К М. МЕРСЕННУ 18
[...] Я и впредь не премину ставить Вас в известность о своем местопребывании, прошу лишь позаботиться, чтобы об этом никто решительно не знал.
Также прошу Вас скорее разочаровывать, чем обнадеживать высказывающих свое мнение о том, что я намерен будто бы написать, так как, клянусь, не засвидетельствуй я ранее наличия такого наме&рения — это может дать повод для разговоров, что я не уве&рен в возможности довести его до конца,— я никогда не решился бы на это.Я не столь нелюдим, чтобы не радоваться, когда обо мне думают и когда в отношении меня придерживаются хоро&шего мнения. Но предпочел бы, чтобы обо мне не думали со&всем. Я скорее боюсь репутации, чем не желаю ее, ибо, по моему мнению, для приобретающих ее это всегда чрева&то определенным уменьшением свободы и досуга — двух вещей, которых ни одному монарху в мире не купить у ме&ня ни за какие деньги. Это не помешает закончить нача&тый мною маленький трактат. Но я не желаю, чтобы о нем знали, дабы всегда иметь возможность от него отказаться. Работаю над ним очень медленно, так как мне доставляет гораздо больше удовольствия обучаться самому, чем пись&менно излагать то немногое, что я знаю. Я сейчас изучаю одновременно химию и анатомию и каждый день узнаю вещи, которые не нахожу в книгах. [...] Я столь безмятеж&но провожу время за самообразованием, что никогда не принялся бы писать свой трактат иначе, чем в принуди&тельном порядке, чтобы рассчитаться с принятым реше&нием: если буду жив, то приведу этот трактат в состояние, позволяющее послать его Вам к началу 1633 г. Указываю срок, чтобы обязать себя на дальнейшее и чтобы Вы могли упрекнуть меня, если я его нарушу. Впрочем, Вы удиви&тесь, что я указываю столь долгий срок для написания «Рассуждения» (Discours) 19, которое будет столь кратким, что, как представляется, его смогут прочесть в послеобе&денное время.
Но о чем я забочусь больше всего — и верю, что это самое важное,— так это о том, чтобы узнать, чем мне необходимо руководствоваться в жизни, а отнюдь не о забаве публиковать то немногое, чему я научился. Так что, если Вы найдете странным, что, будучи в Париже, я на&чал несколько других трактатов, работу над которыми не продолжил, приведу причину: во время работы над ними я приобрел некоторое количество знаний, которых у меня не было в начале работы и приноравливаясь к которым я вынужден был составить новый проект, немного больший первого, так же как, если бы некто, начав строить для себя здание, неожиданно разбогател и изменил свой титул, так что начатое здание стало бы для него слишком мало, этого некто не осудили бы, увидев, что он начал строить другое здание, более приличествующее его новому положению. Но в том, что я не изменю больше намерения, меня убеждает то, что я буду руководствоваться им, сколько бы нового я ни узнал; и даже не узнай я ничего больше — намерение это не оставлю, пока не закончу работу. [...]Что до Вашего вопроса относительно теологии, то хотя она превышает возможности моего ума, тем не менее я не думаю, что она выходит за рамки моей профессии в том объеме, в каком она совсем не касается вещей, зависящих от откровения, т. е. того, что я именую собственно теоло&гией; скорее это метафизика, подлежащая исследованию человеческого разума. Но я полагаю, что все те, кому Бог дал в распоряжение этот разум, обязаны использовать его главным образом для попытки его познания, а также поз&нания самих себя. Именно исходя из этого, я попытался приступить к своим занятиям и скажу Вам, что не сумел бы отыскать оснований физики, если бы не искал их на подобном пути. Но это предмет, исследованный мною более всех других и на котором, благодарение Богу, я нисколько не успокоился; по крайней мере я думаю, что понял, как можно доказать метафизические истины методом более оче&видным, чем геометрические доказательства; я утверждаю это согласно моему собственному суждению, ибо не знаю, сумею ли я убедить в этом других. Первые 9 месяцев, про&веденных мною в этой стране, я работал только над этим и полагаю, что Вы уже слышали от меня раньше о моем намерении кое-что из этого изложить письменно; но я не считаю, что это своевременно сейчас, пока я не увидел, как будет принята физика.
