К читателю (Л. С. JIanno-Данилевский и петербургская историческая школа)
Конец XIX — начало XX века — сложный период в истории России и русской культуры. Это время промышленного подъема, несомненных достижений в развитии науки и техники — и время глубоких социальных потрясений, нашедших свое крайнее выражение в революционных событиях 1905 и 1917 годов.
Буря революции внесла коренные перемены во все области жизни. Она смела сословные и национальные барьеры, открыла путь в науку и культуру многим из тех, кто в дореволюционной России принадлежал к так называемым низам общества. Вместе с тем, покончив со старой Россией, революция положила конец и дореволюционной культурной традиции, имевшей свои ценности и своих служителей. Этот сложный и болезненный процесс с особой остротой ощушался в послереволюционном Петрограде. Английский писатель-фантаст Герберт Уэллс, посетивший Петроград осенью 1920 года, был потрясен увиденным, особенно тяжелыми условиями, в которых жили и которые мужественно переносили петроградские ученые. Вспоминая об этом. Уэллс писал: «В доме литературы и искусства мы слышали кое-какие жалобы на нужду и лишения, но ученые молчали об этом. Все они страстно желают получить научную лите- ратуру; знания им дороже хлеба». «Для науки, — подытоживал свои впечатления Герберт Уэллс, — катастрофа 1917—1918 годов оказалась совершенно гибель- ной»[1]. Траг ичность положения усугублялась потерями, которые понес в эти голы научный мир Петербурга. Смерть некоторых выдающихся ученых воспринималась их коллегами как неизбежное следствие пережитой катастрофы. Потерей, ставшей своего рола символом, была и смерть выдающегося петербургского историка Александра Сергеевича Лаппо-Даннлсвского. Александр Евгеньевич Пресняков вскоре после кончины А. С. Лаппо-Данилевского писал: «Буря революции не вывела его из научной, академической среды. Но крайне тягостно переживал он распад той культуры, которая его вскормила, и подрыв многого в той традиции, которая, при всей ее исторической условности, была носительницей дорогих ему „абсолютных ценностей". И когда заболевание, казавшееся случайным и не грозным. унесло его из жизни 7 февраля старого сгиля 1919 г.. у близко его знавших осталось смутное чувство связи этой безвременной кончины с историческим моментом. Носитель глубоких культурных традиций не перенес ее трагической ломки»[2].
7
К •ummvao
Действительно, потрясения, вызванные революцией и гражданской войной. мноГими воспринимались как вселенская трагедия. Однако культурная традиция старой России, во многом связанная с Петербургом — Пегрогра- дом, не исчезла бесследно. Она стала составной частью той культурной жизни, которая сложилась в послереволюционные голы. Важные элементы старой традиции, такие, как высокий профессионализм и преданность науке, спо- собствовали возрождению культурной и научной дея- тельносги в новых социальных и политических условиях.
Сейчас, вступив в новое тысячелетие, наука в России в целом и в Петербурге в частности вновь переживает трудные времена. И все же жизнестойкость лучших традиций, сохранившихся в ученой и культурной среде, вселяет надежду, что они не только не будут утрачены, но и преумножатся.
Показателем жизнестойкости этих традиций является неослабевающий интерес к научному наследию лучших представителей науки и культуры. Весьма симптоматично, что в наши дни историки и философы вновь обращаются к жизни, трудам и взглядам А. С. Лаппо- Данилевского. стараются разобраться в особенностях этой неординарной личности.
8
Л. П. Цвмутіш
Одной из отличительных черт А. С. Лаппо-Данилев- ского было его особое положение среди петербургских историков. Тесно связанный своей работой прежде всего с Российской Академией наук. А. С. Лаппо-Данилевский одновременно играл заметную и вместе с тем особенную роль в жизни историко-филологического факультета Петербургского университета. С начала 1890-х годов он читал там курсы и вел семинары. В его лице, по свидетель- сгву A. fi. Преснякова, в университет «вошла крупная преподавательская сила». Однако, по словам того же А. Е. Преснякова, «А. С. Лаппо-Данилевский так и остался до конца дней своих вне факультета, на ролях „приват- лоценга"». Отмечая «необычайные направления» преподавательской деятельносги А. С. Лаппо-Данилевского, Пресняков именно этими направлениями объяснял «отчасти своеобразное положение А. С. Лаппо-Данилевского в Университетской (факультетской) среде, которое, в общем, было ему тягостно». Уточняя сказанное, Пресняков писал далее, что А. С. Лаппо-Данилсвский, «можно сказать, не вошел в историческую школу Петроірадского университета, а поставил рядом с ней свою особую, казавшуюся многим не исторической, а теоретической, выпадавшей из строя факультетского преподавания русской истории»[3].