1911 г. к 1913 г. наш тор­говый баланс опустился до 200 млн рублей»2.

Вот в такой ситуации находилась страна в самое благоприятное за весь дореволюционный период время. Время, по которому све­ряло свои успехи Советское государство, о благоденствии которого не устают повторять и сегодня противники рыночных реформ.

И, пожалуй, главное: дореволюционные предприниматели призы­вают Правительство царской России принять все меры к развитию

'Россия: 1913 год. С. 27. 2Там же. С. 28-29.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 161

производительных сил, ссылаясь на «призыв с высоты Престола», но при этом говорят об «устарелости законов о промышленности», о «стеснениях, испытываемых предпринимателями в разных обла­стях промышленной деятельности» и необходимости «предоставления широкого поприща личной инициативе», снятия «ограничений, тормо­зящих частные начинания в области торговли и промышленности»'.

В этой ситуации можно говорить о том, что субъектом предприни­мательства не являлось ни государство, ни сами предприниматели. И в первую очередь потому, что они были, как и раньше, несвобод­ными в реализации главного - своей способности к труду.

Следует заметить, что проделанный выше анализ делает излишним разговор о том споре, который вели многочисленные советские исто­рики по вопросу победы капитализма в России. Вряд ли положительно о такой победе, как и об «освобождении» предпринимателей, можно говорить, касаясь периода существования в России Временного пра­вительства после Февральской революции.

Во-первых, потому, что буржуазия оказала ему, по свидетельству того же Р. Пайпса, весьма прохладную поддержку.

Во-вторых, состояние войны, в котором страна пребывала весь период правления Временного правительства, чем, собственно, и вос­пользовались большевики, вряд ли стало благоприятным для пред­принимателей временем2.

Таким образом, напрашивается вполне очевидный вывод: пред­принимательства (в том понимании, которое мы в него вкладываем) в России никогда не было, и «возвращаться к утраченному» нам нет необходимости, да и возможности. Становление этого феномена все­цело связано с осуществлением рыночного реформирования именно сегодня3.

'Там же. С. 28.

2Временное правительство готовило аграрную реформу, где предполагалась «передача всей обрабатываемой земли тем, кто ее обрабатывает». Но, как и по всем другим «судьбоносным» проектам, утверждение решения о земле планировалось осуществить на Учредительном собрании. Сама же пере­дача земли «законным путем» планировалась на весну 1918 года (см.: Керен­ский А. Ф. Россия на историческом повороте: мемуары. М., 1996. С. 208-209). К вопросу о НЭПе мы еще вернемся в других разделах работы. Здесь же заметим, что и второго пришествия предпринимательства, как и первого, не было. И, кстати, все по тем же причинам, которые мы здесь разбирали, Доказывая, что в царской России предпринимательства как явления быть не могло.

162

//. Собственность как социальная технология

Ясно, что того буржуазного государства и, следовательно, капи­тализма как платформы для перехода к социализму, как это пыта­лись представить В. И. Ленин и его последователи, в России не было и не могло быть. В этом плане достаточно обратиться к анализу рос­сийской собственности как социальной технологии, которая пре­дельно четко характеризует состояние государственности в тот или иной период развития страны.

Сами исходные позиции большевистского переворота в России все­цело основывались на идеях К. Маркса об «экспроприации»'. То, что развитие производства должно было достигнуть известного предела, когда капиталистическое (буржуазное) государство или «капитали­стическая оболочка» сама «взорвется», Ленин игнорировал с самого начала, доказывая в статье «Развитие капитализма в России» сущест­вование капиталистического производства чуть ли не с времен Петра I. Уже одно это свидетельствовало, что Ленин и не собирался дожидаться «взрыва» этой «капиталистической оболочки», которой, собственно, и не было. Отбросив этот аргумент Маркса, Ленин всецело сосредо­точился на варианте насильственного свержения власти в России.

Понятие «экспроприация» прочно входит в обиход марксистов. В. И. Ленин, рассуждая даже о первой фазе коммунизма, обыденно говорит о том, что здесь различия в богатстве еще останутся, «но невоз­можна будет эксплуатация человека человеком, ибо нельзя захватить средства производства, фабрики, машины, землю и прочее в част­ную собственность»2 (специально обращаем внимание на ленинские термины типа «захватить»). Ссылаясь на теорию марксизма, после­дователи Маркса (впрочем, как и он сам, и его соратник Ф. Энгельс) рассуждают весьма просто: если буржуазия экспроприировала суще­ствовавшую до нее частную собственность, то почему нельзя собст­венность новых эксплуататоров экспроприировать, не уточняя, каким именно способом. «Экспроприаторов экспроприируют» - этот вывод Маркса становится исходным пунктом проповедования насилия, которое впоследствии большевики поставили выше любого права.

Весьма примечательна в этой связи запись Ленина на десятой стра­нице рукописи книги «Государство и революция», написанной, как известно в преддверии Октябрьской революции: «Найти в „Анти-Дюринге" и перевести с немецкого то место (кажется, в конце одной

'Маркс К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 772-773. 2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 93.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 163

из глав „Теории насилия"), где он говорит, что Дюринг только с оха­ньем и аханьем допускает мысль о насильственной революции, тогда как всякая насильственная революция играет величайшую роль, перевоспитывая массы, переобучая их, поднимая необыкновенно их самосознание, самоуважение и т. д.»'.

Из нашей 70-летней истории мы действительно знаем, какую роль сыграла насильственная революция в плане осуществления россий­ской государственности после Октябрьского переворота 1917 года: ни на минуту это насилие не прекращалось, лишь постоянно изме­няло форму своего применения - от расстрела до «психушки». Непо­средственно сам же процесс экспроприации в России прошел весьма показательно. «Экспроприаторов» не только экспроприировали, но и вообще от них избавились. Благо, точных «указаний», как в этих условиях поступать с владельцами капиталистической частной соб­ственности, у Маркса не было. А так как именно таковых в России было не так много, заодно старались экспроприировать и вообще всю частную собственность, в основном имевшуюся у самых многочис­ленных представителей населения России - крестьян. Благо, что и они в свое время Марксом были отнесены к буржуазии, не важно, что мелкой.

Вот так, на «костях» ссылаемых «кулаков», высылке из страны буржуазии (значительная часть ее и сама уехала), представителей состоятельной прослойки «среднего класса» и возникли и социали­стическое государство, и так называемая «социалистическая соб­ственность» - безальтернативная государственная собственность, липовая «колхозно-кооперативная» и такая же - собственность обще­ственных организаций.

С решением проблемы экспроприации экспроприаторов исчезла и проблема эксплуатации. Судя по тому, что Маркс о ней не сказал чего-то такого, равного, например, теории прибавочной стоимости, при социализме это понятие не применялось. Поле его «применения» осталось в мире капитала. В советской же литературе понятие «эксплу­атация» превратилось в один из «бестелесных» штампов, с помощью которых критиковалась капиталистическая действительность.

Экономическая теория развивается по мере развития практики, и именно этим можно объяснить то, что многие теории, просуществовав

'Там же. С. 344.

164 //. Собственность как социальная технология

какое-то время, становятся уделом историков развития экономиче­ской мысли. Другое дело, что иногда экономическая теория и эконо­мическая практика становятся элементами насильственной практики внедрения их в жизнь теми людьми, в руках которых политическая власть. Неизмеримы последствия таких действий, и неисчислимы те потери, которые порой затрагивают жизнь многих поколений.

В нашем случае мы являемся свидетелями того, как на послед­ствия одного такого, мягко говоря, неверного решения наложились на результаты другого.

Освобождение российских крестьян от крепостной зависимости Александром II в феврале 1861 года было осуществлено, как известно, с наделением их землей. Этот величайший по тем временам граж­данский акт был омрачен тем, что сам процесс наделения крестьян землей был принудительным. Те же принципы римского права о соб­ственности были самодержавием нарушены. Зная огромные про­сторы России, можно себе представить, что сам процесс наделения землей - весьма сложный вопрос. И, думается, при решении данного вопроса «общинный вариант» был выбран как наиболее технически простой. При его использовании единицей наделения землей стано­вился не один человек, а тысячи людей. Это уже потом на щит было поднято мнение, что «община» - это исключительно русская специ­фика. На самом деле, казалось бы, прогрессивная реформа 1861 года «толкала» Россию назад. Ибо община, как справедливо отмечал К. Маркс, критикуя «особенность» русской общины, - «первобытная форма, которую мы можем проследить у римлян, германцев, кельтов»'. «Община (Gemeinwesen), являющаяся предпосылкой производства», не позволяет труду отдельного лица быть частным трудом и продукту его быть частным продуктом; напротив, она обуславливает то, что труд отдельного лица выступает непосредственного как функция члена общественного организма»2.

В своей известной экономической работе В. И. Ленин, казалось бы, верный последователь Маркса, в противовес своему учителю утвер­ждает, «что строй экономических отношений в «общинной» деревне отнюдь не представляет из себя особого уклада («народного произ­водства» и т. п.), а обыкновенный мелкобуржуазный уклад». Он здесь

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 20 (примечания).

