4. Учение Демокрита о богах я о магии
Гармония духа достигается умерением страстей и соразмерностью жизни (ріоо ао|іцєхріт|)[586]—общегреческий нравственный идеал, который мы находим везде, от Пифагора до Аристотеля. Мера—во всем; излишек или недостаток есть зло всегда и везде[587]—в области ли чувственного удовольствия, в различных страстях и стремлениях человека, в самой области знания: и здесь вреден излишек, ибо, желая все знать, мы будем во всем невежды6.
Самообладание есть первое условие счастья; высшая победа есть победа над собою, худшее поражение—утрата самообладания[588]. Лучше терпеть обиду, чем самому обижать[589], лучше отказываться от наслаждений, чем отдаваться им. Как в области познания, так и в области нравственной Демокрит проповедует отрешение от чувственности и видит нечто божественное в душе и разуме человека. В жизни духа и разума человека ждут тихие радости, в чувственной жизни—многие скорби за несколько мгновений преходящего наслаждения[590] и естественный конец всего—старость и смерть. Глупцы не хотят умирать — хотят стариться; старость же есть увечье в неповрежденное™; она все имеет, во всем нуждается, ненавидит жизнь и хочет жить из страха смерти; убегая от смерти, она гонится за ней[591]. И многие люди, «не ведая о разложении смертного естества, мучимые сознанием дурно прожитой жизни, печально проводят остаток дней в треволнениях и страхах, измышляя лживые басни о жизни за гробом» [592].
Таким образом, душа не бессмертна, точно так же как и всякое сложное образование атомов: «идол» человека, его спектр, или призрак, может пережить его, но «дыхание жизни» улетучивается в воздухе.
Учение Демокрита о богах является одной из самых любопытных страниц в истории религиозной мысли греков. Подобно всем вещам боги возникают из вихря атомов, преимущественно же из круглых; они не вечны, а только долговечны. Вечное, абсолютное есть только природа, т. е. совокупность атомов, движущихся от века в пустом пространстве; в тесном более конкретном смысле божественно огненное, духовное вещество, т. е. совокупность наиболее тонких и подвижных атомов. На этом основании воздух является Демокриту таким же вместилищем божественного, как и Гераклиту: преимущественно обоготворен верхний слой атмосферы, в котором носятся огненные небесные тела [593].
Но всего любопытнее отношение Демокрита к богам народным. С одной'стороны, оно, разумеется, рационали- стическое, отрицательное: из страха пред великими и грозными явлениями природы возникло искание их скрытых причин и родилась религия[594]. Научное исследование открывает за богами естественные силы природы: они божественны, но не суть боги в смысле мифологическом. Так, например, Зевс есть воздух, совокупность всех огненных атомов, находящихся в воздухе: Зевс перестает, следовательно, быть конкретной, антропоморфной индивидуальностью. С другой стороны, религиозный антропоморфизм греков, в связи с теургией культа столь развившийся в эпоху Демокрита, находит себе место и в его философии. Мало того, за богами остается, собственно, только один этот внешний морфизм, в частности антропоморфизм— чрезвычайно важный момент в развитии греческой религии. Боги Демокрита суть только идолы, живые образы, призраки—и ничего больше.
Остановимся на учении Демокрита об этих «идолах»: как мы уже упомянули, каждая вещь имеет свой ei8lt;oA,ov, свой спектр, или образ, в лице атомных истечений, и всякое восприятие, точно так же как и всякое действие на расстоянии, обусловливается этими истечениями образов.
