III
Но есть и другая возможность: не делая никаких предвзятых предположений о непроходимой пропасти между нашим сознанием и трансцендентным ему бытием, мыслить и понять трансцендентную основу субъективной жизни нашего духа в духовных терминах и по духовным аналогиям. Тогда получится следующая общая концепция. Вся действительность — и в нас, и вне нас — в своем внутреннем существе духовна; во всех явлениях кругом нас реализуются духовные, идеальные силы, они только закрыты от нас формами нашего внешнего чувственного восприятия их; напротив, в нашей душе, в непосредственных переживаниях и актах нашего внутреннего Яу в его свойствах и определениях нам открывается настоящая реальность, уже ничем не прикрытая. И то, что в этой реальности есть основного и от нее неотделимого ни при каких условиях, то должно быть основным и во всякой другой реальности, если только в мире есть внутреннее единство и если он не слагается из элементов, друг друга отрицающих, ничем не соприкасающихся между собою, по всему своему существу навсегда оторванных друг от друга. Таков коренной взгляд спиритуалистического, или духовного, понимания мира[162].
Где же искать истины — в агностицизме, в материализме или в духовном миропонимании? Совершенно ясно, в чем неисправимый недостаток двух первых из поименованных учений: он именно в том, что в них наличное бытие сознания объясняется и обосновывается из простого отрицания сознания. В таком предприятии заключается явная логическая несообразность: как голое отрицание факта обратить в его объяснение и даже в его достаточное основание? Это получает особенно бесспорный вид на предпосылках чистого агностицизма: как может быть причиной нашего опыта то, что, по предположению, ничему не может быть причиной? Как оно даст нашему сознанию внутреннее единство при множественности переживаемых со- стояний, когда ему одинаково чужды и множественность, и единство? Как оно вообще может дать понятное объяснение непосредственному составу нашего опыта — а ведь в этом окончательная задача всех трансцендентных предположений, — когда оно само не только совсем непонятно, но преднамеренно создано из сплошных отрицаний всего понятного? Никак не в лучшем положении по отношению к рассматриваемой задаче находится материализм.
Если изначальная и настоящая действительность в мире принадлежит только бессознательному веществу с протяженностью, непроницаемостью, инерцией и подвижностью как его исчерпывающими свойствами, то откуда где бы то ни было возьмется сознание? Ведь совершенно очевидно, что в таком веществе, кроме бессознательных движений бессознательных частиц, ничего быть не может. И какие бы мы геометрические формы для таких движений ни придумывали, одинаково не будет никакого смысла утверждать о них, что они равняются или тожественны хотя бы самым элементарным ощущениям в их субъективном содержании: движение и ощущение, как субъективно наличный факт сознания, все же останутся различными вещами, не имеющими ничего общего между собой. При материалистическом понятии о веществе не может быть никакой речи ни о тожестве физического с психическим, ни о превращении одного в другое, ни о какой-либо иной причинной связи между ними. Тут даже нет никакой мировой загадки, туг просто полная невозможность возникнуть чему-нибудь психическому среди такой физической природы. В таком мире сознание абсолютно немыслимо. В этом коренная несостоятельность материализма как учения об истинном существе действительности, каковы бы ни были его качества в других отношениях.А ведь это все значит, что истины можно искать только в духовном понимании вещей. Вне его нет понятных толкований наличному факту нашего опыта, нет даже таких, которые были бы действительно свободны от кричащих внутренних противоречий. В самом деле, сразу можно отметить одно колоссальное преимущество духовного миропонимания пред другими метафизическими гипотезами: ему нет никакой нужды выводить сознание из голого отрицания сознания, — жизнь нашего сознающего духа из бессознательного и недуховного в себе. Для спиритуалистической философии только дух реален и все реально лишь настолько, насколько оно духовно. Поэтому только для нее устраняется зияющая логическая пропасть между нашим психическим субъектом и ею реальным объектом — между имманентным нашему сознанию и тем, что трансцендентно для нею, — и они сближаются до полной внутренней однородности, до совершенного тожества в общих основных двигателях и свойствах бытия.
И, с другой стороны, только при спиритуалистическом взгляде понятна неизбежная применимость основных категорий нашей мысли ко всему реальному.