2 Там же.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 165

прямо говорит, что «русское общинное крестьянство не антагонист капитализма, а, напротив, самая глубокая и самая прочная основа его»'.

Конечно, община в русской деревне конца XIX века - это не пер­вобытная община, но, заметим, что Маркс характеризовал общину в целом как феномен. Но как бы там ни было, своеобразный «интерес» Ленина, как мы уже говорили, в «Развитии капитализма в России» проследить нетрудно. Помимо очевидного «подтягивания» эконо­мики России, по меньшей мере, до «стандартного» уровня развития капитализма, который уже «готов к экспроприации» Ленин игнори­рует и патриархальный уклад деревни, за что его можно «отнести» к тем «почтенным людям», которые, «заразившись» духом «социа­лизма - коллективизма», стали, по выражению С.Ю. Витте, «сто­ронниками «общины»2.

Вообще, что касается общины как платформы социализма в России, воспоминания этого государственного деятеля на многое «откры­вают глаза».

Во-первых, он приводит важное признание П. Семенова-Тян-Шанского, свидетелем которого он сам был. Семенов-Тян-Шанский в начале XX столетия оказался единственным из оставшихся в живых ближайших сотрудников графа Ростовцева - руководителя комиссии по подготовке реформы 1861 года. Семенов признался, что после пере­житых дней кровавой революции 1905-1906 гг. он убедился, что во времена проведения реформы была совершена большая ошибка: «не оценили при крестьянской реформе принципа собственности, увлекшись общинным началом». Хотя он сам в то время был убеж­денным сторонником общины.

Во-вторых, интересна позиция по данному вопросу самого Витте. «Общинное владение, - утверждал он, - есть стадия только извест­ного момента жития народов, с развитием культуры и государствен­ности оно неизбежно должно переходить в индивидуализм - в инди­видуальную собственность; если же этот процесс задерживается, и в особенности искусственно, как это было у нас, то народ и госу­дарство хиреют...

Одна и, может быть, главная причина нашей революции (Витте в данном случае имел в виду революцию 1905-1906 гг. - М. Р.) - это

'Ленин В.Л. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 165.

2Витте С.Ю. Избранные воспоминания, 1849-1911 гг.: в 2 т. М., 1997. Т. 2.

С. 186.

166

//. Собственность как социальная технология

запоздание в развитии принципа индивидуальности, а следовательно, и сознания собственности и потребности гражданственности, а в том числе и гражданской свободы»'.

Именно революция 1905-1906 гг. и постоянные бунты крестьян, а не в коей мере ни потребность в обновлении производства Царского правительства, явились толчком к осуществлению аграрных реформ Столыпина. Разрушению крестьянской общины способствовал целый ряд законодательных актов, принятых в ноябре 1906 г. и 1909-1911 гг. Власти всячески способствовали ослаблению крестьянских хозяйств. Но аграрным реформам не хватило времени. «Свободные» крестьян­ские землевладения составляли всего лишь 15 % общей площади обрабатываемой земли и едва ли половине работавших на этих зем­лях крестьян (1,2 млн чел.) достались отруба и хутора, закрепленные за ними постоянно, как собственность. Таким образом, только 8% общего числа смогли стать собственниками в результате реформ2. Многие крестьяне, уже «пораженные» недугом «общего владения» (выражение С. Ю. Витте) не особо и стремились стать собственниками. Если, например, в 1908 и 1909 гг. ежегодно от них поступало около полумиллиона запросов о выходе из-под опеки «мира», то потом число этих заказов значительно снизилось. Не «дремала» в этом время и сама община - за 10 предвоенных лет сельские общины выкупили 6 млн га земли, а крестьяне-предприниматели - только 3,4 млн га3. В таком «виде» сельская община сохранилась и до Октябрьской революции. Февральская революция ее основы не поколебала. Немногочислен­ная же часть крестьян - собственников, выделившихся из общины, после Февральской революции боялась попасть в категорию подле­жащих экспроприации, но в политическом плане какой-либо опас­ности для большевиков не представляла. Основная же масса кре­стьян - самого многочисленного класса России - была объективно настроена против частной собственности, так как отождествляла с ней своих «вечных» эксплуататоров-угнетателей - помещиков, чиновников. И в ее менталитете весьма устойчиво было укоренено стойкое предубеждение к частной собственности. Так что политика советской власти, направленная на борьбу с частнособственнической психологией «легла» на благодатную почву.

'Там же. С. 187.

2Верт Н. История Советского государства. 1990-1991. М., 1998. С. 54.

3Тамже. С. 54, 60.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 167

В своем главном труде «Капитал» К. Маркс постоянно «сталкивает» две проблемы: «эксплуатация» и «конкуренция». В целом ряде мест своего сочинения Маркс признает, что «научный анализ конкурен­ции становится возможным, лишь после того как познана внутрен­няя природа капитала», что «конкуренция навязывает каждому инди­видуальному капиталисту имманентные законы капиталистического способа производства как внешние принудительные законы» и т. д.1 Но в тех условиях «потери» равновесия в капиталистической хозяй­ственной системе, которые он обнаружил именно в свое время (и это характеризует его как одного из величайших экономистов, поскольку, например, английская исследовательница Дж. Робинсон говорила об этом значительно позднее, в 30-е годы XX столетия), Марксу было трудно «предусмотреть» само будущее капитализма, увидеть те особенности рыночной экономики, которые делают эту систему самодостаточной. Отсюда и возникновение его гипотезы о неизбеж­ном «конце» капитализма и «выстроенные» им теории естественной смены различных общественно-экономических формаций, классо­вой борьбы и т. п. А самими двигателями этих процессов он считал такие феномены, как, например, обобществление производства, рост эксплуатации работников наемного труда и «экспроприацию экспро­приаторов», перерастающую в создание общественной собственно­сти и безгосударственное общество. Впоследствии В. И. Ленин более четко объяснил процесс возникновения монополистического капи­тализма. Но и он старался использовать это сугубо в своих полити­ческих целях2.

С разрушением той конкретной формы существования рыночных отношений, которая существовала в период, изучаемый Марксом, он связывал всю рыночную систему экономики, естественно, с конку­ренцией. В конкуренции, утверждал Маркс, все проявляется в иска­женном виде. Она не обнаруживает того, что стоимость господствует над движением производства, тех стоимостей, которые скрываются за ценами производства и в конечном счете определяют их. Зато кон­куренция обнаруживает те явления (средние прибыли, повышение и понижение цен производства, колебание рыночных цен), которые «противоречат в равной степени и определению стоимости рабочим

. • К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 326-327, 606. 2Ленин В. И. Империализм как высшая стадия капитализма // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 27.

168

//. Собственность как социальная технология

временем, и природе прибавочной стоимости, состоящей из неопла­ченного прибавочного труда»'.

И. Шумпетер, наверное, больше других критиковал Маркса, но и отдавал ему должное. Он говорил, что восхищаться Марксом можно уже по одной только причине: предсказать пришествие круп­ного бизнеса, учитывая времена, в которые писал Маркс, было само по себе научным достижением. Приветствовал он и другие достиже­ния Маркса. Но при этом о самом главном достижении Маркса с пози­ции последователей заявил: «Взятая сама по себе Марксова теория прибавочной стоимости не выдерживает критики»2.

И, действительно, понятие «прибыль», распространенное среди ранних экономистов классической школы, у Маркса - «прибавочная стоимость», а после него получило название «процент», может исполь­зоваться в научном исследовании в таком большом количестве своео­бразных значений, что и не стоит касаться данного вопроса. В одном из множества подходов предусматривается исследование прибыли на основе теории стоимости, где прибыль привязывается к трактовке прибавочной стоимости и служит анализу той или иной формы экс­плуатации, то есть своеобразным мостиком, соединяющим эконо­мическую теорию с социологией. У Маркса на этом базируется его теория общественных классов, которая, по выражению Шумпетера, выступает тем аналитическим инструментом, который, соединяя эко­номическую интерпретацию истории с концепцией экономики, осно­ванной на прибыли, определяет все общественные события, сводит воедино все явления3.

Приходится признать, что пока реализация Марксовой теории общественных классов - этой «убогой сестры экономической интер­претации истории»4 - принесла немало потерь тем народам, в госу­дарствах которых она осуществлялась на практике.

Но если использовать категорию «прибыль» как часть всей сово­купной стоимости, созданной общественным производством, то можно говорить о предпринимательской прибыли. Кстати, сам Маркс в первом томе «Капитала» об этом не только не говорил, но и сам термин «предприниматель» не употреблял, хотя, конечно же, знал

'Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 1. С. 228.

2 Шумпетер И. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. С. 69.

3Там же. С. 54.

4Там же. С. 45.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 169

о нем, так как в третьем томе «предпринимательство» фигурирует'. М. Блауг свидетельствует по этому поводу, что Маркс, как Смит и Рикардо, просто слил воедино функции капиталиста и предпри­нимателя2. Случайно это произошло или намеренно - сегодня уже не важно. Но тот факт, что если бы Маркс углубился в анализ самой предпринимательской функции, что он умел блестяще делать, то ему пришлось бы отказаться от всех своих теорий, что он сделать не мог уже по определению.