Если же книга, о которой Вы пишете 20, и была своего рода шедевром, то она трактует о столь опасных предметах, кои я считаю весьма ложны&ми — если только сообщение, сделанное Вам о ней,, истин&но,— что, если бы она попала в мои руки, я считал бы себя, наверное, обязанным тотчас же на нее ответить. Но я не пропущу случая затронуть в моей физике некоторые воп&росы метафизики, в частности следующий: о том, что мате&матические истины, кои Вы именуете вечными, были уста&новлены Богом и полностью от него зависят, как и все прочие сотворенные вещи. Ведь утверждать, что эти исти&ны от него не зависят,— это то же самое, что приравни&вать Бога к какому-нибудь Юпитеру или Сатурну и подчи&нять его Стиксу или же мойрам. Прошу Вас, не опасай&тесь утверждать повсюду публично, что именно Бог учре&дил эти законы в природе, подобно тому как король учреж&дает законы в своем государстве. Среди указанных зако- нов нет, в частности, ни одного, который мы не могли бы постичь, если наш ум направит на это свое внимание, и все они mentibus nostris ingenitae21 точно так же, как король запечатлел бы свои законы в сердцах своих подданных, если бы его могущество ему это поз&волило. Напротив, величие Бога мы не можем постичь, хотя мы о нем и знаем. Но именно то, что мы считаем его непос&тижимым, заставляет нас особенно его чтить, точно так же как величие короля тем больше, чем меньше его знают подданные, при условии, конечно, что они не думают, будто они лишены короля, и знают его достаточно, чтобы в этом не сомневаться. Вам могут сказать, что, если бы Бог учре&дил эти истины, он же и мог бы их изменить — наподо&бие того как король меняет свои законы; на это следует от&вечать: да, если может измениться божья воля.— Но я по&нимаю эти истины как вечные и незыблемые.— А я то же самое полагаю о Боге.— Но воля его свободна.— Да, но мо&гущество его непостижимо; и мы можем в общем и целом утверждать, что Бог способен на все, что мы способны пос&тичь, но не можем сказать, что он не способен на то, чего мы не постигаем; было бы дерзостью предполагать, будто наше воображение имеет тот же объем, что и его могуще&ство.Я надеюсь написать это не долее чем через пятнадцать дней в моей «Физике», но я вовсе не прошу Вас держать это в тайне; напротив, я призываю Вас говорить об этом так часто, как к тому представится случай, при условии, чтобы мое имя не называлось; ведь я буду очень рад узнать, какие мне могут быть сделаны возражения, а также буду доволен, если люди привыкнут слышать о Боге более дос&тойные речи, чем, как мне кажется, ведет о нем толпа, почти всегда представляющая его себе конечным.
По поводу вопроса о бесконечности, который Вы пред&ложили мне в своем письме от 14 марта:
[...] Вы сказали, что если бы имелась бесконечная ли&ния, то она содержала бы бесконечное число и футов и туа- зов 22, и, следовательно, бесконечное число футов будет в шесть раз больше числа туазов.
- Целиком с этим согласен.
- Однако это последнее не является бесконечным.
- Я отрицаю это следствие.
- Но одна бесконечность не может быть больше дру&гой.
- А почему бы и нет? Что здесь абсурдного?
Главное — является ли она большей в конечном отно- иіении, как это имеет место здесь, где умножение на в про&изводит конечное же отношение, отнюдь не относящееся к бесконечности.
Больше того, каково то основание, исходя из которого мы можем судить, будет ли одно бесконечное больше другого или нет? Таким основанием является воз&зрение, что оно перестанет быть бесконечным, если мы смо&жем его познать.