На известном расстоянии они могут бледнеть, терять свою силу, вовсе рассеиваться или же становиться неощутимыми. Но так как всякая вещь имеет свое истечение и свой образ, то воздух полон этими образами самых отдаленных во времени и пространстве вещей. Эти образы, или, если угодно, эти бесконечно малые, нематериальные влияния, объясняют нам сновидения, равно как и целый ряд явлений, называемых божественными, сверхъестественными, магическими. Не воспринимаемые нашим сознанием, эти материальные истечения, эти волны движения, входят в наше тело и не проходят бесследно. Недостаточные для произведения ощущения, они могут пробудить его воспоминание. Более сильные реальные впечатления непосредственно окружающих нас предметов вытесняют эти слабые влияния из области ясного сознания. Но когда это ясное сознание слабеет, когда двери внешних чувств закрываются сном, эти слабые влияния, эти бледные образы и видения свободно действуют в нас, ничем не подавляемые, и переступают порог сознания, подобно тому как звезды, невидимые при дневном сиянии солнца, покрывают темное ночное небо. Равным образом и при особых условиях нашей чувствительности (в каталептических состояниях, при сомнамбулической гиперэстезии26* и пр.), изолирующих ее вполне или отчасти от непосредственных впечатлений, возможно ясное восприятие самых отдаленных предметов и влияний, на чем основываются ясновидение, видения, дивинация27* и. пр. Так точно и в сновидениях, возникающих под действием всех встречных влияний или образов, Демокрит различает случайные и пророческие сны: ибо между случайными встречными влияниями легко могут явиться такие влияния и образы, которые раскрывают нам скрытые от нас действия или намерения других лиц1. Эти невидимые образы, эти неощутимые влияния, по-видимому, проникают в тело не через те органы, которые усвоены для известных родов реальных чувственных восприятий, но Демокрит признавал однородность всей чувствующей организации: отдельные органы чувств приспособлены к восприятию отдельных ощущений лишь преимущественно пред другими, а не исключительно. Всякое ощущение распространяется по всему телу, но воспринимается с особою силою одним его органом; поэтому восприятие посредством других органов не является ему безусловно невозможным2: оно более слабо и может совершаться лишь при особых условиях—во время сна или гипноза, как прибавили бы теперь (сон есть состояние среднее между бодрствованием и гипнозом). Есть, впрочем, особо одаренные, чуткие орга- низации, которые и в бодрственном состоянии могут воспринимать в себя эти скрытые образы и влияния, отсюда объясняется прозорливость и вдохновенное богами творчество поэта[595].Исходя из самого строгого детерминизма, Демокрит признает безусловную причинность во всех духовных явлениях, которые все обусловлены механическими движениями вещества, законами веса, толчка и движения. Поэтому никакое влияние, как бы слабо оно ни было, не проходит бесследно. Если мы вспомним тонкий и удо- боподвижный состав души, столь совершенно проницающей тело и незримо разлитой в нем, мы должны допустить, что всякая привходящая извне волна движения производит в ней соответствующее изменение. Притом наиболее субтильные и вместе наиболее общие влияния имеют наиболее важное и интимное значение для души, хотя и неощутимы внешним образом. При посредстве внешних чувств проникают только частные и наиболее грубые впечатления, которые не могут быть восприняты иначе как через посредство особо широких каналов; при посредстве общей чувственности воспринимаются более тонкие, более духоподобные влияния и образы. Отсюда понятно, какое значение, какую власть они могут иметь над человеком во время сна, когда связь его с внешним миром на время прекращается, когда слабеет приток жизненных сил (душевных атомов) и когда, таким образом, ни энергия внешних впечатлений, ни самобытная энергия души не могут им противостоять.
Некоторые из подобных образов производят на человека вредное, другие—благодетельное влияние[596]. Демокрит даже молился о том, чтоб ему встречались благотворные, благоприятные образы.
Он признавал также, что в некоторых случаях человек может управлять влиянием своего собственного образа на других людей. Так, он верит в дурной глаз3. В наше время наука начинает признавать, что есть личности, особо наделенные так называемой магнетической силой, которые способны испускать ее различным образом (между прочим—взором). Посредством этой силы такие личности могут влиять на нервную организацию, а чрез нее и на весь организм других субъектов, особо поддающихся такому действию. Демокрит признавал особый ток атомов, отражающий в себе всю психофизическую природу данного лица; выделяемое его взором истечение не только отражает, но как бы заключает в себе его злые душевные движения, а потому, входя в тело другого человека, оно может вредить ему. Конечно, степень этого вреда зависит от целого ряда условий; Демокрит в дошедших до нас свидетельствах ограничивается простым признанием зловредности некоторых из образов, или токов, проникающих в наш организм. Не забудем, что вместе с другими атомами из нас истекают и те, в которых заключается наша душевная сила и которые наиболее подвижны. Ничто не мешает предположить, следовательно, что образы, истекающие из человека, обладают до известной степени самостоятельностью движений[597]; а так как истечение образует из себя непрерывный ток, то можно представить себе, что выделяемый ток поддерживает связь между выделенными уже образами и ставит движения их атомов в зависимость от душевных движений человека. Такое предположение вполне соответствует поверью в действие «глаза»: это действие сохраняет свою силу как зараза, гнездящаяся в организме. Злой «образ», злое, вредное влияние, является самостоятельно действующим агентом даже тогда, когда непосредственный ток (le rapport magnetique) прекращен. В момент особо сильного внутреннего возбуждения страсти и воли душевное истечение может быть особенно энергично и обусловливать возникновение оживленных и постольку самобытных образов. По всей вероятности, Демокрит и представлял себе дело таким образом, что доказывается как общим характером высказанных доселе мнений, а также и тем фактом, что Демокрит в действительности признавал самостоятельные одушевленные и незримые образы, которыми посредствуются магия, ясновидение, предзнаменования грядущего. Мало того, при посредстве таких индивидуализирующихся, оживляющихся токов Демокрит остроумно объяснял одно явление, доселе загадочное для многих материалистов. Я говорю о явлении произрождения и наследственности в размножении организмов. Демокрит первый выдвигает гипотезу пангене- зиса: по его мнению, семя будущего существа, выделяемое в минуту страстного волнения, есть экстракт, или истечение, изо всех частей тела производящих родителей; при этом он отличал от видимых частей этого семени—невидимые, душевные атомы, в нем присутствующие. С семенем, таким образом, связан индивидуализированный образ рождаемогоИтак, каждая вещь имеет свой образ, спектр36*, или идол; некоторые же из этих идолов, или рбразов, обособлены от своих объектов и обладают самостоятельною жизнью в воздушном пространстве. Состоя из наиболее тонкого и подвижного вещества, они легко проницают более грубые тела и вместе с тем сами наиболее доступны к восприятию тонких и неуловимых влияний. Демокрит признает, что есть существа, обладающие более совершенною и восприимчивою чувственностью, чем мы, существа, более исполненные разума, более одухотворенные, и к числу таковых он несомненно причислял своих «идолов». Всякое готовящееся космическое изменение, всякое приближающееся событие, всякое душевное движение, скрытая мысль даже, может отражаться на них раньше, чем в более грубой материальной среде. Поэтому-то эти образы, или индивидуальные токи вещей, с одной стороны, тайно влияют на психофизическую организацию существ и постольку являются магическими фатальными силами, с другой стороны, поскольку эти удобоподвижные агенты сами наиболее восприимчивы к самым отдаленным влияниям, они посредствуют пророчества, предвидения, предзнаменования.