Первое, что он мог сделать, если предположить то, что мы изло­жили выше, - это на основе своего открытия нового проявления капитализма заявить, что эта хозяйственная система весьма под­вижна, а не статична, что она функционирует не в каком-то одном режиме. И, наконец, как последователь диалектики Гегеля, он волне мог предвосхитить более чем на полвека, И. Шумпетера, проследив, как капиталистическая экономика непрерывно революционализиру-ется изнутри «благодаря новому предпринимательству» - главному агенту внедрения «в существующую на каждый данный момент вре­мени промышленную структуру новых товаров, новых методов про­изводства или новых коммерческих возможностей»; увидеть, что любая сложившаяся в производстве ситуация подрывается, прежде чем проходит время, «достаточное, чтобы она исчерпала себя», что экономический прогресс в капиталистическом обществе «означает беспорядок» и, главное, что «в этом беспорядке конкуренция дей­ствует абсолютно иным образом, нежели в условиях стационар­ного процесса, даже если последний характеризуется совершенной конкуренцией»3.

Маркс, несомненно, видел этот процесс индустриальных изме­нений более ясно, как замечал Шумпетер, чем любой другой эконо­мист его времени, и совершенно ясно осознавал его основополагаю­щее значение. «Но это не означат, что он правильно понимал его при­роду и верно анализировал его механизм. У него этот механизм про­являлся только лишь в механизме движения масс капитала. У него не было адекватной теории предпринимательства, а неспособность отличить предпринимателя от капиталиста вместе с ошибочной теоретической методологией является источником многих ошибок

'Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 1. С. 228. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М., 1995. С. 427. Шумпетер И. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995, С. 68.

170

//. Собственность как социальная технология

и поп seguitur. Но само по себе видение процесса было достаточным для достижения ряда целей»'.

Используя сугубо в своих личных целях конкуренцию и абстраги­ровавшись вообще от предпринимательства, Маркс не сумел увидеть (а возможно, и не хотел), как переплетение этих двух главных звеньев рыночной экономики не дают погрязнуть капитализму в болоте стаг­нации, как они «очищают» даже самих себя от всевозможных «воль­ных» с ними обращений не только в производстве, но и в государст­венной сфере. Это во времена А. Смита возможна была ситуация, когда конкуренты могли договариваться о единой цене товара. И это ему «простительна» ситуация, когда из анализа «выпадает» предпри­нимательство, хотя, по утверждению М. Блауга, А. Смит читал Кан-тильона (родоначальника научного понятия «предпринимательство»)2. Маркс же жил уже в другое время, и не увидеть взаимопереплете­ние конкуренции и предпринимательства при его исследовательской «цепкости», когда он из малейшего факта мог сделать потрясающие выводы для развития сугубо своей теории «освобождения человече­ства», он просто не мог.

Сама же суть преимуществ рыночной экономики довольно проста. Если абстрагироваться от всех других источников прибыли и считать главным среди них предпринимательскую прибыль, то ее источни­ками являются постоянные инновации, происходящие в результате деятельности отдельных предпринимателей. Конкурентный же рыноч­ный механизм автоматически ведет к внедрению изобретений «перво­проходцев» всеми другими предпринимателями. Если какое-то время не будет инноваций, то восстанавливается некая равновесная ситу­ация, при которой предпринимательская прибыль просто исчезнет, так как возросшая сумма доходов будет вменяться фактором произ­водства. Но в основе предпринимательства, как мы отмечали выше, лежат потребности в развитии нового в производстве. И тот конкрет­ный субъект предпринимательства, который перестал воспроизводить свою инновационную деятельность, таковым уже не является. Он может быть капиталистом, рантье или кем-то другим, но не субъек­том предпринимательства. Все это в первую очередь касается и госу­дарства как главного субъекта предпринимательства.

1 Там же. С. 69.

2См.: Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. С. 425—426.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 171

Таким образом, прибыль существует лишь тогда, когда экономика находится в постоянном развитии, а это ее движение постоянно вос­производит взаимодействие конкуренции и предпринимательства, которые без такого взаимодействия сами по себе, хотя и могут быть своеобразными двигателями развития экономики, но далеко не всегда и не совсем такой могучей силой, как равнодействующая сила этих механизмов.

В этой связи представляется верной та характеристика конкурен­ции, которую дали А. Городецкий и Л. Лыкова, трактуя ее как «по­стоянную борьбу за лидерство, за достойное место в производстве и на рынке, а следовательно, и за вытекающие отсюда возможности в распределении и потреблении»'. Другое дело, что авторы не уточ­няют среду, в которой эта конкуренция осуществляется. И если эта среда не предпринимательская, то вполне очевидно, что при «распре­делении и потреблении» кто-то и «пострадает». А среди них могут быть и владельцы средств производства (эксплуататоры, по Марксу), и те, кто эти средства использует (эксплуатируемые).

К этому необходимо добавить, что всякие разговоры о конкуренции как в советский период России, так и в постсоветский беспредметны. Этот механизм, как мотор рыночной экономики, заработает только тогда, когда вместе с процессом становления нового — рыночного -хозяйственного механизма появятся именно те субъекты предприни­мательства, которых ранее в России не было и которые только и спо­собны вывести страну и ее население из плена как хозяйственных «несуразностей», так и из плена той «общественной - общинной» пси­хологии, которые веками существовали и в царской России, и в совет­ско-социалистическом периоде истории. И, естественно, только тогда с развитием экономики более благоприятными станут и социальные, и политические отношения.

Только в таких условиях может возникнуть и совершенно новое государство как главный субъект предпринимательства. Сконстру­ировать его до начала реформ, с тем чтобы «руководить» самим про­цессом рыночного реформирования, — это утопия. И не вина наших первых реформаторов в их попытках такого конструирования, а беда, связанная с нашим прошлым.

Городецкий А., Лыкова Л. Конкуренция и монополия в советской эконо­мике // Общественные науки. 1991. № 1. С. 32.

172 //. Собственность как социальная технология

Система государственной надстройки в переходный период и должна быть переходной. Но только не в таком виде, как у классиков марк­сизма-ленинизма - не диктатурой какого-то класса, а основываться на демократических началах.

Другое дело, что в строительстве органов государственного управ­ления должна просматриваться та направленность движения страны к своему будущему или хотя бы к каким-то более или менее осязае­мым рубежам этого будущего. С этих позиций мы это будущее можем связывать только с предпринимательством, на «плечи» которого воз­лагается все наше будущее движение на пути рыночного реформи­рования экономики. И если исходить именно из этого (а все другое, на наш взгляд, возможно только в воображении, которое опять может привести к каким-то серьезным ошибкам в наших реформаторских действиях), то целевое наше движение на пути рыночных реформ -это создание в России системы свободного предпринимательства, в которой государство из главного субъекта предпринимательства должно стать равноправным партнером среди всех других субъек­тов предпринимательства. До этого же момента именно на «плечи» государства как главного субъекта предпринимательства ложится вся тяжесть регулирования процесса становления рыночных отно­шений в России. И именно характер и содержание этого регулирова­ния должны отражать предпринимательскую суть процесса создания в России новой экономики, а не стимулировать политику сохранения с наименьшими потерями многого из старых рычагов управления вообще, в том числе и на том экономическом пространстве, которое высвобождено из старого - административно-командного. Политика государственного регулирования не должна строиться и на тех часто противоположных, на первый взгляд, но по сути своей идентичных мнениях. Сторонники одной точки зрения считают, что государство должно «выступать прежде всего как властная структура, устанав­ливающая правила поведения на рынке хозяйствующих субъектов и влияющая своими обязательными предписаниями на условия функ­ционирования рыночных объектов»1. Сторонники же другой пози­ции, проецируя один из типов смешанной модели рыночной эконо­мики, которая формируется, по их мнению, в постсоциалистических странах, считают, что «роль государства в них в таком случае будет

1 Курс переходной экономики. М., 1997. С. 120.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 173

аналогичной той, что и в развитых странах», но при этом они заяв­ляют, что государственное регулирование «скорее подлежит селек­ции, нежели полному априорному отрицанию»'.

При, казалось бы, совершенно различных подходах к регулиру­ющей роли государства в рыночных условиях оба подхода объеди­няет одно — незнание новой экономической системы новой России и «опора» на старый опыт деятельности государства плановой адми­нистративно-командной системы. В последнем никто признаваться не спешит. Хотя, думается, совсем не зазорно сказать об этом прямо. Ибо никто, действительно, не знает того, какая именно экономиче­ская система появится в России в результате осуществления рыноч­ных реформ. Вряд ли существенно могут отличаться представления и о самом процессе реформирования представителей экономических школ, проповедующих различные подходы к реформированию. Это относится к экономистам — действующим политикам. Например, вряд ли уж так существенно могли раньше - в самом начале наших реформ - и сейчас различаться точки зрения на реформирование Г. Явлинского и Е. Гайдара, ныне покойного, но идеи которого до сих пор разделяют многие ученые и государственные деятели, или другой пары просто политиков - Г. Зюганова и В. Анпилова. Как позиция Явлинского будет отличаться от позиции Гайдара какими-то дета­лями, так и позиции Зюганова и Анпилова, несмотря на кажущиеся различия (которые есть и у первой «пары»), разнятся лишь в деталях. Но если у последних имеется четкая платформа поворота страны назад — к советской модели экономики (наиболее ярко она выражена у Анпилова), то ни у Явлинского, ни у Гайдара такой точной модели не было и нет. Они, как и другие специалисты по экономике переход­ного периода, оперируют частностями, а в целом могут представлять лишь модель какого-то конкретного государства Запада или Востока. Особенно явно это проявилось в конкурентной борьбе за пост Пред­седателя Правительства Российской Федерации.

