<<
>>

Чтение.

1. Исходный вопрос.

Сократ диалога начинает, как водится у него, попросту, будто не ведая обо всех этих парадоксах, апориях сложностях. Ему важно начать с простейшего, с чем мы всегда уже встретились, что всегда уже на виду, на уме, на языке.

Сократ (Платон) — не гносеолог, не эпистемолог, не теоретик знания. Он ведь философ, что поначалу значило чуть ли не любопытствующий222. Знание занимает его не как специальный предмет некоего специального знания-науки, а как феномен человеческой жизни во всей его многозначности и многозначительности. Поэтому он и начинает как бы с простого оглядывания по сторонам.

Вместе с тем Платон избрал для этого разговора вовсе не случайную компанию. Тем, что Сократ затевает разговор о знании с Теэтетом, учеником профессионального математика и педагога Феодора, заранее предвосхищается и даже предопределяется как путь исследования вопроса о знании, так и источник возможных ответов. Знаток, носитель знания, даже воплощенное знание присутствует среди разговаривающих в лице Феодора. Но воплощается им вовсе не только теоретический образ знания. Феодор ведь не просто геометр, он сведущ и в счете, и в астрономии, и в музыке и во всем, что относится к пайдейе (145a), к образованию в греческом, специальней, в платоновском смысле слова (см. ”Государство”; вообще схема: способный ученик Теэтет, метематик-педагог Феодор, мудрец Сократ аналогична схеме пайдейи в “Государстве”). Это значит: Феодор — геометр, астроном — знаток не внешних форм, как живописец, а форм внутренних, форм души, он мастер в искусстве устроения добротных и мудрых душ. Этот цельный платоновский образ знания — пайдейя — с самого начала неявно определяет поле разысканий, но он же и ставится под вопрос.

Вопрос этот ставится тоже с самого начала: что значит учиться? И что, собственно, значит обрести знание? В “Меноне” Платон уже замечал, что сам феномен обучения, образования, становления таит в себе тот

велся в конце XIX века, в какой-нибудь неокантианской аудитории.

Между тем, строго говоря, ни о “познании”, ни о его “теории”, ни о “сенсуализме” в “Теэтете” речи нет.

221 Cornford F. Plato’s Theory of Knowledge. The Theaetetus and the Sophist of Plato translated with a

running commentary. New York/ 1935/

222 Так, у Геродота (I, 30) Крез говорит Солону, что они-де наслышаны о мудрости и странствиях

афинского гостя, а именно, что он iXo?tov y^v TTOXX^V Octopus e'iveKev еттеХ^Хива5 - из

любознательности и чтобы все повидать собственными глазами, объехдил много стран. Ср. пер. Г.А. Стратановского в изд.: Геродот. История в девяти книгах. Л., 1072. С. 19.

208

парадокс, ту логическую апорию, о которой говорилось выше в связи с вопросом о знании. Как это возможно и знать и не знать, и быть и не быть одновременно? Мы знаем, что решение этой проблемы оказывается столь трудным и значимым, что Платону приходится придумать свой образ припоминания, мифопоэтическая сила которого, пожалуй, больше, чем теоретическая. Но здесь, в “Теэтете” Сократ вскользь отмечает другую связанную с обучением тонкость, которая комментаторами, как правило, пропускается. «Скажи мне, — спрашивает Сократ Теэтета, — учиться — это значит становиться мудрее в том деле, которому учишься?» — Не правда ли, странное, вовсе не само собой разумеющееся определение обучения? Не овладение умениями или навыками, не приобретение знаний. Ведь стать мудрее в том деле, которому учишься, вовсе не значит стать в нем ловчее или набраться больше сведений. Здесь ближе было бы что-то вроде “становиться художником в своем деле”, но Платон — фило-соф — имеет в виду иное. Ведь мудрые мудры благодаря мудрости-“софии”, так вот, — спрашивает Сократ, — «одно ли и то же знание и мудрость (етпстт^/хт/ ка1 стофьа)?» (145d,e). Одно ли и то же, продолжим мы, знание знатока и мудрость знатока? Одно ли и то же олицетворяют собой знаток-Феодор и мудрец-Сократ, вся мудрость которого, как известно, вовсе не в многознании, не в полнознании, вообще, не в знаниях, а в том, что он знает о своем незнании? Что происходит в самой, сейчас ведущейся беседе? Чему тут обучаются Теэтет с Сократом, какой “эпистеме”? Не научимся ли мы скорее тому, что значит “становиться мудрее” в том деле, какому обучаемся?

Таков исходный вопрос “Теэтета” (не просто “что такое знание?”), таков фило-софский контекст диалога, в котором и заключительное недоумение может быть понято как ответ, ответ именно на этот исходный вопрос: что такое мудрость, отличная от знания?

