IV
Согласимся с этим — и мы невольно должны прийти к убеждению, что спиритуалистическая гипотеза есть единственная, которая с правом может иметь место в психологии. Этот вывод получается с неизбежностью, как только мы распространим истину о соотносительности явлений и субстанций на психическую сферу. Мы знаем явления нагнеш сознания, но не воспринимаем у них никаких материальных признаков, — следовательно, у них и нет этих і гризнаков. Но тогда этих признаков нет и у их субстанции, потому что их субстанция в них и они в ней. Далее, наша духовная жизнь обладает известными положительными свойствами, которые установляют ее особую природу сравнительно с другими процессами действительности; этими свойствами должна обладать и субстанция духа, потому что свойства ее явлений суть ее собственные свойства, поскольку она переживает эти явления, — потому что она и жизнь ее нераздельны, потому что вне своей жизни она — ничто. Итак, в основе психических явлений лежит нематериальная, духовная субстанция. А ведь в этом и заключается основной тезис спиритуалистической теории.
С гениальною прозорливостью проповедовал сейчас изложенные взгляды еще блаженный Авіустин, впервые сделавший попытку обосновать спиритуализм из данных внутреннего опыта. В знаменитом месте De Trinitate (X, 16) он говорит: «Так как наш дух знает себя, он знает свою субстанцию, и так как он непосредственно сознает себя, он сознает свою субстанцию. — Но он совершенно не сознает, воздух ли он, или огонь, или какое-нибудь тело, или что-нибудь телесное. Итак, он и не есть что-нибудь из этого. — Потому что если б он был какою-нибудь вещественною стихией, он понимал бы ее иначе, нежели все другое, — воспринимал бы ее как нечто воистину ему присущее, ибо к нему ничего нет ближе, чем он сам. Он сознавал бы ее так же прямо, как он сознает, что он живет, помнит, мыслит и хочет».
Через много столетий этим же самым путем пришел к спиритуалистическому воззрению на сущность души Декарт.
Его пространные рассуждения в Meditationes могут быть сведены к следующему простому ряду соображений. Я с безусловною достоверностью знаю о себе, что я думаю, сомневаюсь, отрицаю, утверждаю, хочу, воображаю, чувст- вую. Но я совершенно не знаю и не усматриваю в себе, чтоб я был воздухом, или ветром, или паром, или какою- нибудь другою тонкою стихией, или, наконец, агрегатом телесных органов. Я даже могу мысленно отбросить всю материальную действительность во всех ее видах, и все- таки моя внутренняя реальность как сознающего существа оттого нисколько для меня не поколеблется. Итак, никакие материальные определения не относятся к природе моего внутреннего «я». С некоторыми изменениями и дополнениями этот аргумент Декарта стал типическим у большинства представителей спиритуализма.Какой же наш окончательный вывод? Нужно отказаться от противоположения физической и психической сферы в их отношении к понятию субстанции; соотносительность явлений и субстанций следует признать и для духа, как она признается для вещества. Скажут ли, что с понятием субстанции в психологию вносится метафизика? Но опять повторю: как ее избежать совсем? Ведь всякий, кто начнет размышлять о душевной жизни, так или иначе непременно должен примкнуть к одному из рассмотренных нами воззрений на нее, потому что в своей совокупности они представляют исчерпывающий рад ее возможных толкований. А какое из них не метафизично? Разве не метафизика чистый феноменизм? Правда, в нем ничего не говорится о субстанции, но зато он дает самое категорическое определение внутренней сущности или подлинной природы психической жизни. Разве не метафизика теория непостижимых сущностей, и притом весьма схоластическая? Разве не метафизика материализм, хотя его защитники не всегда сознают это? Разве не метафизика теория всеобщего духа? И наконец, разве не метафизика основные положения психологии Гербарта и Бенеке? Но важно то, что в спиритуалистической гипотезе метафизики нужно ровно настолько, насколько она давно допущена в физике.
Понятие о материальном субстрате, всегда присутствующем во всех физических процессах, оказывается совершенно необходимым, потому что иначе физические факты обращаются в воплощенное логическое противоречие, лишенное всякого единства и связи. Одинаково необходимо и понятие о духе как субстанциальной силе, имманентной психическим явлениям. На стороне спиритуалистической теории, как я ее понимаю, находится даже весьма существенное преимущество. Материальная субстанция не воспринима- стся нами прямо; поэтому как бы ни было хорошо обосновано наше понятие о ней из физических наблюдений, оно все-таки есть лишь наше предположение, которое допускает разные преобразования и изменения ввиду более сложных задач. Быть может, и для нас окажется неизбежным приступить к такому преобразованию идеи о вещественном субстрате, когда пред нами станет во всей своей важности вопрос о связи души с телом. Напротив, субстанциальная сила сознания есть данный факт нашего внутреннего опыта; от него можно отправляться, но в нем нечего переделывать. Поэтому если спиритуалистический взгляд, подобно другим общим психологическим воззрениям, представляет метафизику, то во всяком случае в нем мы имеем такую метафизику, которую с полным основанием можно назвать эмпирическою в широком смысле слова.Но какие же субстанциальные признаки раскрывает нам внутренний опыт в нашем психическом существовании? Рассмотрение этой проблемы я вынужден отложить до следующего реферата.