После системного (если можно назвать экономическую политику правительств Гайдара, Черномырдина и Кириенко системой, что у нас, например, вызывает возражения) кризиса августа 1998 года из уст кан­дидатов на пост Премьер-министра (как известно, Президент выдви­гал две кандидатуры, но претендентов было значительно больше)

Теория переходной экономики. Т. 2. С. 142, 143.

174

//. Собственность как социальная технология

вновь зазвучали утверждения, что у каждого из них имеется наибо­лее эффективная методика «лечения» экономики России. Но давайте вспомним слова американского экономиста Джерри Сакса - руково­дителя группы советников при Президенте РФ, который с большим энтузиазмом взялся помогать россиянам проводить рыночное рефор­мирование. «Когда мы приступали к реформам, мы чувствовали себя врачами, которых пригласили к постели больного, - признался впо­следствии Д. Сакс, - но когда мы положили больного на операци­онный стол и вскрыли его, мы вдруг обнаружили, что у него совер­шенно иное анатомическое устройства и внутренние органы, которых в нашем медицинском институте не проходили»1. Наши «доморо­щенные врачи», наверное, знали это «анатомическое устройство» России лучше, если в течение нескольких недель могли приготовить самое, по их мнению, эффективное лекарство. Особенно отличился в этом плане наш известный «политический тяжеловес» В. Черномыр­дин. В его программе была представлена «гремучая смесь» аргентин­ского экономического «чуда». Вряд ли Черномырдин мог предвидеть тот глубочайший кризис, к которому это «чудо» привело Аргентину через некоторое время. Во многих предложениях как политиков, так и теоретиков весьма четко просматривались контуры социалистиче­ской государственной организации. Такое и сегодня можно встретить.

На наш взгляд, абсолютно все аспекты жизнедеятельности нашего общества должны не «перелицовываться» из старой ткани эконо­мического платья социалистического пошива, а создаваться вновь. А для этого нужна совершенно новая ткань и совершенной новый «портной». Более того, этому новому «портному» таковым еще надо стать. Причем не в каком-то специальном учебном заведении, а путем самообучения. И в роли такого «портного» пока кроме предпринима­тельства как главного и основного социального феномена, на родо­вом уровне связанного с постоянным процессом воспроизводства нового в производстве, никого нет. К тому же, как мы доказали выше, не было и раньше.

Его нет и сегодня в той качественной определенности, в какой пред­принимательство только и может стать активным агентом рыночного экономического строительства. Но если раньше не было объектив­ных условий становления данного феномена, то сегодня они в России

1 Новое время. 1995. № 28.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 175

есть. Есть и вполне устойчивые ячейки предпринимательства, и целые группы (даже партия есть) предпринимателей. И главное: они вполне осознают свою историческую роль. В рамках развития предпринима­тельства, нацеленного на формирование системы свободного пред­принимательства как первого качественного этапа и процесса рыноч­ных реформ и уровня социально-экономического становления России в своем новом качестве возникает и развивается такой конкретный субъект предпринимательства, как государство, - тот вполне реаль­ный базис, как замечал Маркс, «на котором возвышается юридиче­ская и политическая надстройка и которому соответствуют опреде­ленные формы общественного сознания»'.

Казалось бы, весьма трудно что-либо противопоставить логике Маркса, сумевшего в краткой форме сцементировать и экономиче­скую, и политическую, и правовую, и психологическую составля­ющие единого государственного каркаса. Разве можно сопоставить с краткой, но четкой системой государственных функций тот разно­бой позиций авторов доклада нашего ведущего научного экономи­ческого учреждения при определении ими таких непосредственных целей социально-экономического развития России и главных направ­лений приложения усилий государства именно в то время, когда это было жизненно необходимо - в 1997 году? Они же «планировали» на ближайшее десятилетие:

• выход из кризиса и преодоление его негативных последствий;

• восстановление производства предпочтительно на новой тех­нологической основе, образование заделов для перехода к эко­номике постиндустриального, информационного типа;

• предотвращение дальнейшего снижения жизненного уровня народа, тенденции к обнищанию населения и обеспечение роста реальных доходов трудящихся темпами, близкими или равными темпами роста ВВП;

• переход к модели смешанной экономики с эффективными госу­дарственными и негосударственными секторами2.

' Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6.

2См.: Роль государства в становлении и регулировании рыночной экономики. Москва, апрель 1997 г. М., 1997. С. 36. (Заметим, что разговоры о «скачке в индустриальное общество» «информационную эру», создании «постинду­стриальной теории» и т. п. социологических концепций, конечно, значительно были ближе теоретикам постсоветского развития России. Переключиться на их реализацию с платформы «строителей коммунизма» было, конечно же,

176

//. Собственность как социальная технология

Еще раз повторим, что в данном случае цитировались только цели и главные направления деятельности государства, причем на очень ограниченную перспективу - десятилетний срок. Далее в отдельных разделах доклада много интересных и деловых конкретных предло­жений о совершенствовании действий государства в области эко­номики. Но они, как и представленные здесь цели и направления, не носят ни законченного системного характера, ни характера кон­кретных предложений.

Вызывает большое сомнение и реакция Правительства РФ на пред­ложение ученых улучшить свою программу. Вот, например, как было «учтено» предупреждение работников института экономики РАН о гло­бальном вреде монетаристской политики, сделанное авторами доклада. В новой редакции программы Правительства на 1997-2000 гг., пред­ставленной к заседанию Правительства 26 февраля 1998 г., в числе основных макроэкономических проблем, которые предстоит решить Правительству, первым пунктом стоит:

« - ремонетизация экономики, избавление денежного обращения от денежных суррогатов и бартера и сокращение на этой основе мас­штабов трансфертного ценообразования»'.

Следовательно, можно считать что Правительство прислуша­лось к мнению ученых. Но первый же год практической реализации данной программы (если учесть, что в 1997 г. она еще дорабатыва­лась) привел, как известно, к глобальному кризису августа 1998 г. Успело ли наше Правительство произвести «ремонетизацию эконо­мики»? Ответить на этот вопрос вряд ли представляется возмож­ным. Точно такая же «возможность» только может быть применена и к самой рекомендации ученых о необходимости замены монетарист­ской политики государства.

Сразу напрашивается вопрос: замены на что? Судя по экономи­ческой ситуации и по предложениям повысить руководящую роль государства - на кейнсианскую экономическую концепцию, которая на Западе давно уже отошла в прошлое. А почему нельзя восполь­зоваться некоторыми аспектами критической теории причин спадов

гораздо привычнее бывшим «профессионалам» советского строительства, которые волей судьбы оказались и у руля постсоветского государства.) 'Программа Правительства Российской Федерации: структурная пере­стройка и экономический рост в 1997-2000 годах (новая редакция). 26 фев­раля 1998. С. 28.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 177

и кризисов производства, например, известного социалиста-государ­ственника С. Сисмонди? Один из его аргументов, объясняющих эти причины, на наш взгляд, нам наиболее близок: несовершенство совре­менной экономической организации общества. Возможно, содержа­тельное толкование этого аргумента самим Сисмонди «откроет нам глаза» на саму нашу теоретическую увлеченность какими-то знаме­нитыми экономическими теориями.

По мнению Сисмонди, несовершенство современной ему экономи­ческой организации общества, заключалось в том, что предприни­матели не знали ни истинных потребностей, ни покупательной спо­собности населения, вследствие чего производили больше товаров, чем необходимо1.

После такой «концовки» поучений классика, творческая работа которого относится к первой половине XIX века, думается, пора нам обратиться к нашей реальной действительности и вспомнить, что даже классическая монетаристская теория сформировалась в самое «безоблачное» время развития рыночной системы, еще до тех глу­боких спадов и кризисов, на основании которых Маркс провозглашал гибель капитализма. Что касается современной монетаристской кон­цепции М. Фридмана с его принципом «невидимой руки» и экономи­ческой свободы, за что он в 1976 году получил Нобелевскую премию по экономике, то она касается уже послевоенной истории функцио­нирования совершенно другого по характеру капитализма. Кейнси-анская экономическая концепция также возникла, хотя и в сходной с нашей экономической ситуации, но опять же в рамках капитализма. У нас же, по цитированному выше выражению Сакса, «анатомиче­ское устройство» совсем другое, и наше экономическое «здоровье» вряд ли улучшится от пересадки «чужеродных органов».