Теэтет не совсем понимает смысл исходного вопроса223, и Сократ как бы спускается ступенькой ниже: «Ну, хорошо, давай спросим просто: что такое знание?» (как если бы ответ на вопрос, что значит учиться, гласил: “приобретать знание”).

Но нам, читателям важно не упускать из вида то “место”, где этот вопрос ставится, откуда он исходит, что заранее допускает и предполагает. Вопрос Сократа не предполагает существования

Теэтет дважды переспрашивает Сократа, о каком различии тот говорит. «С: Разве отличается она от знания? — Т.: Что именно? (тб irolov) — С: Мудрость. Разве не в том, что знают, в том же и мудры? — Т. Что ты имеешь в виду (пер. Т.В.Васильевой; т1 pfy, — букв. “ну и что?”) — С. Одно ли и то же знание и мудрость? — Т. Да. — С. Вот это-то и есть то, что меня озадачивает...» Заминка Теэтета позволяет, во-первых, остановить и наше внимание на этом странном введении в тематический вопрос и, во-вторых, уловить соответствующий смысловой оттенок в том, как ставит вопрос Сократ. Нет поэтому никаких оснований переводить вопрос W /«jv утвердительно, как это сделано, например, Корнфордом (“certainly”).

209

какой-то специальной теории знания (скажем, эпистемологии, гносеологии, когнитивной психологии...), в которой Сократ был бы знатоком, специалистом. Если мы допускаем сам вопрос, допускаем, что не знаем, что такое знание, — какая сфера знания могла бы быть использована для получения ответа? Мудрое незнание Сократа, сама беседа, затеянная по случаю, протекающая на досуге, вне каких бы то ни было специальных занятий, возможность рассматривать со стороны (где она, эта “сторона”, как возможна?) разные гипотезы, идеи, смыслы, критерии знания (в свете какой идеи рассматривать, каким критерием решать?), — все это и открывает присутствие той “мудрости”, которая не совпадает с “знанием”, и которая оставлена до поры без внимания. Между тем, сам Сократ вовсе не забывает ее. Те эпизоды диалога, которые часто считаются некими вставками, отступлениями, а именно, описание Сократом своего метода как родовспомогательного искусства (149а-151d) и образ философа (172с-177с), вполне недвусмысленно напоминают нам об этом.

2. Первые определения.

Что такое знание? — Что такое дерево? Дерево это, прежде всего, вот это, это, это...

Мы указываем то, что всегда уже знаем: мы понимаем, о чем спрашивается. Нельзя задать вопрос о неизвестном. — Знание, отвечает Теэтет, это, например, то, чему я учусь у Феодора, геометрия. Знание и то, чему можно было бы научиться у горшечника, сапожника. Знание — вырисовывается еще один и, быть может, важнейший, хотя и лишь мимоходом поминаемый образ — есть мастерство-искусства, т^. Этот образ (и этот смысл) знания — мастерство-искусство, — примерами которого Сократ в других местах пользуется так часто, что получает даже попреки224, ни разу больше на протяжении диалога не появится на сцене, и тем не менее, может быть, именно его интуиция будет направлять весь разговор.

Привычным (слишком привычным) оборотом Сократ направляет внимание Теэтета от множества знакомых примеров и случаев к общему определению знания. Речь де идет не о том, какие и о чем бывают знания, а о том, что оно такое, что в каждом случае значит знать. Можно было бы возразить, что нечто общее Теэтетом все же указано: “то, чему учатся”, “умение”, “мастерство”. Сократ, однако, как будто не замечает этой возможности, этого образа, не входит в разбор подобной “гипотезы”. Если Теэтет демонстрирует одну сторону знания, которое предполагается самой возможностью вопроса, а именно, знакомство, знание того, о чем задается вопрос, то Сократ обнаруживает другое знание, всегда уже предполагаемое вопросом: идею ответа.

См, например, “Горгий”, 490с.

210

Теэтет налету схватывает, куда клонит Сократ, и приводит далеко не тривиальную аналогию из области их с Феодором занятий числами. Ему удалось разделить все числа (величины) на два вида относительно их линейной соизмеримости или несоизмеримости (иррациональные числа) с единицей. Площадь квадрата, построенного на первых, выражается квадратным числом (1, 4, 9...), вторых — “продолговатым” (3, 5, 6, 7...). Первые соизмеримы по длине, вторые — только Suva/xei — потенциально, в степени, то есть по площадям, построенных на них квадратов. Если Феодор последовательно доказывал линейную несоизмеримость для каждого числа такого рода и остановился на 17, то Теэтету удалось найти их общий вид и доказать общую теорему225.

Итак этот образ эпистемы, пример теоретического знания должен пояснить идею возможного ответа также и на вопрос о знании.