В обоих случаях эти идолы являются духоподобными существами, фатальными демоническими силами, обладающими самобытной жизнью (г%о\х(х яроаірєаєц xivaq хаі орцаlt;;37*). Согласно достоверным показаниям наших источников, Демокрит полагал, что «все полно идолов», что вся атмосфера наполняется их действием, то благодетельным, то зловредным для человека; он даже молился о встрече с благоприятными образами. Одушевленные внутренним огнем, разумные, проницающие всюду, эти идолы безмерно велики (6яєрцєуєдг|) и неудоборазрушимы, хотя и не безусловно неразрушимы. «Они предзнаменуют грядущее и издают звуки. Отсюда древние из их восприятия пришли к признанию богов, между тем как, кроме них, нет никакого бога, обладающего неразрушимой природой» По мнению Демокрита, в совокупности вещей существуют образы, исполненные божества, духовные начала, наполняющие мир, живые образы (animantes imagines), которые могут вредить нам и приносить нам пользу[598].
Так идолы Демокрита превращаются в богов, в «долговечных» демонов. Могучие, исполинские по размерам, они человекообразны, хотя их чувственность превосходит человеческую в пространстве и времени, точно так же как и их эфирные тела. Это высшая потенция человеческой чувственности [599].
Таким образом, боги Демокрита по своему представлению ничем не отличаются от народных богов, но разнятся от них значительно по своему понятию и получают тот демонический характер, который все более и более упрочивался за ними и в народной религии в связи с развитием антропоморфизма. Боги Демокрита уже совершенно перестали быть стихийными силами. Материя обездушивается, распадаясь на атомы и подчиняясь естественной необходимости, боги, сохранив прежнюю материальность, теряют свое стихийное значение и характер. Зато за ними упрочивается чистый морфизм, преимущественно антропоморфизм: они стали живыми идолами, т. е. «могучими и великими человекоподобными образами»—демонами, населяющими всю атмосферу в бесчисленном множестве. Народная религия представляет нам совершенную анало- гию этого переворота. И в ней антропоморфизм мало-помалу оттесняет прежнее стихийное значение богов, демоны возрастают во множестве, и чистый эстетический морфизм культа выдвигается на первый план. В религии, как и в философии, «все полно богов» Фалеса постепенно заменяется демокритовским «все полно идолов»: гилозоизм богов уступает место материализму идолов, атомистике фетишизма.
Вот почему Демокрит и его последователи не разрывали с культом народным, т. е. с идолопоклонством и жертвоприношениями. Понятия их далеко опередили век, представления остались те же. Гадание по жертвам[600], суеверное искание «благоприятных идолов», участие в культе местных демонов не исключает новых и чуждых народу понятий о природе богов и всех вещей. Культ, идолопоклонство могли быть для Демокрита лишь тем, чем они стали для язычников последних веков,—магией.
Изложенное таким образом, учение Демокрита является в несколько необычном свете; нисколько не теряя своего материалистического характера, оно оправдывает за Демокритом репутацию магических познаний, почерпнутых им будто бы у египетских, халдейских и персидских жрецов, о чем свидетельствуют некоторые источники[601]. Во всяком случае для современного материализма Демокрит являет замечательный и поучительный пример: не отвергая сверхъестественных явлений магии и ясновидения, но изучая их, он пытается объяснить их из общефизических законов,— пример, которому начинают следовать многие ученые в Европе, допускающие эти явления и остающиеся на почве научного материализма.