Другое дело, что мысль Кейнса о том, что государство «должно будет оказывать свое руководящее влияние на склонность к потре­блению частично путем соответствующей системы налогов, частично фиксированием нормы процента и, возможно, другими способами»2, нам больше подходит, чем ограничения правительственной власти в экономике Фридмана. Но опять же пока только весьма в общем плане, так как акценты, расставленные Кейнсом и подчеркнутые

' Цит. по: Митчелл У. К. Экономические циклы. М.; Л., 1930. С. 7.

2Кейнс Д.М. Общая теория занятости, процента и денег. М., 1978. С. 452

(курсив наш. -М. Р.).

178

//. Собственность как социальная технология

нами, также касаются рыночной системы, которая в нашей стране еще не сложилась в своей качественной определенности.

В нашей же ситуации, когда такой рыночной экономики еще нет, но которую мы пытаемся создать, регулирующую роль государства лучше всего строить в плане общей содержательности самого термина «регулировать»: «уравнивать (ход, движение), соразмерять, устанав­ливать порядок»1. Центральным же моментом, с которым «соразме­ряется» деятельность государства, «устанавливается порядок», будет предпринимательство как способ становления новой формы жизне­деятельности общества, сам факт развития которого и должен цемен­тировать и экономическую, и политическую, и правовую, и психо­логическую составляющие и государства, и общества в целом. И, конечно же, в этом процессе всякое рациональное использование опыта государств с рыночной экономикой и тех попыток рыночных преобразований, которые есть в истории нашей страны, можно только приветствовать. Но при этом не кичиться каким-то специфическим патриархально-патриотическим укладом России, а реально учиты­вать те ее особенности, которые связаны с размерами и географией страны, ее климатом и природными ископаемыми, состоянием матери­ально-технической базы и уровнем образованности населения, нали­чием колоссального научного потенциала и узкопрофильности его использования, состоянием экономического и политического союза регионов и состоянием отношений между нациями и народностями, менталитетом различных слоев населения и т. п. С другой стороны, нельзя просто слепо копировать прежде всего западный опыт рыноч­ных преобразований, экспериментально внедряя какую-то целост­ную систему, которая в последние годы была усиленно реализована в какой-то отдельной стране (например, в той же Аргентине). Нашу российскую рыночную систему надо выстраивать только с учетом общих закономерностей, а не случайных фактов.

И с этих позиций мы еще не раз будем обращаться и к отдельным аспектам монетаризма, и к теории Кейнса, и Фридмана. Точно так же и к опыту США, Германии и других стран, перенимая то, что нам подходит в сегодняшнем развертывании реформ. Но говорить о вне­дрении той или иной модели, теории в целом - это утопия. У нас нет фундамента, на который эти теории можно было бы, образно говоря,

'Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1991. Т. 4. С. 89.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 179

«посадить». И вполне очевидно, что после некоторого времени их «эксплуатации» мы сами поймем всю абсурдность их применения. Может возникнуть и такая ситуация: применение каких-то целост­ных теорий и концепций будет в прямом смысле мешать нам прово­дить рыночные реформы.

В этом плане можно говорить и о той модели, на базе которой осу­ществляли первые два состава Правительства России экономические преобразования в стране. В ней можно найти, по сути дела, элементы влияния практически всех школ политэкономии, начиная с меркан­тилистов. Причем и раннего этапа развития этой школы (последняя треть XV - середина XVII вв.), когда такие представители раннего меркантилизма, как У. Стаффорд (Англия) и Г. Скаруффи (Италия), развивали теорию денежного баланса, на основе которой проводилась политика увеличения денежного богатства чисто законодательным путем, и позднего (XVII в.), представители которого Т. Мен (Англия), А. Серра (Италия), А. Монкретьен (Франция) выдвигали принцип: покупать дешевле, продавать дороже.

Вместе с тем наши первые реформаторы презрели, по крайней мере, два важных аспекта теории меркантилистов.

Во-первых, то, что экономическая политика периода раннего капи­тализма, по мнению меркантилистов, должна выражаться в активном вмешательстве государства в хозяйственную жизнь и проводиться в интересах представителей торгового капитала. (Последнего офи­циально у нас не было в начале 90-х гг. Практически же он уже был, в основном в «теневой форме».)

И, во-вторых, наряду с поддержкой торгового капитала, всемер­ном поощрении отечественной промышленности, особенно мануфак­турной. И это при том, что даже квазирыночные кооперативы эпохи «позднего Горбачева» стремительно освоили именно промышленную и торговую сферы, выигрывая в конкурентной борьбе у неповоротли­вых «гигантов» социалистического производства.

Последнее, кстати, должно было бы заинтересовать реформаторов особо. И в первую очередь именно то, за счет чего кооперативы выи­грывали в неравной, казалось бы, конкурентной борьбе с технически более оснащенными предприятиями. Без всяких глубоких исследо­ваний было ясно, что кооперативы не могли работать «на склад», как государственные предприятия. И если их товар не раскупался быстро, то их ждала верная финансовая гибель. Это определяло прежде всего

180

//. Собственность как социальная технология

их маркетинговый поиск. Таким образом, мир конкурентов, который является объективным фактором рынка, в России уже существовал до момента начала реформ. Этот «мир» был весьма своеобразным и, возможно, трудно воспринимаемым для тех консультантов-ино­странцев, которые советовали руководителям процесса российского реформирования. Но для россиян данная ситуация была вполне зна­кома. Ибо опыт создания индивидуальной и кооперативной деятельно­сти во второй половине 80-х годов был не чем иным, как опытом НЭПа двадцатых годов. Только в худшем варианте. Но сам большевистский смысл нововведений и в 20-е, и в 80-е годы был един. В упрощенном, но наглядном варианте этот смысл выражался во введении на одной улице и левостороннего, и правостороннего движения одновременно, чтобы пробка в экономике, грозившая политической смертью поли­тической системы, «рассосалась» как можно быстрее.

Единственная, но весьма существенная разница состояла в том, что государство большевиков образца 20-х годов стремилось после своего выживания вытеснить частный сектор, а государство образца 90-х годов должно было этот сектор поддерживать. Что же касается действий Правительства Ельцина-Гайдара, направленных на вытеснение элементов государственного сектора промышленно­сти в первую очередь, то именно в этом вопросе должны были про­явить мудрость и наши реформаторы, и их иностранные советники. И если бы все они руководствовались государственным подходом, то вряд ли приватизация стала бы знаковым моментом всего процесса реформирования.

В чем конкретно мог выразиться этот государственный подход? В первую очередь в определении места и конкретной системы дей­ствий государства по переходу от одного образа жизни к другому. Именно образа жизни общества, а не простой смены хозяйственного механизма. Власть, данная народом Президенту страны и его команде, связывалась именно с этим. И если бы президентская команда стре­милась реформировать образ жизни страны, то вряд ли стала бы так активно пользоваться разрушительными средствами. Вот тогда-то реформаторы обратились бы не к современным учебникам по рыноч­ной экономике развитых государств (хотя то, что СССР считался таковым, никто в то время и не оспаривал, что, наверное, и подтол­кнуло реформаторов к их выбору), а к ревизии имеющегося потен­циала России. И здесь бы им открылись такие истины, которые бы

6. Обеспечение рыночного реформирования России 181

помогли осуществить висящие в воздухе реформы и быстро, и более безболезненно.

Взять хотя бы те же кооперативы. Что было тайной за семью печа­тями в их двойственном эффекте? Наверняка и Ельцин, и Гайдар знали о том, что наряду с решением вопросов с дефицитом в элемен­тарном обеспечении товарами и услугами населения, новые хозяй­ственные образования дали весьма значительный всплеск преступ­ности, и в первую очередь преступности в организованных формах. Насколько тесными являлись связи между новыми экономическими формами и преступностью? Только ли характер самой администра­тивно-командной системы рождал эту взаимосвязь, или оргпреступ-ность сродни самой рыночной экономике?

Разве не этот бы вопрос поставили перед собой те, кто думает об интересах населения? А разве бы не пришло в голову политикам, собравшимся в Беловежской Пуще, что они режут живой хозяйствен­ный организм, который «кормит» их народы, если бы они ставили впе­реди своих политических амбиций истинную заботу о людях?

Оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что эти вопросы у наших реформаторов никогда не стояли на первом месте, а были простыми идеологическими клише, с помощью которых они проби­вали себе дорогу к власти. Отсюда и тот набор форм и средств псев­дорыночных преобразований в России, который был выгоден очень узкой группе лиц. Но именно последнее и позволяет предполагать, что данный набор форм «реформирования» все-таки представляет собой определенную систему - некий капитализм с воровским лицом или казенный капитализм. Смысл его также вполне определенен - лич­ное обогащение, а не интересы населения.

Ясно, что при таком раскладе интересов на население обрушились все негативные последствия псевдореформ. Особенно расцвела орга­низованная преступность. Почти все годы «реформ» правительств Ель­цина-Гайдара и Черномырдина среди тягот, обрушившихся на насе­ление, по данным различных опросов, первую строчку неизменно занимала преступность.

Между тем анализ деятельности кооператоров и индивидуалов в России конца 80-х годов мог бы, на наш взгляд, показать следующее.

Во-первых, Правительство получило бы исходный материал Для изменения хозяйственной деятельности предприятий государ­ственного сектора (это почти вся промышленность, большая часть

182

//. Собственность как социальная технология

сферы услуг, почти все сельское хозяйство и т. д.). Здесь необходимо было внести коррективы в структуру управления, повысить уровень самостоятельности предприятий, их ответственности за свою про­изводственную деятельность и т. д. Все это вместе составило бы так называемый деприватизационный период.

Одновременно с этим необходимо было формировать некие кре-дитно-инвестиционные фонды, первоначальный капитал которых был бы государственным с последующим расширением за счет частных вкладчиков. Свободную от такого рода фондов нишу впоследствии и заняли жульнические компании типа «МММ», создание которых вполне вписывалось в так называемую систему казенного капита­лизма, выстроенного нашими первыми реформаторами. Данные кре-дитно-инвестиционные фонды, с одной стороны, должны были прийти на смену бюджетному финансированию предприятий путем передачи государством права управления госпредприятием соответствующим структурам данных фондов (управляющим компаниям). С другой сто­роны, такого рода фонды стали бы первыми «вариантами» будущих коммерческих банков. Однако на первых порах связь фондов с госу­дарством, его финансовый вклад в уставные капталы фондов гаран­тировали, их устойчивость и саму направленность деятельности -на развитие промышленности, сельского хозяйства и т. п. - при соз­дании новых предприятий с различной формой собственности. Это своеобразный скрытый путь развития предпринимательских струк­тур путем предпочтительного кредитования предприятий промыш­ленного плана, сферы услуг и т. п., сфер развития отечественного производства товаров, продуктов и услуг.

Другим необходимым элементом новой хозяйственной ситуации должен был бы стать процесс преобразования учреждений типа Госплана и Госснаба из командно-распределительных в информаци­онные, отсутствие которых впоследствии предопределило возник­новение весьма многочисленных непрофессиональных и рваческих отраслевых и межотраслевых товарно-сырьевых бирж типа «Алиса», резко увеличивших амортизационные затраты предприятий.

Все сказанное - это и весьма конкретный способ регулирования государства как субъекта предпринимательства, и определенный сценарий подготовки самого приватизационного процесса. Но и этот процесс обязан быть плановым. Здесь для нас ориентиром могла бы послужить НЭП. Но, естественно, весьма в ограниченной степени.

6. Обеспечение рыночного реформирования России 183

Сами принципы разгосударствления в условиях громадного промыш­ленного потенциала, достаточно низкого технического уровня произ­водства и изношенности оборудования должны были быть другими. Иное дело, что опыт НЭПа мог бы проецировать конечный резуль­тат, который страна имела в 20-е годы и могла получить (и полу­чила) в 90-е годы. Зная этот результат, можно было учесть ошибки прошлого и не допустить ни развала промышленности, ни развала сельского хозяйства.

Все это должно было изменить прежде всего сам характер дея­тельности производственных структур, придав ей предприниматель­ский характер. В этом случае в будущем нас бы не ожидал контраст государственной и частной собственности и хаос собственности сме­шанной. А сам процесс приватизации напоминал бы цивилизованное действие по передаче в частное владение неблагополучного пред­приятия, которое стало для государства убыточным и не является в государственной системе каким-то системообразующим. Причем передаче (естественно, в форме выкупа на конкурсной основе, как это было осуществлено, например, в Эстонии, и т. д.) с конкретной целью - превратить убыточное хозяйство в хорошо работающее про­изводство, с фиксацией в договоре конкретных обязательств нового хозяина по выводу предприятия из кризиса и сроков выполнения этих обязательств.

Также должен был быть всесторонне изучен сам фактор вспышки организованной преступности с развитием кооперативного движе­ния в СССР. То, что этот фактор стимулировал чиновничество уже на фазе предоставления самого разрешения на открытие коопера­тива и во всей последующей его деятельности - явление, знакомое всем. Как знакомы и другие явления - предоставление различных льгот, доступа к дешевому или дефицитному сырью. Все это явля­лось тем объективным обстоятельством, которое с необходимостью требовало создания теневого капитала на взятки. Во времена Горба­чева «теневики», не успев выйти на «свет», столкнулись с необходи­мостью опять прятать часть производства для создания фонда так называемого «взяточного капитала». С расширением кооперативного сектора росла и преступность. Появлялись и ее новые организован­ные формы, о чем наши реформаторы не могли не знать.

Не очистив от участия чиновников в самом процессе создания новых предприятий, разгосударствления и т. п., нельзя было и начинать

184 //. Собственность как социальная технология

этот процесс. Пытаться же взращивать класс богатых собственни­ков на «беспределе» чиновников, сопутствующей ему криминализа­ции всей жизни общества - это могло произойти только в том случае, если было кому-то очень и очень выгодно.

Волне естественно, что наряду с кооперацией конца 80-х годов необходим анализ состояния развития субъектов государственной собственности на данный период, будь это время 90-х, первое деся­тилетие 2000-х или начало второго десятилетия нового века. Надо ясно себе представлять, что нельзя «заснуть» при одной системе жизнедеятельности общества (включая, естественно, экономику) и «проснуться» при другой. Как бы мы ни реформировали (быстро -медленно, успешно - не успешно, глубоко - поверхностно и т. п.), неизменно, какой-то период будут существовать некие переходные формы, в которых будут присутствовать и старое, и новое. В каком соотношении проявляется это старое и новое, какая тенденция пре­валирует - ответы на эти вопросы нельзя получить без достаточных знаний и о старой, и о новой системе жизнедеятельности общества, отслеживая своеобразные сигналы о процессе отмирания старой системы и становления новой.

В этой связи нельзя не затронуть такой основополагающий аспект советской системы, как ее плановое начало.

Критика плановости в социалистической экономике нашими пер­выми реформаторами и их сторонниками в научной среде всегда была слишком поверхностна. Но теория и практика социализма и раньше, и сейчас имеет немало своих сторонников. Вряд ли его идеи уйдут в нашей стране вместе с теми поколениями, которые строили социа­лизм в России. Не затрагивая эту проблему здесь (это тема большого самостоятельного исследования), заметим, что плановые начала эко­номики будут всплывать у нас на поверхность еще не один раз. Вернее, каждый раз в момент очередного кризиса, когда главное состоит в том, чтобы как можно быстрее из этого кризиса выйти. (Примером может служить ситуация августа 1998 года и кризис 2008 года.)

Вот здесь-то и появится желание воспользоваться некоторыми воз­можностями плановой экономики, эффективность которой в быстром решении отдельных проблем вряд ли кто будет оспаривать. История мирового сообщества, кстати, полна такого рода примерами. В кри­зисное время отдельными элементами плановой экономики, мето­дами волевого воздействия весьма активно пользовались не только

6. Обеспечение рыночного реформирования России 185

в Средние века, но и в наше время. Причем не только в государствах социалистической системы, но и в странах с высоким уровнем раз­вития капитализма. Поэтому-то в том, чтобы воспользоваться отдель­ными элементами плановой экономики в условиях переходного пери­ода в России, каких-то «клинических» противопоказаний нет. Другое дело: как воспользоваться?

Если временно, как это делается и в развитых странах Запада, то не только возможно, но и необходимо сохранить некоторые аспекты плановой экономики. Вполне естественно, что в своем старом виде эти элементы использовать просто невозможно. Они видоизменятся.

Если кто-то решится на возрождение старых плановых начал в эко­номике, то практически это уже невозможно. Понадобится новая соци­алистическая революция со всеми сопутствующими ей обстоятель­ствами и последствиями. Но главное, что, по сути дела, мы (вернее, общество, возможно, и без нас) придем к такому же состоянию, как в начале 20-х и конце 80-х годов, - системному кризису социалисти­ческой системы. Потому что любой способ организации хозяйство­вания, как показывает историческая практика, подвержен кризисам. И если капиталистическая система пока находит возможности выхода из кризисов, которые возникают с исторической необходимостью, то социалистическая (в том ее виде, в котором она исторически сейчас представлена) такого выхода найти не сумела. И прежде всего потому, что псевдоэкономическая плановая система не является самодо­статочным организмом, который не может выступать дейст­вительно системой, не требующей вмешательства со стороны, представляя из себя образование, состоящее из разнополюс­ных элементов (экономических и неэкономических), которые, конечно же, не могут взаимодействовать без внешнего воз­действия. И те кризисы плановой экономики, которые происходили в советской системе начиная с первых лет ее существования, даже разрешать старались в русле перехода от преимущественно адми­нистративных к преимущественно экономическим методам хозяй­ствования. Вместе с тем всякий раз сам фактор «преимуществен­ного» не преодолевался, а заменялся фактором «частичного» введе­ния каких-то элементов другой экономической системы - рыночной (НЭП, развитие материального стимулирования в сельском хозяйстве в 1953 г., попытки проведения экономической реформы в 1965 г. и, наконец, более глобальные изменения в экономике конца 80-х годов).