«...Попытайся же теперь, — предлагает Сократ, — подражая твоему ответу относительно степеней, когда ты охватил их многообразие одним видом, так же точно и множество знаний высказать одним логосом <определением>»(148d). Вот что значит ответить на вопрос rl earlv; (“что такое?”): охватить, обнять (ттерьХац/Зауыу) многообразие “случаев” одним видом-“эйдосом” — Ы ei'Sei — и выразить (букв. “обратиться с речью к”; “назвать” — ттрооептеХу) одним определением-“логосом”.

Логический круг тематического вопроса сказывается здесь вполне ощутимо. Разве, определив, что мы хотим знать, когда хотим знать, мы, еще толком не начав самого исследования, не получили (или заранее не предположили) уже ответ: знание это “эйдос” и “логос”, логический вид и эйдетический логос чего-либо; знать — значит найти эти “эйдос” и “логос”. Таков ненароком полученный ответ на вопрос диалога и ответ далеко не сам собой разумеющийся. К нему, как рассказывает Аристотель, впервые подошел исторический Сократ (Arist., Metaph., XIII, 4 1078b3-30) и его-то довел до своей “теории идей” Платон (ib., I, 6 987а29-b14). Что же, Платон не замечает этого или сознательно заранее “наводит” Теэтета на ту идею знания, которая исподволь будет направлять все рассуждения? Может быть, все последующее и в самом деле только “педагогика”, только школьное (и критическое) введение в теоретическую “эпистемологию” Платона? Хотя именно к этому “мнению” о знании в диалоге явно и не возвращаются, ответы на наши вопросы мы получим, а о “педагогике” в сократовском духе как раз и заходит речь. Сократ впервые обращает

225 Ни перевод, ни комментарий к этому месту в вышеуказанном издании Платона не позволяют догадаться, о чем идет речь. Эта теория иррациональностей Теэтета представлена в “Началах” Евклида: кн. X, предл. 5,6 и 9 (так наз. теорема Теэтета). См. комментарий Д.Д. Мордухай-Болтовского в изд. Начала Евклида. Кн. VII-X. М.-Л. 1949, с.370-372. См. также подробный разбор места в кн. Ван дер Варден Б. Пробуждающаяся наука. Математика древнего Египта, Вавилона и Греции.

М. 1959, с.227-230.

211

внимание собеседников на самого себя, на свою особую роль в их разговоре, на особое начало знания, которое им олицетворяется. Знание это то, чему обучаются, — и перед нами способный ученик. Знание это то, чему обучают, — и перед нами знаток-педагог. Знание это то, сама идея чего уже — как-то — имеется. Но есть еще Сократ, знаток особого искусства, искусства вопрошания, обсуждения, наведения на мысль, вызывания на свет того, чему нельзя обучить так, как обучают другим знаниям.

Сократовская маевтика менее всего похожа на введение в специальность. Сократ не Феодор, он не преподает ни “эпистемологию”, ни “аретологию”, ни какую бы то ни было теоретическую “мудрость” вообще. «Сам я в мудрости уже неплоден, и за что меня многие порицали, — что де я все выспрашиваю у других, а сам никаких ответов никогда не даю, потому что сам никакой мудрости не ведаю, — это правда»(150с; пер.Т.В.). В отличие от этих “мудростей-знаний” сократовская мудрость, которой он, по словам бога, мудрей других, есть мудрость незнания. Есть в знании нечто, что в самом знании, во всей его теоретической связности не присутствует, но без чего оно не знается, а именно, — рождение знания из незнания. Сократовская мудрость это умение поставить под вопрос то, что образует источник ответов: сами начала, в частности, начала знания, идею знания. Маевтика не просто хитроумный способ обучения, она помогает родиться тому, кто способен порождать идеи, логосы, знания: мыслящему уму. Этой-то мудростью Сократа, этим фундаментальным незнанием, умением поставить под вопрос собственные начала (“Софист”, “Парменид”) Платон-философ превышает Платона-эпистемолога, Платона-политика, Платона-метафизика, основоположника направления, школы, традиции “платонизма”. Это начало собственно философское, и философия ведет тут речь. Она возвращает знатоков в положение учеников, чем и обретается мудрость, большая, чем мудрость знания. (Ср. отношение “эпистем-наук” и “диалектики” в “Государстве”).

Присутствие Сократа не позволяет считать мимоходом полученную идею знания заранее подсунутым ответом. Эта теоретическая идея далеко не соответствует всему смыслу знания, и лишь аналитически выясняется (припоминается) наряду с другими моментами и сторонами в том, что мы всегда уже знаем, говоря о знании. Вместе с другими уже высказанными и еще только предстоящими “идеями” она — перед лицом Сократа — есть не заранее известный ответ, а предположение, подлежащее обсуждению в свою очередь.

<< | >>
Источник: А.В. Ахутин. Поворотные времена (Статьи и наброски) 2003. 2003

Еще по теме Чтение.: