Театр теории
Трагическая амехания, открываемая театром в средоточии человека, словно наталкивает человека на самого себя, заставляет обратить взор на себя, в себя (самоослепление Эдипа), из действующего драматического героя стать сознающим зрителем своей судьбы, загадочности и темноты.
Но, как мы видели, загадочность эта космического масштаба: это не человек, это мир, открывающийся человеку в трагической перипетии, загадочен. Мир, боги, судьбы и существа —“фюсис”, собственное существо всего, что есть — «любит скрываться», как скажет Гераклит. Все сущее открывается навстречу нашему знающему и узнающему действию явным лицом, но таит в себе свое лицо, ничего не знающее о нас. Чтобы усмотреть само сущее, надо уметь отойти от него, отстраниться, занять место зрителя в театре мира.Театр по-гречески dearpov — зрелище, смотреть зрелище — decopelv, а зрение зрелища — decopla — теория. Человек становится теоретиком всего (та тт-ш/та), когда занимает положение всеобщего зрителя. Диоген Лаэртский рассказывает, что когда тиран Флиунта спросил Пифагора, что такое философ, тот ответил, что на торжище мира каждый занимается своим делом, философы же «приходят как зрители (#еатси)»165. А по словам Аристотеля, когда Пифагора спросили, чего ради породила нас природа и бог, он ответил: «Чтобы смотреть на небо (то 6eaoao6au rov ovpavov) и назвал себя созерцающим природу [вещей] (6eaiP6v rijs фбоешя), и что именно ради этого он пришел в эту жизнь»166 .
Только так, отступив, отстранившись от непосредственного участия в делах с вещами, можно сделать их “теоремами”, зримыми в их собственной природе. Скорее всего и чувственный восприятия будут все еще слишком участными, природа существ будет скрываться за тем, что бросается в глаза, лезет в уши, попадается под руки. Практически зоркий, чуткий и сметливый человек слеп относительно существа вещей самих по себе, как
165
166
Диоген Лаэртский, 8.1.8.
См. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. Пер. М. Л. Шаспарова. М. 1979. С. 334. См. также Cic. Tusc. V, III, 8.— Цицерон. Избранные сочинения. М. 1975. С.325.Arist. Protr. fr.18б 1-4 During.
179
летучая мышь, говорит Аристотель. Правда, именно страсть к зрелищу и зрению, к разглядыванию и рассматриванию просто так, любо-пытство к сущему, его видам и различиям самим по себе свидетельствует о врожденном человеку стремлении к знанию (первые строки «Метафизики» Аристотеля), но чтобы усмотрть любое существо в полноте его бытия нужно особое зрение и особый опыт. Сущее по-разномы выглядит и дает себя знать в разных обстоятельствах. Нужно зрение, умеющее собрать воедино все (?) эти “выгляды”, стороны, аспекты, облики сущего в его простую и единственную единицу, — нужно умо-зрение. Нужен и настоящий опыт такого зрения, некий живой посредник, направляющий, настраивающий и перестраивающий чувственное восприятие в умное, -теоретический эстесис. В чем заключается и как образуется этот опыт?
Особенность вопроса о возникновении теоретического мышления в том, что постановка его как исторической проблемы имеет непосредственно философский смысл. Теория, так сказать, не выводится из практики. В жизни практически озабоченного мышления (промышления) любопытство, ведущее к теоретической заинтересованности “самими вещами”, производит впечатление остановки, праздного глазения, которое требует оправдания величием зрелища. Теоретически мудрый образуется театром мирв, в котором человеческое хозяйство вовсе не самое значимое явление. «…Человек не есть высшее из всего в мире, — уверен Аристотель. - …Человека много божественнее по природе другие вещи, взять хотя бы наиболее зримое - [звезды], из которых состоит небо (кооцоо). <...> Анаксагора и Фалеса и им подобных признают мудрыми <...>, так как видно, что своя собственная польза им неведома, и признают, что знают они [предметы] совершенные, достойные удивления (ваиулато), сложные и божественные, однако бесполезные…» (Эт.
Ник. VI, 7 1141а35-1141b9167). Но зримые боги (звезды) приведены тут, собственно, для отвода глаз, потому что мудрец теоретического склада усмотрит звездную божественность в любом сущем. Суть, а стало быть, и начало теоретической отстраненности следует искать в чем-то другом.Важно, что в теоретическом зрении внимание сосредоточивается не только на том, “каково” сущее, “чему” служит, “во что” встраивается, “к чему” подходит, а прежде всего на том, что оно такое есть. Значимым становится не “чем” оно стало или может стать по началом человека, а что оно такое в собственном начале. Усмотреть сущее из его собственного начала и значит увидеть его как “теорему”, теоретически понять. В этом начале обретает собственное начало и теоретическая мысль. Тут вместе с понятием существа мысль получает существенное понятие о самой себе, о
Пер. Н.В. Брагинской. Цит. по изд. Аристотель. Соч. в четырех томах. Т. 4. М. 1983. С. 179-180.
180
том, что значит понимать, знать по существу. Мышление, иными словами, становится теоретическим, когда оно озадачивается самим собой, словно заново — или впервые — задумывается о самом себе. Вот этот момент остановки, обращения внимания на себя и труднее всего уловить в содержательной пестроте разных “мудростей”. «Многознание уму не обучает» гласит изречение Гераклита (DK B40), Чему, собственно? Что такое этот ум (vovs)?
Вот почему особое значение приобретает то преобразование в культуре античной Греции, которое привело к возникновению специфически философской рефлексии и к выработке теоретического отношения вообще. Причем существенным с этой точки зрения является не столько регистрация отдельных научных знаний, теоретических доктрин и философских систем, сколько исследование способов изобретения своеобразного искусства теоретически мыслить, отыскания, открытия или пробуждения ума, которому многознающие мудрости не обучают и который «может иметь своим предметом начала»168.