186

//. Собственность как социальная технология

Отсюда и то, чем заканчивались эти попытки: или выхолащива­нием рыночного содержания вводимых элементов, или крахом даже на начальном этапе реализации выдвинутых теоретических предпо­сылок. Отсюда и та коррозия общества в период внедрения в прак­тику идеи кооперирования, и та острота в обществе, которая была свойственна той части переходного периода, который был свойстве­нен России 90-х годов - начала XXI в.

Для того чтобы попытаться представить какой-то оптимальный для России переход от плановой системы к рыночной, необходимо вспомнить ситуацию последнего времени существования социализма (в его юридическом понимании).

Вряд ли можно сравнивать такие показатели, как снижение сред­негодовых темпов прироста валового национального продукта в СССР в 70-80-е гг. и очереди за товарами и продуктами. Но, думается, последнее в гораздо большей степени повлияло на проведение либе­ральных реформ Горбачевым, чем официальная статистика спада про­изводства. Не затрагивая проблему продовольственного снабжения населения (это большая многослойная тема), заметим, что при бук­вально «забитыми» товарами отечественного производства залами магазинов стало очевидно, что не хватает товаров того же назначения, но импортного производства. Именно этот факт (а не нехватка, каза­лось бы, более необходимых продуктов питания) стал самым очевид­ным в нарушении взаимосвязи производства и потребностей.

Плановая экономика не могла удовлетворять потребности совет­ских людей, а закрытость общества мешала процессу удовлетворения этих потребностей за счет мирового окружения. Хотя закупки импорта и осуществлялись централизованно, на что уходила практически вся валютная «выручка» от продажи сырья, относительно длитель­ный мирный период существования общества, который, казалось бы, должен был в максимальной степени способствовать осуществлению принципа социализма: все для блага человека, на практике способ­ствовал возникновению противоречия между спросом населения и предложением существующего уровня развития промышленности. Ряд экономистов и социологов открыто высказывали мысль о том, что сам процесс производства, в первую очередь товаров широкого потре­бления, наносит обществу колоссальный ущерб. На производство ненужных товаров тратится сырье и энергия людей. Высказывались идеи о том, что в этих условиях лучше вообще закрыть некоторые

6. Обеспечение рыночного реформирования России 187

предприятия, выплачивая работникам зарплату, экономя при этом на сбережении сырья и материалов. По самым скромным подсчетам ученых (Заславская Т. И., Рывкина Р. В. и др.), в конце 80-х гг. на про­изводстве насчитывалось, как минимум, 10 млн «лишних людей», сокращение которых способствовало бы улучшению производства. При этом дефицит товаров широкого потребления стал общенацио­нальной проблемой. В стране образовался громадный рынок сбыта этих товаров, удовлетворить который производство не могло.

Возникновение первых рыночных структур - кооперативов, раз­решение индивидуальной предпринимательской деятельности стало первым серьезным шагом в сокращении неудовлетворенной покупа­тельной способности населения. Естественно, что молодой предпри­нимательский сектор не мог соперничать с огромной производствен­ной машиной социалистической экономики. Но главное - он создал прецедент в разрешении противоречия между старой, чисто количе­ственной, формой развития производства и потребностями населения. В общую плановую модель производства новый сегмент экономики ясно, не вписывался и будущего не имел. Как ясно было и другое: еще в недрах социалистической плановой системы возник элемент новой экономической системы - рыночной. К этому следует добавить, что этот элемент меньше всего страдал бы и от негативных последствий развала СССР и последующего за этим разрыва производственной кооперации, которая была элементом существования именно старой плановой системы и теоретически к новой системе никакого отно­шения не имела. Экономические связи и отношения новой рыночной системы возродили бы (если бы в этом возникла необходимость) эту кооперацию совершенно в другой форме, в корне отличной от старой.

Именно поэтому молодой предпринимательский сектор изначально мог бы стать серьезным фактором в «строительстве» новой рыночной системы России, и прежде всего тем генератором, который только и мог запустить мотор конкуренции, без чего никогда не мог бы быть достигнут баланс между производством товаров и потреблением, а рыночные отношения были бы пустым звуком.

Но этот предпринимательский сектор надо было очистить от той «ржавчины» экономических отношений, возникновение которой было неизбежным фактором существования кооперации в условиях адми­нистративно-командной системы, и превратить в субъект действи­тельно свободного предпринимательства, не только создав условия

188

//. Собственность как социальная технология

для реализации способности к обновлению производства, но и условия для возникновения действительно конкурентной среды.

Что касается государственного сектора экономики, то превраще­ние государственных предприятий в соответствующие субъекты предпринимательства - задача еще более сложная. Но и в этом сек­торе осуществление рыночных реформ можно было начать также еще в условиях существования государственной собственности, а не счи­тать началом данного процесса непосредственное условие «выталки­вания» предприятия в другую форму собственности.

Промышленность СССР, как известно, представляла собой островки монополизма, как говорится, по определению. В основе этого лежала промышленная политика КПСС, базирующаяся на необходимости «трехслойной» структуры монополии в хозяйстве бывшего СССР: монополии государственной собственности, монополии ведомствен­ной организации и монополии технологической, - которые, по мнению идеологов партии, усиливали друг друга.

В этих условиях задача создания рыночной экономики на основе эффекта предпринимательства и конкуренции могла быть решена только многоходовыми решениями. Тот же путь, который избрали наши реформаторы - более быстрое разгосударствление, - не только не решал задачу в целом, но и создавал дополнительные трудности.

Конечно, стремительность, с которой осуществлялись перемены в России, накладывала определенные трудности с осмыслением и упорядочением действий реформаторов. Сказалась и та непод­готовленность к осуществлению масштабных перемен в стране, которая была свойственная всем - и практикам, и ученым. И даже тот необходимый в этом случае вариант - «обращение» теорети­ков в практиков - не мог сразу сыграть свою положительную роль. И в первую очередь потому, что опыт перехода от социализма к капи­тализму отсутствовал. Тем более что опыт развития России на пути строительства социализма ни вписывался ни в какие теоретические схемы, существовавшие в теории. При всем при том, что в России, например, та же система добычи нефти и газа, их переработка и транспортировка в рамках огромной страны и за рубеж представ­ляли собой единую мощную систему, именно она и стала в первую очередь приватизироваться «по частям». Что и сегодня, во вторую «волну» приватизации, озвученную сегодня нашим Правительством, будет продолжено. Неужели до сих пор неясно: и раньше - в 90-е

6. Обеспечение рыночного реформирования России 189

годы и сегодня дело не только в характере собственности, но и самой профпригодности государственного аппарата. В той же Норвегии, где всем этим хозяйством, «заправляет» государство, лучше от этого не только всему населению, но наблюдается поразительно высокая производительность труда задействованных в этой отрасли госу­дарственных предприятий.

Мы же до сих пор не можем понять, почему же так быстро и без осо­бого сопротивления «красных директоров» нашим первым реформа­торам в начале 90-х гг. удавалось совершать свои первые, поистине революционные, действия по приватизации крупных государственных предприятий. Казалось бы, за государственной «спиной» их руково­дителям было бы гораздо легче и удобнее работать. Почему же наши монополисты так легко «отделялись» от государства?

Пора вещи назвать своими именами. Руководители стремились прежде всего избавиться от государственного контроля, сохранив все другие преимущества монополистов. И об этом можно было бы догадаться, если внимательно изучить все обстоятельства деятель­ности предприятий-монополистов во времена действия Закона СССР «О кооперативах». Уже тогда было совершенно ясно, как умело руко­водители предприятий «встраивали» кооперативы в свое, в общем-то государственное, «детище», оставляя себе часть прибыли, которая им так пригодилась впоследствии при акционировании своих (и чужих) производств.

В этих условиях была организована и та «всенародная» поддержка освобождения предприятий от госконтроля, которую руководите­лям оказывали профсоюзы и трудовые коллективы, рассчитывавшие на значительное увеличение своей зарплаты, лимитировавшейся ранее тем же государством. При этом все уповали не на расшире­ние производства, не на перспективы ее технического перевоо­ружения и уж тем более не на повышение производительности труда, а на возможности самостоятельно, монопольно уста­навливать цены, распределять прибыль, определять выгодную номенклатуру изделий и адреса выгодных покупателей своей продукции. Ни в какой рыночной конкуренции никто на предпри­ятиях-монополистах не был заинтересован. Главный интерес был противоположного характера - как можно дольше сохра­нить свое монопольное положение на рынке товаров, чему спо­собствовали новые руководители государства, «забывшие» или,

190

//. Собственность как социальная технология

по крайней мере, довольно непрофессионально занимающиеся про­блемами отмены монополии ведомственной организации и монопо­лии технологической.

В принципе, их «понять» можно. И если обвинять, то только с пози­ции идеологии социализма. Но принцип социализма о необходимости заботиться об общем благе, о «работе на общество» к началу 90-х годов, думается, претерпел серьезные изменения и вряд ли уже был дей­ствующим началом, определяющим психологию труженика. Более того, именно само развитие производства при социализме и породило вышеописанную установку и руководителей, и трудового коллектива, и общественной организации социалистического типа. В результате его мы стали свидетелями движения таких сил, как:

- стремление к освобождению от власти государства, которое экс­плуатировало всех;

- стремление производителя к монопольному положению;

- узкое понимание в осуществлении рыночного реформирования в России со стороны правительства.