Ведь для беспристрастного анализа все они вырастают из непосредственных данных и непосредственных усмотрений нашего самосознания. Наши понятия о единстве, деятельности, причинности, субстанции имеют свой изначальный оригинал в живой интуиции нашего собственного Я9 интимно и тесно с нею слиты, и поэтому когда мы их объективируем и проецируем в трансцендентную сферу, мы неизбежно переносим туда внутреннее подобие нашего единого, активного, пребывающего в смене своих видоизменений духа, хотя бы мы при этом самым решительным и тщательным образом удалили все эмпирические и чувственные подробности в непосредственно известном нам потоке наших душевных переживаний. Такой перенос обобщенного и схематизированного подобия нашего Я на трансцендентную реальность представлял бы невольный самообман нашей мысли, если бы в этой реальности не было ничего духовного; но он является логически правомерным и необходимым, если все действительное духовно в себе: наши высшие категориальные понятия выражают такие определения и отношения, без которых бытие духа совершенно немыслимо. Только через объективацию этих основных условий духовности мы можем мыслить внутренние связи, которые суть нечто большее и другое, чем простая внепо- ложность исключающих друг друга частей, и такое внутреннее единство, которое не расчленяется и не распадается во множественности, а, наоборот, реализуется в ней как именно единство, неразделимое в себе. Из всего этого вытекает, что только в духовном миропонимании находят себе действительное и содержательное приложение основные категории нашей мысли. Этому едва ли можно удивляться: мысль даже в самых крайних и предельных своих обобщениях все же имеет дело с данным содержанием своих интуиций, и, с другой стороны, обращаясь к трансцен- дентной области, она ищет в ней не бессодержательного отрицания этого ей данного, а, напротив, его продолжения и объясняющего дополнения.Чем же представляется мир для последовательно проведенного спиритуалистического взгляда? Мир, для всякого взгляда, есть связная совокупность или система всех отдельных вещей и существ, а тем самым и тех сил, которыми устанавливается бытие и взаимная связь всего отдельного. Где нет силы, там нет реальности: совсем бессильный мир вне нашего сознания не только ничего не объяснил бы в нашем опыте, но мы не могли бы его ни вообразить, ни мыслить.
Сила — это предельное понятие и нашего внутреннего, и нашего внешнего опыта, и поэтому, когда мы его совсем отбросим в каком бы то ни было виде, для нашей мысли не остается ровно ничего и мы уже не можем говорить ни о жизни, ни о действительности, ни о бытии Особенность и преимущество спиритуализма состоит в том, что он, ясно оценивая и выдвигая основоположное онтологическое значение понятия о силе вообще, при этом отчетливо устанавливает двустороннюю природу всякой действительной силы. Сила, по самому понятию о ней, не только обращена на внешние ей и отличные от нее объекты, следовательно, не только существует для другого как нечто для него принудительное, — она, чтобь* в самом деле быть силой, должна существовать в себе и для себя, должна иметь свою собственную и внутреннюю реальность, предваряющую ее реальность в каких-либо внешних эффектах. И это ее внутреннее бытие должно быть иным, чем ее внешнее бытие для другого. Раз она настоящая сила, раз она сама производит свои действия (а не является лишь замаскированной формой какой-нибудь посторонней силы), — в ней должна присутствовать реальная самодеятельность. А из этого вытекает неизбежное следствие: то, что для существ, на которые обращены ее действия, представляется принудительным, необходимым, ограничивающим и стесняющим, то в ней самой и для нее самой испытывается и раскрывается как ее собственное усилие, ее свобода, ее самопроизвольный выход из внутренней замкнутости, ее самоопределение к проявлению себя вовне. В этом неустранимая логика понятия реальной силы, и она с неизбежностью приводит к живому синтезу свободы и необходи- мости. И при этом ясно, что в раскрытии мыслимых моментов действительной силы свобода есть первоначальное и основное, а необходимость — производное и вторичное. Поэтому всякую самостоятельную, от себя действенную силу мы можем понять лишь как живой и пребывающий центр собственной свободной активности. И необходимость в этих центрах возникает лишь в результате уже совершившихся в них самоопределений и их взаимодействий между собою.Для спиритуалистической философии мир, поскольку он слагается из самостоятельных и активных существ, представляет систему таких внутренне живых центров самоопределяющейся силы.
Эта система является ли пределом всех возможных объяснений, не предполагающим ничего за собою? Такая система живых центров бытия есть ли нечто совсем изначальное и абсолютно самодовлеющее? Очевидно, этого утверждать нельзя, и именно потому, что в ней мы уже имеем систему. В ней дана связь, дано единство, но они не составляют чего-нибудь по себе понятного, они оказываются для мысли весьма серьезной проблемой. Мир непонятен без единства и связи, но, с другой стороны, в своей множественности вещей, существ и отдельных сил он одинаково непонятен как основа собственного единства и связи. В этом коренится несостоятельность всякого плюрализма вообще. Отдельные вещи и существа лишь постольку входят в целое мира, поскольку они заранее соотнесены между собою. И не от произвола их зависит, что они сталкиваются и соприкасаются между собою, что в них повторяются однородные формы, что они подчиняются единообразным законам. Из собственного непосредственного опыта мы знаем, что мир принудительно стоит пред нами и что не нашею волей вызвано, с чем и с кем мы в нем встречаемсяА это все значит, что кроме индивидуальной жизни и активности отдельных тварей существуют универсальные силы и универсальные акты, которые охватывают и наполняют всю вселенную и которые своим взаимодействием порождают стройное разнообразие законов природы. Скажем ли, что зато эти вечные всемирные силы в своей множественности представляют нечто первоначальное и окончательное, что каждая из них обладает совсем абсолютным существованием, что они совершенно независимы друг от друга и что в них последнее объяснение всего существующего? Однако пред нами тогда встанут те же самые недоумения, которые нам не позволили видеть в отдельных ограниченных созданиях последний источник единства и связи во вселенной. Если эти вечные силы абсолютно независимы друг от друга, почему они вечно сплетаются в своих действиях в каждом явлении природы? Что их к этому нудит? Как они даже могут, при своей абсолютной раздельности, соединяться, соприкасаться и вообще знать друг о друге? Это показывает, что плюрализм во всех своих возможных истолкованиях распадается в явных противоречиях и поэтому не может содержать истины. Итак, единство мира предполагает непременное единство его абсолютной основы. И если все в мире в существе своем духовно, то и основой мира может быть только единый абсолютный дух.Духовное первоначало всего существующего не предполагает ничего ни до себя, ни вне себя, для него нет никаких ограничений и заранее поставленных условий нигде и ни в чем; в нем все есть результат его самоопределения, и в этом смысле оно всецело самоусловно. А это значит, что оно есть абсолютная свобода, в нем нет ничего помимо него данного, никакой определяющей его природы, — иначе сказать, вся его природа в его свободе и бесконечной самодеятельности. Мы неизбежно мыслим это духовное первоначало бытия в крайних отвлечениях нашего ума, но из этого никак не следует, что оно само есть только отвлеченность: наоборот, весь смысл понятия о *гем лишь в том и заключается, что это первоначало есть реальный и действительный источник всего реального и поэтому реальнее всего, что существует. И его реальность не есть реальность нераскрытого зародыша или темной потенции, еще не пришедшей в актуальное состояние, — напротив, в своем довременном вечном единстве, не встречая себе ни в чем препятствий и затяжек, оно раз навсегда открывается себе как неисчерпаемая полнота творческих сил, в бесконечной картине возможных образов их действия, в завершенном плане их творческой объективации и в свободном стремлении осуществить этот план. Лишь этим путем абсолютно сущее могло стать живой основой данной действительности: абсолютное, в своей полной независимости от каких бы то ни было внешних или внутренних препон, осуществля- ет лишь то, что им свободно избрано, и в том виде, в каком оно избрано, и поэтому созданный мир возможен лишь как реализация живой идеи или бесконечного замысла о нем. Мир есть реализация духовного творчества, и потому он духовен в себе: его абсолютная основа есть живой бесконечный дух, порождающий мир в своей вечной мысли и творчески осуществляющий его мыслимую самостоятельность как реального творения, потому что всякая мысль абсолютного духа есть уже реальность, и от его творческой силы зависит установить род и степень этой реальности. Такого единого в себе и бесконечного в своей продуктивности духа люди называют Богом.
Бог не есть отрицательное и безразличное единство, в котором тонет и исчезает всякое многообразие свойств, отношений, проявлений и актов. Такое от всего опустошенное Божество представляет одностороннюю и ложную отвлеченность, которой нельзя приписать даже бытия в сколько-нибудь понятном смысле слова быть, — хотя в прошлой истории человеческой мысли такое опустошение Бога от всякой жизни и деятельности слишком часто принималось за самую высокую и адекватную форму постижения Божественной сущности: ведь этот пустой и мертвый Бог есть не объяснение, а простое отрицание мира, и не следует удивляться, что для такого взгляда Бог, и мир одинаково обращаются в совершенно неуловимые и непонятные призраки. Бога можно содержательно и без противоречия мыслить лишь как изначальное и в себе реальное единство в себе реального множества, или, говоря более конкретными определениями, как предваряющий живой разум и единую творящую волю созданного многообразного мира. Только тогда Бог действительно понят как дух, а если реальное единство разума и воли в едином бесконечном субъекте может быть названо личностью, то Он понят как личный дух.
А этим само собой определяется отношение Бога к миру: в мире выражается свободное, осмысленное, осуществляющее полноту разума Божественное творчество. Такое творчество не может не быть гармоничным и целесообразным: формы творчества единой, свободной и разумной силы должны обладать взаимною приноровленностью и соответствием и осуществлять единый смысл. В реализации истинного смысла жизни в гармоническом и солидарном духовном творении поэтому только и может заключаться цель мира, или замысел Бога о нем. Иначе сказать, по самому существу Божественного творчества она должна заключаться в живом внутреннем единстве живого множества духовных существ с их вечным источником и между собой. Разумность творческой силы неизбежно предполагает совершенство творения. Цель мира в бесконечном благе всех духовных существ, и поэтому ни одно из них не бывает только средством в путях Божественного творчества, а всегда есть и цель его. Жизнь мира может и должна быть лишь осуществлением абсолютного добра.