Соединение этих сил в некую равнодействующую и породило тот результат, который мы имеем сегодня в экономике России.

Все сказанное свидетельствует о том, что попытка реформаторов открыть все «шлюзы» для стихийного становления рынка, снять все ограничения, существовавшие в советской экономике, и предостав­ление возможности конкурентному рынку сложиться самому — это не тот путь реорганизации экономики России. Возможно, этот путь ; и имеет право на существование, но только в двух ипостасях: первая - j как чистый эксперимент; вторая - долгий путь стихийного перелива капитала между отраслями, различного рода разделений и слияний производств, самопроизвольного перепрофилирования и т. д., который к тому же вовсе не гарантирует, что в итоге получится конкурентный рынок, а не монополия «советского разлива».

Отсюда и та необходимость демонополизации старого совет­ского хозяйства в ее полном объеме, которая нуждается в опреде­ленном руководящем начале со стороны государства. Но государ­ства обновленного, которое не является верхним основанием жест­кого командно-распорядительного механизма, а использует совер­шенно другие демократические методы регулирования экономиче­ской жизни страны, такого государства, целью которого является благо страны, а не личная заинтересованность в обогащении его

6. Обеспечение рыночного реформирования России 191

сотрудников. Но это благо связывается не с каким-то особенным, но весьма туманным путем к такому же неопределенному будущему раю коммунистического общества, которое даже утописты не могли выразить в каких-то более-менее отчетливых образах, а нормаль­ным, свободным сообществом людей, достигающих каждый своего благополучия своей предпринимательской деятельностью во главе с государством, обеспечивающим им в этом вполне благоприятные условия путем создания благоприятной законодательной базы, соот­ветствующей инфраструктуры, инвестиционной, налоговой и тамо­женной политики.

Выше мы уже говорили о том, что с развитием капитализма роль государства уже не сводится к функции «ночного сторожа». Сейчас, когда мы рассматриваем конкретное содержание регулирующей функции государства, на наш взгляд, к этому вопросу необходимо вернуться еще раз.

Как известно, сам факт возникновения «сторожевой» роли госу­дарства связан с переломными моментами в истории западных госу­дарств, обусловленными «заменой» феодально-крепостнической системы с ее частным правом на буржуазно-демократическую сис­тему. Вполне естественно, что либеральные представители клас­сической школы политэкономии (А. Смит, Д. Рикардо и др.) старым ценностям активно противопоставляли новые - идеалы свободы лич­ности и частного предпринимательства. Отсюда и тот, на наш взгляд, «перебор» в трактовке государства, как «ночного сторожа», которое главным образом должно было «охранять» частную собственность и нормы права. Но в отличие от феодальных норм, регламентировав­ших предпринимательскую деятельность и дававших право в полном смысле распоряжаться частной жизнью своих людей вплоть до исполь­зования права «первой ночи», новое буржуазное государство должно было абсолютно не вмешиваться ни в частное предпринимательство, ни в частную жизнь.

В условиях переходного периода нашей страны, когда, по сути дела, ситуация описанная выше, повторяется, хотя и не в полном объеме, какие-то функции «ночного сторожа» российское государство должно выполнять. Ибо и частная собственность, и нормы права в новой России и практически, и юридически коренным образом отличны (или, по крайней мере, должны быть таковыми) от ранее существо­вавших в дореволюционной и Советской России. Что же касается

192

//. Собственность как социальная технология

вопроса невмешательства государства в частное предприниматель­ство, то здесь подход к нашему государству будет несколько иной.

В отличие от ситуации в Западной Европе XVI-XVIII веков в новой России процессы становления рыночной экономики качественно другие - здесь другие экономические отправные, другая ситуация в научно-техническом оснащении производства и т. д. В этих усло­виях в определенной степени меняется и характер государства. И меняется прежде всего потому, что сам процесс становления сво­бодного предпринимательства объективно не может повторить весьма долгую историю своего возникновения и развития в Западной Европе. Новое воспроизводство его истории, хотя и не будет точной запад­ноевропейской копией, должно занимать значительно меньший вре­менной отрезок. Но и в данном случае государство не должно стать неким «дневным сторожем», а должно выполнять функции главного партнера в предпринимательской среде, создавать благоприятные условия для проявления именно частной, индивидуальной предпри­нимательской инициативы прежде всего, хотя не исключается факт проявления и корпоративной инициативы.

Единственное, в чем государство должно «встать на круглосуточ­ное дежурство», - это в достижении и сохранении на сегодня глав­нейшей своей задачи - национальной конкурентной безопасности.

Как федеральный центр организации всей социально-экономиче­ской жизни общества путем осуществления рыночного реформирова­ния государство вырабатывает стратегический план экономического переустройства общества, намечает конкретные пути его реализации, конечные и промежуточные цели. А уже на основе этого в стране про­водятся конкретные мероприятия по структурной перестройке, осу­ществляется приватизация государственной собственности с учетом нового правового и экономического пространства и т. д. Но главным критерием, на основе которого должны осуществляться все эти меро­приятия, выступает развитие национальных конкурентных пре­имуществ. Именно этот фактор (и никакой другой) является опре­деляющим в успешном экономическом развитии России в условиях современной международной интеграции.

Осуществляя структурную перестройку экономики, государство через конкретные инструменты экономического воздействия воспро­изводит именно ту структуру общественного производства, которая развивает национальные конкурентные преимущества, стимулируя

6. Обеспечение рыночного реформирования России 193

или, наоборот, ограничивая деловую активность в той или иной отрасли производственной деятельности. Особое внимание при этом должно уделяться тем приоритетным направлениям этой деятельно­сти, с которыми связано будущее России в международной интегра­ции. Именно такой сценарий экономического развития России наибо­лее благоприятен для страны сегодня в непростой для России ситуа­ции - члена ВТО, и реализация его всецело связана с достаточно гиб­ким осуществлением регулирующей функции государства. Во всех других случаях (а их, на наш взгляд, остается всего два) государ­ство или становится главным агентом командно-административного управления экономикой, и в стране возникает ситуация напряжен­ных отношений между сторонниками различных форм собственно­сти, идеологических платформ и т. п., или государство практически отстраняется от экономических реформ, и процесс экономического развития становится инерционным, как это было в России в 1992-1998 гг., что сегодня уже невозможно по определению.

Необходимость сохранения государственного регулирования в эко­номике в период становления в России системы свободного предпри­нимательства (вряд ли имеет смысл каким-то образом конкретизи­ровать ситуацию в дальнейшем, возможно, и в ней государственное регулирование сохранится, но в каких-то специфических формах) сегодня подтверждается, по крайней мере, тремя обстоятельствами.

Во-первых, самой ментальностью подавляющего количества насе­ления России, в которой государство занимает одно из приоритетных мест, и этот фактор не учитывать нельзя. По крайней мере, при жизни еще нескольких поколений.

Во-вторых, начиная с теоретических обоснований К. Маркса, опыта великой депрессии 1929-1933 гг. и послевоенного опыта Запада в под­ходах к классической концепции рыночного саморегулирования эко­номики наметились серьезные изменения. Это дает право на альтер­нативный подход к самому процессу рыночного реформирования. Но, используя опыт теоретиков (Д. Кейнса и др.) и практиков (Ф. Руз­вельта и др.), нельзя отрицать главное: экономическая система капи­тализма - это динамическое образование, которое и сохраняется только потому, что постоянно саморазвивается. И государство в этой системе выступает важнейшей подсистемой.

В-третьих, конкретный опыт наших первых реформаторов, игнори­ровавших регулирующую роль предпринимательства как системного

194

//. Собственность как социальная технология

явления, привел к весьма плачевным результатам - сокращению про­изводства и потребления, монополизации товарных рынков и т. д. При этом конкурентный рынок так и не сложился.

В связи с последним обстоятельством процесс рыночного рефор­мирования можно представить в форме своеобразной модели сочета­ния экономических и административных рычагов управления по соз­данию конкурентной среды во всех отраслях хозяйства.

Из всего многообразия форм деятельности государства в новых условиях можно выделить главную его видовую деятельность - инно­вационную. Именно инновационная направленность деятельно­сти государства в переходный период совпадает с самой диалекти­кой развития материального производства - потребностью в посто­янном создании новых предметов, тиражировании новых образцов и тому подобных элементов удовлетворения (в том числе и порожде­ния) растущих потребностей населения, что становится неизбежным в условиях открытого общества.

Только в этом случае вне зависимости от каких-то политических при­страстий, идеологии и подобных надстроечных явлений (что в наших условиях постоянно сохраняющегося идеологического противосто­яния различных групп населения представляется весьма важным моментом), государство с объективной необходимостью становится главным субъектом системы свободного предпринимательства, ста­новление и развитие которой вбирает в себя задачи всестороннего развития производительных сил, укрепления экономического могу­щества России, что и обеспечивает социальное развитие постсовет­ского российского общества.